Легенда о короле Артуре. Альтернатива

Пока в одной части туманной земли Мерлин пытался понять, как именно поступить правильно, а в другой части Моргана пыталась придумать самую жестокую смерть для герцога Кармелида (она не выносила дешевого шантажа и шантажистов в особенности), на одной из границ, вдоль северных врат король Артур вместе со своим отрядом храбрецов и рыцарей вступил в стычку. Конфликт был логичным продолжением всей той завоевательской попытки саксонских наемников смести короля Артура и завладеть землями. Это была настоящая битва, война, не та, которой грезят маленькие мальчики и молодые короли, представляя благородное самопожертвование и красивый честный бой с искусным противником, под ржание благородных скакунов, войну, начинающуюся с тоскливой песней соловья, продолжающуюся под ветреным солнцем и заканчивающуюся к закату… и, конечно же, победой и усталостью. Это была война в том самом гнусном ее воплощении, где благородство уходит на дальнюю заставу, демонстрируя слабость и силу человеческого духа в отдельности, и сливая эти же качества в непередаваемое состояние, которое и создает в себе человека. Это была кровь, кипящая в венах (горячая, рвущаяся), капающая с одежд и меча (тоскливая, остывающая), и застывшая в еще недавно живой плоти (пепельная, ненужная, еще не оплаканная). Кровь хлюпала в сапогах, била острым запахом в нос, кажется, даже ощущался ее привкус во рту. От крови и солнца пальцы склеивались между собою и со сталью, обагренной ржавым уже налетом той же крови. И боль… от постоянных взмахом мечом, уворотов, прыжков, перекатов и переходов, от скачки на лошадях — от всего этого невыносимо болели руки, ноги и спина. Шея затекала под тяжестью шлема и некоторые расстались — пот сильно тек из-под убора, и проще было уже подставлять голову под удары топоров, чем терпеть жжение в глазах и духоту. В металлическом капкане голова вообще словно бы сжималась тисками, и каждый звук многократно усиливался. Тяжелые, неповоротливые доспехи тоже не приносили облегчения. У рыцарей были свои хитрости, выработанные годами, переданные кем-то раньше, которые помогали избавиться от передавливания ремней, крепящих доспехи или еще какой симптом облегчить, но всё это становилось невыносимостью… все равно! Слепое рубище, где так сложно разглядеть своих, котел, в котором в один миг перемалываются и свои, и враги. Насколько велик шанс не получить от своего же союзника (с любой стороны), удар мечом или топором? Увернись от своего, убей врага, увернись, помоги своему, увернись, убей. Режь, коли, режь, уворачивайся. Влево, пригнись — ударь, вправо… Большая часть действий происходит на уровне неосознанности, и уследить за реальностью сложно. Бьются полчаса, то отступая, то наступая, а по ощущениям — тело разваливается на части, и так легко уже не заметить собственного ранения. Влево, пригнись, убей. Не смотри по сторонам, руби, обернись, в сторону, прыгни в бок, перережь горло, вытри лицо от крови, что непременно брызнет. Следи за командиром, следи за союзниками, следи за врагами. Не крути головою — будешь убит, но не упускай ничего — будешь убит. Следи боковым зрением, обостри свои чувства. Забудь, как зовут твоих близких, твою женщину. Детей — помни, что есть только миг, и еще.и еще. И небо, есть вечное небо. В сторону, уклон… жив? Меч прошел так близко, вот-вот разрубит. Порядок — перерубили удар, перехватили, оттянули на себя. Расплата. Что ж, не вздумай умереть, никто не сможет оплакать тебя, никто не сможет проститься с тобою. Уклон, уворот, наступление, уворот…в сторону, наступай, сдавайся, снова наступай. Пульсирует в плече тупая боль и усталость гнет к земле цепями, но здесь нет места усталости, нельзя просто взять и сесть на окрашенную кровью траву (наверное, еще недавно она была зеленой), и сделать вид. Что тебя нет. Сражайся — или будешь убит, убивай — или убью тебя. Уворот, уворот, уклон… перейти, сталь о сталь, исхитриться — ударить снизу, нечестный прием, но действенный. Топор пролетает над головою и падает в кого-то за твоею спиной, страшный хрип и булькающий звук — с таким звуком перерубают горло лошадям. Ты даже не знаешь, кто убит за тобою, но не можешь это выяснить, бросаешься вперед, уворот — уклон. Терзаешь. На пути к одному встречаешь троих и рвешь, рвешь их жизни, рискуя расстаться каждый миг со своей. Ланселот действует так, что Моргана, увидев бы это, сказала, что с него хоть пособие для рыцарей пиши. Минимальность лишних движений, сосредоточенность в рубке живой плоти, он успевает, он собран, он будто бы не чувствует усталости (в этот миг он действительно ее не чует — есть дело важнее), движения точны, взмах — удар, взмах — удар, уклон — взмах, взмах. Он следует тактике, не принимая вражеских провокаций, просто делает так, как должен делать, чтобы выживать. И он выживает. Он успевает драться для других и для себя, не позволяя взять себя в кольцо, и избегая открытой местности, предпочитая битву в толпе, где враг может убить своего же врага в неразберихе. Саксонец, вышедший против Ланселота, заметивший его манеру боя, криво ухмыляется, и проводит символически пальцем по короткой толстой шее, Ланселот в ответ отбрасывает шлем в сторону — невозможно! — и вступает в бой. Гавейн бьется методично, рядом с королем, не допуская к Артуру врагов. Он один стоит многих, но в этом опасность — стоит его свалить, и кумир повержен. Гавейн бьется, как медведь, сметая, без разбора, в ярости, каждого… Персиваль почти сходится в тактике с Гавейном, также прикрывая со своим отрядом короля, но в отличие от Гавейна. Персиваль думает не об Артуре, а о Лее. Он думает о ее печальных глазах, о ее почти неживом взгляде. Каким она проводила его. Он знает, что Лея его еще не полюбила, но он любит ее и разве мало им этого? Артур в ярости. Он бьется, но понимает, хоть и не признает, что война все же не его стезя. Поле биты не выглядит романтичным и сказочным, как он думал, как грезил. И рыцари падают к его ногам, и он чувствует вину, усталость и очень хочет в Камелот. Он знает, что должен или биться до последнего со своими людьми, или победить, смерть или победа… победа или смерть? Артур хочет, чтобы появился Мерлин и решил бы все мигом, как прежде, Артур не хочет воодушевлять своих солдат на погибель, потому что знает, как это…умирать. Теперь знает. Теперь, когда число трупов вокруг множится. Артур хочет, чтобы пришла Моргана и отвесила ему оплеуху. Ему кажется, что он слышит ее презрение: «слабак», и в эту минуту ему хочется быть слабаком. Но он не показывает этого. Он бьется. Бьется так, как бился бы простой рыцарь, как бился бы крестьянин — ради битвы, не пытаясь заглянуть дальше. Артур рад, что с ним верные люди, но он чувствует, что все-таки лучше и спокойнее ему было бы в компании Мерлина! -Вперед! — приказывает Артур и бросается на противника, пронзает мечом его грудь, и думает, успевает подумать, но как-то обрывочно, что больше боится провала, чем смерти… Атака саксонцев сходит на нет, а затем и вовсе отползают вражеские силы, постепенно оставляя поле битвы, уходя, чтобы зализать раны и только малые стычки остаются на поле, как бы довершая отступление наемников. Эти наемники — смертники, они должны сдержать натиск (гонение побежденных) от армии отступающих, позволить проигрывающей стороне выиграть время для побега. И в числе последних воинов остается один из немногих, кто очень не хочет потратить жизнь зря. Он безумен, он рвется к королю и славе в веках — может быть, Мелеагант оценил бы его стремления, но на поле битвы не Мелеагант. А этот безумец, оценив, что ему все равно не выжить, бросается в последний свой бой. Его меч уже совсем близко к Артуру и не успевает среагировать Гавейн — очень тяжелый и неуклюжий в доспехах, но… История может повернуться в каждую минуту. История может пойти по тысяче дорог, и никогда не угадать, в какой момент все обратится совсем иначе от прежнего курса. Ланселот, заметивший безумца, не думает об истории. Он не думает о том, что смерть короля развяжет ему и Гвиневре руки. Он пытается захватить всю власть и силу мига, не думая об Артуре, как о короле, и даже как о человеке, он знает, что не должен допустить этого удара и не допускает его. Тело поверженного фанатика падает к ногам обомлевшего короля, но Ланселот сам не сразу осознает, что совершил убийство и что сам сделал… ему кажется, что это была не его рука, что это был не его меч. Артур осознает быстрее, чем Ланселот. Он успевает испугаться, успевает дернуться и осознать, а затем бросается к рыцарю с объятиями. -Брат мой! брат…мой. Ланселот чувствует его руки на своей спине, его горячее объятие, его приветствие и ему кажется, что он очень болен. Артур обнимает, он вкладывает в это объятие все, что не может сказать в силу своей необразованности и слабости чувственного познания мира. Гавейн спохватывается, оборачивается и его взгляд темнеет. Едва-едва он не разрушил своей невнимательностью жизнь Артура, ведь если бы он нес свою службу вернее, то Ланселот…никто! Почему именно Ланселот? Как этот наглый мальчишка посмел вмешаться вместо него? Чертов выскочка, чертов проходимец, без титула и без звания, да чего он стоит?! Зависть — неслыханная зависть к подвигу рыцаря, который (о, наверняка не без помощи Морганы он стал рыцарем!) — спас короля. Спас! Это Гавейн должен был спасти Артура, это Гавейн должен был защитить сегодня престол, он достоин, он рыцарь Артура, он обожает короля, а этот… чего стоит этот светловолосый рыцарь? Чего он вообще может стоить? -Брат мой…- Артур похлопывает по плечу Ланселота, у которого едва-едва не подкашиваются ноги. — Господи, как я счастлив, что ты прибыл к моему двору. Артур оборачивается к своим соратникам и его глаза сияют: -Это знак! -Он притащился с твоей сестрой, Морганой! — напомнил Гавейн ревниво, недобро сверля Ланселота взглядом. Но Артур не реагирует на колкость. Он чувствует второе дыхание, он чувствует, что Бог пощадил его, значит — его путь верен! -Значит, моя сестра послана мне богами… — решает Артур и снова обращается к Ланселоту, — ты брат мне, ты мой друг, отныне и навсегда — я клянусь тебе, Ланселот! Придумай награду, я отдам тебе все. Деньги, женщин… всё, что ты захочешь — я ничего не пожалею! Ланселота едва не разбирает смех. Он жалеет в очередной раз, что нет рядом Морганы — она бы прокомментировала лучше всех. -Брат мой… — восхищается Артур, — эй вы, сегодня Ланселот будет сидеть рядом со мной, по правую руку! Идем, дружище! Ланселот чувствует, что ему дурно. Он почти жалеет…и почти болен по-настоящему. *** -Можно к тебе? — Лилиан даже вздрогнула, когда в ее скромную обитель, куда обычно заходила только служанка с уборкой, да ветра иногда приносили принца де Горра, раздался стук. -Входите, — пискнула травница, и в дверь протиснулся граф Уриен Мори собственной персоной. -Извини, я не хотел помешать тебе, — вздохнул граф, затворяя за собою дверь, — я просто… ты как, в общем? -Нормально, — удивленно, но слегка настороженно отозвалась Лилиан. — А ты… как? -Тоже нормально, я просто беспокоюсь о тебе, Лилиан, — граф Уриен, кажется, готов был провалиться по землю от стыда, но держался молодцом. — То есть, я хочу сказать, что Мелеагант — хороший человек и правитель, но он может быть очень грубым. И, что хуже, он не заметит этого. -Я уже поняла, — кивнула Лилиан, — знаешь, я боялась, что он будет для меня…вернее, я буду для него чем-то мимолетным, но он сказал мне, что любит, и его действия подтверждают это! Лилиан почувствовала, что краснеет. Она вспомнила, как в полусне слышала горячий шепот Мелеаганта над самым своим ухом и чувствовала, как он поправляет ей одеяло: -Я люблю тебя, Лилиан… Уриен тактично не заметил ее смущения и сделал вид, что его страшно заинтересовал пейзаж за окном. -Так вот, — граф кашлянул, — кхм, я хочу сказать, что если Мелеагант вдруг с тобою груб, то он не от зла. Он просто…такой! -Какой? — Лилиан удобнее устроилась на диване, подбирая ноги под себя, — каким ты его знаешь? -Он воитель, он привык завоевывать и в этом вся его суть. Он жесток с врагами и союзниками, не верит никому и, кажется, сомневается даже в себе. Вернее, он…понимаешь, его отец был чудовищем! Матери он не знал, и вся ласка этого мира, кажется, вовсе не касалась его души. Выращенный в самых темных чувствах, оставленный с этими чудовищными тенями -Ему снятся кошмары…- прошептала Лилиан, прикрыв руками глаза, — ты не представляешь, как он мечется в ночи. -Мечется? — Уриен воззрился на Лилиан и смутился еще сильнее, чем Лилиан, — а…ну да. Моргана, знаешь, тоже мечется в кошмарах. -Ланселот говорил, — заметила Лилиан, — хотя… если честно, боюсь, что я была слишком жестока на ее счет. Ей нелегко привелось в жизни. -Поверь, я многое отдам за то, чтобы Моргана была бы со мною и только со мною. Если верить донесениям от Камелота, она приблизилась к Артуру и я никак не могу это контролировать, потому что выбрал дружбу с Мелеагантом, — Уриен усмехнулся с горечью, — нет, я не жалею об этом и я выбрал бы его дружбу перед всякой любовью, но все-таки, я не могу смириться кое с чем… -Уриен, — Лилиан поднялась со своего места и неловко приобняла графа, — я… знаешь, если бы я была бы Морганой, я бы стала лучше твоей. Ты умный, заботливый, чуткий человек. И ты любишь ее. -Спасибо, Лилиан, — искренне произнес граф, — я даже как-то…тронут таким обстоятельством. Я не ожидал, что ты задержишься у Мелеаганта, но раз это свершилось, я рад, что мы с тобой стали друзьями. -Ну, у меня есть названный брат в виде Ланселота, — Лилиан тепло улыбнулась, но может быть и друг, верно? Я, если смогу… я стану твоим советником, если я смогу…если бы я смогла сделать для тебя что-то, хоть что-то! Для тебя и Морганы! -Ты ненавидишь Моргану… -Но ее любит, по-дружески любит мой названный брат. Я много думаю, о ней, если честно, я думаю больше, чем о нем самом, — возразила Лилиан, — я всё пытаюсь представить, через что она прошла, раз стала…такой. -Дрянью? — подсказал Уриен. — Я ненавижу ее. Иногда, просыпаясь ночами, я думаю, что она там…с Артуром, в его объятиях, в его постели, и что, по итогу? Я ненавижу… я готов бы ее убить, но я умру, если умрет она — так говорит мое сердце. -Я испытываю то же чувство, — призналась Лилиан откровенно. — Я иногда готова убить Мелеаганта за его… знаешь, как меня раздражает, что он постоянно в работе? Проснешься ночью — он в работе, пишет что-то или переводит, проснешься на рассвете — он уже что-то решает, распределяет, встретишь его днем — совещание, встретишь его к ночи — он все еще занят. Я иногда готова его убить, честно! Нельзя же столько…нельзя же так, Уриен! -Нельзя, но все, что нельзя людям, можно Мелеаганту, — фыркнул Уриен, — я его не смирю. Никто не смирит этого человека! Если слово «человек» к нему вообще применимо! Я не знаю никого, кто походит на него, но я теряюсь в его власти! -И я, — Лилиан отвернулась от Уриена, чтобы тот не заметил дрожи в ее руках. -А он все безумнее, — продолжал Уриен, — я рад, что у него есть ты. Я могу умереть в бою, я, встретив Моргану, не стал больше цепляться за жизнь. Если смерть придет — я встречу ее. Но у Мелеаганта должен кто-то остаться, кто-то, кто любит его и может о нем позаботиться. Я и ты…мы заботимся об одном человеке, о воителе, о принце и о…почти, что ребенке в эмоциональном капкане! Я рад… -Я рада, что ты познакомил меня с ним, и что судьба привела меня к твоим землям, — перебила Лилиан, угадав направление мыслей графа. — Спасибо! Я словно бы ожила, поняла, что живу… веришь? -Но он чертов…фанатик! — с досадою воскликнул Уриен, — я не знаю, как сложится дальше, но я хочу уже покоя! Хочу просто Моргану называть своей женой, а его — другом, и не думать о том, что станет со мною завтра! -У тебя это завтра не несет в себе столько вопросов, сколько несет мое «завтра», — заметила Лилиан. В эту минуту двое близких Мелеаганту людей стали еще ближе между собою. *** Ночь приносит тревогу. Ночь приносит коварство. Ночь приносит врагов. Бой, законченный днем, внезапно разворачивается с новою силой, когда на лагерь короля Артура налетают наемники, затаившиеся в свете дня. Бой разворачивается, бой гремит, но это бой с явно непродолжительной силой. В этом бою не будет много жертв — эта акция создана для того, чтобы задержать короля и его преследование саксонцев, если такое, кончено, будет. Саксонцы любят перестраховаться и это срабатывает… Бой кипит. Кипит пламя, факелы горят, в ночи сражаться всегда труднее — на помощь приходит темнота, но она же и губит. Но ничего, приходится полагаться на свое чутье, на интуицию и все то необъяснимое, что есть в воине, но, по факту, темнота… она усложняет и облегчает — капризная любовница, капризная союзница! Бой кипит, кипит кровь, мечи звучат в ночи на далекие расстояния. Сила. Оставленная сила среди дневного поля боя не та сила, что просыпается ночью. Днем ты можешь придумывать тактику, днем ты можешь сражаться иначе, думать, а ночью ты только выживаешь… только выживаешь и пытаешься доказать, что твоя жизнь выливается еще во что-то достаточно объемное, стоящее! Персиваль! Ланселот не успевает заметить, откуда прилетает удар в Персиваля, но могучий рыцарь, похожий на медведя, падает навзничь так легко, как могла бы упасть сахарная кукла, но…страх! Страшно. Это всегда страшно. Бедный Персиваль! Он жив, он ранен, кровь выливается из его бока толчками, странными и тягучими струйками крови. Ланселот убивает его противника, и делает знак оттащить Персиваля в сторону, почему-то вспоминается Лея — милая, тонкая, нежная Лея, непременно обнимающая себя за плечи. Ах, Лея, не знать тебе, что творится на поле битвы! Не знать, радуйся этому — не вынесешь ведь, не стерпишь! Отступает сила саксонцев. Их разметали. Они и не ждали прорыва. Они не верили в свою же победу, четко зная, что не заслуживают ее, что дневной провал стал отправной точкой их общего провала и смирились. Они выигрывают время — не войну и это легко сходит им с рук. Бедные, бедные слуги чужой воли! -Персиваль ранен, — поспешно докладывает Гавейн, опережая Ланселота, который, надо заметить, и вовсе докладывать не стремится, — но, наверное, оправится! -Верный слуга…- Артур заговаривает и на сердце Гавейна теплеет, но тут же призрачная надежда тает, — этот Персиваль. Ланселот, ты цел? -Да, — Ланселот не настроен на почтительное обращение со своим же королем, ему хочется убраться прочь от этой земли и, желательно, не возвращаться сюда никогда. Он не видит смысла в этой войне, он жаждет битвы, но битвы честной, а это… это просто подлость. Подкрасться ночью…к лагерю… -Хвала богам! — облегченно выдыхает Артур. — доставьте Персиваля в шатер, лечите! -Ваше величество, — подбегает паж, — пленник! У нас есть пленник! Артур любит приближать к себе верных людей. Артур хватает Ланселота (уже порядком уставшего), за локоть и тащит за собою, надеясь допросить пленника в его обществе, а на деле, полагаясь на его опыт в ведении допросов больше, чем на свой. И пленник, криво усмехаясь, надеясь не то избежать смерти, не то, рассчитывая на то, что Артуру будет больнее, чем ему, неожиданно идет на контакт. Он не трус — это Ланселот понимает сразу — он знает трусость по запаху. -Ваше величество, — выдыхает пленник, и пытается склониться, но это только принимается неверно теми слугами, что держат его на цепях и пленник получает крепкий удар. -Прекратите! — возмущается Артур, — скажи, что ты…забыл здесь? -Нас привели силы… — отвечает пленник и у Ланселота чешутся руки пересчитать зубы пленнику — слишком уж тот выглядит довольным! -Какие силы? — Артур оборачивается на Ланселота, надеясь встретить поддержку. У Артура есть дурная привычка — приближать к себе тех, кого он считает своими фаворитами. Сегодня Артур обязан жизнью Ланселоту. Артур умеет быть благодарным. А еще… Артур нуждается в друге. Мерлина нет, Монтессори слуга, Моргана… нет, она не в счет. Она ему не друг. И…даже не сестра. Она его страсть. Ланселот же идеально вписывается в концепт мировоззрения Артура как существо верное, доброе, покорное, неспособное на подлость. -Какие силы? — повторяет его величество король Артур и тревога рождается в его сердце смутным, тошнотворным пятном. -Силы принца де Горра, — отвечает пленник, усмехается… Нет, он не продлевает себе жизнь, напротив, сокращает ее. Ланселот чувствует, физически чувствует смерть над головою этого человека. Артур же мрачнеет на глазах. Исчезает из взора его поддержка, поиск друзей — все, что было раньше человеческого, все исчезает, все теряется, теряет и смысл. Артур понимает, наконец-то понимает, откуда идет вся его сила, откуда идет вся его вражда. Как он мог быть так слеп! Так глуп. Так…наивен! -Мы возвращаемся в Камелот, немедленно! — решает Артур, разбивая все планы, все графики летят к черту, в норку Юноны, разбирая по кирпичику замок, выстроенных иллюзий и планов. — Убейте пленника. Приказ приводит в исполнение Гавейн, а Ланселота Артур уже зовет за собою. Стремительно зовет. Ржут ретивые кони, готовые двинуться в путь. Артур понял…понял, кто его настоящий враг. Единственный враг. Артур готов к войне. Мрачность сковывает его лик. *** Когда Моргана вошла в ее комнату, Лея уже поняла, что дело плохо. Моргана была тем представителем двора, который мог послать кого угодно за чем угодно. И ее появление ознаменовало тайну, к которой Лея даже касаться бы не хотела. Но факт оставался фактом. Фея встала в дверях, и ласково спросила: -Пройти можно? — при этом вид ее был довольно растерянный и измотанный, как будто она не спала две-три ночи подряд, при этом продолжая обычный темп жизни. -Входи, — посторонилась изумленная Лея. И дальше изумление приобрело форму ужаса. Моргана разъяснила цель своего визита и тотчас Лея захотела, чтобы ничего этого она не слышала, и все показалось лишь сном, кошмаром, но Моргана, с неумолимой жестокостью донесла до нее две вещи: Кармелид знает о причастности Кея к убийству Октавии и желает его заложить Артуру и что она лично не желает страданий Артуру, и: -Полагаю, ты тоже.- заметила Моргана. -Мне все равно, — ласково сообщила Лея, — Артур поступил со мною ужасно. Пусть страдает! -А Персиваль? — Моргана будто бы дожидалась этой фразы. Она отметила метнувшийся страх в глазах Леи, — я знаю, что Артур тебя изнасиловал. Но знает ли Персиваль об этом? -Шантаж? — Лея с презрением взглянула на Моргану, — как низко ты пала! -Дружеское предложение, — возразила Моргана, — ты помогаешь мне уберечь Кея, а значит и Артура, от жесткого разочарования, а я…забываю о поступке Артура, о котором случайно узнала. Так как? -Дрянь, семейка у вас дрянная, — не выдержала Лея, надеясь, что ее взгляд отражает все то презрение, что она испытала в эту минуту. -Да, — не стала спорить Моргана, — мы подло любим. Мы подло ненавидим. Пожалуйста, помоги мне спасти Кея, ведь Артур скоро вернется…если Кармелид…понимаешь, я тоже под ударом! Артур не простит мне Октавии, хоть я не виновата, а я не хочу, чтобы он страдал! -Дрянная семья, вы играете со своими же чувствами, — Лея серьезно взглянула на Моргану и ты почему-то испытала прилив стыда. -Уриен, — продолжала Лея, — был моей мечтою, но я его любила, а не ты. А ты… ты использовала его, и, я уверена, даже не расстроена из-за этого! -Ты замужем за Персивалем, — напомнила Моргана, — какое тебе… -Уже на примере Артура ты должна была понять, что такое брак и что такое любовь! — взвилась Лея, — это разные вещи. — Но ты прости, речь зашла о Кее, а я.о масштабах! Что ж, давай думать, как уберечь Кея от этого герцога! И Лея с нарочитой небрежностью уселась в кресло и приняла самый загадочно-символичный вид, демонстрируя всю глубину собственной мысли. -Да я серьезно же пришла! — возмутилась Моргана, осознавая свое бессилие с ужасом и злостью.