И ничего не надо, кроме моря

♬ La Cafetera Roja — Ahora

1585

Стоянка на далёком материке подходила к концу, и чем ближе было отплытие, тем чаще Луиджи порывался вернуться на корабль. Его так сильно тянуло обратно в путь, что вскоре пришлось махнуть рукой на поселенцев, местных и не очень, с их гостеприимством и уйти спать на «Сан-Октавию». Всё равно кто-то нёс вахту на корабле, что ж, какая разница, если это будет Джильди? Он не годится ни для торговли, ни для дипломатии, ни для наставления местных бунтарей. Откровенно говоря, сейчас он вообще ни на что не годится… Море убаюкивало, даже когда казалось неподвижным; море убаюкивало, но самый крепкий якорь не спасёт от бури, если она в голове. Можешь забиться в трюм, можешь развалиться на палубе, можешь укрыться под лоскутным одеялом джунглей, всё едино — от себя не убежишь, хотя он убежал так далеко, что оставил позади не одну жизнь и не одну смерть. Прошли годы, а рану разбередила какая-то ерунда! Эта местная девчонка с медной кожей, большими глазами и пёрышком в волосах даже не похожа… Кому врать? Луиджи видел её во всёх женщинах мира… И Марсель ни в чём не виноват, но сегодня бесил даже он. То к девицам потянуло, то крушения начал перебирать! Джильди понимал, что несправедлив к французскому виконту, но разозлиться на него оказалось проще, чем пытаться выбраться из собственных сетей. Могло быть намного хуже: Валме то ли вовремя догадался, что все его земные заслуги смыло водой морской как минимум до высадки, то ли согласился работать из страха, в любом случае выбор был верным и украшал его. И всё равно через словоохотливого страдальца, взявшегося против воли за мачты и паруса, упорно просвечивал генрихов миньон, которым Марсель в итоге и оказался. Чёрт возьми, именно что оказался, и вообще он здесь не по своей воле, а держится получше тебя. Много ли изнеженных французских дворянчиков перенесли бы этот путь с улыбкой во весь рот? Нет, конечно, первые полтора шторма улыбаться он не мог при всём желании, но на такие вещи внимания не обращаешь… Он засыпал в паутине из надуманной злости и подавленного ею отчаяния, а проснулся от крика, едва не упав с койки. Ни вино, исчислявшееся в бутылках, ни мысли о другом не сумели вытолкнуть память из самой себя. Дыши! Луиджи с горем пополам сел, ожидая, пока угомонится сердце и пройдёт тупая боль в груди. Болен он не был… наверное… Бунт на корабле, злые взгляды, наливающиеся кровью глаза… Раньше они смотрели с теплотой, теперь — одна лишь ярость. Много таких глаз… Лиц он почти не видел, как не видел воды. Только глаза на размазанных полотнах — бледных или смуглых, всегда бесформенных; жуткие наливающиеся кровью волдыри; глаза и паутина снастей, мешающих проснуться. Другой взгляд: молящий, плачущий, умирающий. Кровь на его руках… На верхней палубе, куда он выбрел по привычке, не оказалось спасительного солёного ветра: стояла прохладная, но всё равно душная ночь, и из собственной рубахи до сих пор не выветрился дым земных костров и аромат местных пряностей. Не думать. Не вспоминать. Не видеть кошмаров! Прямо сейчас натирать до блеска доски, проверять мачты, смотреть в подзорную трубу — что угодно, но делать. А делать, как назло, нечего… Зная, что заснуть уже не получится, Джильди добрёл до камбуза, предусмотрительно не зажигая огня. На «Сан-Октавии» он бы не заблудился и в кромешной тьме, а тут очень кстати светит луна. Дверь оказалась заперта. Если Рокэ на берегу, за ключами проще не ходить вообще, но в капитанской каюте горит свет. Дон капитан ничего о себе не говорит, но Луиджи почти уверен — ему тоже хочется отчалить как можно скорее, пусть они и не на испанских берегах. Пройдя к приоткрытой двери, он постучал. — Входите, Джильди. — Вы меня видели? — поинтересовался он, присаживаясь на край кровати — ничего личного, стульев здесь всегда не хватало. Алва что-то писал за столом, скрипело перо, догорала свеча. — Мельком. О вашей манере спать на корабле во время стоянки все прекрасно знают. Что ж, можно было догадаться, что его привычки не останутся незамеченными. На корабле все друг друга прекрасно знают, к худу это или к добру, не считая лишь тех, кто не даёт себя узнать. Просить ключ почему-то стало неловко, и Луиджи, откинувшись назад, бездумно рассматривал приколотую к стене карту. Взгляд то и дело настойчиво возвращался к пути Палермо-Сардиния-Валенсия. Сколько времени должно пройти, чтобы его отпустило? Почему другие забывают проще? Кто-то когда-то сказал, что нельзя считать себя самым несчастным, но наедине с собой некому возразить. В капитанской каюте кошмар немного отступил, заодно растормошив прикорнувшую совесть. Зря он к Марселю прицепился, может, виконту и того тяжелее — после миленькой придворной жизни попасть сюда, где не терпят лежебок, хвастунов и мучеников. И ведь ничего! Ходит, веселится… — Если хотите пострадать, возьмите себе вина и страдайте молча, — велел Рокэ, не отвлекаясь от дел. Наверное, письма или отчёты для короля. Король Филипп любит отчёты, ему вообще нравятся люди, которые знают своё дело и работают на износ — так слышал Луиджи. — Но я и так молчал… — У вас лицо человека, который вот-вот начнёт каяться. — Вам налить? — Нет. Казалось бы, самое время выйти, Алва явно не намерен разговаривать. Луиджи и рад бы избавить его от своего присутствия, но сегодня не удавалось ни заснуть, ни остаться одному. Капитан не выгнал его в открытую разве что из нежелания обнаружить боцмана наутро за бортом, но причины неважны: главное, что не выгнал. Вино было отменным, другого в капитанской каюте не держали. Судя по тому, что рассказал на берегу Дьегаррон, англичане не только не оставили затею грабить испанские суда по пути из Нового света, а взялись за дело с новой силой. Местные не оставляют таких ран и не бьют в голову, они предпочитают травить колонизаторов или обманом загонять их в ловушки и капканы. Не говоря уж о том, что они не бьют с моря… Джильди знал, что на этом корабле они не проиграют, но всё равно было тревожно и муторно. Умереть может кто угодно. Он сам тоже, запросто. Как девушка без надежды и без имени… Он поклялся быть с ней вечно с первого взгляда, но чума оказалась быстрее. Следовало не бояться смерти, а следовать за ней, как за старым другом. И однажды они встретятся снова… Уставший от жизни лекарь и священник, удравший вместе с Луиджи с корабля — оба говорили ему уйти, а он остался. Остался до последнего, не боясь ни заразы, ни проклятия, всё надеясь, что укравшей его сердце девочке из бедного портового района станет легче и она сможет назвать своё имя. У неё не осталось родных, не осталось друзей — только ветхий домишко, пара платьев и горстка ракушек у изголовья. Луиджи перевернул бы океан вверх дном, чтобы достать для неё самый красивый жемчуг. Что там говорить о благоразумии, он не видел даже страшных пятен, волдырей и крови. Тела было не спасти, но самая ужасная болезнь не тронула её лицо! И душу, хорошо, что он захватил капеллана… Никто так и не понял, что за это было за упрямство, ну и чёрт с ними. Эти люди слишком устали, чтобы любить, и Джильди их не осуждал. И какая теперь разница, если её больше нет и нигде не будет? Рокэ прав, Ад и Рай слишком далеко, чтобы рассчитывать на справедливость свыше. Далеко, но всё-таки есть, потому что его девочка могла быть только в Раю! Только вряд ли в Рай попадёт он сам. Меньше, чем через месяц, бунт на корабле отца закончился очередной смертью, и сам он чудом добрался до Валенсии; убийство было меньшим из грехов, впрочем, остальных Луиджи уже не замечал, существуя на грани между двумя смертями. Тяжело плыть на судне, где все тебя ненавидят. Капитана — старого капитана Фоккио — уже не было, оставался его сын. После зверского убийства не устроившего матросов капитана все расслабились, но младшему Джильди среди них не было места. Они понимали, что Луиджи не простил и прощать не намерен, так же как и оставлять корабль, только никто не знал, что он как будто умер. Выливал содержимое вскрытых бутылок, зная, что оно отравлено, старался есть только то, что припасал для себя с берега, держался поодаль от остальных и работал молча, всегда обращая внимания на тени за спиной. Не такое уж долгое плавание превратилось в пытку, но на земле было не лучше: пускай небольшие отцовские земли перейдут кому-нибудь другому, у старшего сына больше нет сил смотреть родным в глаза. Палермо под властью испанской короны, но кто сказал, что в Испании он найдёт своё место? Шатаясь по приморским городам и крупным портам, Луиджи ни на что не рассчитывал, разве что на милостыню. В какие-то моменты он приходил в себя и начинал искать работу всерьёз, только не было никого, за кем бы он пошёл так же, как когда-то шёл за отцом. Ни смысла жизни, ни любви, ни радости. Море казалось холодным и злым, суша — горячей и прогневанной на его грехи. Молитвы не достигали слуха Господа, а может, он неправильно толковал знаки. Капитан Рокэ Алва ни разу не признал, что протянул ему руку помощи, однако он сделал именно это. — Вам хватит. — Бутылка выскользнула из рук, слава богу, она была уже пустой. — Если надо излить кому-то душу, отправляйтесь к мачтам. Они не будут перебивать. — Мачты всё видели, — услышал свой заплетающийся язык Луиджи. Это какая по счёту пустая бутылка? Явно не первая. — И ничего не сделали. Как и Бог… Отца, как… как преступника… — Вы должны уже уйти с того судна, Луиджи. Иначе навсегда там останетесь, — он отчётливо слышал раздражение в голосе капитана. Иногда это злило, иногда — спасало, но ходить по краю не стоит. — Я знаю, я знаю… — Знаю — и не могу. — Вы понимаете, он… и она… Я даже умереть не смог! — Не понимаю и не намерен. Только не пересказывайте с начала, ещё раз я эту драму не переживу. Он всегда такой, дон капитан — скажет как можно резче, чтобы не переспрашивали и оставили в покое, но на самом деле всё понимает! И понимает хорошо, как никто другой, только признаваться не хочет… Иначе бы он не подобрал Луиджи, иначе бы просто прошёл мимо, как делали остальные. Так бывает… чем резче слово, тем решительнее дело… Конечно, на земле хватало пустозвонов, как и в море, но тем ярче исключения… Проклятье, он в самом деле нализался и теперь не сможет выбраться. Горлышко бутылки двоилось и напоминало тёмный омут. Джильди не собирался заходить в таверну, вид весёлых танцующих людей тогда вызывал у него отвращение, но он заработал немного денег грузчиком и решил всё-таки попробовать развлечься. В залах и вправду было шумно и невыносимо. Лей-ле-лей-ле-лей-ла… Музыканты затянули что-то невыносимо тоскливое, но толпа упорно веселилась и никак не попадала в такт. Отыскав дорогу в тихий внутренний двор, Луиджи сбежал туда, приняв от милой, но ничего не значащей в этой жизни девушки корзинку с фруктами и вином. Фонтан, выложенный пёстрой арабской плиткой, приглушённые звуки пляски, пьянки и музыки, мягкая вечерняя мгла, барахтающееся в вязком воздухе умирающее тепло. Ella no tiene olor, Ya no tiene dolor Ahora… Ella no puede dormir, Ella no puede cantar Ahora… Он даже не захмелел, на душе было невыносимо тоскливо. «Больше не болит», «больше не спит», «больше не поёт»… Случайная песня, и та против него! Требовался собеседник или хотя бы благодарный слушатель. Теперь Луиджи не мог представить, как у него вообще хватило наглости пристать к Рокэ, тем более что тот ещё больше не хотел разговаривать, чем сейчас. Просто вид одинокого человека на скамье с такой же корзинкой вина и фруктов заставил Луиджи подойти и заговорить, и всё… — Душераздирающе, — сухо сказал Алва, когда он наконец выдохся. — Вы бы хоть закусывали, а то начнёте по второму кругу. — Простите, — задним числом стало неловко. — Я вообще не хотел говорить, однако… — Вы хотели. И поэтому вы говорили. Всё очень просто, — он смотрел на небо, на звёзды, иногда — на фонтан, никого не ждал и никуда не торопился, иначе бы давно встал и ушёл. — К сожалению, этой простоты людям не хватает. Хлебом не корми, дай сделать что-то, противоречащее здравому смыслу. — Иногда происходят случайности… — За некоторые случайности мы сами в ответе, и с этим ничего не поделаешь. Вы закончили исповедаться или мне ждать продолжения? Тогда Луиджи не понимал, о чём он, сейчас смутно догадывался. Продолжения не последовало, только просьба взять его на корабль или убить. Рокэ ответил что-то вроде — если он не угомонится, убьёт себя сам, а экипажу как раз нужен боцман. Через несколько дней он подписал контракт, и «Сан-Октавия» отчалила вместе с Луиджи Джильди. Лей-ле-лей-ле-лей-ла… ле-ле-лей… Песня обо всём и ни о чём, так себе, в общем-то, песня! Только она никогда его не оставит. Всякий раз, когда Луиджи закрывал глаза, он слышал один и тот же напев; он слышал его в чужих голосах, слышал в горькой колыбельной волн. — Вы знаете, я не люблю, когда люди путают меня со своим духовником. — Голос, пробившийся через бурю, раздался совсем близко. Джильди поднял тяжёлую голову. — Что же нам делать с пьяным матросом… Особенно если он боцман. Вставайте, на выход. — Не надо окунать меня в воду, — попросил Луиджи и кое-как встал. — Уже… ухожу. — Мне надо, чтобы вы не ушли, а пришли. В себя. Живо! — окрик от обычно спокойного капитана не сулил ничего хорошего, и Луиджи пошевелился. Пожалуй, слово «спокойный» подходило плохо — Рокэ был льдом, а лёд обжигает не хуже огня. Пока они сидели внутри, ночь остыла и теперь пробирала до костей. Джильди беспорядочно оглядел палубу, пытаясь понять, какое наказание его ждёт. — В воду бросают тех, кто не проснулся. Тем, кто и так не спит, это не поможет, — Алва говорил отрывисто, как отдавал команды. — Самое неприятное, что вас даже бить бессмысленно — обрадуетесь и попросите ещё. — Неправда… — Проверим? Луиджи, ваши стенания давно потеряли вкус и смысл. Вы не первый и не последний, кто кого-то похоронил, по своей или по чужой вине — неважно. На суше можете сколь угодно лелеять своё горе, но раскисший накануне сражения боцман мне ни к чему. — Накануне? Нам ведь ещё недели две, — он только начал соображать, когда отвлёкся на резкий жест — Рокэ бросил ему что-то, блеснувшее в темноте. Короткий клинок. Конечно, англичане ждали их на краю залива, они всегда ждут… — Пока мы в море, каждый день — канун боя. Деритесь. Вы, кажется, хотели умереть? Когда-то не хотел, но был готов, только смертельная зараза прошла мимо, не удостоив его своим вниманием. Даже она… Вот сражаться с Алвой всерьёз — верная гибель, особенно когда у него такое лицо. — Я не буду с вами драться, — Луиджи отступил на полшага, он отлично знал, что не одолеет капитана даже на трезвую голову. Несколько выпадов всё же сдержать пришлось, и это помогло — руки и ноги привыкли защищать жизнь, в отличие от бестолкового хозяина, а бодрые движения разогнали хмель. Теперь болела голова, а ещё он оказался загнан в угол. Алва стоял напротив, поигрывая клинком и не сводя глаз с обескураженного боцмана; что было у него на уме, сам чёрт не знал, но чего-то капитан всё же добился. Мечтать о смерти и всё равно защищаться, как нелепо и как по-человечески! — Я прошу прощения за недостойное поведение, — зачем-то сказал Луиджи, бросая оружие. Потом опустился на одно колено, не столько из почтения, сколько от бессилия. — И прошу назначить мне должное наказание. Купают здесь играючи, килевание — это слишком. Оставит во Флориде? Вряд ли, рано или поздно Джильди переберётся на другой корабль… Разве что сразу закопать его в землю, но Рокэ не станет тратить на это время. И боцмана. — Вы сами себе наказание, — голос капитана звучал устало, хотя сейчас Луиджи мог видеть только его сапоги. — Встаньте. — Этого не повторится, дон капитан. — В самом деле, теперь уже стыдно. Сколько раз он говорил одно и то же? Пора что-то с собой делать, и делать самому. — Разумеется. Если не найдёте себе другого духовника, в следующий раз будете исповедаться акулам, и я не шучу. Вот так, никаких криков или немедленных угроз, зато сразу веришь. Луиджи поднялся, отряхнул колени и заставил себя посмотреть в глаза — но Рокэ уже ушёл, прикрыв за собой дверь. Sin saber se va la vida Sin correr la vida se va, беспрестанно выло в голове. Да, всё уходит, и жизнь, и смерть, только первое ты видишь отчётливо, а от второго никак не можешь избавиться. Медленно и неспешно, как пытка… Он остался на палубе наедине с водой и небом. Накатила тошнота, а вместе с ней — отвращение к самому себе. Разнылся, как в первый раз, нажрался, как свинья, отвлёк капитана от дел… Захотелось извиниться по-человечески, но Луиджи знал, что Алва ценит дело выше слова. Что ж, делом они скоро займутся, причём всерьёз.

***

Прощай, милая цветущая земля! Прощайте, экзотические девушки, отравленные цветы и неимоверно тяжёлые сундуки, из-за которых Валме чуть не сломал спину. С вами было весело, но пора уезжать, и, как ни странно, это расставание прошло легко. Марсель терпеть не мог прощаться с кем или чем угодно, но, видимо, стоит поблагодарить сундуки. Они весили как три отца и половина брата, и эта тяжесть перевешивала камень на сердце, хотя Бонифация будет не хватать, да и Дьегаррона с его ребятами тоже: второй напоминал Рокэ, а первый — ни много ни мало почтенного родителя. Отплытие и предстоящие приключения пробудили в виконте поэта. Последние несколько месяцев он притих, этот внутренний поэт, потому что нужно было забивать голову спряжением глаголов и чисткой палуб, а теперь стало попроще, и Марсель прямо-таки развернулся. Начинался новый опус безрадостно: «как страшно враз отринуть всё былое», но выглядел многообещающе. А как грело душу скорое возвращение домой! В общем, чувства распирали грудь, и во избежание их извержения куда-нибудь не туда виконт выбрался на палубу прокричаться. Не дали: тут орали до него. Команда Луиджи ставила по ветру паруса. Ставшая почти уютной за это время Флорида внезапно оказалась позади… Марсель свесился через борт, чтобы посмотреть на неё напоследок. Вот уж не думал, что будет скучать по местным опасностям и удушливой погоде… Расставанье — оно и есть расставанье. И пусть уж остаётся за спиной! Пусть глаза щиплет от ветра и солнца, а не от слёз. — Былое, чужое, в покое… — бездумно пробормотал Валме и цокнул языком. Не то. Обернулся; команда «Сан-Октавии» не разделяла его высоких чувств, носясь с поручениями, которых на его долю не перепало. Ну и хвала небесам, как-то не прельщало возвращаться в рабочий ритм… Марсель немного пошлялся по палубе, внезапно оставшись наедине с морем и испытывая по этому поводу ещё больший прилив вдохновения. По меньшей мере, это красиво! Исчезающие цепочки островов, бескрайняя синева… тьфу ты, снова прицепилась эта «нежная лазурь». И ведь не вспоминал почти… На берегу ему удалось кое-что обменять, кое с кем поторговаться, кое с кем по-дружески договориться, и теперь виконт впервые за долгое время выглядел почти пристойно. Мрачная испанская мода была ему то ли не по вкусу, то ли просто не к лицу, но кое-что яркое и симпатичное приобрести удалось. В похожем виде он отбывал из французского порта, бродил по палубе и знакомился со спутниками… Где-то они сейчас? Если кто и добрался до Неаполя, то в желудке у какой-нибудь рыбины. — Месье виконт, вашу ногу… — А? Прошу прощенья, — Марсель сошёл с крышки люка, на которую неосмотрительно встал минутой ранее, и пропустил Антонио вниз. — К чему готовимся, друг мой? Мне говорили, тут где-то англичане… — Англичане всегда рядом, — отозвался матрос, но в его словах не было ни угрозы, ни горечи — одно только радостное предвкушение. Странно. — Чуть не забыл, месье виконт, — раздалось с тёмной лестницы. Месье виконт нагнулся. — Дон капитан просили зайти. Это тоже странно, а ещё настораживает. Последние дни перед отъездом Рокэ покончил с делами, вернулся в местное высшее общество и за один вечер наверстал упущенное, со всеми выпив, с кем-то станцевав, сыграв на гитаре и вообще будучи очень приятным собеседником. Это всё было весьма мило, только Марселя насторожило подслушанное замечание Дьегаррона: — Как гласит народная примета, залив окрасится кровью. И Хуана: — Ага. Нет, именно «ага». Он так и сказал. В любом случае, Валме прошёл в каюту развеселившегося капитана, готовый к любым напастям. Понятно, что речь шла о северных корсарах, ну и что? Перестраховаться никогда не повредит. — Звали? — здесь почти ничего не изменилось: карты, флаги, запечатанные письма и шкаф нараспашку, открывающий вид на косую стопку книжек. Все они были читаны не раз, в том числе самим Марселем: он успел отыскать знакомые и узнать новые, а также шарахнуться от жуткого вида медицинского трактата — с убедительными картинками и заметками от руки. — Звали, проходите. — Рокэ поднял на него взгляд, чему-то усмехнулся и достал из ящика стола увесистый мешочек — похоже, с золотом. — Да не бойтесь, месье виконт. На этом корабле вам точно ничего не грозит. Никогда не испытывали облегчение по поводу того, что вас спасли не англичане? — Драки я не боюсь, — Марсель поймал мешочек, заглянул внутрь и не удержался от удивлённого восклицания. — Прошу прощения?.. — Прощаю… Это ваше жалованье, — снизошёл до объяснения капитан и снова рассмеялся. — Каюсь, должен был заплатить на берегу, но ваше появление заставило произвести перерасчёт… Поскольку никто из команды не умер, вы не занимали чьё-то место. Разве что своё собственное. — Благодарю, — жаль, поздновато, хотя он и так выкрутился. — Рокэ, раз уж я здесь и вы тоже здесь, и мы все где-то в воде… Я правильно понимаю, что мы готовимся отражать английскую атаку? — Неправильно, — мурлыкнул капитан и наклонил голову, подвязывая волосы. Ох, не к добру. — Почему вы так решили? — Все готовятся к бою, — Марсель чувствовал себя так, словно отвечает урок, хотя почему «словно»? — Ещё на земле много говорили о поджидающих в заливе англичанах, и я вспомнил, что корсары Дрейка с королевского своего дозволения грабят испанские суда. Мы забили трюмы золотом и серебром, а значит, этого не миновать… В чём я ошибся? — В главном, Марсель. В выводах. Мы не сможем отразить английскую атаку… — дон изверг выдержал паузу. — Поскольку атакуем первыми. Ещё вопросы? — Так вот оно что! — нервический смешок сдержать не удалось. — Ясно… Признаться, прежде я не слышал, чтобы империя давала отпор… Или об этом не говорят. — В ваших кругах — вряд ли, да и отпираемся мы всегда по-разному… Вы слышали о Драконе и называете его Дрейком, но обо мне не слышали, и это хорошо. Молва уже давно сочинила целый сказочный зверинец, — объяснений, само собой, не последовало, и Валме в очередной раз уткнулся носом в загадку, к кому же он тут попал. То, что Рокэ оказался трижды героем войны с османами, выяснилось случайно из пьяной оговорки наместника — об этом вообще не говорили, а упомянутый герой избегал знаков отличия точно так же, как вечерней молитвы. — Возвращаясь к вам, — будничным тоном продолжил Рокэ, — отсидитесь в трюме и будете в полной безопасности. Тут Марсель сделал глупость и спросил «почему». Глупостью это было, поскольку он услышал правду, не прикрытую даже пальмовым листом: — Потому что вы стали сносным матросом, но это не делает вас солдатом, как и былая должность стражника. Вы много рассказывали о своих придворных приключениях во Франции, развлекая всех за ужином, и поверьте — абордаж в открытом море не сравнится с дуэлями за прекрасную даму и не менее прекрасного короля. Конечно, если вам хочется умереть под чужим флагом, могу только пожелать удачи, но последнее время количество жаждущих смерти на этом корабле удручает… — Идут! — раздался вопль откуда-то снаружи. — Ви-ижу английский флаг!.. Алва даже не стал заканчивать фразу — нацепил оружие, напомнил виконту, где находится трюм, и быстро вышел. Немного раздосадованный и много обиженный, Марсель захлопнул дверь капитанской каюты и пошёл, куда послали. Самое противное, что ему сказали правду! Рисковать жизнью не пойми за что не было никакого желания, менять изящную тонкую шпагу на абордажное безобразие — тем более, и всё-таки… И всё-таки приятней избегать таких обязанностей, а не слышать, что тебя даже не звали. Эти и другие мрачные мысли преследовали виконта, пока их галеон увлечённо преследовал чужой — чего он, конечно, не видел, но определённо ощущал. Первые пушки загремели на «Сан-Октавии». Нашли, понимаешь, развлечение за ужином! А разве это не так? Вряд ли посильная помощь в уборке палубы была незаменимой. До Марселя неожиданно дошло, что, если б он не развеивал скуку капитанской свиты, его бы с лёгкостью оставили во Флориде. — Дон Хуан, — перед тем как спуститься в трюм, он почти врезался в старпома. Хуан очевидно удивился, и тут Валме вспомнил, что его ни разу не называли доном. — Я, конечно, в полном распоряжении капитана, но нельзя ли… — Нет, — одного взгляда на него и на трюм старпому хватило, чтобы понять. — Спасибо за участие, но сейчас вы будете мешаться под ногами. Вот так вот. Хуан был ещё прямолинейнее своего капитана, а ведь когда-то драку обещал! Внизу оказалось как всегда темно, но ещё и суетливо. Какая разница, где мешаться под ногами, вверху или внизу?! С удивлением Марсель обнаружил, что не так уж и много они везут, а потом понял — это только временно. Похоже, испанцы всерьёз собирались грабить награбленное, то есть возвращать своё, то есть чужое… Похвально, хотя весьма рискованно. — Я тебя почти ждал, — признался Луиджи, восседающий на одном из набитых серебром сундуков. — Наверху скоро начнётся, надо полагать… — Ждал он, — буркнул Марсель и тут же исправился: — Что ж, так лучше, будет кому послушать мои дурные стихи. — Не думаю, что они дурные, но и ты не рассчитывай… Готовься черпать воду, латать пробоины и таскать раненых, — невесело сказал Джильди. — Драться нам придётся вряд ли, а если придётся — в последний раз, но всё остальное… Закулисье боя, как кто-то сказал. — А тебя за что сослали? — искренне не понял Валме. Что-то в голове щёлкнуло, но недостаточно. — Всё-таки наказан, — пробормотал боцман. Ничего не понятно, кроме того, что ему тоже не улыбается здесь сидеть. Луиджи не должен нарушать приказы капитана, даже если они ему не нравятся, а Марсель? Он ведь не состоит на службе! Хотя получил жалованье, вот ведь дважды некстати… — Посиди пока, потом набегаемся. — Я не умею латать пробоины, — раздельно сообщил Марсель. — И за ранеными не ходил никогда в жизни. Понимаю, мы все с чего-то начинали, но оружие я хотя бы держал в руках. И без того круглые глаза боцмана расширились от удивления. — Ты что, драться собрался? Прости, — тут же смутился он, — я не имел в виду, что это тебе не по плечу. Именно это и имел, впрочем, виконт уже осознал: являясь воплощением легендарного французского двора, он только усугублял дело своими рассказами. Как-то не подумал… Да, услуги, которые он оказывал своему королю, были далеки от военных кампаний и еженедельных отчётов. Вот и оказывал бы дальше, но раз он здесь… Какое-то время Валме покорно мастерил носилки, то и дело начиная заново и всё роняя, и слушал, как топают наверху. Снова пушки! Гулкий удар впитал в себя океан, «Сан-Октавию» повело, но несильно. Похоже, испанцы и впрямь атаковали прежде, чем кто-то успел раскусить их намерения. — Как-то не по-мужски, — пробормотал он себе под нос. К сожалению, слышно здесь было неплохо. — Отказаться самому и получить отказ, совершенно разные вещи… — Нашёл, кого уговаривать, — обрадовал Луиджи, и Марселю почему-то захотелось его стукнуть. — Не расстраивайся, дон капитан никогда много людей не берёт. Самое удивительное, что он при этом продолжает побеждать… Так на это тем более надо посмотреть! Сверху закричали — «заменить флаг!», послышались первые боевые возгласы. Значит, столкновения не миновать, но что ж, все только того и ждали! Несмотря на то, что ему не перепало участвовать в драке, Валме почти проникся боевым духом моряков. И вот ведь незадача: как он будет рассказывать о своих приключениях дома, если просидит всё веселье в трюме? Если дон капитан вправду решил, что Марсель Валме упустит такое развлечение, дон капитан плохо знает Марселя Валме. Пора познакомиться поближе. — И всё-таки лезешь, — сказал ему в спину Луиджи со смесью укора и восхищения. — Прихвати… Умеешь такой? — Научусь, — виконт прицепил увесистую шпагу и, обернувшись, с задором заявил: — Если свистали наверх всех, кроме меня, я приду сам. И даже, так и быть, посвищу. Бравада едва не кончилась, когда Марсель выскочил наружу и задохнулся от дыма и жара — но на верхней палубе, как и обещал, присвистнул. Экипаж был в ярких тугих косынках, просторных рубахах с оружием в рукавах и определённо на взводе. На северо-востоке, если это был северо-восток, маячил английский кораблик, и ему явно было не по себе. А повернуть-то уже некуда! Слишком близко подошли и пропустили момент для выстрела. Судя по всему, никаких знаменитых северных пиратов им встретить не довелось, да и рожи у подплывающих были, мягко говоря, напуганными. Действительно, кто бы мог подумать, что испанцы подготовят такой ответ! Надо будет расспросить Рокэ, кому и когда пришло в голову первым топить Дракона. — Вашим упрямством, виконт, можно накормить целую эскадру, — появляясь на палубе в тёмно-синей косынке, сказал ему Алва. Он смотрел прямо, в ту сторону, откуда стремительно приближался «Король Артур». Ой ли? Это приближается «Сан-Октавия»! — Если вы здесь останетесь без головы, я за это не отвечаю. — Вам не придётся, — успокоил Марсель и мстительно добавил: — Я намерен умереть не сейчас и под своим флагом, иначе развлекать вас будет некому. — Вы на севере все такие злопамятные? — вот и самый подходящий момент, чтобы скинуть надоевшего француза в воду раз и навсегда. Вместо этого Рокэ поправил перевязь и сказал: — Раз уж лезете в первых рядах, держитесь меня. Это звучало многообещающе, а обернулось настоящим наказанием. Неизвестно, как там делают нормальные капитаны, но этот забрался на мачту и лихо сиганул куда-то вперёд и вверх, чтобы приземлиться первым на палубе поражённых в самое сердце англичан. И как, спрашивается, его держаться?! Только если подальше от… Валме вежливо дождался, пока кораблик подползёт поближе, пока стихнут первые, вторые и третьи мушкетные выстрелы, перелез через чужой борт и вытащил шпагу. Итак, вот он — его первый убитый англичанин. Со смешными такими усиками…