И ничего не надо, кроме моря

♬ Luys de Narvaez — Guardame las vacas

1587

— Погода пасмурная, рисовать я разучился, а ещё надо как-то решать гору проблем, — оптимистично доложил обстановку Марсель. То ли английские туманы, то ли Луиджи Джильди действовали на него удручающе: если б не привычка выискивать во всём хорошее, ну хотя бы капельку, было б на «Славе короля Филиппа» ещё одно вечно стенающее привидение. — У вас какие-то проблемы? — поинтересовался умирающий капитан затонувшего корабля. — Сочувствую. — Я имел в виду общие. — Например? — Даже не знаю, — издевается он, что ли? Нашёл время! — Мы стоим в чужом порту под чужим флагом на чужом корабле. Учитывая напряжённые отношения между некоторыми, не будем показывать пальцем, странами, ситуация щекотливая. — К этому моменту вы, должно быть, заметили, что связались с пиратами на службе короля, — с убийственной иронией заметил Рокэ. Голос к нему вернулся уже полностью, и если закрыть глаза, можно представить, что всё по-прежнему. — Неожиданная щепетильность для второго года тесной дружбы. В любом случае, вы всегда можете сослаться на свою настоящую родину… не то чтобы англичане выше ценили французов… — Непременно, — согласился виконт. Рассказывать о своих недавних вывертах он не собирался в любом случае, разве что об их результатах. Оставалось надеяться, что Луиджи догадается держать рот на замке, хотя с таким укоризненным выражением лица, на какое он способен, и замки бессильны. — Ну а корабль теперь наш. Изначальному владельцу «Славы» явно безразлично, что я с ним сделаю дальше, иначе бы вместо сеньора Гомеса здесь был кто-то посерьёзней. Где он, к слову? — Ушёл с «Адой» на восток. Вы были правы, личное знакомство с капитаном Альмейдой — незабываемый опыт. Ни комментариев, ни вопросов не последовало. Марсель пытался понять, отчего это молчание так тянет, и малодушно свалил всё на непривычную обстановку: вот так и понимаешь, что нет двух одинаковых кораблей. Стол не тот, стул не там, постель в нише… и холод как будто проникает во все щели, вызывая неизбежную дрожь, от которой не спасало ни пламя, ни вино. Виконт попробовал на глазок определить, достаточно ли они натащили тёплых плащей и одеял, но отвлёкся на шуршание бумаг — Рокэ наконец отложил в сторону несчастные перерисованные карты. Теперь было ясно, что пытаться восстанавливать их вручную и без должных знаний — глупость несусветная, слава богу, что обошлось без претензий. — Как получилось, — всё-таки оправдался горе-рисовальщик. — Вряд ли мне удалось воссоздать всё в точности, можете считать это жестом доброй воли. — Очередным? — Алва не дал ни подумать, ни ответить. — Что вам удалось выяснить в порту? — В порту? Ах да, кто-то об этом упоминал… но мы зашли немного дальше. Там через пару улиц есть такая площадь… Хорошо, я избавлю вас от деталей местной географии. Дрейк пошёл на Кадис. Ничего хорошего в этом не было, просто тянуть уже некуда. Виконт рассчитывал, что Рокэ хотя бы поднимет бровь, но он не сделал даже этого. — Так говорят, — преданный делу веры молодой человек вряд ли соврал, похоже, он на такое не способен. Благородные люди и праведники считают это хорошим качеством. — Если верить слухам, это не личная прихоть, а приказ королевы. И в ближайшее время за ним последует подкрепление… — Что ж, я предупреждал. — Момент подходящий? — наугад спросил Марсель. Паузы в разговоре были неизбежны, но последнее время они только пугали. — Момент подходящий уже много лет. Если бы ни одна из сторон не тянула, а Англией правило исключительно безрассудство Дрейка, война бы уже давно началась. — И что, будем сидеть и ждать? Мы ещё можем их догнать! — И откуда же такая прыть? — осведомился Алва будничным тоном, но почему-то захотелось прикусить себе язык. В самом деле, куда он лезет? — Вынужден напомнить, что мы всего лишь один корабль, занятый вполне конкретной религиозной миссией и теперь ещё сбором слухов. Дрейк вышел и пусть идёт, мы не успеем повлиять на него или предупредить своих. Разве что гонца послать, но в этом толку мало… — Рокэ оборвал сам себя и ненадолго закрыл глаза. — Прошу прощения… Шансы нагнать резерв куда выше, хотя общей картины это не исправит. — Но раз так, в Испании должны быть готовы ко всему. Вы ведь предупреждали короля… — глупая надежда! За время севильской стоянки виконт наслушался о набегах достаточно, чтобы понять — к чему-то быть готовым просто не получится, особенно если ты не крупный город за крепостными стенами, а прибрежный лакомый кусочек. — Не только я. К сожалению, его величество черпает сведенья не только от своих приближённых или заслуженных вояк, но и свыше, а оттуда не очень хорошо видна ситуация. Удар Дрейка, если он случится, будет неожиданным, но он часто бьёт неожиданно. Достаточно часто, чтобы не полагаться на божью волю и всё-таки укрепить порты. — Мне кажется, если б всё было так плохо, он бы не удержал империю… Филипп, я имею в виду, — Марсель и сам удивился желанию защитить чужого короля. Хотя он и в самом деле так думал, но спорить с подданным Филиппа, к тому же грандом, как-то неправильно с точки зрения логики и этики. — Ваш монарх не производит впечатление слабого человека. — Потому что он сильный человек, и в этом загвоздка, — в голосе Рокэ послышалась лёгкая досада. — В Филиппе стали и упрямства на десятерых мужчин, и при этом он всегда держит в одной руке Библию, даже если в другой лежит меч, а планы… что ж, многие из них хороши ровно до того момента, как их примутся воплощать в жизнь. В решающий момент не хватит либо денег, либо людей, либо вооружения, а то и всего сразу. Ладно ещё, если проект не начат — а что делать тем, кто оказался брошен посреди моря или чужой земли из-за нехватки золота и пушек? Вопрос был риторическим и слава богу, потому что виконт не нашёлся с ответом, хоть руками разводи. Вот так и осознаёшь в энный раз, как тебе по жизни повезло! Сначала он не отходил от дома, потом — от двора, а в беспощадном большом мире сразу угодил на лучший из кораблей. Было чему порадоваться, но хватило только на вздох, долгий и тоскливый. — Поэтому и стоит полагаться на себя. Разумеется, с оглядкой на корону… — закончил Алва. Ну да, Дрейк в каком-то смысле тоже оглядывался на корону, только в его случае это скорее «заглядывался». — Что из этого вас так удручает? Ну, как сказать! Марсель уже привык думать, что, покинув французский двор и побывав по ту сторону Атлантики, вышел за рамки парадного портрета и наконец-то познал мир. Можно гордиться. А здесь, в одном жалком проливе от родного дома, оказалось, что мир гораздо больше, и измеряется он вовсе не в землях и океанах, а в людях и в деньгах. Все эти очевидные вещи, как выяснилось, чертовски давят на голову, когда ты не можешь ни на что повлиять — хочешь, думаешь, что можешь, а в самом деле… — Да так… мелочи. Зачем барахтаться, глотая последний воздух, если всё равно один человек, один корабль, одна рота ничего не изменит? — мрачно сознался он. — И это ведь только краешек политического пирога! Прав был мой батюшка, такое захочешь — не проглотишь… — Вот так люди и приходят ко всяким неутешительным выводам. — Боюсь, я не совсем понял… — Сейчас поймёте. Если свято верить в то, что вы сказали, стараться жить и вправду не имеет смысла. Зачем что-то делать, если всё решено за нас, если земная жизнь — всего лишь ступенька на пути к вечной? Зачем что-то предпринимать, если можно положиться на высшие силы и ждать? В случае неудачи, к слову, виноваты будут они же… Чувствовать себя каплей или песчинкой бывает неприятно, но, если всё же говорить о людях, у нас есть воля. То немногое, что у нас действительно есть… — Понял, уяснил. — Мрак на душе никуда не делся, и Марсель в отчаянии прибег к грубоватой шутке: — Главное, что каждая песчинка может попасть кому-нибудь в глаз. Врагу, например. Капитан одобрительно хмыкнул и прикрыл глаза, откинувшись на подушки. Виконт какое-то время бездумно пялился на его руки, стараясь не вспоминать, какими холодными и безжизненными они тогда казались, и не выдержал: — Вообще-то гораздо больше, чем вся эта возвышенная ерунда, меня удручает ваше состояние. — Вот видите, — заметил Рокэ, не открывая глаз. — Очередная земная забота. Человеком больше, человеком меньше… Зато каким. Нет, за такую неприкрытую лесть можно и в Англии остаться. Война войной, а то, что без него куча народу потеряет дом и смысл жизни, Алва отлично знает! — Насчёт земных забот, — он коснулся пухлых царапин, тянущихся от подбородка до ключиц, и Марсель поневоле вздрогнул. — Вы так старались вернуть меня к бренной жизни или это был несчастный случай? — О нет, это была ваша личная воля. Поистине несгибаемая, даже при помрачении рассудка, — говорить об этом не хотелось, но рано или поздно придётся. И почему он? Почему не Хуан какой-нибудь? — Вы ничего не помните? — Меньше, чем хотелось бы. Так это моих рук дело? — наивно полагая, что сей вопрос тоже ответа не требует, Валме бессовестно промолчал. Ненадолго — выжидающий взгляд заставил его подчиниться. — В общем, да. Насколько мы могли понять, вам не хватало воздуха… Никто не припомнил отравы с такими симптомами, не говоря уж о противоядии. — Как назло, его не перебивали. Пришлось говорить дальше! Природная болтливость, вторая кожа, предательски таяла в английских туманах. — Мы искали лекаря, но приходилось быть втройне осторожными, чтобы не выдать себя… Генуэзские купцы хороши только на берегу, а против того, чтобы пускать чужаков на борт, возражал даже Хуан. Гм… до этого не дошло, потому как вместо лекаря мы добыли ведьму, — Марсель надеялся на какую-то реакцию, но её не было, а шутки на язык уже не лезли. Ну ведьма и ведьма, подумаешь. Не чудо же господне. — И ядовитый листик, про который я вам уже рассказывал. — Это помню. Вы с ней расплатились? Интересно было бы знать, сколько стоит моя жизнь. — Расплатились, — уклончиво ответил виконт. Видит бог, такого он ещё никому не говорил! — Не знаю, как вам это понравится… Я отдал своё ожерелье из ракушек. Рокэ удостоил его долгим взглядом, будто оценивая, шутит или нет. — Дороже, чем я думал. Теперь Марсель не нашёлся с ответом — по той же причине. Определить, всерьёз ли дон капитан оценивает стоимость ракушек… спросите чего попроще! Хотя вряд ли будет проще рассказать о том, как они боялись по очереди и все вместе, постепенно осознавая, что Алва может и не очнуться. Теперь оставалось только ждать — чего именно, Марсель не очень понял, но гораздо проще не понимать, когда над тобой стоит хоть кто-то. Неуместный порыв догонять англичан исчез, смутная тревога осталась. Тяжело знать о возможной грозе, находясь вдалеке от тех, над кем она собирается… — А что мы всё-таки будем делать? — шёпотом спросил он. — Ладно, я не в счёт, а вы? — Лично я — спать и ждать откровения свыше, — ответил Рокэ, лёг и отвернулся к стене. Вот так-то. Марсель ещё немного подождал, но продолжения не последовало. Не желая уходить далеко, пока не вернётся генуэзец-Хуан, он повозился с вахтенным журналом, горемычными картами и собственным альбомом — вот уж книжица, которой не страшен Судный день! Ничто из этого не занимало ни руки, ни мысли. Где-то снаружи забарабанил изрядно надоевший дождь. Валме мысленно проклял вражеское английское небо, которое так и норовило засыпать их какой-нибудь дрянью, и поозирался в поисках дополнительного одеяла. Они, конечно, собрали с миру по нитке, чтобы укрыть захворавшего капитана, но хватит ли этого… В поисках чего-нибудь тёплого Марсель споткнулся о раскрытый сундук и чуть не встретился носом с краешком стола. Грохот при этом эпохальном событии стоял пушечный. — Извините, — шёпотом сказал он, опуская крышку на место — сундук уже был опустошён подчистую. — Я случайно. — Идите к себе, — с лёгким раздражением посоветовал Алва. — Уверен, на борту достаточно препятствий, о которые можно споткнуться. — Я не могу спотыкаться, я жду Хуана, — оправдался виконт. — Если вы вдруг не заметили, мы боимся. — Вы уже говорили. Трижды, — видимо, Рокэ не оставлял надежды выспаться в тишине, потому как снова замолчал. Марсель изо всех сил старался вести себя прилично, но противный страх никак не желал войти в одну колею с сочувствием — он бы и сам уже убил, если б так мешали спать, ну а вдруг что? Признаться, он и без того чувствовал себя не в своей тарелке из-за той задержки… Может, надо было быстрее звать на помощь, хотя что бы они сделали? Ровным счётом ничего. Ближе к вечеру Валме снова заступил на пост: на палубе и в порту от него толку не было, а полуночничать в капитанской каюте — это он первый, как верно заметил Луиджи, пытаясь смягчить собственное брюзжание по поводу сегодняшних приключений. Рокэ листал какую-то книжку и не обратил на него внимания, по Хуану тоже было трудно что-либо понять, как и всегда. Счастливо миновав сундук и пристроившись подле стола, виконт задумался о загадочном старпоме. Выдержка и чёткость действий никак не вязались с теми оговорками, что он слышал — ни один из слуг, коих Марсель Валме на своём веку повидал немало, не мог похвастать ни такой преданностью, ни такими умениями, которые отличали Хуана. Он же уже вышел? Вышел. Хорошо. — Рокэ, а можно спросить… — Не хотелось бы, — откликнулся Алва, но книжку отложил. Марсель охотно счёл это приглашением к разговору, а потом сообразил, что говорить ему ещё должно быть тяжело. Особенно после утренних душеспасительных бесед! — Я коротенько, правда. Как вам эта книжка? — Ерунда, но кажется знакомой. — Дурно написанный романчик, — сообщил Валме. — К сожалению, французский. Я вам его вслух читал… пока не сдался, это невозможно. — Надеюсь, не так же дурно, — тень улыбки немного смягчила намёк на паршивое чтение. — Даже если так, этого в моей памяти не осталось. Марсель был готов поклясться, что он лукавит, но в знак своего возмущения всё-таки спросил, что собирался: — Мне всегда было интересно, кем вам приходится Хуан. Я знаю его как старшего помощника и своими ушами слышал что-то про слугу, но теперь мне кажется, что родственник. Правда, он скрытен, как вы, и серьёзен, как голодный немецкий наёмник… Он всегда таким был? — Всегда, во всяком случае, те двадцать лет, что я его знаю. Было бы непросто выйти из работорговли весёлым и доверчивым человеком, а вот родичами нас ещё никто не называл. — Так вот почему я его боюсь! — возликовал Валме. — Видел я одного работорговца, аж мурашки по спине… удивительно знакомое ощущение. — Почему вы решили, что он находился по ту сторону прилавка? — Марсель выронил перо, прикинув, насколько он промахнулся. — Строго наоборот. Хуана выкупил мой отец, вот и вся история. — Так уж и вся? — усомнился виконт. — Вся, — повторил Рокэ и замолчал. В полумраке каюты, который едва разбавляла тусклая лампа, он выглядел хуже, чем днём, и Марсель всё-таки заставил себя заткнуться. В конце концов, чужие страшные тайны никуда не денутся, а отдыхать всем надо… Чуть позже, убедившись, что Алва задремал, виконт потянулся к постели и вытащил из его пальцев раскрытую книжку. Удивительно, даже у такого бессмысленного чтива есть острые края, о которые можно порезаться! Рабле виконт терпеть не мог, но скромная библиотека сгорела вместе с «Сан-Октавией». Не про Амадиса же Гальского читать — там ещё хуже… Немного порывшись в шкафу, Марсель обнаружил итальянскую книгу диалогов и с облегчением взялся за неё. Всяко привычнее, а как убаюкивает! Самому бы не заснуть…

***

1560-е

Чужой взгляд, тяжёлый и испытующий, безмолвно давил на плечи. Три крепости Альбасете смотрели на вчерашних рабов. Он был одним из них. Рядом — ни одного знакомого лица, все такие же хмурые и скованные, пусть и без цепей. Как ещё может чувствовать себя человек, вырванный из плена и тут же оказавшийся на главной центральной площади? Чья-то злая шутка, не иначе. Говорят, Альваро де Басан освободил более шестидесяти пленных христиан. Это так, но вряд ли он проследил, что с ними стало дальше. Кто-то вернулся домой, а у кого-то дома попросту не осталось — ни дома, ни семьи, ни даже имени. Что произойдёт дальше, его не волновало. Его в принципе ничто не волновало, не потому что всё страшное осталось позади — сам страх остался позади, навсегда. Во всяком случае, он так думал. — Откуда они? — Из Орана, ваша светлость. — То есть… — дворянин, заинтересовавшийся их происхождением, изящно приподнял бровь, и ему тут же начали вразнобой отвечать. Если он и не главный в этом городе, то определённо не последний человек. — Нет, что вы, не все из них… Большинство пленных Басан забрал на галеры, ваша светлость. Здесь те, кто не подошёл, и был один христианин… Он стоял молча, не шевельнув ни мускулом, и равнодушно наблюдал эту сцену. Быть объектом торга и разговора вошло в привычку, только разговор вёлся на полузабытом родном языке — как же давно он не слышал испанской речи. Герцог прошёлся вдоль ряда смуглых и жилистых молодых людей: большинство из них отличали шрамы, увечья или берберские корни. Было не так трудно вычислить лишнего, но он всё равно удивился, когда человек в чёрном бархате остановился напротив — удивился совсем чуть-чуть, насколько хватало сил. — Ты испанец? Он промолчал. Герцог поднял резную трость и небрежно оттянул ею край изорванной рубахи — под тканью тускло блеснул нательный крест. — Когда задают вопрос, — глядя куда-то поверх него, сказал герцог, — лучше отвечать. Дело не в том, в каком положении находишься ты, а в каком — я. А в том, что это положение может измениться. Ещё раз: ты испанец, юноша? — Да, — давно он не говорил на родном языке. — Хорошо. Говори мне «сеньор». Как оказался среди рабов? — В детстве. Я не помню. Война, сеньор. — Война, — собеседник чему-то усмехнулся. — Вечная война веры… Итак, наш бравый флот разгромил не столь бравый алжирский. Почему ты снова в плену? — Мне было некуда вернуться. …сеньор. На сей раз он промолчал. Торгаш, привёзший их сюда, тревожно топтался с ноги на ногу. Законно ли это? Каковы сейчас законы? Он не знал и, если честно, не питал никакого интереса. Скорее всего, его опять сошлют на галеры за неимением лучшего варианта, и хорошо бы куда-нибудь на север. — Как твоё имя? — Я не помню своего имени. Они называли меня Абд. — Грубая шутка, никакого изящества, — усмешка этого человека, тонкая и мрачная, показалась неприятной. Всё же она была лучше кнута и палки, хотя тростью герцог пользовался не только для ходьбы. — Ну что ж… Андреу! — Да, ваша светлость! — Этого я выкупаю, — он не успел увидеть, сколько монет перешло в чужие руки. — Со своими неверными поступай как знаешь, но я бы на твоём месте не рисковал на суше и отдал их Басану. Андреу пытался возразить. Ещё бы, ему и самому нужны рабочие. Герцог сделал вид, что не заметил его робких оговорок, и снова обернулся к неровному ряду рабов — теперь вокруг дважды спасённого христианина образовалось пустое место. — Ваша светлость… ваша светлость, — Андреу сделал последнюю попытку. — Разве можно… это ведь добрый католик! Вы не можете выкупить его как раба… — Конечно, — снисходительно ответил герцог. — Поэтому я нанимаю его как слугу. Как слугу? А в чём разница? Он видел разных слуг — своих и чужих, мужчин и женщин, чёрных, как уголь, и белых, как молоко. Возможно, слуг реже били палками и допускали к работе почище… Он угрюмо поглядел на трость герцога. Увесистый набалдашник и холёные руки. Лучше всего будет угнать лошадь и сбежать, но вначале он посмотрит, что всё-таки имеется в виду: в конце концов, на хороший побег нужны деньги, силы и время. — Ты готов служить мне? — герцог смотрел прямо на него. Вопрос явно ничего не значит, ведь всё уже решено — или нет? — Никому не перепродам, если будешь вести себя… так же, как сейчас. — Не спорь, — прошипел Андреу, которого никто не спрашивал. — Это герцог Алва. Хотя имя никак не отзывалось в памяти, нотки благоговения в чужом голосе говорили о большем. Он поклонился. — Если у меня есть выбор, сеньор, — непривычно длинная фраза далась тяжело, но он справился, пусть и небыстро. — Вам нужен раб на галеры? Герцог Алва улыбнулся, словно услышал очередную грубую шутку. Все остальные старались смотреть в землю, подставив затылки палящему полуденному солнцу. — Мне нужен слуга в дом. Ты подходишь. Что касается выбора… либо я, либо галеры. В этом сеньор неправ: в Испании сбежать из господского дома гораздо проще, чем там, откуда он вернулся. И найти себе новое место, но почему бы не попробовать? К означенным господам, какого бы рода и вероисповедания они ни были, он не испытывал благоговения или страха, не питал на их счёт особых иллюзий, однако… если повезёт… если бог услышит его молитвы, это будет хороший дом. Есть умные дворяне, есть благородные: они ведут большие войны и выигрывают их, берут чужих пленных и освобождают своих, среди них попадаются добрые католики и меценаты. Он ещё раз посмотрел на герцога, пытаясь определить, что это за человек. Он мог сказать — невозмутимый, требовательный, себе на уме, жестокий, сильный; он гадал — коварный или справедливый, тиран или самодур; он не мог понять, кто это на самом деле. — Я согласен… сеньор. — Вот и славно, — герцог Алва властным жестом поманил его за собой. С краю площади дожидались другие слуги и извозчик: в тени, где солнце не прожигало черепа насквозь, они казались такими же тенями, пока не блеснули чьи-то глаза. — Ну что ж, вы можете выдохнуть спокойно — человека я нашёл. Знакомьтесь, это… — герцог рассеянно обвёл взглядом площадь, будто искал подсказку. — Это Хуан. Он снова поклонился, молча принимая новое имя. Хорошо, что загадочному покровителю не пришло в голову давать двусмысленные прозвища… Покидая площадь, он бросил последний взгляд на собор, по лестнице которого уходили ввысь прихожане, священники и сборщики милостыни, — собор Сан-Хуан-де-Альбасете. Герцог всё-таки пошутил.

***

По пути в свой новый дом — временный, безразлично отметил про себя Хуан, — он узнал кое-что ещё. Слуга требовался не дому и не лично герцогу, а одному из его сыновей, причём какому, ещё непонятно. У супруги хозяина были свои служанки, две её дочери вышли замуж и покинули семью пару лет назад; старший сын проводил всё время на войне, второй был приближен ко двору и выполнял дипломатические поручения по всей Европе. Насчёт третьего никто не знал наверняка — то ли он погиб за Гибралтаром, то ли пропал без вести намного раньше. Четвёртый, младший из всех, сейчас должен был фехтовать с учителем, и это единственное, что он делает прилежно — по мнению самого герцога и всех остальных. Нетрудно догадаться, к чему всё идёт. Хуану не улыбалось приглядывать за спесивым ребёнком богатого гранда, но говорить об этом вслух не имело смысла, поэтому он только пожал плечами при слугах и почтительно склонил голову при герцоге. Как оказалось, «дом» напоминал крепость больше, чем дворец. Они пересекли внутренний двор — сердце фонтана билось посреди деревьев, на удивление живых для здешней пустыни. Журчание воды и звук, с которым брызги ударялись о расписную плитку, напомнили плеск волн и скрип вёсел в уключинах, ну а размеренный стук господской трости сойдёт за барабаны. Если опустить запираемые на ночь ворота, Хуан насчитал три возможных пути побега. — Когда я тебя увидел, хотел приставить к Рубену, — герцог обращался к Хуану на ходу, чуть склонив голову к плечу. В тенях колонн скрывались запертые двери и заманчивые ниши; нужно проверить, из каких окон лучше видна анфилада. — Он вскоре отбывает в мятежные провинции, надёжный сопровождающий лишним не будет… тем более что ты знаком с жизнью на море и с войной. Но что-то меня остановило, — герцог прошёл внутрь первым, и Хуан успел заметить людей, испуганно побросавших свои дела, посуду, мытьё и шитьё. Если это крыло для слуг, что ж, неплохо здесь жили слуги. — Вы с моим младшим сыном почти ровесники. Не скажу, что я питаю какую-то надежду… — он коротко усмехнулся и не закончил фразу. — Быть может, вы найдёте общий язык. Если такое вообще возможно. Опасения подтверждались — сначала слуги, теперь отец… Похоже, его в самом деле ждал донельзя избалованный дворянский ребёнок, изводящий одним своим присутствием и слуг, и господ. Что именно от него требует герцог? Понять это стоит как можно скорее, чтобы ненароком не нажить себе сильного врага. — Сеньор, я никогда не служил ровесникам и многого не знаю. — Не говоря о том, что никогда не бывал в богатом доме правоверных. Здесь должны быть совсем другие порядки… — Если будем общаться на людях, не забудь сначала спросить разрешения обратиться, — равнодушно сказал герцог. — Освоишься как-нибудь. Тереса покажет тебе дом и проводит в комнату. Собственно, вот и всё, что он узнал на момент прибытия. Тереса Суавес оказалась сердобольной женщиной, бойкой и живой: она отвечала за кухню и главенствовала над всеми служанками госпожи. Рядом с ней Хуан заметил, как сильно отличается от прочих — его вид, мрачный и безжизненный, отталкивал и пугал, но только не Тересу. По неведомой причине она прониклась к нему симпатией и немедленно усадила есть, сняв с огня какое-то блюдо и послав свою помощницу за хлебом и фруктами. Позже Хуан понял, что она относилась так ко многим, если не ко всем, но в тот момент ему было не до местных отношений — голод, к которому он приучил себя так давно, вырвался из клетки и дал о себе знать. Труднее всего было заставить себя сдержаться, не из вежливости, а из простой предосторожности: Хуан знал, что случается с теми, кто набивает брюхо после долгой голодовки. — Откуда ты, дорогой? — спрашивала Тереса, пока он ел. — Нет, ну какой тощий! Сильный, вижу, но тощий! Так ты откуда? — Из Омана, — ответил Хуан в ту редкую секунду, когда Тереса молчала. Девица, месившая тесто в углу, испуганно охнула, и он добавил: — Я испанец. — Не может быть! — главная кухарка покачала головой и подвинула ему ещё какое-то блюдо. — Ты кушай, кушай. Вот до чего нехристи людей доводят! Хуан подумал, что с пленными турками на испанских галерах обращаются так же, но вслух ничего не сказал. Для него мир ещё не встал на место, перевёрнутый с ног на голову пленом и спасением, снова спасением и снова пленом. Стоило потрудиться, чтобы почувствовать себя как дома, но пока он мог думать только о еде — не разбирая, что это, просто насыщаясь и не думая больше ни о чём. — Как тебя зовут, милый? — Хуан, — и неважно, что было раньше. Ему без разницы, а отсутствие настоящего имени может всех напугать. Невелика потеря, но какое-то время в этом доме провести придётся — Хуан кивнул в ответ на повторное приветствие Тересы и снова склонился над тарелкой. — Стесняется, — вынесла приговор Тереса и хлопнула рукой по столу. За её плечом открылась и закрылась неприметная дверка — четвёртый путь. — Ну ничего, это пройдёт. Скоро отправишься с доном Рубеном в путешествие, и всё пройдёт! — Не думаю, — обронил Хуан и, неохотно оторвавшись от еды, пояснил: — Мне велели остаться здесь. Он даже не знал, как зовут всех остальных, но Тереса как будто поняла. Кухарка уставилась на Хуана сначала непонимающе, нахмуря лоб и сведя брови, а потом вдруг просияла: — Ах, так ты будешь при младшем господине! Как славно! Похоже, она в самом деле была счастлива. «Славно»? Теперь Хуан совсем ничего не понимал. К тому моменту, когда он добрался до нужных покоев и остался наедине с тяжёлой дубовой дверью, понятнее не стало: по пути Тереса рассказывала обо всём, но из её слов едва ли удавалось почерпнуть что-то важное, кроме этажей, имён и расписания обедов. Торопиться было некуда, и Хуан какое-то время простоял в коридоре: полное одиночество, которого он не знал никогда в своей жизни, почти пробудило забытое чувство страха и робкого наслаждения. Почти… Быть может, здесь будут хорошо платить: крыша над головой и еда есть, чего ещё желать? Быть может, обойдётся без издёвок и унижений — прислуга, кого он успел повидать, как будто довольна жизнью. Всё может быть… Он постучал. Ответа не было. Хуан ждал, перебирая в голове всё, что успел узнать за этот день: повода для побега пока не было, но он ни на секунду не отрёкся от этой мысли. Как ни крути, он должен этому странному герцогу, который что-то в нём нашёл и забрал к себе домой… Только дело теперь не в герцоге, а в его многочисленном потомстве. Собранные по крупицам сведения о младшем сыне состояли не столько из слов и фактов, сколько из пауз, оговорок и напряжённого молчания. Красноречиво, ничего не скажешь. Ждать пришлось долго; в итоге Хуан убедился, что никто в коридоре его не видит, и самовольно толкнул дверь. Не заперта — небольшой зал, в углу застеленная кровать с пологом, икона, разбросанные книги и свитки, пара сундуков с одеждой. Распахнутое окно выходит в сад — вот и пятый путь побега. Тереса клялась и божилась, что после пяти часов дон Рокэ возвращается с урока фехтования и вообще, где же ему быть, если не здесь? Правда, шёл седьмой час, а в комнате наследника было тихо и пусто. Хуан обошёл комнату, вышел в коридор, вернулся — может, ему и не полагается находиться здесь одному, но страха перед возможным наказанием он не испытывал. Напряжение то росло, то сходило на нет: Хуан привык, что знает, чего ждать, в новой же обстановке он не знал ничего. Его внимание привлекла раскрытая на столе книга. Хуан бездумно перелистнул несколько страниц — читать он не умел, хотя и было смутное воспоминание, что когда-то учился. Когда-то, в прошлой жизни… Картинки, схематично изображавшие людей со шпагами, дали понять, что это трактат по фехтованию. Несомненно, полезная вещь, но где же хозяин? Или его следует называть господином? Бог знает, всё равно никого нет. Делать было нечего, и он сел на скамеечку, расположенную подле кровати. Странный скрежет раздался почти сразу же — Хуан резко обернулся, чтобы увидеть скребущие по оконной раме ветки дерева. Оторванный ветром лист плавно опустился на раскрытую книгу. Ветром? Во всём Альбасете было сухо и тихо, пыль намертво прибило к дорогам, а шелеста листвы он и вовсе не слышал. Насторожившись, Хуан встал и сделал шаг к двери — всё же он был один, без оружия. И его никто не предупреждал, что юный наследник заявится через окно. — Сеньор? Он сказал это, только чтобы дать о себе знать — посторонний в спальне никого не обрадует. Рокэ Алва, если это, конечно, был он, никак не отозвался на условное приветствие: он спрыгнул с подоконника и перебрался через стол, очевидно не в первый раз, швырнул в угол сорванный рывком плащ и в повороте бросил Хуану шпагу в ножнах. Хуан поймал. В тот миг, когда из коридора послышались знакомые шаги с лёгким пристукиванием, наследник успел сесть за стол, подвязать волосы, раскрыть книгу на нужной странице — и застыть с таким видом, словно просидел здесь два часа. — Заходил учитель Родригес, — герцог Алва в своём доме в двери не стучал: Хуан не сомневался, это правило распространялось и на чужие дома, за исключением разве что королевского дворца. — Нетрудно догадаться, что он хотел сказать… — Мы всего лишь закончили раньше, а он снова чем-то недоволен, — скучающим тоном отозвался Рокэ. Хуан, привыкший следить за языком тела, невольно обратил внимание на его позу и жесты, расслабленные и почти ни о чём не говорящие: трудно поверить, что этот человек только что прыгал с дерева и вертелся, как танцор на площади. — Так же, как вы им, я полагаю. Всё ещё не желаете учить меня, отец? Уловив требовательный жест господина, Хуан взялся за ножны и слегка обнажил клинок: не лучшая в мире работа, но эта сталь повидала многое. — Сначала победи брата, — внимательно рассмотрев шпагу и вернув на место, дон Алваро вышел. Они остались одни. Едва за герцогом закрылась дверь, Хуан подвергся очередному пристальному осмотру. Сколько же в его жизни было таких встреч? Ни одна из них хорошо не кончилась. — Отцовский соглядатай? — спросил Рокэ. Он сидел спиной к окну, против света, и Хуан не мог разглядеть выражение его лица, но голос казался настороженным. Не совсем то, чего ждёшь от своего господина. — Слуга, сеньор. — Тогда ты ошибся дверью, — он легко поднялся и прошёл к выходу. — Мне никто не нужен. — Прошу прощения, — с этими дворянами лучше быть вежливым — бог знает, что у них на уме. — Ваш отец решил иначе. Рокэ резко обернулся на эти слова, и Хуан понял одновременно несколько вещей. Первая — его нежелание служить здесь абсолютно взаимно со стороны хозяина. Вторая — от герцога в самом деле стоит держаться подальше. Третья — он наконец сообразил, что не так: глаза у младшего наследника были синими, как чистое сухое небо над Альбасете, Хуан никогда таких не видел. — Надо же. Могу только посочувствовать… И что ты думаешь по этому поводу? Только не врать. Хуан как раз думал о том, что здесь у всех чёрные глаза, преимущественно чёрные, и не сразу разобрал вопрос. Кажется, ему полагалось иметь собственное мнение… Что он думает? «Готов служить верой и правдой и делать, что прикажете» — уместно, ожидаемо, подозрительно фальшиво. Хуан знал, что у него на лице должного почтения не написано. «Мне нужно немного времени, и я тут же убегу» — так бы и ответил, раз велено не врать, только доверять пока не с чего. — Мне всё равно, — сказал Хуан. По большей части, это было правдой. — Всё равно? — переспросил Рокэ и улыбнулся, как будто с облегчением. Или он просто умел улыбаться, в отличие от своего отца. — Это меня устраивает, продолжай в том же духе. И вышел. Хуан с неожиданной для себя тоской покосился в сторону окна, а потом в два широких шага достиг порога и выглянул в коридор — как оказалось, его шустрый господин уже приближался к лестнице. Догоняй теперь… — Что? — вежливо поинтересовался Рокэ, обернувшись на шаги. Хуан и сам не знал, что, но в этом и состояла проблема. — Как бы то ни было, я в вашем распоряжении, сеньор, — выговорил он. Заискивающая фраза выскочила сама собой, Андреу часто повторял её по пути из Барселоны, предлагая тем или иным покупателям свой живой товар. — Скажите, что мне делать. — Да не знаю я, — с лёгким удивлением сознался его господин. — Что хочешь, то и делай. Понадобишься — найду, хотя вряд ли это когда-нибудь случится… Подождав новых вопросов не долее секунды, Рокэ удовлетворённо кивнул и направился вниз — не по ступеням, правда, а перемахнул через перила, оказавшись ниже на пролёт. Хуан какое-то время смотрел ему вслед, пытаясь понять, нравятся ему такие условия или нет. Казалось бы, лучше не придумаешь, но не могло всё быть так просто! Хоть кто-нибудь в этом доме действует не по наитию? Хуан принял единственно верное решение — вернулся на кухни к Тересе. Единственным человеком, у которого находились и ответы, и одежда, и лишняя постель, была она.

***

Обязанностей оказалось не так уж много, хотя разобраться в них стоило некоторого труда: дон Алваро велел одно, Рокэ, едва услышав о приказе, тут же выворачивал его наизнанку так, что в итоге ему всё было можно — вопреки тому, что сказал отец, а Хуан тут и вовсе ни при чём. Хуана это устраивало, он вовсе не собирался встревать в семейные отношения, но заявлять в глаза, что сын у себя, когда сын не у себя, было весьма рискованно. Рокэ оказался прав — герцог искал шпиона, поэтому в первую очередь Хуан должен был «сопровождать». Правда, в пределах дома: путь наружу младшему наследнику был заказан. Что бы это ни значило, чаще всего Хуан невозмутимо сообщал герцогу, что господин заниматься изволят и просили не беспокоить. Чем? Латынью, наверное, сами языкам не обучены. Где Рокэ на самом деле, он не имел ни малейшего понятия. Одно стало ясно: когда Хуан будет планировать побег, совета он спросит у своего хозяина. Кто лучше знает, как удрать из дома герцога Алва незамеченным? Хуан не сомневался, что Рокэ ему в этом охотно поможет, ведь он избавится от лишнего надзора и вообще ничего не потеряет, только подходящий случай никак не подворачивался. Сначала стоило хоть немного поправиться, чтобы выдержать путешествие невесть куда, затем навести справки на городском рынке, добыть карту, заранее договориться с трактирщиком о лошадях… Деньги на всё это копились небыстро, но Хуан умел ждать. Он всю жизнь ждал, только не представлял, чего. Теперь, когда приготовления почти завершились, он молча посмотрел на свой узелок и засунул его поглубже под подушку. Бежать можно, но куда и зачем? Будет ли где-то лучше, чем здесь? В чём смысл свободы, если тебе не на что её потратить? Это злило. Хуан не помнил, когда он последний раз по-настоящему злился, но сейчас хотелось выть от досады и негодования. Во всём его блестящем плане не хватало только одной детали — проклятого смысла. — Что-то случилось? — осведомился Рокэ как-то раз, когда они сидели вечером в комнате. Хуан поднял голову, пытаясь понять, какое ему вообще дело до настроения слуги. В чём подвох? Неужто всё-таки накажут? — Ничего, сеньор. — Не хочешь — не говори, — он зевнул и растянулся на кровати, бесцельно подбрасывая и ловя перстень. Сегодня небо над Альбасете сжалилось и одарило местных жителей долгожданным дождём, перешедшим в мощный ливень, поэтому все оставались дома. — Захочешь, расскажи. Всё равно скучно… Хуан едва не выложил ему всё как на духу, но вовремя опомнился. Лучше отделаться вежливой фразой и продолжить чистить оружие, чем рассказать правду: если он ошибается насчёт Рокэ, ничем хорошим это не кончится. — Кстати об этом, — кольцо блеснуло в полёте и погасло, оказавшись у него в руке. — Съездишь со мной на север. Так далеко без охраны не выйдет, а отцовские слуги — кошмар во плоти. Вот и цель, бери да пользуйся. Север граничил с Францией, ещё там море… другое море, как ты и хотел. Корсары, разбойники, беглецы есть везде. — Разве можно? — Хуан снова поднял голову от шпаги. Герцог не разрешал своему чаду покидать пределы Альбасете, чего уж говорить о каких-то границах. — Нужно. Он думает образумить меня женитьбой… Подай письмо. Фамилия адресанта казалась знакомой на слух — теперь, когда он немного разбирался в знатных домах Кастилии и Арагона. Хуан мрачно оглядел кипу бумаг. За окном сверкнула молния, и чернила на мгновение стали ярче, что, разумеется, никак не помогло. — Я не умею читать, сеньор. — Да ну? — Рокэ не поверил, потом испытующе посмотрел ему в глаза и заявил: — Ничего, сейчас научим. Конечно, это было не «сейчас», хотя они и скоротали не один дождливый вечер. Хуан не мог назвать себя прилежным учеником — ему больше нравилось работать руками, чем запоминать какие-то буквы и грамматику, а Рокэ менее всего походил на терпеливого учителя, но через какое-то время стало получаться. Может, он всё-таки умел, но забыл? Любой навык исчезнет, если вдолбить его штыком в землю. Вышло странно: Рокэ его научил и забыл, то есть ни разу не воспользовался тем, что личный слуга умеет читать. У Хуана в голове не укладывалось, зачем всё это было: «скучно» — довод слабоват, к чему тратить столько времени на необразованного раба? Ему никогда не уделяли подобного внимания, разве только во время порки. Убедившись, что молодой господин по-прежнему преспокойно обходится без него, Хуан принялся читать всё, что попадалось под руку, благо библиотека в доме была неплохая: военные трактаты, исторические очерки, философия, богословие, кораблестроение… Однажды дон Рубен застал его с книгой и пригрозил отрубить руку — пришлось объяснять, что не воровал. Присутствовавший при этом герцог не одобрил ни чтения, ни рубления руки, но в целом ничего не предпринял. — Едем завтра, — Рокэ вихрем ворвался в комнату, отобрал у него очередной пыльный трактат, смахнул со стула походную одежду и распахнул окно. Чем ближе к отъезду, тем чаще он смеялся, и Хуан против воли начал думать, что жизнь не так плоха и можно послужить подольше. Он понимал, что дело отнюдь не в далёкой незнакомой девушке: желание оказаться как можно дальше отсюда прокладывало мостик между слугой и господином. Друзьями им не стать никогда, но иметь что-то общее удобно и почти приятно. — Ты готов? Только прихвати в дорогу что-нибудь другое, если не затруднит. Слуга, читающий эссе по управлению государством, это шутка только в моём вкусе… — Как скажете, — согласился Хуан и взял другую книгу. Стихов он не понимал и не хотел понимать, но выбирать не приходилось — подбор доступной литературы был продиктован переменчивым настроением хозяина, в данный момент лирическим. Они никуда не поехали под предлогом болезни. Хуан в это не особенно верил, так как не видел, чтобы кто-то звал лекаря, но ему пришлось провести трое суток на кухне — на кухне, где по-прежнему были сплетни, ответы на вопросы и Тереса. — О чём задумался? — спросила Тереса ещё до того, как он вошёл, пригибаясь под низким сводом. Задавать вопросы не входило в старые привычки Хуана, и он довольно долго молчал, подбирая слова. Тереса напевала рождественскую песенку, пара мальчишек помогали ей с хлопотами, собирая овощные очистки. Хуан не хотел говорить при них, поэтому тоже помог: молча, только чтобы ускорить процесс. Тереса всплеснула руками и в благодарность расцеловала его в обе щеки — не так, как вчера Кончита, а по-матерински. Неудивительно, прежде она была кормилицей младших сыновей герцога и по доброте душевной считала своими детьми не только их, но и попавшегося под горячую руку Хуана. — Путешествие отменилось, — наконец сказал он, всё ещё сомневаясь. Тереса охнула и покачала головой. — Дон Рокэ должен был ехать, и я вместе с ним… — Тереса ахнула и сочувственно покивала. — Он правда болен? Я дожидался лекаря, чтобы проводить, но никто не пришёл. — Правда, правда, — забормотала кухарка, протирая стол. — Такое случается. Бедное дитя… Плесни сюда водички, мой хороший… Бедное дитя! Карлитос не вернулся, а ведь я так любила его, так любила. Должно быть, он утонул. Хуан терпеливо кивнул. Тереса была не так уж молода, как ему показалось вначале, и часто повторяла одно и то же, а то и перескакивала с мысли на мысль. Он ей не мешал — немного подождать не так уж трудно. — Господа знают секреты, — Тереса заговорщицки понизила голос. — Мне так сказали. Дон Алваро сам лечит госпожу, потому что знает секреты! Что твои лекари, коновалы да жулики… неведомо им… одному Богу ведомо, ну и господин секреты знает. Так-то оно так, но герцог ни разу не явился проведать сына. Что тут у них творится? Хуан на какое-то время перестал слушать Тересу — пытался понять, с чего в нём пробудился интерес. Нет, это только праздное любопытство, а узнавать чужие страшные тайны — всё равно что навеки привязать себя к дому. Нет, повторил про себя Хуан. Не бывать этому. И неприятно удивился, услышав свой голос: — Я только хочу знать, что не так с моим господином. В самом начале я слышал разное, но теперь он кажется мне неплохим человеком. Что это за запреты, что за пренебрежение? Не понимаю… Тереса посмотрела на него в упор, при этом взгляд её странно затуманился, а губы сжались в тонкую ниточку — так бывало всякий раз, когда Хуан задавал неудобный вопрос в этом доме или видел, как это делают другие. Будто у каждой тайны были свои приметы и посвящённые в них действовали согласно строгим правилам. — Нет, — Тереса замахала руками, будто прогоняя кого-то прочь. Наваждение спало. — Нет-нет, ты ерунды-то не говори. С нами всё хорошо! И она, бросив все дела, сложила руки в молитвенном жесте и забормотала что-то себе под нос. Хуан больше ничего не спрашивал, только помог ей убрать оставшиеся столы и взял свой скромный ужин. От большой столовой стоило свернуть направо и вниз, а он прошёл через двор, по привычке считая окна снизу вверх. Ужин не ахти какой, хлеб с водой, немного мяса и фруктов, но всё же лучше, чем ничего… Хорошо, что Тереса забылась и положила еду в корзинку. Не особенно думая, зачем он это делает, Хуан прошёл на второй этаж и постучал в дверь. Рокэ в самом деле был один, никакого тебе лекаря или кудахтающих сиделок. Он не вставал с постели, но у Хуана сложилось впечатление, что его сейчас догонят и убьют — настолько неуютно он себя не чувствовал, даже когда в эту комнату заходил герцог. Не дождавшись никаких замечаний, Хуан поставил корзинку и выложил на стол всё, что принёс. — Кто тебя прислал? — голос Рокэ показался ему незнакомым. Прежде Хуан не подавал поводов для недовольства, что он сделал не так сейчас? — Никто, сеньор. Я подумал, что вы не спуститесь к ужину, и решил сам… Он решил не говорить о том, что принёс свою еду — глупо как-то и ни к чему. Как выяснилось, зря. Молодой господин действительно выглядел осунувшимся и не очень здоровым, что не помешало ему в нужный момент встать и припечатать Хуана к столу. Хуан по привычке дёрнулся, вырываясь — ничего не вышло, его руки завели за спину, а ещё в опасной близости от лица блеснул нож. — Вот оно что. Сколько же тебе отец заплатил? Грех на душу стоит немало, — о чём он вообще говорит? Хуан терпеливо ждал, предполагая, что это всего лишь помутнение рассудка — обвинять его было решительно не в чем. Рокэ вздохнул и немного ослабил хватку. — Ладно уж, говори, где яд. — Какой яд? — Какой есть, — раздражённо ответили ему. — В воде? На хлебе? Обычно на хлебе, но чем чёрт не шутит… — Яда нет, — скула горела от соприкосновения со столом. Можно выскользнуть, наподдав противнику подбородком в челюсть, на галере за такое секли. — Дон Рокэ, я не собираюсь вас травить. Это моя еда… — Откуда же мне знать, — видимо, силы оставили его, потому что Хуан наконец смог выпрямиться. Когда он повернулся, Рокэ безучастно смотрел куда-то в сторону; потом его взгляд медленно вернулся на стол. — Может, ты с ними заодно. Мне уже надоело… Хуан покачал головой — сказать было нечего. Он предполагал, что отношения у них не из лёгких, но убивать родного сына? Это можно было сделать быстрее и чище, раз на то пошло, не говоря уж о тайных поручениях и бесконечных войнах. — Мне нечем это доказать, но я не понимаю, о чём вы. — Без ответа. — Я оставлю это здесь… Вам что-нибудь нужно? — Я не голоден, — Рокэ отвернулся от пустой корзины и сел на край кровати, молча уставившись перед собой. Хуан наивно полагал, что познал все возможные настроения своего хозяина, но таким он его ещё не видел — дело было не в мрачном расположении духа, а в пустоте, которая напоминала столь несвойственную ему обречённость. Дозволения не было, но Хуан всё равно разломил хлеб — сам он не отказался бы от ужина, к тому же, можно продемонстрировать отсутствие яда. Безрезультатно, Рокэ даже не посмотрел в его сторону. Есть как-то расхотелось. Этот хлеб со стола для слуг, вряд ли он отравлен… — Почему? — спросил Хуан. Он не рассчитывал на ответ, но вскоре услышал: — Отец считает это необходимым. — Что, вашу смерть? Настолько удивился, что забыл о приличиях. Рокэ наконец перевёл на него взгляд, словно только что увидел, и тихо рассмеялся: — Смерть? Нет, это чересчур даже для него. В высшем свете, знаешь ли, нередко прибегают к ядам. С тех пор, как отец узнал о невероятно действенном методе избежать отравления, у нас не осталось выбора… Не понимаешь? — Нет. — Это как с мозолью… у тебя ведь есть мозоли? Конечно, есть… Сначала больно, потом грубеет и зарастает. Здесь то же самое, небольшие порции каждый день — и твои будущие враги останутся с носом. Вижу, ты не впечатлён. — Мне кажется, это… — Хуан старался вспомнить слово, которое вычитал вчера. Очень похожее на «подозрительность», но с каким-то оттенком, а впрочем, кто дал ему право судить привычки своих господ? Он и без того расслабился — вступает в разговор без разрешения. Если бы Рокэ не позволял ему делать, что вздумается, до такого бы не дошло, но почему-то Хуан не видел в этом ничего плохого: своя голова на плечах есть, и хватит. — Мнительно? — подсказал Рокэ. — И да, и нет. — Почему, сеньор? — Ждать удара из-за каждого дерева — глупо. Если только ты не ходячая мишень. Хуан упрямо покачал головой. Все эти дворянские причуды не впечатляли его: умереть можно от чего угодно, а намеренно отравлять собственное тело, чтобы оно — может быть — стало сильнее… И однажды — может быть — это пригодится. Бред, да и только! Он не понял про дерево и мишень, но счёл за лучшее не спрашивать: нащупывать подводные камни в течении господских интонаций Хуан умел хорошо. Есть время для разговора, а есть время для молчания; если ты раб или слуга, второго отпущено гораздо больше. — Согласен с твоим недовольством, — сказал Рокэ. Он выглядел, как человек, не евший три дня и столько же промучившийся от боли, но Хуан не особо в это верил — голова всё ещё ныла от удара, а на запястье набухала царапина. — Сплошные условности. Если владеть собственным телом так же хорошо, как оружием, возможно, однажды тебя не убьют… в данном случае меня. Когда-нибудь я отсюда выйду, хочет он этого или нет… Последние слова надолго засели в памяти Хуана: он не мог от них отделаться, когда ложился спать, работал на кухне, помогал в конюшнях, чинил колесо и драил пол, повторял их про себя, когда чистил оружие. Так знакомо, разве что сам Хуан теперь может уйти в любой момент — достаточно будет свернуть с дороги или исчезнуть ночью с постоялого двора, когда они всё-таки поедут на север. Это был то ли шестой, то ли седьмой способ побега. Хуан их больше не считал.