♬ Benise — Victory
1585
Марсель вовсе не собирался тонуть — сие прискорбное событие произошло без его ведома. То есть, ведать-то он ведал, но не был предупреждён. Когда торговое судно с трогательным именем «Жанна» вздумало перевернуться, виконт спал бессовестно и беспробудно, насколько это удавалось при качке. Выходя из порта в Лионский залив и дымя своей трубкой, важный капитан Поль не менее важно пообещал, что ничего переворачиваться не будет и вообще море в это время года спокойное. Как бы не так! Вот и верь после этого людям. Первыми упали сыры. Валме слышал грохот, с которым тщательно упакованные головы ссыпались на пол. Загвоздка была лишь в одном — они изначально лежали в самом низу, или как там у моряков это называется, в трюме. Где-то тут виконт окончательно проснулся и убедился, что им конец, не очень изящно, но спешно свалился с койки и сгрёб в охапку всё самое ценное. Тонуть — так со стихами! А именно — с потрёпанным фолиантом, где под видом священных текстов хранились письма, торговые договоры и собственные поэтические эксперименты. — Эй-эй, постойте! — ему удалось поймать за локоть проносящегося мимо матросика. На палубе было скользко, и виконт чуть не ускорил и свою, и матросову прискорбную кончину, но им удалось устоять на ногах. Пока судно не сделало очередной кульбит. — Мы прямо тут и утонем, что ли? — На всё воля Господа, — похлопав глазами на невыспавшегося щёголя, сказал матросик и побежал дальше. Вероятно, молиться — Марсель не заметил, чтобы кто-то пытался что-то делать. Если бы он разбирался во всех этих реях, снастях, такелажах и прочих морских чудовищах, обязательно бы поучаствовал — где-то на этой мысли всё и рухнуло, а вернее, ухнуло вниз, в ревущую чёрную воду. Господа Марсель уважал, иногда ему даже сочувствовал, но сия конкретная «воля» его категорически не устраивала. Под водой без жуткой качки было бы неплохо, если б не холод, страх, обломки мачты и мгновенно потяжелевшая одежда. Возмущение оказалось сильнее страха: мало того, что разбудили, ещё и жаждут утопить! И кто? Господь, что ли? Так не пойдёт, он пока недостаточно нагрешил… Конечно, была ещё воля Его Величества и благословение почтенного родителя, но вряд ли эти двое всерьёз желали его гибели. Судя по тому, что он увидел, почувствовал и обо что ударился, бедняжку «Жанну» разнесло на щепки. А точнее — на доски, чем Валме и воспользовался. Сначала на то, что не так давно было частью кормы, лёг завёрнутый в плащ сафьяновый альбом с засушенными цветами, стихами и письмами. Дальше начались проблемы. Во-первых, море успокаиваться никак не хотело и норовило поддать «Жанне» ещё раз, а то и два раза, а то и три. Водоворот, образовавшийся немедленно, благополучному выживанию тоже не способствовал. Мимо просвистела вторая разломанная мачта, чудом не сверзившись на барахтающегося в воде Марселя. Поражаясь тому, как он быстро, хоть и нечаянно, научился плавать, виконт сосредоточился на «во-вторых»: новёхонького костюма, в котором он имел неосторожность задремать, безумно жаль, но, кажется, сейчас не самое подходящее время для подобных переживаний… Вряд ли призывающие оставить излишества и роскошь клирики имели в виду именно это, однако они в кои-то веки оказались правы! Со скорбным вздохом, смешанным с фырканьем (солёная вода пробиралась в нос), Валме расстегнул нежно-розовый шитый золотом колет и покинул его навеки, а сам повис на доске, прижимаясь одной щекой к сырому дереву, другой — к стихам. Чем тише становилось вокруг, тем сильнее давал о себе знать уже не страх — ужас. Рядом ни одного кричащего человека: те, что всё-таки всплывали, кричать уже никак не могли. Ни единой шлюпки, или как там называлась спасательная лодка… ничего! От эпицентра нежданной бури его уже уносило, но теперь возвращаться незачем, красотка «Жанна» ушла раз и навсегда. Становилось не только мокро, но и холодно — вода, может, и хороша, но ветер быстро превращает её в лёд. Устроившись поудобнее, насколько это было возможно, на дрейфующей доске, Марсель подсчитал, через какое время его найдут печальным, замёрзшим и немного мёртвым, не вспомнил ни одной подходящей молитвы и принялся сочинять предсмертную записку для папеньки. Даже если отец никогда её не прочтёт, это отвлекало от безрадостных размышлений о преждевременной кончине — и обо всём, с чем после этой кончины виконту придётся расстаться.***
Он не сразу понял, что спасён: перед глазами плясали со смертью волны, в ушах выл ветер, на языке застыл привкус соли, и вообще впечатление было такое, что шторм продолжается. Марсель был уверен, если он сейчас вытянет руку — угодит в акулью пасть или какую-нибудь подобную гадость, которой в море полным-полно. Но качка в голове понемногу улеглась, и рука нащупала не рыбу и не медузу, а собственный дорожный плащ. Стихов внутри, правда, не оказалось… Мигом очнувшись, Валме подскочил и бросился просушивать своё добро, а потом сообразил, что находится в каюте. Приснилось, что ли? Ну почему же, промок и ушибся он по-настоящему. Марсель придирчиво оглядел левую ладонь: там должна была остаться царапина от занозы, впившейся в него в последние минуты жизни «Жанны». Царапина была, был даже кусочек занозы, который пришлось вытаскивать. Хорош, ничего не скажешь — почти не заметить собственного утопления, чтобы теперь страдать над кусочком дерева! И всё-таки, где мы находимся теперь? Смерть, с которой виконт Валме едва не свёл близкое знакомство, отошла на дальний план, только гудящая голова мешала связно мыслить. Помещение было незнакомым, одежда — мокрой, окошко — чистеньким: на этом судне, чьим бы оно ни было, за порядком следили получше «Жанны». При мысли об экипаже он загрустил: даже если им удалось спастись, то далеко не всем… Виконт успел привязаться к вечно дымящему трубкой капитану, глуповатым, но весёлым матросикам, торговцам, которые любили в пути послушать его стихи. Не самые лучшие, но никто не придирался: в этом и состояла прелесть. Что ж, пора стряхнуть запоздалый страх, привести себя в порядок и выйти на свет божий. Со светом всё хорошо, вон, в окошко лезет настырный солнечный луч; с богом, наверное, тоже, а вот с порядком… В таком виде было бы неприлично показаться любой даме, но дам-то на кораблях и нет. Повезло! От размышлений о прекрасном Марселя отвлёк скрип двери. Вернее, не скрип — петли были смазаны более чем хорошо, а слабое движение, повлёкшее за собой шевеление тени. Совершенно бесшумное. Виконт уставился на стройного черноволосого мужчину, который держал в руках что-то подозрительно знакомое… Это же его записки! Игра взглядов и мимики затягивалась. Валме скосил глаза на настенные тряпки и опознал испанский флаг. С испанским у него было худо, потому как король предпочитал Петрарку и иже с ним, но вошедший, похоже, читал по-французски… И что ему сказать в своё оправдание? Пожалуй, то, что должно прокатить с любым испанцем, кем бы он там ни был. — Если что, я католик, — вежливо сказал Марсель. — Можете не убивать. И спасибо. Испанец захлопнул разбухший от воды фолиант, положил на край стола, поморщился и выдал: — Зря не утопил… — Чего-о?! — завопил виконт в уже закрывшуюся дверь. Первые слова, услышанные им на новом корабле, были, несомненно, дружелюбными. Но где он ошибся-то? А может, этому просто стихи не понравились? Ну да, не лучшие в мире рифмы, но за такое не топят! Марсель так и сидел в каюте в растрёпанных чувствах, по кусочкам отходя от незаслуженного, но всё же заработанного послештормового головокружения, когда к нему вежливо постучались. На этот раз хотя бы постучались. Симпатичный парень, только глаза грустные. Устроившись на прикрученном к полу кресле, он заговорил, слава богу, на ломаном французском: — Луиджи Джильди, боцман. Пожалуйста, не злитесь на нашего капитана. Миленькое начало. — Допустим, — буркнул несостоявшийся утопленник. — Марсель, виконт Валме, страдающий католик. Верните, пожалуйста, мой несчастный альбом… — Держите… Вы с торгового судна? — похоже, этот Луиджи сочувствовал от души, и Марсель быстро оттаял обратно. — Простите, я плохо говорю, давно не… не было Франции. — Можно и так, — благодушно не стал поправлять виконт. Франции и у него давно не было, но переходить на чужой язык он не станет. Не обязан! — Да, была «Жанна»… Была да сплыла, прошу прощения за каламбур, если вы его, конечно, уловили… А вы чем занимаетесь? — Уборка якорей, такелажные работы, вахта, — вот в морских терминах Джильди даже не запнулся, только они уже Марселю мало о чём говорили. По правде говоря, ещё неделю назад он не отличил бы нос от кормы, но не смущать же беднягу своим невежеством. — Так что вы такое сказали? Я не совсем понял. — А что я должен был сказать, чтобы меня не вышвырнули обратно в море? Весь мир только и талдычит о том, что его испанское величество подминает под себя всех католиков мира, а все его подданные горячо и безоговорочно веруют на завтрак, обед и ужин, — снова разворчался виконт, чувствуя, что попытка утопиться подействовала на него не самым лучшим образом. — Ох, — не нашёлся добрый моряк и прыснул. — Не обращайте внимания. Вы не могли знать… — Я уже понял, что чего-то не смог, — признался Марсель. — Не хочется прерывать наш милый разговор, но вы не могли бы раздобыть сухую одежду? Я немного выше, но что-нибудь из вашего должно подойти… Через какое-то время Валме решил, что жизнь не такая уж плохая штука: он был в тёплой и сухой рубахе и штанах, в шею никто не гнал, а в руки сунули чарку с вином. И неплохим, надо сказать, вином! Никогда бы не подумал, что можно познать уют в простецкой и явно кем-то ношенной одежде, однако ж… Очевидно, настало время смирения, принятия и прочих высочайших ценностей. Тем более ему, малость контуженному ворохом событий, было не до своих привычек — откровенно говоря, хотелось только спать. Луиджи тоже не собирался долго мучить спасённого виконта — пригрозив, что язык ему всё равно придётся подучить, моряк вышел, забрав с собой лампу. Вечер, что ли? Такая мягкая и приятная темнота… Решив, что сегодня он заслужил право не выходить в свет, который услужливо перешёл в сумерки, Марсель с чистой совестью выпил всё, что дали, завернулся в жёсткое, но сухое одеяло и стремительно заснул. Всё, что находится за пределами уютной каюты, спокойно прождёт до утра.***
В общем и целом, Рокэ Алва Марселю понравился. Мало того, что не утопил вопреки всем своим угрозам — как выяснилось, капитан испанского галеона «Сан-Октавия» лично его вытащил, заприметив в воде обломки торгового судна и мёрзнущего на них виконта. Марсель этого не помнил, но был благодарен: в конце концов, не каждый решится взять на борт невесть кого. Жизнь не сказка и не красивая легенда, а новый пассажир — в первую очередь лишний рот. Обо всех христианских добродетелях господина капитана Валме успел подумать, когда наутро вновь обнаружил себя барахтающимся в воде. — Доброе утро, виконт! — вспомнишь чёрта. Буднично опершись локтями на борт, капитан отсалютовал ему шляпой. — Вы проспали. — Это не повод кидаться мной в море! — завопил проспавший виконт. Не дожидаясь ответа, он брезгливо вцепился в канат, весь склизкий и поросший морской капустой. Ладони ободрал, рыбной вони вкусил, но зато вернулся на палубу, снова мокрый и страдающий. — Почему же? — охотно поддержал беседу Рокэ, теперь разворачиваясь спиной к борту и разглядывая промокшего Марселя. Мурашки пробрали не только и не столько от холода. — Джильди вам не сказал, что здесь принято вставать рано и работать? Так вот сообщаю — сие чудесное правило распространяется на всех, кто находится на корабле, вне зависимости от их земного титула, самомнения и денежного дохода. — Я предпочёл это прослушать, — не покривил душой Валме. — Избирательная глухота — это, конечно, замечательно, но вы у нас надолго, так что привыкайте, — отмахнулся Алва и отпил из фляги что-то заманчивое. — Даже не знаю, что вы делаете лучше — говорите по-французски или топите меня, — Марсель не собирался льстить и развивать эту тему, но язык всегда опережал мысли виконта, а тут ещё и ветерок подул — как согреться, если не безответственной болтовнёй? Флягу-то не предлагают. — И в каком смысле «надолго»? — И даже по-английски, — последовательно сообщил капитан, тряхнув непокрытой головой. Валме позавидовал бы шикарной чёрной гриве, не швыряйся её обладатель виконтом в море. Парик он, что ли, носит? Непохоже, но так нечестно. — В прямом смысле, месье Валме. Вы же не думаете, что из-за, гм, пополнения в команде я сменю курс? Или у вас может возникнуть желание высадиться посередь океана? Тогда предупредите. Минуточку, не это ли с ним только что произошло? Вот ведь негодяй. — Конечно, нет, — обречённо сказал Марсель, предвкушая что-то ужасное. — И куда же вы… мы направляемся? Я надеюсь, в какую-нибудь солнечную Флоренцию? — Почти. Во Флориду. Виконт присвистнул. Потом представил себе карту и присвистнул ещё раз, уже отчаянно. — И зачем? Тоже ищете источник вечной молодости? — А вы неплохо осведомлены, — хмыкнул Рокэ и потянулся. — Нет, за источниками чего угодно пусть гоняются английские рыцари. Аделантадо Понсе де Леон искал одно, а нашёл другое, за что ему большое спасибо. Мы там немного поторгуемся с очаровательными местными жителями, вы полюбуетесь на цветение чего-нибудь тропического… — Чего именно? — придрался Марсель. — Я от некоторых цветов, уж простите, чихаю. — Не извиняйтесь, виконт. Ни передо мной, ни тем более перед цветами, — так и не посвятив его в тайны местной флоры, Рокэ залпом допил содержимое фляги, заткнул её за пояс и одним прыжком забрался на край борта, щурясь на оживлённую верхнюю палубу. Марсель выделываться не стал и просто сел на ближайшую бочку. Подбежал какой-то матрос, весёлый загорелый парнишка в одних штанах, и принялся о чём-то возбуждённо, но в то же время сдержанно докладывать восседающему на бортике капитану. Они уже перешли на своё шустрое наречие, так что Валме оставалось лишь гадать. Речь-то явно не о нём, а о какой-нибудь верёвочке… тьфу ты, рее, или как оно там называется? Всё одно — паутина на мачтах, а названий-то понавыдумывали, жуть. На корабле, коему «Жанна» всё очевиднее уступала в размерах, было мило: его всё ещё не выгоняли, хоть и грозились утопить. В сухой одежде и на тёплом солнышке можно было расслабиться, но виконт собрался с силами и подумал — о том, где он вообще находится, например. Корабль не похож на торговый, хотя Рокэ намекал на какой-то товар; вышколенный экипаж не имел, впрочем, никаких опознавательных признаков военных, а в обозримом пространстве не виднелось ни одной чужой мачты — «Сан-Октавию» никто не провожал. Кроме сердобольного Луиджи, Марсель видел только согнутые спины драящих палубу матросов и другие спины, уже скорее выгнутые, тех, кто лазал по мачтам и что-то там привязывал, отвязывал, чинил… Жизнь кипит, а что люди делают — непонятно. В каюте болтались карты и флаги, некоторые из них были аккуратно свёрнуты в трубочки и поставлены в угол — вот куда надо было посмотреть, а он сразу спать завалился, умник! И по капитану сути не определишь. Рокэ вообще выглядел как все и даже проще — те же штаны, та же рубаха, босиком и нож за поясом, но в то же время Марсель был готов поклясться: перед ним дворянин не в первом поколении. Речь, осанка, жесты всякие — не говоря уж о том, что он за собой следил, в отличие от прославленных мореходов, на которых Валме насмотрелся в порту и нанюхался в дороге. — Ну, что надумали? — только услышав родную речь, виконт сообразил, что Алва обращается уже к нему. Проверяет, что ли? А что он мог надумать? Значит, можно отказаться, но от чего? — Неправильный вы капитан корабля, — брякнул Марсель раньше, чем закончил думать мысль. — Где же борода, загар, боевые отметины через всю… физиономию? — Не положено, — лаконично ответил Алва. — Я, знаете ли, на досуге бываю маркиз. Впрочем, физиономию можно скорчить, а шрамы не обязательно выставлять напоказ. Ещё идеи? Угадал! Маркиз, получается. Знать бы, чего, хотя в дворянских титулах ближнего юга Марсель не сильно разбирался. — Вы меня вытащили, чтобы прибавить рабочей силы? — не без опаски уточнил Валме. Ему не улыбалось ни начищать до блеска палубу, сколько бы их тут ни было, ни тем более висеть на мачте. Между прочим, нормальные маркизы таким не занимаются — если уж дворянин оказывался на флоте, то хотя бы как солдат! Что касается себя любимого, виконт опускаться не собирался. Впрочем, билась на краю сознания мерзкая мыслишка, что тут с ним миндальничать не станут. Вот так попал… Почти военнопленный, и слава богу, что не на галеру. — Честно говоря, я спасал ваши стихи, — безжалостно сообщил Рокэ. — Искусство — штука бессмертная, топить его незачем. Вы, виконт, зацепились случайно… — Вы не увиливайте, — пришлось пропустить шпильку, иначе он точно не ответит. — Будете меня тут гонять? Если да, я заранее помолюсь и изъявлю свою последнюю волю. В письменном виде и с печатью… — Буду. Только молитесь тихо и без ущерба ближним своим, — посоветовал капитан, — иначе я сделаю из вас не матроса, а якорь. Увесистый такой якорь… — Вот похудею тут у вас, будете знать, — мстительно сказал Марсель, и этот морской изверг расхохотался. Что ж, хоть кому-то весело. — Тогда слушайте. Даю вам сутки, чтобы освоиться; занимайтесь, чем хотите, но потом будьте готовы вставать рано и слушаться старпома. Язык подучить придётся, да вы и так справитесь — плыть долго, — Рокэ спрыгнул, Марсель, напротив, поднялся, подталкиваемый в спину чем-то средним между страхом и храбростью, и заявил: — Зачем сутки? Я и сейчас могу. Раз подняли до полудня… Он не подумал, совсем не подумал, прежде чем сказать. Первым намерением было сослаться на своё семейное древо, пригрозить жалобой королю (чьему — по обстоятельствам) и с достоинством удалиться в каюту, но раз здесь так не принято, неподчинение грозило презрением. Зачем рыть себе могилу и вызывать неприязнь людей, с которыми ещё и плыть к чёрту на рога? Это же испанцы, выхватят ножи — и всё, смиренно молим Тебя о душе раба Твоего… В общем, нужно всем понравиться, и как можно скорее. Уж это он умел! Валме был почти уверен, что после его неожиданно смелого выпада во взгляде капитана промелькнуло одобрение. Как ни крути, приятно, а главное… гарантирует выживание. — Хуан! Вышедший из тени старший помощник капитана без особого энтузиазма оглядел Марселя. Ничего, привыкнет. Все привыкнут… Из короткого диалога уже двух извергов он понял только собственную фамилию, ужасное слово «работать» и слегка искажённого «месье». Что ж, привыкать — так ко всему и сразу. Затолкав желание воспользоваться отсрочкой куда подальше, виконт проследовал вслед за неразговорчивым Хуаном к первой, длинной и самой страшной мачте.***
К вечеру Марсель узнал несколько интересных вещей, и ещё больше — неинтересных. К первым он отнёс приблизительную схему корабля, отпечатавшуюся в голове, пока его гоняли; пару десятков новых слов на испанском, которые он если не понял, то хотя бы запомнил — как хорошо жить в мире, где всё похоже на латынь; предположение, что моряки на «Сан-Октавии» по отношению к своему извергу, простите, капитану испытывают что-то среднее между почтительным восторгом и благоговением. И все, как один, кличут его «дон капитан», хотя Валме так и не смог понять, что это — ирония, дань уважения или безграмотность. Неинтересные вещи: содранные в кровь ладони, отсутствие возможности привести себя в порядок, совершенно непристойные матросские тряпки, вонь, теснота и жара на верхней палубе, когда солнце стояло в зените. Впрочем, в это время на судне случалось что-то вроде сиесты, но это не значит, что никто не работал — все работали в тени. Марселю выпало мотать канаты. Решив, что жаловаться уже поздно, он сам додумался защитить и без того израненные ладони какими-то тряпками. Перчатки вышли так себе, зато он остался с обеими руками. Видел бы батюшкин портной! Бог с ним, Ив переживёт, но при дворе от виконта разбежались бы врассыпную. Когда начало темнеть, он даже не понял, что пытка кончилась. Откуда-то появился Луиджи, и после бесконечных канатов Марсель был счастлив его видеть. — Пора ужинать, — сообщил Джильди. К счастью Валме, он тоже выглядел уставшим, просто больше к этому привык. — Вы проголодались? — Как сотня крестоносцев, — не удержался Марсель. — Где тут у вас кормят? Уж это-то я заслужил. — Конечно, — Луиджи как будто удивился, — мы бы в любом случае вас накормили. Вот и очередное доказательство того, что он мог спокойно отказаться… Ладно, раз начал за здравие, так и продолжай! В конце концов, о том, чем он здесь занимается, на родине узнают вряд ли. Виконт-рабочий вслед за своим сопровождающим спустился на вторую палубу, где было отчего-то прохладно, а ещё заманчиво пахло едой. Какие-то соленья, мясо, сухари, смуглый старик со шрамом во всю щёку скупо разливает вино по чаркам… Не дворец, далеко не дворец, но всё одно как рай земной. Марселю немного польстило, что на него в самом деле не косятся как на совсем уж бесполезного чужака: матросы, из которых поимённо он пока запомнил разве что Антонио, помахали руками, но он уже плюхнулся рядом с Луиджи и вставать не собирался как минимум час или два. Прямо на пол! Позор семьи и всей Франции… Старпом Хуан, конечно, ничем не махал, но он, похоже, на всех так смотрит. Вспоминая, как они ужинали на «Жанне», Валме ждал, что кто-нибудь набьёт поднос изысканными блюдами, свежими фруктами и дорогим вином и на цыпочках понесёт его в капитанскую каюту; этого не произошло, и он с недоумением уткнулся взглядом в сидящего строго напротив Алву. Дон капитан не соизволил даже обуться и весело болтал с матросами. — Как вы, виконт? Ещё не жалеете о содеянном? — Жалею ежечасно, но слова назад не возьму, — с достоинством отозвался Марсель. Признаться, он никогда в жизни не находил в себе столько мужества. — К тому же, мне некуда от вас сбежать. — И то верно, — согласился Рокэ. Никаких реплик про жалобы не последовало, и это было приятно. Марсель с чувством выполненного долга откусил сухарь, понимая, что большего не добьётся, по крайней мере сегодня. Вокруг шумели и смеялись, кто-то в углу терзал несчастный струнный, разве что в кости не играли: не положено. Перед глазами проплыла сценка с покойной ныне «Жанны» — капитан Поль, колыхая своими важными усами, придирчиво осматривает притащенную ему в каюту еду, а потом режет кусочек ветчины двумя специальными ножами. Алва просто спёр у кого-то куриную ногу, и это было очаровательно. Здесь все такими были. Что ж, по крайней мере, первый день прошёл не ужасно. Немного жаль, что для всего мира он всё равно что умер, но с этим ничего не поделать до самого возвращения. Мысль о чудовищно долгом путешествии расстраивала привыкшего к роскоши виконта, но, кажется, «Сан-Октавия» была не худшим кораблём. Что до прочих обстоятельств… Как выразился один покойный матрос, на всё воля Господа.