Райан Купер и метка Онрана

      Капля воды сорвалась с потолка и разбилась о пол с мерзким звуком. Потом ещё одна. Когда-то применяли подобную пытку: на выбритое темечко с регулярностью в несколько минут капала вода. Через пару часов человек начинал сходить с ума — немудрено, здесь достаточно было звука капающей воды, чтобы щупальцами по коже поползло омерзительное чувство, страх, подступающий к горлу паникой.       Под ногами захрустело, и раздался отвратительный писк. Чёрная тень шмыгнула за поворот. Крыса, жирная, размером с небольшую собаку. В трущобах такие загрызали детей, да и взрослых тоже, если нечаянно перебрать и напиться до состояния бревна. Эта, кажется, была настроена убраться как можно скорее.       Вода не просто капала с потолка, она ещё ползла струйками по стенам, поросшим склизким подземным мхом, а возможно, это была просто слизь, в которой копошились многоножки.       Снова хруст под ногами — кажется, наткнулись на остатки обеда местных обитателей — кого-то невезучего, от кого остались только кости.       Абсолютно нормальный человек уж точно отказался бы туда зайти, даже если бы проиграл в покер на желание или если бы ему предложили миллион долларов за это. Но, увы, нормальным человеком там и не пахло, только старой мебелью, сожжёнными книгами и прочими сладкими запахами, которые привычнее было бы встретить, например, в библиотеке. Этот запах совершенно не походил к обстановке тоннеля. Всю мнимую атмосферу сбивали только чёткие звуки капающей воды, разбивающейся при соприкосновении с полом, и тихие шаги заблудшего путника, разносящиеся по коридорам и отражающиеся от огромных мрачных сводов.       Парнишка, судя по быстрым поворотам его головы и рваным вздохам, явно не понимал где он, и поэтому жутко боялся. Да ещё подгоняемый странным шумом за спиной. Он уж точно не мог вернуться.       «Иди ко мне» — голос совершенно точно звучал не в голове блуждающего, а где-то вокруг, в помещении. Звучал чётко и разборчиво, а потом разбивался о тёмные, покрытые паутиной и гнилью резные стены. Умолкал, словно делал передышку, а потом шипел опять. «Иди ко мне, иди» — вторил он, и мальчик, совершенно не понимающий, как здесь оказался, не мог сопротивляться. Он шёл на зов, и как бы сознание не твердило «Остановись!», ноги сами несли его тело вперёд. Туда, где тьма сгущалась сильней, превращалась в огромный сгусток, в котором не было видно даже кончика своего носа.        Мальчик сжимался и оглядывался по сторонам. К горлу подступила паника, и он ощутил себя загнанной в ловушку жертвой. Задался простым вопросом: «Здесь кто-нибудь есть?» — и шагнул вперёд, вскрикнув прежде, чем тьма поглотила его, не оставив шанса выбраться.       Тогда любой, даже глухой старик услышал бы крики и обрёл бы слух. Вопли были, если не неразборчивыми и запыхающимися, то совершенно точно искренне громкими. Настолько, что их обладатель глубоко надеялся, что ему вот-вот протянут руку и вытащат из пучины, но ничего не произошло: не было ни руки, ни громких и спасительных криков: «Мы здесь, мы здесь! Мы тебя слышим, сейчас достанем!». Тьма сама решилась отступить, открывая мальчику вид на серую чугунную дверь с красиво выведенными узорами. Бьющийся в конвульсиях парнишка, наконец, распластался на холодном каменном полу, тяжело дышал и дрожал.       Подняв взгляд на появившуюся дверь, он осторожно поднялся с колен. По щекам всё ещё текли слёзы, высыхая не доходя до выраженных скул, и он вытер мокрое лицо грязной ладонью, громко шмыгнув носом.       «Иди ко мне!» — странный шипящий голос снова раздался в тоннеле, и мальчик готов был поклясться, что слышал скрежет огромных когтей неподалёку. Спину обдало холодком, и это послужило сигналом, чтобы бедняга сорвался с места и начал ломиться в тяжёлую дверь, упираясь в неё всем телом. Она не поддавалась.       «Иди ко мне» — на этот раз раздалось тише. Мальчик снова огляделся. Грудь сотрясали судорожные вздохи, а в глазах отражался страх перед неизвестным. Любое его движение было направленно на дверь с мыслью быстрее открыть её и не встретиться с обладателем больших острых когтей, чей лязг разносился несколько минут назад. Но кроме паникующего мальчишки в тоннеле никого не было.       Несколько минут царила полная тишина, и пребывающий в недоумении и страхе парнишка потихоньку подумывал, что беда отступила, но не тут-то было: чугунная дверь с соответствующим грохотом отворилась, и мальчишка пошатнулся, испугавшись резкого звука.       — Кто здесь? — снова простой вопрос, оставшийся, по иронии судьбы, без ответа. Только голос, который доселе раздавался громко и чётко, теперь шипел не так далеко, и можно было кое-как различить слова.       Тело мальчишки напряглось, когда он прошёл через дверь. Сжав губы, он зажмурился, ожидая чего угодно, но вместо грохота или громогласного крика вокруг разносились звуки угукающих филинов. Тогда-то мальчик понял, что больше находится не в помещении, а где-то на открытой местности, а обдавший спину холодный ветерок только подкрепил его мысли.       Парнишка открыл один глаз, проверяя окружение на наличие каких-нибудь врагов, будь это тот страшный зверь из кошмара с огромными когтями или обладатель шипящего голоса в тоннеле. Но все догадки мальчика разрушились в один миг, когда он увидел кладбище. Старое и, судя по треснувшим надгробиям, паутине и заросшим сорняком могилам, заброшенное.       Парнишка выпучил глаза на каменные плиты, пытаясь мельком прочитать, что на них выскоблено, но из-за толстого слоя пыли это сделать было практически невозможно. Вот где-где, а на кладбище он никак не ожидал оказаться.       Мальчик быстро огляделся, пытаясь захватить взглядом большую территорию, и никак не ожидал встретиться лицом к лицу с несовладавшим с полётом филином, врезавшимся ему в лицо. Можно было подумать, что птица чего-то испугалась. Вскрикнув от неожиданности, мальчик взмахнул руками, отпугивая филина, и отскочил назад. Перед ним стоял полупрозрачный силуэт. Его глаза, наверное, единственное, что ярко сияло и выделялось на фоне призрачной оболочки. Он держал руку вытянутой вперёд, сжимая что-то в кулаке.       Опешивший от неожиданности и страха, мальчик взвизгнул, когда призрак придвинулся ближе, всё также держа что-то в кулаке. Он громко сглотнул, чувствуя, как его сердце вот-вот выскочит наружу, и запыхтел. Потянулся и захотел взять то, что ему протягивали, но вместо этого призрак шелохнулся и растворился в воздухе, а из кулака упал комок коричневой бумаги — старый пергамент.       Парнишка потянулся к вещице, но не успел её схватить, резко оказавшись придавленным спиной к земле. А потом, когда он смог увидеть тёмный силуэт нападающего, в небо взмыло яркое зелёное пламя, озарившее всё кладбище.       — Авада Кедавра! — и мальчик издал последний вздох.       Где-то далеко оттуда парнишка лет одиннадцати, жизнь которого, казалось, никак не связана с этим видением, проснулся, рвано дыша и озираясь по сторонам в поисках того, кто секунду назад ослепил его. Но сзади никого не было, только новенькие пуховые подушки, купленные на той неделе у мистера Диккенса. Райан Купер — мальчик, который никак не мог привыкнуть к той мысли, что рано или поздно кошмары его доконают, и скорее всего рано, потому что под глазами уже появились небольшие припухлости, а красные от недосыпа глаза норовили прикрыться тяжёлыми веками чуть ли не через каждые несколько минут.       Мальчик ещё раз огляделся, удостоверившись, что в комнате никого кроме него нет, и выдохнул. Зевнув, посмотрел в окно, где луна бледным диском красовалась на чистом чёрном небе и толстым прозрачным лучом пробивалась сквозь тонкие узорчатые занавески. Уже далеко за полночь, и все в огромном доме давно спят, включая отца, который вечером долго ещё не мог покинуть свой рабочий кабинет в поисках писательского вдохновения.       «Что это значило?» — самый спонтанный вопрос, которым задаётся любой испугавшийся человек, когда что-то не так, и да, Райан не мог его не произнести. Мысленно, надеясь найти ответ внутри себя, ведь, как говорит отец: «Кошмар это лишь порождение наших фантазий», но мальчик никогда не думал о чём-то подобном, а значит, ответа просто нет, или он скрывается где-то слишком глубоко.       Райан тяжело вздохнул и откинулся на подушку. Если этот кошмар ничего не значит, тогда всё в порядке, но вдруг это как-то связано с будущим его семьи? Отец говорит, что ничего бесследно не проходит, но ему слабо верится, ведь кошмар — это просто дурной сон, по крайней мере Райан надеялся на это.       Всю оставшуюся ночь мальчик не мог уснуть. Сначала ему мерещилось, что за спиной кто-то стоит, потом — что в тенях скрывается тот самый когтистый монстр из кошмара. «Всё-таки не стоит на этом зацикливаться» — подумал Райан, успокаивая себя и бунтующие внутри предчувствия. Надо успокоиться.       Мальчик приподнялся на локтях, вновь окидывая взглядом тёмную комнату, и хмыкнул. Одним резким движением откинул полог и спустил босые ноги с кровати. Сразу обдало холодком, и Райана, одетого в лёгкую полосатую пижаму с короткими штанишками, передёрнуло. Совсем не обязательно говорить родителям о кошмаре, если они не спросят сами. Особенно отец. Он уж точно поинтересуется, почему в столь тихую лунную ночь Райан кричал, как резанный.       Когда Купер проснулся рано утром, в воздухе витала еле ощутимая хандра, несмотря на то, что за окном была довольно ясная погода для последних деньков лета. Невыспавшийся мальчишка натянул на себя серый вязаный свитер с высоким воротником и подходящие по цвету штаны. Нужно спускаться на завтрак. Сделав самое невозмутимое лицо, Райан покинул свою комнату.       Мальчик ненавидел эти семейные завтраки. Когда-то кто-то рассказывал, что на завтрак они едят хлопья с молоком и тосты с джемом, болтают и шутят, а ещё мама — Райан не мог вспомнить чья, — пекла смешные блинчики с рожицами на особой сковородке, он морщился, вспоминая как же скучно проходит начало его дня.       У них в семье всё было благочинно и серьёзно. Как заведено. Овсянка на тарелке, аккуратные тосты, неизменная салфетка на коленях, хотя Райан был уже довольно взрослый и совсем не обязательно мог испачкаться. И вечно молчащий отец, смотрящий с укоризной в ответ на каждое произнесённое слово. За завтраком полагалось молчать, если ничего важного не произошло. Но Райан знал, что его будут расспрашивать о ночных криках.       Джонатан Купер — человек необычайно сдержанный: пил горячий какао рано утром, провожая почтальона взглядом лиса, охотящегося за зайцем, и играл в гольф по воскресеньям, где, по его словам, и находил вдохновение для своих романов. Читал газеты поздно вечером при свете огня в камине и яром потрескивании пален, и под скромные напевания жены углублялся в недельные новости. Считал себя человеком прилежным, поэтому в разговорах не позволял брани и прочей возни, говорил только по делу, и сейчас, сидя напротив сына, который только-только встал и не уделил должного внимания утреннему туалету, смотрел на него, прикрыв глаза.       — Райан, что-то случилось? Мы слышали, как ты ночью кричал. Должно быть, очередной кошмар, верно? — голос мужчины звучал плавно и приятно, как принято у аристократов, но, увы, Джонатан далеко не был таким. Лишь делал вид, что принадлежал к ним.       — Да, пап… — Райан замолчал на полуслове, чуть не подавившись хорошо прожаренным тостом. Закашлялся, прикрыв рот ладонью, и под строгий взгляд мистера Купера продолжил: — Это был всего лишь кошмар, отец, ничего более.       Официальная речь. Вот какой стиль обращения приветствовался в семье Куперов, несмотря на то, что Райан, порой позволял себе назвать Джонатана «папой» вместо «отца», а Элизабет — «мамой», хотя та не была против, учитывая, что официальная манера общения в основном использовалась в общении с отцом или гостями.       — Ты же знаешь, дорогой, что можешь нам всё-всё рассказать, — Элизабет осторожно прикоснулась гладкой ладонью к шершавым пальцам сына и сжала их. — Если ты чего-то боишься, это не значит, что ты трус.       Райан перевёл взгляд со своей ладони на мать и нахмурился. Что она имеет в виду? Бояться какого-то сна? Она всегда относилась к Райану слишком мягко, словно тот был желтопузым цыплёнком, не так предвзято, как отец.       — Нет, всё в порядке. Правда, это ведь всего лишь сон, ничего более, — последние слова Райан выговорил чётко. Так, что даже недалеко маячащий старый дворецкий со своим плохим слухом и зрением услышал. Так, словно утверждал для себя, что это действительно просто дурной сон.       Райан рассеяно улыбнулся, посмотрев на отца, который битую секунду сверлил его взглядом. Он не верит? Возможно, и это видно по глазам. Мальчик опустил взгляд, сбросив с ладони тёплую руку матери, и выдохнул. Сейчас надо выглядеть собранней и серьёзней, чтобы никто не догадался о том, что Райан не спал полночи.       — Теперь иди. Приведи себя в порядок, скоро придут гости. Они не должны видеть тебя в таком состоянии, — Джонатан косо посмотрел на сына, аккуратно заглатывая маленький кусочек тоста. Райан скривился, услышав, как по тонкой отцовской шее провалилась еда.       Аккуратно, не создавая лишнего шума, мальчик встал из-за стола, предварительно поблагодарив отца и мать за проведённый с ними завтрак; хорошим его, конечно, назвать сложно, учитывая то, что Райан толком не поел, оставив на блюде почти всю овсянку.       Последнее, что мог услышать мальчик, прежде, чем подняться по резной мраморной лестнице наверх, в душ, так это то, что мать расспрашивала отца о его гостях. Об ответах догадаться было не трудно, ведь Джонатан всегда приглашает знатных господ только за тем, чтобы поделиться с ними опытом игры в гольф, может, продать пару-тройку романов или просто отобедать, представив им своего «замечательного» наследника. Конечно, удел каждого отца показать сына в лучшем свете, скрыв все его тёмные стороны под красивым пиджаком, чистой белой рубашкой и парой дизайнерских туфель так, чтобы никто не догадался какой же дьяволёнок на самом деле скрывается под этой одёжкой. Но Райан не считал себя ни ангелочком, ни чертёнком, потому что из-за всех этих аристократичных дел совсем запутался в собственной личности.       Порой это надоедало до такой степени, что хотелось просто запереться в своей комнате на целый день и наслаждаться тишиной и покоем. Тогда Райан грёзил о том, что, будучи уже взрослым и принятым миром, наконец уедет из семейного поместья, купит небольшую квартирку в центре Лондона, где по утрам его будет будить сладкий запах свежесваренного кофе, а из окна открываться вид на узкие, кишащие народом, улочки. Но пока Райан только копил деньги, имея при себе достаточно, чтобы купить, хотя бы простенький столик в будущую гостиную.       — Райан, сынок, гости уже скоро будут! Поторапливайся! — звонкий голос Элизабет раздался с первого этажа и невидимым призраком донёсся до мальчика, который, упираясь ладонями в белоснежную раковину, полоскал рот от зубной пасты.       Громко цокая каблучками, женщина прошла по огромной гостиной к выходу, на крыльцо, туда, где стоял Джонатан. Мужчина топтался на месте и, постукивая носом фирменных ботинок, осматривался в поисках длинной чёрной машины, на которой и должны прибыть гости — малоизвестные писатели Брайаны, помимо книг издавшие даже несколько песен, но и те не заслужили должной популярности. Они должны приехать со своим сыном Эшли — лучшим другом Райана. Джонатан никогда бы не поверил, что с человеком можно так хорошо сдружиться всего за несколько встреч. Кажется, их было около десяти. Мужчина снова огляделся, потопал ногой и, закусив губу, посмотрел на позолоченные наручные часы. Брайаны никогда не опаздывали, никогда, если только не случалось что-то, а об этом они предупреждали заранее.       — Лизи, нам точно не приходило письмо от Брайанов? Может, малая весточка? — Джонатан посмотрел на недалеко стоящую жену, которая всего за пару шагов оказалась рядом с ним. Женщина отрицательно помотала головой, и Купер-старший громко топнул каблуком.       Элизабет приобняла мужа за плечи, осторожно положив ладонь ему на локоть, и так же резво осмотрелась. Вокруг не было даже намёков на приближающийся транспорт: ни громкого гула мотора, ни соответствующего запаха бензина, которым обычно тянуло от мистера Брайана, за что женщина запрещала ему садиться на мягкие стулья, не то останется запах на шёлковых вставках.       — Они скоро будут, — тихо сказала Элизабет и отошла от мужа, облокотившись худощавой спиной о холодную приоткрытую дверь.       Джонатан тяжело вздохнул. Нельзя, чтобы семейка Брайанов задержалась ещё хотя бы на долю секунды, ведь с минуты на минуты должен начаться утренний гольф, на котором мужчина планировал поделиться с гостями идеями о новой книге и продать им свой недавно вышедший роман.       Вскоре на крыльцо вышел и Райан в привычном дорогом костюмчике: выглаженной рубашкой и галстуком, небрежно заправленным в плотный пиджак. На лице Джонатана проскользнула лёгкая улыбка, которую он тут же скрыл под маской безразличия. Но несмотря на это, ему нравилось видеть своего сына ухоженным и одетым, как подобает прилежным гражданам, а не бедным отбросам с растрёпанной шевелюрой и заспанными глазами.       — Ты же знаешь, как себя вести, Райан. Верно? — Джонатан, не поворачивая головы, опустил взгляд на рядом стоящего сына, который, пыхтя и негодуя, пытался заправить чёрный атласный галстук в тёмный пиджак.       Мальчик промолчал. Он мог ответить простое: «Да, пап», но зачем эти пустые обещания, если после каждого приезда Брайанов — а они стали нередкими за этот месяц — на столе Куперов оставалась лишь малая часть того праздничного ужина, над которым корпели все повора поместья, а комната Райана ходила ходуном от веселящихся и бушующих там мальчиков. Эшли Брайан, а именно сын мистера и миссис Брайан, стал не так давно лучшим другом Райана, разделив с ним общие интересы приключений и мечты о каком-нибудь недорогом домишке в Лондоне. Но вот отец не очень-то сдружился с мистером Брайаном, который тоже любил рассказывать отрывки из собственных книг и продавать незамысловатые романы.       — Верно? — повторил Джонатан, с назиданием посмотрев на сына. Тот тихо кивнул головой, даже не посмотрев на мужчину. Разумеется, Купер знает, что накажет сына, лишив конфет, если в доме снова будет кавардак.       Вот уже совсем рядом раздались звуки гудящего мотора, и через огромные ворота, по широкой каменной дороге проехал длинный чёрный автомобиль. Райан опешил, не увидев кудрявую макушку Эшли, выглядывающего из заднего окна. Должно быть, ему тоже прочитали свод правил о том, как нужно вести себя в гостях, но это, опять же, не помешает им повеселиться.       — Мы рады приветствовать вас, — торжественно сказал Джонатан, подходя к автомобилю, но каково было его удивление, когда вместо грузного аристократа и его щепки-жены он увидел стройного седого мужчину. — Чем обязан Вам, сударь?       — Мистер Купер, я обязан доложить Вам пренеприятнейшее известие: сын мистера Брайана погиб в эту среду ночью при неизвестных обстоятельствах, и они зовут Вас и Вашу семью на его похороны, — мужчина вытер носовым плотком слёзы, накатившие на глаза, и высморкался.       Ноздри Джонатана едва заметно раздулись. Мужчина никак не ожидал услышать в это прекрасное солнечное утро столь ужасное известие.       — Мне очень жаль, мистер…       — Хаггинс, — представился пожилой мужчина, наконец убирая платок в карман стрейчевых брюк, прежде обтерев им своё морщинистое лицо.       — Очень жаль слышать это, мистер Хаггинс, примите мои соболезнования. Мы сейчас же прибудем к Брайанам, — Джонатан уверил Хаггинса в том, что не стоит переживать насчёт того, будут ли Куперы на похоронах мальчишки. Эшли был хорошим ребёнком, весёлым и отзывчивым, пожалуй, единственным другом Райана. Всё-таки интересно, что же произошло, и почему умер младший Брайан. Где-то через месяц наверняка набежит полиция с собаками и будет допрашивать и Джонатана, и Элизабет о том, не замечали ли они чего-то странного во время разговоров с погибшим. Это пагубно скажется на продажах книг, не говоря уже о семейных стрессах.       — Лизи, — Джонатан подошёл к жене и, склонившись над её лицом, рассказал ей о только что услушанном неприятном известии. Та очень эмоционально отреагировала на это, словно Эшли Брайан был её родным сыном: начала что-то непонятно тараторить и захлёбываться слезами. Это не осталось без внимания Райана.       — Отец, что случилось, почему мама плачет? — Купер подбежал к родителям, с каким-то странным недоумением и страхом глядя на них.       Джонатан холодно посмотрел на сына и, взяв того за плечи, осторожно обнял. Тот оторопел, не ожидая подобного, сжался и сглотнул. Мужчина отодвинулся от ребёнка и, серьёзно глядя на него, тихо сказал:       — Эшли… Его больше нет.       Этих слов хватило, чтобы Райан замер на месте с выпученными до безумия глазами и чуть приоткрытым ртом. Джонатан не предусмотрел сказанной речи, что очень редко с ним бывает, и сразу выложил сыну печальную новость. Хотя реакция не подвела, оказавшись более сдержанной, чем у Элизабет, которая разошлась слезами и вскриками до такой степени, что пора было отвезти её обратно в дом.       Джонатан подозвал дворецкого, чтобы тот уложил женщину в постель, приготовил всё, что нужно, и к их с сыном приезду она была более-менее спокойной. Грузный мужчина в нарядном сюртуке и с зализанными назад волосами тут же появился в дверях, взял под руку миссис Купер и проводил её в спальню. Джонатан, приобняв сына, прошёл до машины, где их уже ожидал Хаггинс.       Несколько минут поездки в душном салоне дорогого авто, и Куперы наконец прибыли на кладбище, где уже собралась знатная толпа народа. Джонатан, конечно, знал, что семейка Брайанов малоизвестная, но чтобы приглашать столько людей на одни похороны — абсурд. Наконец Райан, всю дорогу пребывавший в ступоре, покинул автомобиль и со всех ног побежал в толпу, рьяно растолкав людей.       — Эшли! — крикнул Райан, но уже никто не ответил. Если бы Эшли был жив, то наверняка сейчас бы подбежал и обнял Купера, сжимая до скрежета зубов. Но его нет. Такое ужасное чувство, когда, казалось бы, вчера был жив, а сегодня его резко не стало, словно провалился сквозь землю.       Мистер Брайан — широкий и морщинистый для своих лет мужчина, произносящий в это время прощальную речь, замолчал, как и вся перешёптывающаяся толпа, и посмотрел на появившегося гостя. Мальчик, вылупившись на уже закопанную могилу, рыдал, то и дело вытирая лицо длинными рукавами своего пиджака.       — Купер? — мистер Брайан удивлённо вскинул тонкие брови. Он хотел задаться вопросом, почему Райан один, но когда в толпе промелькнула тёмная шевелюра Джонатана, вопрос отпал сам собой.       Под конец похорон Брайан уделил некоторое время Куперам, чтобы обсудить с ними дело. Учитывая то, что Эшли умер, и его вещи больше никому не были нужны, они решили отдать их сиротскому приюту. Да и не хотелось напоминать об этой трагедии, которая оставила вечное клеймо на сердцах семьи.       — Джонатан! — окликнул Купера Брайан и засеменил маленькими ножками к уходящему из толпы знакомому. — Джон, ты смог бы приехать к нам и помочь собрать вещи Эша? — Джонатан изогнул бровь. — Они будут отданы в приют, не пропадать же зря.       — Так быстро всё решили? — Мужчина нахмурился. Бренди Брайан отличался от всей своей семейки ужасным тугодумством и несобранностью, странно, что он так быстро решил раздать вещи сына. Что-то тут не чисто.       — Нет, решила жена. Клара болезненно отреагировала на смерть Эша и сразу сказала, что не хочет больше видеть его вещи в нашем доме, — он тяжело вздохнул, и по его круглым щекам покатились слёзы, которые быстро затерялись среди морщин.       Джонатан посмотрел на рядом стоящего сына и, поняв, что тот всё слышал, кивнул, прикрыв глаза. Что-то совсем не хотелось ехать в дом Брайанов, учитывая все обстоятельства, но отказываться нельзя, ведь тогда Джонатан потеряет покупателей своих книг.       — Спасибо, Джон, ты настоящий друг, — Бренди Брайан пожал ладонь Купера, и тот еле заметно поморщился. Джонатана другом назвать сложно, тем более Брайану, это скорее личная выгода.— Встретимся у моего дома в пять. Останется собрать совсем чуть-чуть.       Голос Брайана странно повеселел, но потом снова сделался печальным, как будто он случайно ошибся картой в покере и проиграл целое состояние.       Джонатан перевёл взгляд с отдаляющегося мужчины на сына, который всё также смотрел на него стеклянными глазами и готов был вот-вот заплакать. Купер приобнял сына за плечи и прижал к себе. Всё-таки где это видано, чтобы одиннадцатилетний подросток, почти юноша, вёл себя, как малолетняя тряпка. Видимо, Райан слишком восприимчив, и это обязательно скажется на его будущем.       — Хватит хныкать, Райан, уймись. Твоими слезами его не вернёшь, — Джонатан повысил тон, упрекнув сына в его мягкотелости, и тот сразу замолчал, перестав скулить.       Райан снова посмотрел на отца. Он оставался безразлично-спокойным, как будто всё было хорошо, как будто вчера не погиб лучший друг его сына… Порой Райан мог позавидовать сдержанности отца, но иногда это переходило все рамки, как, например, сейчас. Вместо родительской поддержки мальчик слышал только упрёки.       — Да, пап, — он не обратил особого внимания на последнее слово, потому что сейчас было всё равно, как называть отца: официально или нет, но тот напрягся, значит, сделал немое замечание.       Куперы сели в машину, и всё ещё находящийся в салоне Хаггинс сказал водителю, что пора возвращаться. Осталось только дождаться, когда наступит ровно пять, и приехать к Брайанам; натянуть на губы печальную улыбку и переступить порог их дома.       Гул мотора раздался под окнами поместья Куперов, и успокоившаяся Элизабет пошла встречать мужа с сыном. В любом другом случае она бы спросила: «Как всё прошло?» или «Случилось что-нибудь?», но не в этом случае. Тут и так всё ясно.       Элизабет осторожно спустилась на первый этаж поместья, где уже за длинным столом сидели Джонатан, отвернувшийся от сына и созерцающий огонь в камине и приятное потрескивание поленьев, и сопящий Райан, который всё ещё не смог придти в себя. Женщина села рядом с сыном и, обняв его, погладила по спине и шептала убаюкивающие слова.       — Брайан сказал, что в пять мы должны приехать к ним, помочь собрать вещи их сына. Они отдают их в сиротский приют, — не отрывая взгляд от камина, Джонатан тяжело вздохнул и запрокинул голову назад, касаясь затылком холодной спинки кресла.       Элизабет хотела что-то сказать, но поняв, что не стоит нагнетать и без того печальную атмосферу, промолчала, а сопящий Райан стих.       Мальчик резко вскочил со стула, тот с соответствующим грохотом упал назад, и быстро поднялся по ступенькам наверх, к себе в комнату. Он хлопнул дверью и остановился напротив шкафа с треснувшим накануне зеркалом — отец просил дворецкого починить. Именно после того, как отражение Райана пересекла полоса треснувшего стекла, в душе у мальчишки что-то оборвалось. Семь лет несчастий, хоть отец и не верил в приметы. А вот оно, началось.       Райан вылупился на эту трещину, рассекшую его жизнь на до и после. Потом гортанно вскрикнул, схватил рядом стоящий стул и саданул по стеклу. Осколки брызнули в стороны.       — Райан, с тобой все в порядке? Райан, открой дверь, Райан, — нежный голос матери, примчавшейся на звон, передёргивался каждую секунду. Она забила ладонями по шершавой двери и воротила ручку, но та была заперта. А мальчишка продолжал лупасить стулом ни в чем не повинную дверцу. Правда после третьего удара выбился из сил и отступил в сторону. Съехал спиной по стене прямо на осколки, заскулил, как замерзающий в одиночестве щенок.       — Райан, открой, чёрт побери, — вместо лепечущего голоса матери раздался строгий возглас отца. Он сильно ударил в дверь, но даже это не вывело мальчишку из мимолётного забвения.       Райан не двигался, глядя на царапину на ладони. Видимо, порезался осколком. Из ранки сочилась кровь.       Нет-нет-нет, не может быть. Эшли не должен был умирать так рано, ведь впереди у Райана с ним было столько запланировано: дома по соседству, где они уже взрослые живут со своими семьями, и поутру выходят на балкон, весело здороваясь. Мирные посиделки на лавке в парке и грустные воспоминания из детства. Всё это обрушилось в один миг, когда Райану сказали, что Эшли умер. Умер и всё. Это было так внезапно и нелепо, что Райан не хотел принимать.       Потом он молча сидел и смотрел на покорёженную дверцу, пока отец не вышиб наконец дверь и не поволок его промывать царапину и бинтовать руку. На смену ярости и отчаянию пришло какое-то отупение. Теперь было всё равно. Эшли больше нет.       Джонатан посадил сына на стул в гостиной и сел напротив, грозно смотря на него. Если Райан будет так эмоционально переживать смерть каждого друга, то его надолго не хватит. Он должен быть сдержаннее, по крайней мере не рыдать на людях. Вот за что Джонатан не любил сына, так это за то, что тот — нежная натура, которой будет очень сложно во взрослой жизни.       — Терпи, — рыкнул Джонатан, когда мальчишка вскрикнул от того, что ему слишком сильно перетянули рану. — Райан, если ты будешь так эмоционально относиться к пустякам, то…       — Смерть Эшли не пустяк! Он был моим другом. Единственным, кто меня понимал, а теперь его нет. Слышишь, — нет! — Райан сорвался. Выдернул руку из отцовской хватки и убежал наверх. Как же он не понимает, вот если бы с Райаном что-нибудь случилось, если бы он уехал, то отец наверняка бы понял, что он сейчас чувствует.       — Райан! — громко крикнул Джонатан, когда сын поднялся по лестнице и скрылся в темноте второго этажа. Мужчина ударил по столу и подозвал к себе дворецкого, чтобы тот проследил и принял меры, если сыну взбредёт что-нибудь абсурдное в голову.       Спустя несколько часов, когда Райан наконец успокоился и, сидя в одиночестве, читал очередной рыцарский роман, написанный отцом, а сам Джонатан спал в кресле у камина, часы пробили ровно пять вечера. По дому эхом раздался громкий звон маятника, а потом постепенно стих.       За это время вся семья Куперов уже успела оказаться в гостиной, где Элизабет помогала мужу надеть лёгкий плащ, а Райан наскоро засунул ноги в ботинки и, обмотавшись шарфом, выбежал на улицу, натягивая серый дождевик.       — Мы скоро будем, Лизи, я не думаю, что Брайаны нас надолго задержат, — с этими словами Джонатан покинул поместье, прихватив на всякий случай зонт, ведь погода сулила дождь.       Мужчина дошёл до припаркованного возле ворот автомобиля, где его ждал Райан. Мальчик, завидев отца, сделал страшно-невозмутимое лицо и сразу же отвернулся. Открыл дверь автомобиля и плюхнулся на заднее сиденье. Жалкое зрелище. Джонатан занял место водителя.       — Как приедем, Райан, держи себя в руках, — заметно смягчившийся тон отца удивил Райана, но он не подал вида.       Мальчик откинулся назад, на мягкое изголовье кожаного диванчика, и повернул голову в сторону окна, вздохнув. Ехать в дом умершего друга — худшее наказание, которое только может быть. Видеть его вещи, книги и рисунки, на которых были ярко изображены моменты из будущей жизни Эшли. Брайан был художником, даже как-то раз предлагал Райану стать его натурщиком, но он отказался. Сейчас, если Эшли был жив, Купер бы с удовольствием согласился. И совершенно точно помог бы ему продавать его картины.       — Райан, — серьёзный голос отца вывел мальчика из мимолётного транса, и его передёрнуло. — Как бы тебе тяжело не было, смирись с этим. Это надо перетерпеть, ведь жизнь… Она вольна давать и забирать у нас что и кого угодно. Просто пойми это, и тебе станет легче.       Райан посмотрел в зеркало заднего вида, где отражалось усатое лицо отца. Мужчина серьёзно смотрел на него, и от этого становилось не по себе. Легко сказать: «Смирись и пойми», гораздо сложнее это сделать. Конечно, Райан бы смирился и понял, если бы Эшли не был ему так дорог. Как будто он — родной человек, единственный, кто по-настоящему понимал и ценил мальчика, поддерживал во всём.       Ноздри Джонатана еле заметно раздулись. Скорее бы приехать, сделать обещанное дело и уехать. Так не хочется задерживаться у Брайанов. Если бесконечную беседу за ужином с ними можно было пережить, то собирать вещи их умершего сына — это что-то абсурдное, на что Джонатан бы ни за что не согласился. Казалось бы, зачем общаться с такими людьми, ведь они постоянно лезут во все передряги, как-то заморачиваются на мелочах, но если бы Джонатан перестал с ними водиться, исчезли бы покупатели его книг, единственные, кто берут его романы целыми наборами.       — Приехали, — утвердил для себя Джонатан, припарковывая машину возле огромных чугунных ворот. Единственное, что радовало Купера в семейке Брайанов, так это то, что их дом куда меньше, чем у них. И Райан почему-то чувствовал там небывалый уют и раскованность. Конечно, если Бренди Брайан разрешал и ему, и Эшли щеголять по всему дому в одних шортиках да носках — то без всяких принуждений почувствуешь что-то домашнее.       Куперы вышли из тёплого салона машины. Их тут же встретила пугающая атмосфера усадьбы Брайанов, а огромные тяжёлые тучи, зависшие в небе, только ухудшали ощущения. Джонатан заметно поморщился и, взяв сына за руку, пошёл с ним ко входу в дом, где их ожидала широкая фигура мистера Брайана в чёрной одежде.       — Примите мои соболезнования, — холодно прошептал Джонатан, когда Бренди Брайан угрюмо посмотрел на него, открыл входную дверь и пропустил их с сыном внутрь.       Небольшая усадьба; некогда яркое и уютное место, теперь представляла собой одну огромную чёрную комнату. Большие закрытые коробки, неаккуратно расставленные у входа, готовились к отъезду в приют. Даже они и всё, что только можно было видеть в этом доме, было покрыто чёрным полотном: пурпурные шторы, броские картины, даже мебель и та сменила обивку со светло-коричневой на тёмно-серую. Вместо спокойной музыки со второго этажа доносились громкие рыдания миссис Брайан, и это не могло не смущать.       — О, не обращайте внимания на это. Моя жена весь день рыдает. Пройдёмте за мной, я покажу, что осталось собрать. Там совсем немного, большая часть уже в коробках, — мистер Брайан кивнул на собранные вещи и поманил гостей наверх, где рыдания становились ещё громче, а проходя мимо спальни вообще можно было услышать, как миссис Брайан вскрикивает и проклинает свою жизнь, а посторонние голоса — видимо, слуги — успокаивали её, что-то непонятно шепча.       Райан зажмурился, когда они наконец дошли до комнаты Эшли. Ему не хотелось видеть всё, что связано с покойным другом. Где-то внутри он спрашивал себя: «Зачем тогда приехал?» и так же тихо отвечал, шепча одними губами: «Принять свершившееся и сказать последнее прощай».       — Что ж, тут осталось упаковать пару его картин. Справитесь? — Брайан похлопал Джонатана по плечу, и тот поперхнулся слюной. Купер сбросил с плеча маленькую ладошку Бренди Брайана и отодвинулся от него. — Я пошёл паковать оставшееся.       И толстый мистер Брайан покинул комнату умершего сына, оставив Джонатана и Райана наедине с теми немногими вещами, которые были неаккуратно расставлены в полупустой комнате. Райан приоткрыл глаза и еле сдержался от того, чтобы снова не заплакать.       — Раньше начнём — раньше закончим, — с отвращением прошептал Джонатан, отпуская руку сына. Он подошёл к более-менее чистой стене: в отличие от других на ней висела всего одна картина и на ней не было того ужасного множества разноцветных клякс акварельных красок, как в основном в комнате.       В отличии от отца, Райану было всё равно: закончат они рано или поздно. Лишь бы не задерживаться в этом доме надолго, на чай, например. Всё здесь напоминало ему об Эшли: небольшой керамический стол, некогда обставленный старыми потрёпанными книгами и водяными красками, сейчас — абсолютно пустой, или стоящая в коридоре большая тумба с вещами, куда Эшли забирался, воображая, будто он огромный огнедышащий дракон.       — Райан, — голос отца вывел мальчика из мыслей, и он подпрыгнул на месте. — Не стой на месте, собери всё со стола.       Джонатан снял огромную картину со стены, одна рама которой, наверное, весила около двух килограммов, и вынес из комнаты на первый этаж, к другим упакованным вещам.       Тем временем Райан уже доставал из маленьких шкафчиков в столе изрисованные бумаги, маленькие учебники и даже какие-то записки, одна из которых медленно упала на постеленный по всей комнате расписной махровый ковёр. Нагнувшись над листком, мальчик осторожно взял его и хотел скомкать, но во время заметил небольшую надпись. Корявый почерк, значит, точно писал Эшли.       «Кошмары скоро загонят меня в могилу. Я больше не могу терпеть. Я скоро выполню его просьбу, да будет проклято моё тело, и душа не сможет найти упокоения после смерти.       Когда пришло это письмо, кошмары, вроде, стихли, но я ошибся. Это было затишье перед бурей. Я больше не могу терпеть, я выполню его просьбу «.       Райан вчитывался в каждое слово, и когда записка подходила к концу, недоумевал ещё больше. Что имел в виду Эшли, написав: «Я выполню его просьбу»? Единственное знакомое, что мог прочитать Райан, так это то, что Эшли упоминал о кошмарах, которые с недавних пор снились и Куперу.       Райан осмотрел тот же ящик, в котором нашёл эту странную записку, где, собственно, под стопкой небольших разномерованным по дням бумаг было то самое письмо, «после которого кошмары стихли». Купер осмотрел конверт, ещё закрытый, но не открыть его Райан не мог, несмотря на все принципы приличия:       «Дорогой Эшли Брайан» — выведено красивым подчерком: «Рады сообщить Вам, что с недавних пор Вы зачислены в школу чародейства и волшебства «Хогвартс».       

С превеликим уважением несменяемый директор «Хогвартса» Альбус Дамблдор».

      К письму прилагалось ещё кое-что: странный серый амулет с золотой окантовкой и переливающимся маленьким зелёным кристалликом в центре. Всё это как-то странно, — заключил для себя Райан, прикоснувшись к вещице, но был тут же отброшен, как после мощного удара током. Это не было бы ещё более непонятнее и пугающе, если бы амулет по непонятной причине не поднялся в воздух, словно его кто-то держал за тонкую цепочку у основания. А потом он просто растворился в воздухе тёмной дымкой, а Райан ощутил болезненное покалывание на запястии правой руки. Купер задрал рукав рубашки и увидел как медленно вырисовывалась из небольших линий странная чёрная метка той же формы, что и амулет.       Мальчик вздохнул через сжатые зубы и громко вскрикнул, когда попытался прикоснуться к меченому запястью. В комнате тут же появился отец, и Райану пришлось скрыть покалывающий знак во избежании лишних вопросов.       — Не задерживайся, Райан, собери все эти бумажки и выкинь, — рыкнул Джонатан, отряхивая пиджак от пыли с унесённой картины. Мужчина нагнулся над махровым ковром и свернул его, оставив в дальнем углу комнаты.       Райан согласно кивнул, собрал в охапку все маленькие листочки и книги, незаметно засунул письмо из некого «Хогвартса» и записку от Эшли в задний карман стрейчевых брюк и вышел из комнаты. Найти мусорное ведро не составило труда — оно стояло на кухне, под керамической раковиной.       Прошло порядка трех часов, и все вещи Эшли Брайана были собраны, запакованны в большие картонные коробки и выставленны у входа в ряд, дожидаясь своей отправки в горячо не любимый Джонатоном приют, куда его мать всегда грозилась отправить, если тот не станет прилежно себя вести.       — Все вещи собраны. Спасибо за помощь, Джонатан, без вас мы бы не справились. Завтра же утром они поедут в приют мисс Кэтти, — Бренди Брайан благодарно кивнул и пожал руку Куперам.