Плач арфы

      Остывают ледяные звезды в ладонях, а воздух дурно пахнет кострами и старой кровью — война подкралась слишком уж близко.       Элронд не считает дней и жмурится, мечтая будущего не видеть. Бежал Исильдур, проиграв; Анарион удержал Осгилиат, и мир нынче застыл на грани в молчаливом ожидании да в поисках ответа на извечный вопрос: что же будет дальше?       Элронд давно потерял счет количеству прожитых лет, но знает: сейчас солнце застыло меж поздним летом и ранней осенью, в нетерпении и нерешительности.       Верховный король дунэдайн Элендиль пожаловал к их королю просить совета — так был рожден последний, — говорят, — союз людей и эльфов, нежданно и незаметно для всех них.       Гил-Галад метался и менялся, — Элронд пока еще не сумел разобрать, что страшнее. Они проиграют иль только лишь погибнут? О великих войнах былых времен ему слышать приходилось, но лишь мечтать — чтобы эта, столетия спустя, не вошла в историю одной из таковых. Элронд не хочет умирать и до сих пор не умеет проигрывать.       Но теперь он видит чуть больше, чем было бы уместно, но меньше — чем необходимо. Он видит, как неровным пламенем дрожит мироздание и крошится черное, пыльное небо; как слепо моргают звезды, умирают вечные и темнеет взор, доселе самым светлым бывший.       Он видит, он чувствует, он разделяет, но никак не может понять — за что?       Страх на языке горчит медью крови и холодностью стали; боятся ему, быть может, не стоит и не полагается, но сердце, помня о том, о ребра бьется в отчаянии раненой птицы. Элронд не хочет хоронить.       Собран союз: людей, эльфов, и, быть может, совсем немного — гномов.       Король диких эльфов из Зеленого Леса, ответив отказом поначалу, все же приносит согласие, крепко сжимая плечо молчаливого сына, глядящего в пол, и ни шагу от сородича и соседа — Амдира, не делая.       Синдар нолдор недолюбливают, так уж сложилось — говорят Элронду. Отчего же однако смотрят косо да настороженно люди — ему никто объяснить не торопится.       Он пытается заговорить с Трандуилом и завести беседу с Исильдуром, но первый отчего-то глядит с плохо скрываемым презрением и смятением, а второй и вовсе в глаза не смотрит, за отцом и братом тенью бродя.       Гил-Галад вздыхает тяжело, уходит, прерывая тем самым очередной спор с Орофером и Амдиром, и глаза поднимает к небу, будто бы молится. Не молится — вспоминает, ждет, надеется — уж это Элронд знает.       Звезд не видно больше, и самому ему теперь в небо глядеть не на кого. Элронд не хочет выживать.       В очередную ночь в походе Элронд не может сомкнуть глаз. Тревога снедает его. Будущее туманно и неясно, но одна лишь мысль о предстоящей битве давит, пригибает к земле, воздух вокруг сгущается, словно перед грозой. Знамение это или просто беспокойство? Сколько жизней унесет сражение?       От тяжких дум его отвлекает шорох шагов над самым ухом. Элронд открывает глаза. В слабых отблесках костра мелькают зеленые одежды лесных эльфов. Мимо проходят двое. Дозорные, едва держащиеся на ногах после караула. Не замечая Элронда, они устраиваются подальше, в тени раскидистого дерева. Молчат, так долго, что он думает, что они уже заснули. Но затем тишину нарушает шепот. Эльфы сидят далеко, но до Элронда доносится их разговор:       —… называется Союз, а союзом и не пахнет! Как могут встать под одно знамя Мория и Зеленолесье, синдар и нолдор, быть едины во всех помыслах? Даже против полчищ Мордора не выступим мы вместе. Король наш не потерпит приказов от нолдор. Долго не продержится сей союз.       — Может, и вовсе не стоило синдар примыкать к нему, — отзывается второй. — С нашими легкими доспехами и луками выстоим ли против лат и чудовищных машин Мордора?       От этих слов стало на душе у Элронда еще тяжелее прежнего. Если в сердца лесных эльфов закрались сомнения, не станет ли битва еще труднее? Не подведут ли войска Амдира и Орофера? Нехорошее предчувствие прочно укоренилось внутри, но поделиться тревогами было не с кем.

***

      Встреча Элронда с сыном Орофера происходит ровно в той мере нелепо-случайно, чтобы о случайности не шло и речи.       Трандуил не смотрит на него — стоит, сцепив руки за спиной, и тихо говорит с одним из гвардейцев. Приближение Элронда, разумеется, не замеченным не остается: лесной эльф, едва заслышав его шаги, — Элронд видит, — напрягается, голову склоняет набок, но не поворачивается, лишь тон понижая.       Его собеседник вдруг фыркает; в достаточно смешливой-насмешливой манере для того, чтобы стало ясно, что отношения, связывающие наследника престола и одного из сотен воинов чуть более теплые, чем можно было ожидать.       До Элронда доносится обрывок чужого разговора, и вновь, разумеется, вовсе не случайно:       —…добра от них не жди. Но король это ведь понимает?       — Лучше, чем я смел надеяться, и чем было бы уместно, — это произносит Трандуил, в едином бесшумном движении оборачиваясь.       Их говор, их голоса — все звучит иначе и так чудно непривычно: хрипло, приглушенно, шелестяще и режуще. Так ломается под неосторожной поступью ветка, вскрикивает темной ночью птица; Элронд видит, слышит и чувствует — от них несет за лигу Лесом, черным, пряным и живым. Он не в силах ни понять это, ни объяснить, оно случается само собою, будто само мироздание надрывно дышит ему в ухо, выдыхая ответ.       — Неужто вы, принц, завели дружбу с нолдо и напрочь позабыли о том мне рассказать? — сухо смеется гвардеец.       В дрожащем свете факелов тени уродуют и раздирают его лик, оставляя лишь глаза — яркие по-эльфийскому, чистые и светлые — по-синдарски, не по-лесному.       Элронд вспоминает, как Гил-Галад говорил порою: есть эльфы лесные, а есть синдар, что пришли после и до сих пор прижиться пытаются.       За грубой деревянной маскою не скрыть былого и великого, — понимает он вдруг.       Трандуил глядит враждебно и холодно, с тем самым равнодушием, что лучше любых слов кричит: «убирайся, не смотри, не ищи, позабудь и оставь; нам следует более не встречаться, ты — никто, прощай».       — Вы не поверите, командир Таурохтар, но я не припомню такого. Король не одобрил бы подобных знакомств, а я, боюсь, не в том положении нынче, чтобы гневить его… Впрочем, не важно, — Трандуил кривится и отчетливо хмурится, обмениваясь с недавним собеседником долгими, и, чудится, говорящими взглядами. В конце концов он, покачав головой, лишь тихо вздыхает, и теперь уж в полной мере обращает внимание на Элронда. Голос его звучит неожиданно устало, но по-отцовски размеренно да ровно:       — Чем обязан, лорд Элронд?       Элронда отчего-то передергивает. Слов нет: им нечего сказать друг другу, ему нечего сказать сыну Орофера, а тот уж точно ничего не пожелает слышать.       — Всего лишь хотел пожелать вам удачи. Наш король…       — Ваш король!.. — Трандуил вдруг смеется — жестко, резко и с надрывом. — Вам стоит знать, что короли и удача имеют свойство не встречаться. Идите и молитесь, лорд, молитесь и, быть может, эта ночь не станет нам последней.       И Элронд уходит. В самом деле уходит — отчего бы и нет? Лесной принц чужд и незнаком, циничен и полон губящего, терпкого отчаяния, что пьянит и дурманит голову, возрождая то, что он все пытается позабыть. Они не друзья друг другу и никогда — едва ли? — станут. К лучшему, быть может.       В сыне Орофера чрезмерно много вовсе не отца, а воспоминаний и напоминаний, что, на вкус Элронда, в сто крат хуже. Они разные, они отличаются — Элронду пока что не приходилось хоронить своего короля. «Пока что» звучит непривычно и предательски-горько; бьет наотмашь и хрустит хрусталем разбившихся надежд, заставляя вспомнить и его.       И пусть Элронд не хочет умирать, не хочет хоронить и не желает встречать смерть, не думать об этом у него удается все хуже, что значит одно: он смирился.