И ничего не надо, кроме моря

♬ Claire Lefilliâtre, Brice Duisit, Isabelle Druet, Le Poème Harmonique & Vincent Dumestre — Jan Petit que danse ♬ Claire Lefilliâtre, Brice Duisit, Isabelle Druet, Le Poème Harmonique & Vincent Dumestre —Plaisir d'amour

1560-е

Посмотри, как человек обращается с собаками или лошадьми, и поймёшь, каков он на самом деле — так же говорили и про слуг, но Хуан в это не верил. Один берберский богач, которому он мыл ноги, пока в тазу не обнаружили осколок стекла, был нежен и ласков со своими псами, только пленники-христиане значили для него меньше животных. Если слуга хотя бы дотягивает до пса в глазах хозяина, тогда об этом можно подумать. Кто встаёт с первыми петухами, кто спит до обеда, кто гуляка, кто затворник — приспосабливаешься в любом случае, чтобы потакать хозяйским привычкам. По большому счёту, для этого ты и нужен. Если нужен. Найти хоть какое-то постоянство в том, что делал Рокэ, Хуан не смог, но от него это и не требовалось — соблюдай утреннюю и вечернюю рутину, разбавляй скуку да ври отцу. В какой-то момент картинка сложилась в голове: молодого господина действительно держали взаперти. Вне дома ему дозволялось посещать лишь церковь, остальной город — под условным запретом, но ведь была ещё военная служба, дипломатия, королевский двор, что угодно. Почему герцог не позволяет ничего? Видимых причин нет, Рокэ и сам рвался на волю, дома они ладили разве что с матерью. Хуан думал об этом просто так, без глубокого интереса, сочувствия или ненависти — он жил здесь, дышал одним воздухом со своими странными господами и слышал то, что говорили в доме и на улицах. Он пришёл к выводу, что дон Алваро чего-то опасается: нелепая и нескладная теория, четвёртым сыном он дорожил вряд ли, но могло быть что-то ещё. Размышления прервал оклик знакомого — Хуан обернулся, поприветствовал, поддержал разговор о погоде. На рынке сегодня было людно, за фруктовой лавкой завязалась драка, и все сбежались поглядеть. Ничего интересного… Знакомый рассказывал, размахивая руками, как он третий день ищет какую-то «желудочную траву» для своего маркиза. — Какого маркиза? — переспросил Хуан, поглядывая в сторону драки. На солнце блеснули ножи — лучше туда не соваться, это вам не благородная дуэль с тонкой рапирой и чопорными лицами. — Ты вроде у графа был. — Да ты никак с луны свалился, друг, — от души рассмеялся приятель и огрел его по плечу. — Я ж полгода как от него удрал. Уж больно драл… тут хоть без этого… Ну, бывай. Полгода? А сколько же они знакомы? Хуан с некоторым усилием, нетипичным для него, заставил себя сосредоточиться на покупках для приболевшей Тересы. Неужели он здесь так задержался? Марко удрал, а ты-то когда собирался уйти? Досада всколыхнулась и снова легла на дно, будто прикованная тяжёлой цепью. Здесь Хуана почти ничего не держало, равно как и на воле он ничего не искал. — Делайте ставки! — весело орал парнишка с подбитым глазом, потряхивая мешочком. Тот звенел, набитый монетами до отказа. — На Пакито!.. На Паблито!.. На Рубена!.. Толпа зевак, собравшаяся вокруг драчунов, мешала. Ломиться через центр не стоит, если ты не жаждешь трёпки… Пришлось ждать, когда они закончат. Хуан без особого интереса поглядел на рыночных рубак и увидел Рокэ — он как раз уворачивался от длинного и кривого зазубренного ножа, которым махал похожий на мясника смугляк вдвое выше и втрое шире. Хуан протёр глаза кулаком, но это не помогло: его господин в каких-то латаных тряпках дрался здесь, на улице, в очевидном меньшинстве. Для кого он вчера до ночи чистил колет? Для «Рубена»? Две мысли с треском столкнулись в голове, а остальные туда попросту не поместились — так бывает, когда видишь что-то привычное в неположенном месте. Толпа напирала сзади, пришлось смотреть до конца. Хуан немного жалел о невозможности вмешаться: если всё это дойдёт до герцога, виноват-то будет он… Даже если дон Алваро знал, что слуга недоговаривает, за ложь наказывали во все времена, стоит на ней попасться. А эти громилы совершенно не оставляли надежды. По счастью, Рокэ доставало ловкости и сноровки, чтобы не попасть под прямой удар, но что он рассчитывал делать сам, Хуан не имел ни малейшего понятия. — Сделай ставку, дружище! — гаркнули ему в ухо. Хуан отказался — делать больше нечего, — и продолжил наблюдать. Два рискованных нырка под тяжёлую руку противника, и вот первый мясник остался без ножа. Не похоже, чтобы они дрались до серьёзных увечий, но у молодого господина ладонь в крови. Хуан отстранённо подумал, что подобные занятия латынью не убедят проницательного герцога. Как Рокэ справился со вторым противником, Хуан не разглядел — толпа сжалась в комок и сместилась, пропуская экипаж. Хорошо, что всё кончилось без потерь, а ведь явно не первый раз! Злиться или переживать не имело смысла — для первого он никто, для второго, впрочем, тоже, и всё равно вздох облегчения сдержать не удалось. Ждать или не ждать? Похоже, Рокэ раздавал деньги осчастливленным зевакам. Пока Хуан размышлял, безопасно ли им возвращаться вдвоём, господин нашёл его сам. — О, Хуан, — и не особо удивился. С другой стороны, Хуан-то на своём месте, и на нём хотя бы нет съехавшей набекрень цветастой косынки. — Будет что рассказать господину герцогу, — ухмыльнулся Рокэ и стащил у него из корзинки свежее яблоко. Хуан промедлил с непривычки: к шуткам про засланного шпиона он привык, в отличие от увиденного. — Если мне будет дозволено сказать… — Ну? — Вы чересчур рискуете, сеньор. — Чем же? — легкомысленно осведомился господин. Хуан был уверен, что ему дурят голову, но всё равно ответил: — Обойти крупного противника можно, используя преимущество в росте и весе, но всё же их было двое… и они не знали, кто вы. — И что из этого следует? — прохлада в голосе намекала, что пора остановиться. — Мне это только на руку. С учителем Родригесом спятить можно… Заучил я все его положенные движения, и знаешь что? Все эти ребята, с которыми я дрался на площади, не применили ни одного. Ни одного! Хуан хотел спросить, почему герцог не наймёт учителя получше, но его это касалось не больше, чем всё остальное. Кто-то из слуг обмолвился, что найти подходящего человека очень трудно, только это не было ни ответом, ни даже намёком. — Вас могли увидеть, — произнёс Хуан. Упрекать его за риск — всё равно что рыбу в море топить, но Рокэ был в хорошем настроении и больше внимания уделял яблокам в корзине и девицам за углом. — Меня здесь никто не знает, — Рокэ только отмахнулся и был прав: не та улица, чтобы по ней бродили высокородные господа, даже переодетые в бродяг. — Или боишься, что отец тебя поколотит? Ну скажи, что я коварно обманул тебя и удрал через кухню… — Через двор, — бездумно поправил Хуан. — На кухне Тереса. — Твоя правда, Тересу не трогаем. Ещё претензии? Хуан не ответил — к его манере выражаться он тоже привык. Ни претензий, ни замечаний, ни доносов, просто обоюдное равнодушие… может быть. Хуан держал в голове, что они отлично могут обойтись друг без друга: важно помнить об этом, чтобы не привязываться ни к кому и ни к чему. Зачем тогда было вступать в этот спор? Кажется, он начинает себе врать. — Никаких. — А ты придумай. — Воля ваша, — пробормотал Хуан. — Ну… если кто-нибудь узнает, что дворянский сын таким образом зарабатывает деньги… — Мне не деньги нужны, а опыт. Тут у любезного отца противоречие… — Рокэ резко обернулся, как будто вспомнил важную вещь: — Ты когда-нибудь дрался на улицах? Дрался? Трудно сказать. Его били, наверное, это не то. Драться тоже доводилось, то была не дуэль и не война, а грязная бойня на выживание — на суше, на воде… Хуан так и сказал. — Научишь? — Простите? — Я спросил, научишь ли ты меня, — спокойно повторил Рокэ. Похоже, он не шутил, хотя разница казалась ничтожной — он мог с таким же серьёзным видом нести полную ерунду и, напротив, обращать в шутку могильную тоску. — Даже в беспорядочной свалке есть свои приёмы, не так ли? Хуан помедлил с ответом, не представляя, к чему всё это приведёт. Приёмы были, и каждый он знал назубок, как молитву. Больше двух — уже толпа: толпа жестока, но всё равно предсказуема, особенно в ограниченных пределах корабельной палубы. — Не думаю, что у меня есть право. — Если тебе так нужно какое-то право, то я его даю, — с нетерпением отозвался молодой господин. — Так ты согласен? Отлично. Если учитель Родригес и мой дражайший брат не круглые дураки, ты тоже узнаешь что-нибудь полезное… Завтра на рассвете, дорогу покажу. Достанешь ключи от погреба? Хуан догадался, о каком тайном ходе он говорит — это был один из планов побега. Попробовать отказаться? Ключи от погреба — это серьёзно, за пьянство могли высечь, а что ещё подумают, найдя эти ключи у слуги? Хуан пожал плечами и согласился. Уже столько приказов нарушено, что изображать из себя праведника как-то глупо.

***

Когда ничто не нарушало планы, они занимались рано утром: внешняя дорога, примыкающая к северо-западному крылу, вела к небольшой рощице. Было ещё прохладно, в ручье можно умыться и напиться, а здесь вдобавок почти никто не ездил — основной тракт располагался в другой стороне. Хуан опасался, что из его господина получится скверный ученик, но оказался неправ. Рокэ охотно повторял всё, что он ему показывал, и позволял себя поправлять, если что-то не получалось. Учебные поединки почти не требовали слов, что приносило слуге некоторое облегчение — распоряжаться и командовать в таком положении он не умел. Всё было так: паркетные уроки с тонкой шпагой, кинжалом и плащом давали многое, но не всё. Хуан не знал никаких правил, и это позволяло ему нарушать их с лёгкостью; Рокэ знал обманные приёмы, какие-то углы и использовал положение солнца, что сбивало с толку, если ты привык драться грубо и бездумно, только чтобы выжить. Не хватало лишь толпы… хотя в толпе полагаешься на инстинкты, здесь нечему учиться. Можно лишь проверить на себе. Совместив свой опыт, они даже испытали что-то вроде восторга — казалось, с таким набором навыков каждый будет непобедим. — Рад, что смог быть вам полезен, — сказал Хуан после очередного поединка. Они сидели на берегу крохотного ручейка, завтракая виноградом, сыром и остатками инжирного пирога. — Рад? — Рокэ рассмеялся и, потянувшись, опустил босую ногу в ручей. — Холодная… Нет, в самом деле? Видел бы ты свою по вся дни хмурую физиономию. Тогда я рад, что ты рад. Остального недостаточно, — его взгляд сделался жёстким. Недавно дон Алваро пресёк очередную попытку сына поступить на службу, так что навыкам было суждено оставаться неотточенными. Зачем так рваться на войну, Хуан не понимал, но полностью разделял стремление к свободе и тягу заняться хоть чем-нибудь, к тому же он и сам был привязан к молодому хозяину и не мог уехать из города. — Ты в бога веришь? Что ж, паузы между своими суждениями он делал не всегда. Шутка? Если да, то странная и опасная. Хуан подождал продолжения, но, похоже, Рокэ не шутил и всерьёз ждал ответа. Слегка щурился на солнце и ждал, как будто этот вопрос вообще предполагал разные ответы. — Неподходящее время суток для столь интимного вопроса? — его губы изогнулись в улыбке, правда, невесёлой. — Конечно, сеньор. Осмелюсь сказать, вопрос сам по себе… неподходящий. — Да уж, это я уяснил… Самая большая ошибка в моей жизни, задавать такие вопросы. В молчании, прерываемом щебетом ранних птиц и плеском ручья, Хуан наблюдал, как его мир раскалывается надвое. Он повидал множество иноверцев, и, несмотря на глухую ненависть и непреодолимую стену между ними, не чувствовал такого безнадёжного страха, как перед пропастью безбожия. Всё равно эта пропасть оставалась далеко — здесь, в Испании, её попросту не могло быть. Здесь такие пропасти заполняли огнём. — Можешь объяснить, почему? Если бы Рокэ не понимал, что спрашивает, и то было бы легче, но он ведь всё понимал! Хуан помедлил с ответом: так тяжело объяснять очевидные вещи, не нуждающиеся в словах. Можешь объяснить, почему ты дышишь? Почему солнце жаркое, а вода мокрая? — Мои молитвы были услышаны. — Откуда ты знаешь? Наверное, это имели в виду авторы умных книжек и памфлетов, когда рассуждали о греховности знания. Хуан поднял глаза к небу: солнце уже припекало, а дрожь эта всего лишь от страха. Странно, давно он не боялся, к тому же не за себя — за душу своего господина. — Знаю, потому что сейчас я здесь. — Ты здесь, потому что тебя выкупил мой отец, — безжалостно напомнил Рокэ. — А до этого Басан расколотил вражеский флот и заодно вытащил несколько дюжин пленных, с ним это часто случается. — Это так, — осторожно согласился Хуан. Если бы он мог точнее подобрать слова! — Но когда я ждал в темнице, за вёслами, на улицах, в цепях… там не было ни господина герцога, ни сеньора де Басана. — Хоть что-то. — Трудно было понять, устроил ли Рокэ такой ответ. — Наверное, и вправду легче жить, твёрдо зная, что кто-то стоит за твоим плечом. — Вы не боитесь вечных мук? — спросил Хуан. Он почти привык к тому, что можно задавать разные вопросы и не получать за это удар палкой, и всё же спрашивать о таком не поворачивался язык. — Как будто здесь их нет… Ладно, забудь, — Рокэ легко поднялся, и Хуан тенью повторил его движение, продолжая думать о другом. — Так и быть, тебе поверю, хотя по большому счёту в удачу и военный перевес я верю больше. Ответить на это было нечего. У Хуана появлялись только новые вопросы, которых он точно никогда не задаст. Это казалось опасным — даже помышлять о таком, но если держать язык за замком, никто за тобой не придёт… в этой жизни. Хуан молча следовал за молодым господином, когда они возвращались в дом проторённой тропой. Рокэ не сомневался, что он его не выдаст, и был прав, делая ставку не столько на преданность, сколько на безразличие. А что другие? Очевидно, он не говорил таких вещей всем подряд, но для пожара достаточно и искры — одного взгляда, одного слова, неудачно брошенного за столом. — В итоге нам всем приходится полагаться только на себя, — вполголоса сказал Рокэ, когда они возвращались в господское крыло — быстро и неслышно, контролируя силу шага, чтобы никто не спохватился. Хуан не знал, для его ли ушей предназначались эти слова, и всё равно ответил: — Иногда смертный человек ничего не может сделать. — Я намерен доказать обратное. И не только тебе, — вот так, без громких клятв и обещаний. Почему-то Хуан поверил сразу, как будто сомневаться не было причин. Рокэ перехватил его взгляд и подмигнул, несмотря на собственный излишне серьёзный тон. — Всегда есть что-то, что можно сделать. Молчание, недомолвки, вопросы без ответов, трудности в поиске учителей… Хуан вспомнил свои размышления о герцоге, о железной клетке, которую он выстраивал вокруг сына: в ней нашлось место для того, чтобы защитить свою жизнь, но самой жизни не осталось воздуха. Всё стало немного понятней, хотя и не легче, вовсе нет. В городе пробил колокол.

***

Зал, примыкающий к оружейной, наполнял лязг клинков: когда выпадал удобный случай, дон Алваро устраивал братские поединки. Не считая Рокэ и герцога, Хуан чаще всех видел сеньору Долорес, вот с другими членами семьи он почти не сталкивался — служба и дипломатия разводили их в разные стороны от Альбасете, кого на север, кого на юг. Дона Рубена, так и не ставшего его господином, Хуан замечал рано утром во дворе или здесь, в фехтовальном зале — он приезжал нечасто и задерживался ненадолго, хотя было ясно, что из всех сыновей именно он наиболее оправдал ожидания отца. Кто-то из слуг шепнул ему однажды: «жаль всё-таки, что тебе не повезло!», но Хуан сильно сомневался, что это в самом деле так. Если службу тому, кого все уважают и боятся, ещё можно назвать везением, такого точно нельзя сказать о частой гибели слуг, пажей, оруженосцев и адъютантов дона Рубена. С одним из них Хуан был знаком ближе, чем хотелось бы: помогал залечивать свежие раны от кнута. Стоило ли оно того? Разумеется, выбирать не приходилось, и всё же никаких сожалений он не испытывал. Если богу было угодно вознаградить Хуана после всех побоев и унижений, он принял правильное решение. Почему ему позволили остаться — неясно, хотя и в прошлый раз никто никого не выгонял. Хуан застыл на почтительном расстоянии от герцога, задумчиво опиравшегося на свою трость, и наблюдал за боем. Это зрелище всегда вызывало в его чёрством сердце что-то вроде грусти: между бойцами пролегала пропасть — разница в возрасте, силе, опыте, даже в глазах; всё было не таким, но они оставались братьями по крови, братьями, которые едва ли говорили друг другу два слова при встрече. Хуан помнил свой первый день в этом доме, когда он услышал об уговоре. Судя по тому, что герцог всё ещё не обучал младшего сына, дон Рубен оставался непобедимым. Это было нечестно, как ни крути — Хуан без всякой лести полагал, что его господин даст фору любому ровеснику, и точно знал, что тот ни разу не проиграл на улице (ну, не считая пары совсем давних случаев, от которых остались только два тонких крестообразных шрама). Соперник, прошедший не одну войну и не знающий жалости, выходил далеко за рамки этого опыта. И как-то так получалось, что поединки совпадали с новым этапом привыкания к яду… — Неужели они все прошли через это? — спросил как-то раз Хуан, всё ещё не веря в то, что видел и слышал. — Все мужчины, — подтвердил Рокэ. — Отец начал с себя и, кстати, не прогадал. Однажды его в самом деле решили отравить и подсыпали мышьяка, но доза, которую полагали смертельной, только причинила ему некоторые неудобства. Пострадал немного, встал и пошёл. Можешь представить, какие после этого разлетелись слухи. — Это ведь не единственный яд на свете. — Ты прав, не единственный. Но мода есть даже на отраву. История о чудесном спасении господина герцога не очень порадовала Хуана: здесь и сейчас он видел совсем другое. Если сигануть с борта в ледяную воду, может остановиться сердце; приучишь себя понемногу к холоду — есть шанс. Яд, как и кровь, водой не был, и у каждого есть свой предел. Спорить об этом было не с кем, и Хуан не спорил, только смотрел. — Что скажешь? Хуан понял, что герцог обращается к нему, потому что рядом не было никого другого, и всё же он этого не ждал. Уточнить будет не лишним, чёрт его знает… — Вас интересует моё мнение поводу боя, сеньор? — Вроде того, — усмехнулся герцог. — Не стесняйся, говори. — Это несправедливо. — Жизнь вообще несправедлива, как тебе и самому отлично известно, — задумчиво, немного нараспев произнёс дон Алваро. Ответ не удивил его и не тронул, как не тронул ни один поединок собственных сыновей. Хуан не знал, почему его удостоили такой чести — блажь это или хитрый план, стоит выслушать внимательно. — Там, вне стен этого дома, никто не будет спрашивать, хорошо ли ты спал прошлой ночью и где у тебя болит. Чем больше у тебя врагов, тем меньше у них вопросов, вот в чём ирония. «Когда-нибудь я выйду отсюда, хочет он этого или нет…» Дон Алваро знал это не хуже, чем его сын. Он вообще знал много больше, чем говорил или показывал. Хуан исподлобья посмотрел на герцога, будто на другого человека. — Либо ты учишься держать язык за зубами, либо — бороться до последнего. — Хуан всё ещё не понимал, зачем герцог говорит это ему. Причины всего, что он видел, складывались одна за другой, как ступени лестницы — ничто из того, что делал дон Алваро, не походило на проявление заботы, но бессмысленной жестокости в нём тоже не было. — И после, когда всё уже кончено. Бороться так, чтобы никто не посмел даже думать, что сумеет тебя одолеть — силой или словом, правдой или неправдой. К счастью, ответ от него не требовался. Хуан убедился, что продолжения не последует, и испытал некоторое облегчение: правду говорят, в хозяйские головы лучше не лезть. Чего только не узнаешь… Поединок продолжался в привычном ритме. На первый взгляд дон Рубен полагался на грубую силу, но обмануть его было невозможно — он мог не применять никаких трюков сам, но считывал каждый ложный манёвр противника. В этих руках тонкое лезвие казалось широким абордажным клинком, покрытым пятнами чужой крови. Сегодня на непроницаемом лице дона Рубена мелькнуло что-то вроде удивления, неохотного и недоверчивого, и Хуан внезапно ощутил свою причастность — этот прыжок, абсолютно дикий для любой школы благородного фехтования, своему господину показал он. Он и ещё пара амбалов, которых они повстречали на пригородном тракте… Радость не продержалась долго — дон Рубен уклонился и тут же парировал удар, да так, что полетели искры. Если бы Хуан не знал, что Рокэ притворяется, он бы не поборол искушение отвернуться: у самого заныла кисть. — Они не заметят обман? — Не заметят. Как ты мог видеть, от меня здесь многого не ждут, а зря. — Как скажете, но ваш отец хорошо знает симптомы… — О, Хуан, ты тоже их прекрасно знаешь. Никому не придёт в голову требовать великой драки от человека, самозабвенно расстающегося с обедом всеми доступными способами. Вот через пару-тройку дней… Изобразить недомогание и усталость куда как проще, и всё равно Хуан не был уверен, что это сработает: ему казалось, герцог Алва видит всех насквозь. Герцог молчал, а дон Рубен, похоже, испытывал только скуку — это вполне объяснял и его характер, и его постоянные победы на поле боя. Кто бы на его месте воспринимал всерьёз младшего брата, который к тому же — удивительно, не так ли? — вынужден чаще глотать яд. В этот раз обед отправился в топку, а Хуан упросил Тересу положить ему порцию побольше, чтобы хватило на двоих. Как бы то ни было, Рокэ успешно изображал умирающего, стоически боровшегося с натиском чужих ударов. Он совершал ошибки и намеренно неуклюже принимал весь напор на запястье, пока не стало ясно, что брату это надоело. Хуан поймал себя на том, что затаил дыхание: если дон Рубен разозлится всерьёз, он покончит с этой трагедией одним ударом, однако повезло — на надменном лице отразилось только раздражение. Расслабился! Только того и надо… Простейший выпад, самый ожидаемый из такого положения, но не от якобы нездорового человека. Соперник удивился, но не позволил себя… ложный манёвр! Если бы дон Рубен не был опытным фехтовальщиком, он бы в этот раз… снова ложный! Хуан едва успел проследить за движением ног, но всё равно узнал этот приём. Провернуть такое под конец под силу лишь тому, кто умело копит силы с самого начала. Это была победа, но никто не радовался и не кричал. Соперники опустили оружие и смотрели друг на друга, и теперь Хуан не выдержал — отвёл взгляд: если бы Рокэ взбрело в голову спросить его совета, он бы посоветовал не улыбаться в этот момент. Короткая, не дольше мгновения, ярость дона Рубена была чёрной, как его глаза. Хуан поднял голову, только когда в зале остались они втроём. — Ваше слово, отец, — Рокэ обернулся к ним. Ему не требовалось притворяться — после долгого и изнурительного боя напоминания об обмане были излишни. — Будет сдержано, — невозмутимо ответил герцог. — Хуан, шпагу. Хуан успел сделать два шага в сторону. Дон Алваро не стал пользоваться оружием — он взмахнул тростью, и клинок зазвенел, выбитый из рук одним неуловимым движением. Проклятье, здесь все пытались застать друг друга врасплох и обойти на несколько шагов. И заставали, и обходили… — Уже не надо, — тем же будничным тоном сказал дон Алваро. — Полагаю, ещё не время, сын мой. Может, в прошлой жизни, до того, как из него сделали безмолвного раба, Хуан был вспыльчивым человеком: он бы не заставил себя проглотить эти слова. Рокэ промедлил только на пару мгновений, прежде чем наклониться за оружием; его лицо не выражало ничего, кроме решимости принять этот вызов, хотя грубый удар по запястью был подлым и не давал ничего, кроме унижения. — Увидимся за ужином, — на удивление миролюбиво сказал герцог. Фраза означала, что он прекрасно знает и о том, как последняя порция яда пропала втуне. — Это не совсем то, чего я от тебя ожидал, но сеньор Родригес вполне может отправляться на пенсию. По дороге в комнату Хуан размышлял, стоит ли рассказывать о разговоре с герцогом: наверняка тот на это рассчитывал, но Рокэ сам спросит, если захочет — никакой тайны не было. Сам он молчал, и определить интонацию этого молчания не получалось, хотя Хуан считал себя неплохим специалистом в такого рода делах. Он принёс воду и полотенце, забрал оружие, открыл окно — ветра не было, только тягучая жара позднего июня. Говорить не хотелось, но Хуан всё-таки спросил: — Что-нибудь ещё? Рокэ покачал головой, и Хуан осмелился посмотреть ему в лицо. Он ожидал увидеть досаду или злость, а столкнулся с блуждающей улыбкой. До конца недели не случилось ничего нового, и герцог наконец позволил им отправиться на север. Дорога до Сарагосы отняла почти три недели с учётом всех задержек. Владелец постоялого двора в Бельчите предупредил о засевших в горах разбойниках, но разбойники им так и не попались — Хуан был готов поклясться, что Рокэ это обстоятельство разочаровало, в отличие от навязанных герцогом сопровождающих. Им велели сохранить дорвавшегося до воли наследника в целости и в здравом уме, хотя, по их разумению, второго не было и так, а первым он не особо дорожил. У самого Хуана в пути прибавилось обязанностей, поэтому он напрочь забыл о когда-то планируемом побеге — дорожный быт, охрана, поиски ночлега для всего эскорта. Лишь когда они отклонились от маршрута, чтобы напоить лошадей, и за деревьями заблестели воды Эбро, он осознал, как далеко находится от герцогского дома и как близко — к свободе. Осознал, запомнил, но предпринимать ничего не стал. Зачем? Он ещё должен помочь бестолковому Пепе найти безопасное и не очень людное место, чтобы переночевать — в прошлый раз у них едва не украли лошадей. После ужина надо подлатать дорожную сумку, проверить и почистить оружие перед сном… Некогда бежать, столько дел. Не считая пары мелких происшествий и несостоявшейся стычки с разбойниками, путешествие прошло спокойно. Благодаря личной выучке и изнурительной жаре, спутники в основном молчали, а дон Рокэ оказался на удивление неприхотливым человеком, когда дело доходило до дорожных тягот и неудобств. Хуан подумал об этом как раз перед дракой, поставившей на уши весь трактир. Знай он, во что эта драка выльется потом, ещё накануне привязал бы своего господина к лошади, не боясь никаких наказаний, но потом было потом — а сейчас было сейчас, тихим тёплым вечером на подъезде к Сарагосе. За длинным столом уместились и другие путники, обсуждавшие какие-то торговые дела. Хуан убедился, что они не опасны, и обращал внимание только на еду — в этой неприметной придорожной лачуге подали совершенно восхитительную речную рыбу с травами. Вино было кисловато, зато сладкие пироги хозяйке удались на славу. Напротив них, в углу, притаились люди в плащах с капюшонами и глухо переговаривались между собой на чужом языке. — Французы, — пояснил Рокэ вполголоса, заметив взгляд Хуана. — Точнее, француженки. Руки видишь? — Вижу, — тонкие бледные пальцы и пара дорогих перстней. Мать и дочь, хотя скорее госпожа и служанка… Под чьей они защитой? Не стоило забираться так далеко. Хуана их судьба не беспокоила, в отличие от соседа по столу, грузного краснолицего купца, который почему-то счёл возможным вмешаться в разговор. — Как пить дать, француженки, — заявил он таким тоном, будто подтверждение очевидного делало его умней. — Такие ручки, господа хорошие, бывают только у француженок, это я вам говорю! Представиться он не счёл нужным, а никто не переспросил, что слегка ущемило купеческое самолюбие. Рокэ посмотрел на него искоса с вежливым интересом: — Надо полагать, вы хорошо знаете предмет разговора, сударь. В противном случае это неуместное бахвальство. — О, ну конечно! Я, знаете ли, торгую нашими чудесными винами, — он сделал паузу, ожидая восторгов. Восторгов не последовало, пришлось продолжать. — Повидал много разных городов. Да… И вот что я вам говорю, последние годы… Купец заговорщицки понизил голос, чтобы к нему подтянулись поближе. Это сработало лишь на паре бедных извозчиков с левого угла — герцогский эскорт повторял только за господами, а Рокэ не счёл нужным даже голову повернуть. Красномордый купец надулся, но всё же договорил: — Много их, французов, стало. Хоть бы богатые были, так нет — бегут… Боятся, — пояснил он, как будто это не было очевидно. Про возмутительные действия гугенотов слышали даже старухи на базарной площади, настолько это повергало в ужас всех добрых католиков. — Бросают последние вещи. Но кто-то и продаёт, и это умно, говорю я вам. Умно! В этой жизни, судари мои, надо уметь две вещи — выгодно продать и выгодно купить. Что угодно можно обменять на деньги. И нужно! Тут он прав, подумал Хуан. Даже жизнь продаётся и покупается. Вот как он, помнится, планировал свою свободу — дождаться, пока все лягут спать, приберечь еду, украсть коня и мчаться вдоль реки. Рокэ лениво поддерживал разговор с распетушившимся купцом, присматривая за дамами в углу, Хуан слушал вполуха, размышляя о своём. Он не мог сказать, что любит своё нынешнее место, хотя любви его сердце не знало. Самые смелые мечты касались разве что покоя, а покой — последнее, чего можно было ожидать в доме герцога. Но бывало гораздо хуже, это он знал не понаслышке: впервые хозяин ни разу не ударил его, не говоря уж обо всём остальном. Обращались хорошо, он даже узнавал что-то новое. Зачем гневить небеса? Если уж менять шило на мыло, то хотя бы не вслепую. Свобода хороша для тех, у кого есть наследство и какие-то регалии. Хуан же рисковал оказаться на ближайшей стройке или на галере, где не умирали только самые крепкие. Может, это и было трусостью, но он не хотел возвращаться к подобной жизни. — …вот что я вам говорю, — купец повысил голос, выпив лишку, и Хуан встрепенулся. Ссора? Непохоже, остальные сидят спокойно. — Ум, честь и совесть, всякие благодетели не так уж много стоят, когда доходит до настоящей сделки. И деньги решают всё! — Неправедные речи ведёте, сударь. Так уж и всё? — рассеянно переспросил Рокэ. Его внимание всё ещё занимали фигуры в плащах; к сожалению, красномордый тоже это заметил. — Всё, это я вам говорю. Вы, надо полагать, не женаты, — купец расстарался на отеческую улыбку. Он всё не мог взять в толк, с кем говорит: собеседник очевидно молод и одет как обычный путник, но дворянскую манеру так просто не скроешь. — Я был женат. Дважды! И знаете, что я вам скажу… — Когда ты договоришься уже, морда… — тихо пробормотал Франко. — Сердце дамы — такая же бирюлька, как, скажем, драгоценный камень, — со знанием дела заявил купец. — Блестит, сияет… стоит дорого… но всё равно продаётся. И это, судари мои, так легко проверить! Что он намеревался делать и как доказывать, Хуан не знал и знать не хотел — в эту минуту он уже почувствовал, что лучше бы делать отсюда ноги. Разумеется, из этого предчувствия логически следовало то, что они никуда не уйдут, а всего вероятней — окажутся в эпицентре ссоры. Красномордый спьяну был шустёр и в два широких шага преодолел расстояние от своего стола до дам. Что-то предложил, те испуганно отказались — это Хуан понял по голосам, не разбирая чужих некрасивых слов. Когда недовольный их поведением болтун дерзким жестом сорвал капюшон с головы одной из женщин, Рокэ одним прыжком перемахнул через стол и оказался между ними со шпагой наголо. Может, он сказал что-то про честь дамы, наглость, дерзость. Может, и нет. Что бы он ни сказал, драка развернулась тут же, как будто все того и ждали. Дальше счёт пошёл на секунды — у купца тоже были спутники и слуги, поэтому драка быстро превратилась в беспорядочную свалку. Кто-то выбегал на улицу, кто-то искал убежища на верхних этажах; бедный хозяин только беспомощно махал руками — если б Хуан не был занят, он бы помог ему унести бутылки, но кто-то должен следить за тем, чтобы в тылу у господина не оказалось никого лишнего. Крики, топот, грохот… звон стекла и стук падающих тел… Всё слилось в единый неразрывный ком звуков, забивающий уши и сбивающий с толку, к тому же внутри было жарко и душно. Кто-то вылетел в окно, и вместе с ржанием перепуганных коней внутрь ворвался свежий ветер со стороны реки. — Пощадите! Я же пошутил, только пошутил, — взмолился красномордый, пытаясь подняться с пола. Он не был напуган, только унижен и зол, впрочем, на него всё равно не обращали внимания. Франко, бывший камердинер дона Карлоса, с довольной ухмылкой доколачивал купеческого слугу, остальные тоже угомонились, а Рокэ вообще ничего вокруг себя не замечал — объяснял напуганным дамам, что всё уже кончилось и никакой торгаш их больше не обидит. Хуан стоял ближе всех и видел многое. Например, он видел, что угадал: молодую дворянку сопровождали две девушки и один старый слуга, который при всём желании не смог бы их защитить. Видел крест, который сжимали побелевшие от страха и напряжения пальчики, свежие пятна крови на подоле плаща — сегодня все выжили, но без благородной дыры в плече купца бы никто не отпустил. Он видел глаза девушки, широко раскрытые от страха, удивительно точно передающие лиловато-розовый оттенок вечернего неба, и робкую благодарную улыбку. И то, что Хуан видел так же отчётливо, как чёрные буквы на белой бумаге — дочке маркиза из Сарагосы, старого приятеля и должника дона Алваро, придётся искать другого жениха.