По ту сторону пламени

За парком встает солнце. Бледный диск плавит верхушки деревьев. Через открытую форточку доносится чириканье воробьев. Откидываю тяжелое одеяло. Голова кажется набитой ватой, в теле поселилась липкая слабость. Не сразу понимаю, где нахожусь и что меня разбудило. Напротив садится на постели Тони. На его щеке отпечатались складки подушки. Стук. Наверху возится Наас, спускает ноги и замирает. – Не открывай, – шепчу, когда маг соскальзывает вниз. – Они уже знают, что мы внутри. Метки, – тоже шепотом отвечает он, нервно убирая спутанные волосы за уши. Проверяю карман. Монета и леденец на месте. Снова стучат. Требовательно, нетерпеливо. Наас оглядывается, ладонь на дверной ручке. – Давай, – Тони поднимается. Отстраненно отмечаю, что у него хватило сил вчера переодеться в серую футболку и мягкие спортивные штаны. Айяка спит – только витые пряди в беспорядке выглядывают из-под одеяла. Платье с рваным подолом висит на спинке стула. Охотников двое. Плохо. Один – сопровождение. Двое – охрана. – Зарин Д. Аваддон вызывают в администрацию, – говорит высокий тощий парень в зеленой кепке – до крайности нелепой в сочетании с черной формой. – Зачем? – рыжеволосый маг не отпускает дверь, мешая зайти в комнату. – Приказ. Пропусти. – Чей приказ? Она теперь в нашем блоке, Кан разрешил? – спрашивает Тони. – Его уведомят. Приказ Максимилиана А. Одви, – серый человек. Где он, там и Гофолия, и Хайме. Илай был прав: настал мой черед. Натягиваю ботинки. Наклоняюсь за кофтой на полу, судорожно ловлю зазвеневшие звезды: в звуках чудится отголосок нечеловеческого смеха, расколовшего камеру в Заповеднике на тысячи кусочков. – Мы с вами, – Тони трогает Айяку за плечо. – Еще чего. Пошли, – высокий теряет терпение и хватает меня за руку. Обернувшись, говорю одними губами: – Кан, – если у него есть власть остановить это. Наас хмурится до глубоких изломов между бровей, но кивает. Шагая на негнущихся ногах между конвоирами, я терзаю ладонь, прослеживая новые изгибы старого рубца. Зачем я нужна им? Из-за магии огня? Или кто-то узнал, что я говорила с тварью перед побегом? Мимо с оглушительным топотом пролетают Тони и Наас. Рыжеволосый маг до трещины в стекле хлопает дверью предбанника. – Идиоты, – хмыкает второй охотник – с широким лицом и свернутым носом. Я будто попала в дурной сон. Пустые и еще законсервированные оранжевым светом улицы. На проводах, карнизах и ветвях молчаливо теснятся птицы. Дыхание клубится в воздухе, а под подошвами ботинок умирает изморозь. Оглядываюсь на грязные следы, на пернатых надзирателей, и чувствую, как в бок толкается дуло пистолета. – Быстрее, – кривоносый низко наклоняет голову, вроде готовясь к атаке. Это всего лишь воробьи, чего ты боишься? Неудачно ступив на поврежденную ночью ногу, сбиваюсь с шага. Парень в дурацкой кепке подхватывает под локоть и тащит к ближайшему входу. – Через техников пройдем, – бросает напарнику. Тот отстает, прикрывая тыл. Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться. Нелепо – громила против крохотных вертких пташек! Хохочу, спотыкаюсь, картинка расплывается от слез. Прихожу в себя от пощечины, в коробке стерильных стен административного комплекса. – Сама дойдешь? – с ужасом и угрозой спрашивает охотник. – Да, – скалюсь, проглатывая горькое послевкусие истерики. Холодные лабиринты, внезапно многолюдные. Перед нами расступаются. Спускаемся ниже, где черный камень с узлами вплавленных чар и одинаково закрытые железные двери. Я всегда буду за твоей спиной. Что это вообще значит? Как я могла согласиться?! Каждые двадцать метров – решетки. Лязгают сами по себе. Если я попытаюсь бежать, откроются ли створки? Повисаю кулем на руках конвоиров. Вдруг повезет усыпить их бдительность, и тогда... Я не знаю, что тогда. Остается лишь тянуть время. Двойные двери. Конференц-зал – сообщает табличка. Охотник в кепке распахивает створки: – Двигай. Я задерживаюсь на пороге на несколько бесконечных мгновений прежде, чем могу сделать шаг вперед. – Добрый день, Зарин. Проходите, прошу вас, – серый человек скукожился с краю длинного прозрачного стола. Многочисленные стулья пустуют. Вместо дальней стены – занавешенное стекло с пунктиром двери. На угольных стенах картины в три ряда. Массивные золотые рамы и небрежные зарисовки на ветхой бумаге не подходят друг другу, а интерьеру и подавно. Максимилиан тоже кажется неуместным. Сидит, неловко скрестив длинные руки и ноги. Можно подумать, я его вызвала на рассвете, а не наоборот. Сегодня мужчина не совсем бесцветен: из-под задравшейся штанины мышиных джинсов выглядывают растянутые синие носки. Костистое лицо ничего не выражает: – Пожалуйста, садитесь, – дергается, отодвигая соседний стул. Слишком близко. Приходится вжиматься в спинку, чтобы не касаться его острых коленей. Только теперь замечаю, что за занавесками двигаются силуэты. Человеческие. Люди страшнее всего – сказала Нина. Что она делает сейчас? Что бы сейчас делала я, если бы не прождала ее целое бесконечное лето? Шарахалась бы от каждой тени. Те, за тяжелой тканью, не отпускают моего взгляда. Криво улыбаюсь им и Максимилиану: видимо, от судьбы не убежишь. – Вы слышали про побег из Заповедника? – мужчина подается вперед, барабанит по столу. Я смотрю на узловатые пальцы. Дробный ритм обрывается. Серый человек запихивает кисти в карманы штанов, от чего его поза становится совсем нелепой. – Да, – будто такое можно пропустить. – Кхм, так вот... Зарин, – трясет головой. – Нам необходимо поймать сбежавшую тварь. Она разумна. Даже слишком. Велика вероятность, что вернется, чтобы... Отомстить – повисает в воздухе. Максимилиан широко ухмыляется: – Мы не хотим оказаться застигнутыми врасплох. Меня попросили привести вас, чтобы запустить поисковое заклинание. Другие маги огня в данный момент не в состоянии нам помочь, – кровавый росчерк на подбородке Илая. Рваные слова предупреждения. Не в состоянии – правильное, округлое выражение, а Максимилиан хитрее, чем говорит его тело. – Знаю. Я видела Илая. – Илай Мназон, конечно, – мужчина откидывается в кресле, вцепившись в подлокотники. – Сильный маг, но с очевидными проблемами, – с короткой улыбкой крутит пальцем у виска. – Как у всех, кто ступил на Путь левой руки. Иногда лучше, иногда хуже... сегодня довольно плохо, поэтому я предложил вас. Профессор Хайме согласился попробовать. Других вариантов в любом случае нет. Ученые заканчивают подготовку вон там, вы уже обратили внимание. Он наблюдал за мной. – Мне нужно ваше согласие и содействие, – резко встает. – А если я не соглашусь? – не двигаюсь. Не верю, что Илай всегда был таким. Не верю, что он захотел таким стать. Максимилиан отвечает фигурам в конце зала: – Мы говорим о безопасности Университета и магии страха, Зарин. Страх можно вызвать... внешними условиями. Но нам всем будет проще, если вы станете сотрудничать, – мужчина широкими шагами направляется к двери в занавешенной стене. Со вздохом разжимаю ладонь. Поверх шрама заполняются красным следы от ногтей. Монета. У меня еще есть монета. Рано? Или пора? Что говорил Валентин? В голове – звенящая пустота. Обрывки чужих слов мешаются, образуя новые смыслы. На негнущихся ногах пересекаю зал вслед за Максимилианом. За шершавой тканью самая белая комната в мире. Потолок и стены сияют собственным светом, мягким, будто проникающим под кожу. Стоит сделать шаг через порог – и моя тень исчезает. Рождающимся здесь тварям некуда прятаться. Прячу руки в карманы, горблюсь, выпуская наружу смятение. Сжимаю стремительно нагревающуюся монету, глубоко вгоняю острый край в палец. Боль и жжение растекаются до локтя, сменяются онемением. Волна дрожи. Жара. Слабости. Пустоты. Выпрямляюсь, расслабляю плечи. Химическая истома ползет по венам. Давлю непрошенную улыбку и текучесть в движениях. Рассматриваю большие мониторы с дремлющими графиками и шкалами, заменяющие ученым окна. Деловитых людей в белых халатах, нарисованный черной жижей знак на полу. Опускаю ресницы и вижу иное: лицо сторожа. Голова смята с боков, где вошли зубы, черты вспухли, иссеклись лопнувшими сосудами. Щеки бугрятся фиолетовым от разложения и сломанных костей. На заляпанном бурым бейдже надпись: Марчел. Вот, откуда пришло имя, которое я вписала в Книгу. Произношу одними губами, впервые: – Он умер из-за меня. Я сама сказала – делай, что хочешь, только уйди. Пульс остается ровным. – Я убила его. Ничего. – Я убила двоих сегодня. Плевать. Знак плотно окружают охотники – в несколько рядов, не сосчитать. Суета разбивается об их ровный строй. У входа сидят на каталке двое парней с синими нашивками на рукавах. М – медики. Значит, мне может стать плохо. Хорошо, если сразу. До. Ужасно, если каталка заготовлена на потом: по бокам свисают ремни. Нахожу Рамона Хайме. Мужчина разговаривает с Максимилианом, указывает на символ в переплетении влажно блестящих линий. Подойдя ближе, останавливаюсь, почти касаясь носками ботинок подсыхающих кусков плоти. Запах... моча, лекарства, кровь, дерьмо. Въедливой нитью пробивается гниль. – Чем нарисовано заклинание? – спрашиваю, не отрывая глаз от мяса в белых точках осколков. Хайме кидает: – Твари. Низшие, разумеется. – Много же их понадобилось, – узор расползся метров на пятнадцать. Вычурный, со сгустками, перьями, шерстью. Эти кричали под чехлами в клетках? – Иногда нужно чем-то жертвовать, не так ли? – говорит кто-то. Я вижу только расчлененную тьму под ногами. – Некоторые исследования придется отложить, пока не достанем новые образцы, но безопасность превыше всего. Нет. Безопасность не при чем. Просто Плутон ценнее других. – Давайте начинать. Возьмите и встаньте туда, – опять нож. Туда – кольцо почти в центре. Не поднимая головы, медленно подчиняюсь. Их лица не станут последним, что я увижу. Лучше уж кровь. Честнее. – Боюсь, будет немного больно, – безразличный голос в спину. – Необходимо порезать руку или даже обе, чтобы заполнить кровью пробел в рисунке. Мы уберем боль и следы, когда ритуал завершится. С легкостью провожу по середине рубца, вспарывая наново края прошедшей ночи. Острие входит глубоко, пусть не глубже начавшего магию осколка, но я ощущаю лишь прохладу открытой раны и давление, когда лезвие царапает кости. – Замечательно. Дальше... Интересно, как бы зазвучал Рамон Хайме, если бы знал: Плутону не нужна тень, чтобы прийти сюда. Только я. – Подождите! – хлопает дверь. Кан. Наас, Тони и зачем-то Айяка. Доставшие пистолеты охранники. Долговязый парень сдвинул кепку далеко на затылок и выглядит совсем мальчишкой. Он и есть... – Да? – Максимилиан скрещивает руки на груди. – Прошу прощения, сэр. Могу я переговорить с вами до начала ритуала? – Кан раскраснелся от бега. Красивый. Такому легко поверить. Отстраненно разглядываю людей, пришедших мне на помощь. Зачем? Никто ведь никогда не приходил. Но Наас виноват. Тони – беспокоится о нем. Айяка беспокоится о Тони. Кана, наверное, заставили. Шантажировали Нининым секретом? Как все забавно завязано. – Говори, – капли с ладони разбиваются о светящийся пол в сердце чар. Лужица неестественно горит алым. Брызги, попадающие на черное, оборачиваются крохотными искорками, поджигая облепившие смоляное месиво шерстинки. Я не слышу, что говорит Кан. В венах пульсирует наркотик и – магия. Сжимаю кулак, заставляя кровь капать часто-часто, прямо на проволочный клок шерсти. Вспыхивает пламя. Узор вокруг начинает обретать смысл. Я понимаю, чувствую: – Плутон. Рисунок должен привести к ней. Нет... притащить, ее – сюда, в капкан из искусственного света и охотников, которые уже вскидывают оружие. – Тварь – клятва в моей крови, – это ее шерсть, ее плоть вспухает огненными языками. Волшебство прокладывает путь от мертвого к живому, само заклинание – ось, соединяющая полюса. Портал прошьет мир между нами насквозь. Весь огромный, сложный мир, где не счесть чудовищ, и я – одно из них. Кто-то кричит, когда линии приходят в движение. Экраны на стенах взрываются графиками, истошно пищат компьютеры. Охотники шарахаются назад, маги, наоборот, бросаются ко мне. Слишком медленно – слишком далеко. Я облизываю пересохшие губы, собираясь сказать, что все в порядке, все хорошо... Но Тони и Кан уже ступили на знак, руки Нааса на моих плечах – тянут в сторону. Я хватаюсь, пачкая и вынуждая остаться: – Подожди... – писк обрывается. Лаборатория обрывается. За спинами остолбеневших спасателей, за гранью узора – темнота. Линии извиваются в тишине слаженно работающим механизмом. Мелькающий бетон пола продолжает робко светиться. Лужица крови – раскаленная точка. Сбоку раздаются шаги. Айяка. Обхватила себя руками и затравленно озирается. – Зря вы, – получается хрипло, глухо. Неправильно. Закусываю губу, но слова уже сказаны. – Да, – просто соглашается Наас. Я не смотрю в лица остальным. От волшебной пляски под ногами голова становится пустой и легкой. – Заклинание приведет нас к Плутону, – гладкое имя совсем не подходит угловатой твари. Мягко перекатывается на языке. Повторяю молитвой, опускаясь на колени: Плутон, Плутон, Плутон. – Эй... Закрываю глаза. *** Под щекой поскрипывает куртка Нааса. Заклинание продолжает скользить, завязываясь в узлы-символы. Внутренности распались, втянулись в рисунок, оставив лишь пыльный выдох. Тьма болтается туманом, покрывает одежду и руки, обозначив каждую морщинку. Тру черненную кожу на запястье. Я вся пропахла смертью. Я что-то потеряла. – Не стирается, только размазывается, – подходит Наас. Опускается на колени, где свет от пола достигает состаренного прахом лица. – Что с твоей толстовкой? – он в одной футболке. Вертит обрывки рукава. – Попробовали высунуть за границу узора, – показывает измочаленную линию разрыва. – Давай, перевяжу руку остатками. Рана черная и выпуклая, горячо пульсирует болью. – Внутрь попало... останки тварей, – жарко. Тошнит. В горле комок. Наас прикладывает прохладную ладонь к моему лбу. Закусываю губу и прижимаюсь теснее: как хорошо. Горечь наполняет рот. Шаги. – Почистим. Заживет, – неуверенно ерошит мне челку. – Скоро мы... – Почему так долго? – я вижу только ноги Айяки: полусапожки, черные колготы, повязка на правом колене. Рядом замирает парень в белых кедах и серых спортивных штанах. Тони. Присутствие Кана отмечает лишь чернильный силуэт. – Я не в курсе. Ты же рвалась в лабораторию Хайме. Ничего не знаешь про ритуалы? – Наас, не поднимая глаз, ожесточенно делит рукав на полосы. – Знаю, что этот должен был перенести тварь в лабораторию, а не наоборот, – доносится сверху. – Но ты явно понимаешь больше, ты ведь наполовину маг огня и участвовал в экспериментах! Я видела отчеты. – Тогда прочитала, что у них ничего не вышло. Моей силы не хватило даже... – парень вскидывается, собираясь подняться, но я перехватываю его пальцы. Кисть словно раскалывается. Стону: – Нне надо, – он был таким у ручья. Всего секунду – и в эту секунду любая тварь нашла бы в Наасе достаточно света, чтобы кормиться неделями. – Не здесь. Воздух еще вибрирует от колдовства. Каждый вздох, свой или чужой, отдается эхом глубоко внутри. Между нами мерцает дымная взвесь. Позволяю ране взрываться, но держу крепко. – У тебя кровь идет, – отвечает рыжеволосый маг. – Я что-то забыла, – голос пляшет от непрошенных слез. – Что-то важное, – понимание кажется близким, но я не могу ухватить... Плавкая дыра в сознании не имеет границ. Я продолжаю забывать прямо сейчас, и бесполезно сжимать виски. – Эй... – Это из-за клятвы, – одновременно говорит Тони. – Знак перенес нас сюда из-за клятвы. Вы связаны, и тварь просто... потянула. А ритуал забрал воспоминание. Я слышал, так всегда бывает, когда дело касается темных созданий. – Ттише, – слишком поздно прошу я. Касаюсь метки Университета за ухом. – В рамках портала любые другие чары связи не работают, – чуть улыбается парень. – Ты будешь в порядке, – обещает Наас, притягивая к себе. – Ты справишься. Илай же выдержал. И Мантикора тоже. – А Янни – нет, – сухо вставляет Айяка. – Заткнись, – хлесткий порыв ветра дергает одежду. – Заткнись. – Как хочешь. Вроде молчание что-то изменит, – фыркает девушка. Минута за минутой умирают в тишине. Остальные тоже садятся на пол, запрокинув головы, чтобы не видеть безумной пляски рисунка. Мобильные телефоны не включаются, но часы у Айяки на запястье продолжают исправно отсчитывать время. Кан спрашивает: – Что тебе сказала тварь? Дословно. Я долго вглядываюсь в его зыбкие черты, не прекращая перебирать воспоминания. Они заслуживают знать. Что же я забыла? Почему так важно – помнить? – Зарин? Я не повторю ее слов никому на свете. – Что будет рядом. Но ее нет. Маги озираются. В одиннадцать шестнадцать свечение под ногами медленно гаснет. – Что теперь? – шепчет невидимый Наас, цепляя мой рукав. Неуклюже поднимаюсь. Лодыжка протестующе ноет. – Подождем. Пусть глаза привыкнут, – отзывается Тони. – Кажется, там, слева... – бормочет Айяка. – Да... стойте здесь. Я проверю, что за границей чар, – говорит Кан. Щелкает взводимый курок. Шуршат подошвы ботинок, скрипит ремнями сумка на бедре охотника. Я тоже начинаю различать далекий мутный отблеск. – Все в порядке. Идите сюда, – Наас тянет вперед. Айяка не спешит, предлагает прежде использовать магию, чтобы осмотреться. Но капитан пятого блока возражает: – Это рискованно. – Он прав, – поддерживает Тони. Я спотыкаюсь обо что-то. Тут же налетает на преграду Наас. – Колонна, – сообщает он. У Кана ведь был фонарик... но вряд ли Нинин брат просто забыл о нем, да и сейчас мне лучше молчать: не напоминать, кто завел нас во мрак. Я цепляю пустой деревянный ящик. Кан обнаруживает картонные коробки и мешки: – Накрыты брезентом. – Какой-то бомжатник, – бурчит Наас. – Склад, – поправляет Тони. – Теперь я точно вижу свет, – Айяка. Пятно обрисовывается четче по мере приближения. Прямоугольник на стене. Мы находим проход в нагромождениях ящиков и вскоре добираемся до тесного коридора, который кончается поворотом и лестницей наверх. Там, в дверном проеме и мягком, ржавом свечении пересекаются фермы и плавают искристые пылинки. Замираем у первой ступеньки, когда наверху хлопают крылья. Еще раз. Третий. Четвертый воробей вспархивает прямо у порога. Кан поднимает ладонь: ждите. – Я первый. Сквозняком движение сзади. Плутон? Или другие? Тьма пустая, но гулкая. Нужно убираться, пока есть возможность. Я спешно ковыляю вслед за Нининым братом. Из-за его напряженной спины помещение толком не рассмотреть, но потолок... Кан обжигает взглядом через плечо. Застыл с пистолетом наизготовку, чтобы дать отпор возможному противнику. Но это всего лишь птицы. Множество птиц. Под высокой крышей копошатся целые стаи. Перепархивают с места на место в косых лучах заходящего солнца. За огромным полукругом окна в конце здания – багряное марево, росчерки облаков. Кан отодвигается, открывая ряды полок. Я выбираюсь наружу. – Вернись! Прямо напротив стенд с посудой. Пыльные кастрюли и сковородки рябые от воробьиного помета. Сзади шаги. Дребезжание: Наас поддевает ботинком лежащую на кафельном полу крышку. Оглушительный треск заполняет воздух, вниз летят перья. Мы отступаем на лестницу. Я оглядываюсь – никого. – Кан, у тебя карта порталов с собой? – Наас вытряхивает мусор из волос. На свету он, как и остальные, серебристо-черный, лоснящийся. Морщит лоб, тянет шею – будто считает птиц. Айяка с силой трет грязные руки. Скривилась, точно сейчас заплачет. – Нет, – охотник изучает следы на плиточном полу. Только птичьи, но – в центральном ряду валяется скомканное покрывало, рассыпан ажурный ворох корзин. Разбитая бутыль с веером засохших янтарных брызг сообщает о присутствии кого-то крупнее снующих под потолком пташек. – Странно. А как же устав и все такое? – тянет Наас. – Отвали. Проверьте телефоны. – Выгорели, нечего и проверять, – он прав. По-прежнему не включаются. – Теперь они могут нас слышать, – рыжеволосый маг касается метки. – Я смогу найти портал и без карты, – говорит Тони, когда Айяка прячет лицо в ладонях. – Не получится, – девушка отнимает руки, рвано вздыхает, сдерживая слезы, – и никто нас не услышит. Я знаю это место. Оно сгорело восемь лет назад. Это... это не наша реальность. Отрезок! Мы в... в Отрезке! Я разглядываю покрытую пылью расколотую тарелку. Мир, горячо щелкнув в виске, раздваивается. Пульсирует, сходясь и отдаляясь. – ... что? – первым приходит в себя Наас. Тяжело прислоняюсь к стене. Я будто разломилась пополам: одна часть отмечает знакомые кованые решетки на крыше за окном и тонет в трепете тысячи крыльев. Вторая осталась внизу или даже дальше – в кольце мертвой плоти, в лаборатории. Та, которая знала, что сказать и как поступить. Помнила. Дыра в памяти грызет больнее раны от ножа. – Я была здесь, когда... случился пожар, – Айяка повторяет мое движение – вжимается в угол, заталкивает кисти под мышки. Наас склоняет голову набок. – Сейчас следов огня нет, но здание выгорело дотла. Я знаю точно. Здесь должны быть руины. – Дом за окном с сорок второй улицы, – опускаю ресницы. – Но напротив него одноэтажные развалины, а не... – указываю на кружево ферм. – Отрезки описывали иначе... – рыжеволосый маг высовывается из коридора, но Тони ловит его за хвост. – Да сколько можно тут торчать? Пошли! Птицы бесятся от малейшего звука, сам видел. Никто не подкрадется. – Вот именно: птицы! – Они не караулят, просто живут здесь. Разве не видишь? – Ты не можешь знать... – но Наас выворачивается и, легко ступая, идет по главному проходу. Кан тихо ругается. Я тоже выхожу. – Стой. Давай поставим защиту на знак, – голос Тони. Спускается по лестнице, во тьму. Порез скручивает агонией от попытки сжать кулак. – Одну никакой барьер не остановит, – отвечает Нинин брат. – После клятвы она пройдет за Зарин куда угодно. Оборачиваюсь. Двое парней исчезли, Айяка, зажмурившись, часто и неглубоко дышит. В носу щекочет от пыли. Стараясь идти неслышно, миную отдел посуды, за ним – коврики и подушки, подсвечники-фонарики, куклы в пышных платьях, разномастные статуэтки и шкатулки. Постельное белье, основательно разграбленное: на пустых полках валяются лишь пара упаковок и свернутое в рулон одеяло. Пижамы и тапочки. Свечки. По левую руку выстроились шеренгами садовые гномы, цветочные горшки, фонтанчики и ажурная кованая мебель. Наас толкает заклеенную рекламой входную дверь. Читает снаружи: – Весь август скидка на фурнитуру 20%. Маг раскрашен разноцветными пятнышками: витражный козырек над крыльцом роняет радужные капли света. Улыбаюсь переливам. И улице, с которой все началось. Испуганная девочка и рисунок звездного неба на створках ворот. Вплетаю пальцы в подаренные звездочки. Магазин Айяки в серо- красных плиточных узорах выглядит совершенно чужеродным среди старой застройки, но дом на противоположной стороне дороги я ни с чем не спутаю. Манекен на балконе второго этажа, с респиратором и криво сидящим париком. Выгнутая к небу решетка на карнизе у чердачных окон. Стеклянные зубы в закрытой досками витрине парикмахерской. Нарисованное сердечко почти под крышей – и как только дотянулись? Мои охотничьи угодья. Все знакомо, но неправильно. Потому, что тихо? Но и там было тихо. Из-за притершихся к бордюрам лепестков пепла? Нет, нет... Догоняет Тони. Отряхивая штаны, говорит: – Здесь нет моря. – Откуда ты знаешь? Не видно же, – удивляется Наас. Мы прошли мимо арки. Я щурюсь: пустое кресло, маленький космос, мертвые тени. – Я маг воды, чучело, – фыркает парень. – Да и просто... воздух другой. И запах тоже. Он оглядывается: Айяка осталась стоять запрокинув голову под мозаичной тенью. – Тварь притащила нас в Отрезок, – подходит Кан, – других вариантов нет. Это также объясняет, почему портал переместил нас вместо твари: Отрезки обладают огромным притяжением. Если я прав, то выход почти наверняка только где вход. И открыть дверь может либо тварь, либо кто-нибудь из огненных магов Университета. – А я? – облизываю сухие губы. – Нет. – Скорее всего, нет, – поправляет Тони. – Портал работает за счет энергии между полюсами, живым и мертвым. Полюса статичны и завязаны на знаки. В нашем случае мертвым полюсом была плоть Плутона. Живым – сама тварь. Чтобы мы смогли вернуться, она должна быть в Отрезке. Пусть не прямо на чарах, просто в зоне действия: примерно пять километров. – Сомневаюсь, что тварь станет просто сидеть и ждать, пока мы сбежим. С ее-то способностью мгновенного перемещения, – Кан нервно переступает на месте. – Она заметит, если мы откроем портал? – Да, конечно. Ты тоже заметишь, – Наас ловит мою раненую руку. – Когда из Университета кого-нибудь пришлют, они пойдут по пути от твоей крови в знаке к тебе – здесь. Не знаю, на что это будет похоже, но ты заметишь. Я читал... – А как тогда вернуться? Если полюса... если я должна быть по эту сторону? Кан скрещивает руки на груди: – Дожидаться подкрепления. С многочисленным отрядом мы поймаем тварь и запрем здесь навсегда. – Высшую? – хмыкает Наас. – Сомневаюсь. Скорее Совет притащится в полном составе для установки драконьего портала. Они явно уже искали нас по меткам и не нашли. Это есть во всех трактатах: попавшие в Отрезок исчезают с карты реального мира. Будто умирают! Вздрагиваю. – Ученые сейчас, наверное, в экстазе, – голос рыжеволосого мага сочится ядом. – Наткнулись на золотую жилу! Куча тварей на любой вкус в одном месте! Неет, они захотят стабильный портал, который сумеет запустить каждый. Завязанный на тварь неэффективен. Его откроют только огненные, а потом будут восстанавливаться еще с месяц. – Значит, нам стоит держаться заклинания. Вдруг попытаются вытащить? – предполагает Тони. – Некому вытаскивать, – мы с Наасом отвечаем хором. Я добавляю: – Выходит, Отрезок... это другой мир? Наас открывает рот. Закрывает. Делает неопределенный жест рукой: – Типа того. Логово тварей. Одно из. – Вырванный кусок реальности, – Тони наклоняется и набирает горсть крохких пепельных ошметков. Растирает в кулаке до пыли. – Отрезок движется вокруг следа события, отделившего его, и живет по заданным разломом законам. – И служит домом для тварей, – упорствует Наас. – Кроме них, никто не живет в Отрезках. Мы сейчас... пешком отсюда не уйти. Должны существовать точки входа. Наш знак, например. Но они могут оказаться чем угодно и работать по черт знает каким принципам. Проверять опасно. Нам не выбраться без помощи твари или Университета. – Пятеро вернулись сами, – хмурится Тони. Посмотрев на меня, поправляется: – Минимум, пятеро. – Лимьян Борей, Августус Зико, Яхве Норман, Розамунд Яростный и Советник Финигг. Подавляющее большинство попавших в Отрезок погибло. Вернувшиеся сообщали о многочисленных останках, – тихо говорит подошедшая Айяка. – Почему... почему эта улица? Что здесь произошло? – Что произошло в магазине? – я опускаюсь на нагретый солнцем бордюр. Кисть – сплошной сгусток боли. Стараясь отвлечься, изо всех сил сдавливаю и выкручиваю кожу на запястье. Девушка поджимает губы. Наас садится рядом, вытянув длинные ноги: – Я скажу. Ты начала пожар. Айяка шумно выдыхает. – В тебе мало огня, но что-то заставило его разгореться, – рыжеволосый маг говорит ровно, глядя в пространство перед собой. – И кто-то умер, обязательно умер. Дани ведь прав: мы все – убийцы. – Я защищалась, – ее лицо застывает. – Я не убийца, – одновременно говорит Кан. – Конечно, – Наас внимательно смотрит на девушку, – мне тоже... пришлось. Защищаться. Уверен, здесь найдется место и для меня. Для каждого из нас. Кан прячет руки в карманы брюк. После продолжительного молчания, подводит итог: – Надо найти убежище, пока солнце не село. Думаю, даже в Отрезке твари избегают дневного света. Выйдут ночью. Из Университета сегодня никто не придет, поэтому нет смысла ждать у знака. – Почему не придут? – спрашивает Айяка, вытирая нос. Наас отвечает вместо Кана: – Мантикора нестабилен. Его стараются не использовать. Янни тоже, да еще и слаб. Илай сегодня свое получил, второй раз не потянет. – Откуда ты зна... – взвивается Кан. – Секретную информацию о состоянии драгоценных магов огня? – Наас щурится. – Ха. Источников не раскрываю. И вообще, ... – Я скоро буду в порядке, – перебиваю. – Только немного отдохну, – совсем чуть- чуть, лишь бы прогнать раскаленную слабость из позвоночника, – и верну вас. Останусь здесь, сама разберусь с... с Плутоном. Они не должны страдать из-за моей глупости. – Ты не сможешь. Ты – полюс. Нельзя открыть портал относительно себя. А Наас не потянет переход со своими тридцатью тремя процентами. – А если Плутон согласи... – Нет. Даже в этом случае тебе понадобится больше времени и сил, чем ты думаешь, – мягко говорит Наас. – Ты использовала монету, верно? – спрашивает Кан. – Да. – И клятву, – добавляет рыжеволосый маг. – Это облегчило переход, но ты все равно что-то забыла. Травиться повторно в ближайшие недели нельзя: яд должен выйти, иначе... тебе не понравятся последствия. Да и с монетой, выбраться из Отрезка с его притяжением – в тысячу раз сложнее. Тем более, пройти от живого полюса к мертвому. Это выпотрошит даже Мантикору. – Я... – Дослушай. Теперь здесь и я тоже. У них есть моя кровь, добавят к знаку. Возьмут пару накопителей магии, прикончат еще тварей – жертва усиливает волшебство, плюс реально важна полярность: двигаться от мертвого к живому гораздо легче. Они пробьются. Ты – нет. – Через клятву Плутон способна блокировать часть твоей силы, – говорит Тони. – А тебе понадобится вся до последней капли. Если тварь захочет, чтобы ты осталась... – Конечно, захочет, – трет высокий лоб Айяка. – Здесь она сильнее. Она подчинит твою волю, чтобы напитаться сил и отомстить. Теперь она знает, где находится Университет. Приведет... – Или нет. Ты ничего о ней не знаешь, – ветерок холодит потную кожу: Наас. – Я знаю, что она тварь! А вы двое... – Здесь скорее всего появляются и другие Высшие, – Тони берет девушку за руку. – Клятва не защитит Зарин от создания более мощного, чем Плутон. Она не рискнет своим магом огня. Постоянно находиться рядом и защищать тоже не сможет: твари не переносят себе подобных, помните? Иначе жили бы в Отрезках, даже не соваясь в наш мир. – Но на какое-то время их терпения же хватает. Что, если... Разговоры бесполезны. Сейчас только Плутон решает нашу судьбу. Я выпрямляюсь: – Уйдите. – Что? – не понимает Наас. – Она появится, должна появиться. Я подожду здесь. Поговорю с ней. Вы пока найдите место для ночлега... на случай, если она откажется перенести вас обратно. – Если? Ты думаешь, она согласится? – Кан кривится. Отвожу взгляд. Прах превращает любую гримасу в гротескную маску. – Вот, что она сделает: прикончит нас! Не тебя, нееет. Нас! Как долго она голодала? Как долго мечтала отомстить магам? Теперь дорвется! – Я не позволю. Я ее хозяин. – Ха! Скорее, наоборот! Ты... вы...! Да о чем вы только думали?! Она ничего не знает о магии! А твари полвека! Половина! Века! – сжимаюсь от его крика. – Она будет вертеть Зарин как вздумается! Ты станешь ее тенью, а не наоборот! – Именно, – рвано кивает Айяка. Нашла союзника. Наас запускает пальцы в волосы: – Это моя вина. Я не подумал. – Ты никогда не думаешь! А ты! Я ведь предупреждал: не общаться с ним! Трогаю повязку на ладони, и чуть не вскрикиваю. Глазам горячо, скатившаяся по щеке капля кажется жаркой. – Перестань, – Тони встает между нами. – Ты прав, вы оба правы, но это не дает права орать. Ситуация тяжелая. Мы в опасности. Сейчас необходимо проверить присутствие, выставить барьеры и найти свет, воду, еду... лекарства. – Ей нужна магия тьмы, не лекарства! – выплевывает Нинин брат, но делает пару шагов назад. – И уж поверь мне, тварь воспользуется этим. – Тем не менее, – властно отрезает парень. – Начнем с поисковых чар и дальше по плану. Ты капитан. Не я должен напоминать, как вести себя в боевом режиме. Кан морщится. Но не спорит. Достает из кармашка на рукаве куртки несколько кусков мела. Протягивает троим магам. Они опускаются на асфальт, без слов принявшись за работу. Капитан пятого блока чертит узор резкими, скупыми движениями. Обозначившиеся морщинки в уголках рта выдают злость. Я отворачиваюсь. Солнце почти спряталось за домами, вот-вот коснется крыш. Будто бы весеннее, но уже набухающее вязким летним зноем. Синие тени затопили переулки. Моя, отчаянно двоящаяся, протянулась через дорогу. – Существ... – Айяка одной рукой держит волосы, чтобы не падали на рисунок. Меловые линии чернеют, когда девушка, сгорбившись, словно ожидая удара, соединяет их прикосновением. – Существ нет. – Сущностей тоже, – отшатывается от своего знака Наас. – И людей, – поднимает голову посеревший Кан. – Создания есть, – тихо говорит Тони, – тринадцать. Но я не понимаю, как близко. Его заклинание расцвело в карту и обзавелось новыми символами, которые смещаются относительно центра, пропадая в одном месте и выскакивая в другом. Вот точка вспыхивает совсем рядом – я содрогаюсь от волны озноба. В соседнем здании что-то с грохотом рушится. – Они играют с нами, – цедит Кан. – Они не станут нападать. Плутон не даст, – предполагает Наас. – Мы ей не нужны. Разве что еще один маг огня пригодится, – язвительно парирует Нинин брат. – Если бы кто-либо хотел напасть, то уже давно бы это сделал, – я повышаю голос. – Я вернусь к магазину. Идите. – Ты не дойдешь... – Тогда останусь тут! Уходите! – Ладно. Оставайся. Мы не можем дальше торчать здесь, – отстегнув рукава форменного кителя, Кан достает из сумки на бедре странные перчатки: длинные, выше локтя, черная кожа, отрезанные пальцы. Выбитые знаки: линии чар сходятся на ладонях. Собираются жесткими складками в суставах. Парень сует Тони свой пистолет: – Прикрывай сзади. Наас тихонько хмыкает. Вытаскивает из-под куртки револьвер. – Я так и знал, – Кан трет лоб, – есть еще правила, которые ты не нарушил? – Не знал, – Наас подмигивает мне. Они уходят быстро, практически бегом. Парни двигаются слаженно, Айяка постоянно отстает или, наоборот, жмется к Тони. В сгустившихся тенях ставший крошечным Кан зажигает сферу вроде освещавшей хижину в лесу, отпускает плыть на уровне крыш. Я жду три квартала, пока они не сворачивают за угол. Осторожно встаю, приноравливаясь к качающемуся миру. Сердце грохочет, гонимое подкрадывающейся смертью, в ушах – навязчивый звон. Сдергиваю бряцающее украшение с шеи и сую в карман, но лучше не становится. Дважды чуть не падаю, неудачно ступив на поврежденную ногу, но дохожу. С коротким вдохом ложусь на теплое крыльцо, под потухшие стеклышки. Внутри здания успокоились птицы: они уже нашли убежище на ночь. За ребрами ширится пустота, острая и жалящая. – Вам нельзя возвращаться. Тебе, – говорит тварь совсем близко. – Я помогу открыть портал, когда будешь готова. – К чему? – поворачиваю голову. Плутон сидит всего в паре метров. Плоская и размытая, совершенно неподвижная дыра в пространстве – единственная не дробится надвое. – К ритуалам. Со знаком на теле от Университета не скрыться, а этот яд, что ты использовала, скорее убьет тебя, чем обманет их. Ты нужна мне живой. – А остальные? Отпусти их. Сейчас. – Нет. Если я запущу знак, в Университете возникнут вопросы. Если ты... тогда тебе придется открывать портал дважды, и дважды платить памятью. Путешествие из Отрезка к мертвому полюсу сложнее того, что ты уже совершила. И заберет больше. – Нельзя долго оставаться тут. Наас сказал, в Университете сделают... драконий портал. Плутон фыркает: – Им потребуются месяцы, чтобы собрать достаточно сил. Мы успеем. И уничтожим оба знака после перехода. Никакого драконьего портала не будет. – А если не успеем? – Тогда я убью всех, кто придет за вами, – скалится тварь. – Нет. Или я не стану... учиться. Даже если это прикончит меня. Перекрою доступ к своей силе, когда мне... – Тебе не станет лучше. Если я не позволю, – стискиваю зубы. Кан был прав. – У тебя нет выбора, – ты умрешь без хозяина. Мы ходим по кругу. Айяка говорила в архиве: клятва похожа на бесконечное состязание. Я проигрываю. – Но у тебя есть, – тварь подходит ближе. Протяну руку – коснусь узкого лица. – Жить. Или умереть в лабораториях. Тебе понравился сегодняшний ритуал? Дыра в твоей памяти? Их станет больше, чем ты способна вынести. Ты погаснешь очень скоро. Твой свет слишком цельный, такие разрушать легче всего. Им потребуется лишь несколько лет. Скоро умрет безногий. За ним последует альбинос. Ребенок уже считай труп. Когда они кончатся, наступит твой черед. Сиплый шепот ввинчивается в мозг: – Здесь только один правильный ответ. Соглашайся жить. Позволь помочь тебе... помочь нам. Рывком сажусь. Руку до плеча прошивает болью: – Обещай, что никто не пострадает. – Скоро здесь соберутся мои братья. Наши, – она смеется, – не кривись, ты мало отличаешься. Неправда. – Да, – будто видит меня насквозь. – Я отмечу твоих друзей, но печать защитит только от тех, кто слабее меня. Другие Высшие по-прежнему будут представлять угрозу. А если кто-нибудь из огненных магов в Университете сможет запустить чары, ситуация станет непредсказуемой. Поэтому я не обещаю. Но сделаю все, чтобы... – оглядывается. Рябь пробегает по чешуе острых скул. – Что бы они не говорили – доверься мне. Я вернусь на рассвете. Дай руку. Протягиваю трясущуюся ладонь. От нарастающего внутри жара воздух плавится и искажает формы. Плутон кажется то близкой, то далекой: трещиной в стене, старческой тенью... Когти вспарывают повязку, чиркают по коже. Под тряпкой рана набухшая и глянцевая, тугая от белесого гноя. – Молчи. Твои друзья недалеко, – зажимаю рот. Тварь взрезает нарыв и обхватывает кисть ледяной жесткой лапой. Закусив пальцы, позволяю ей говорить короткие, игольчатые слова – пока плоть лопается и шевелится под шершавым прикосновением. Запнувшись, Плутон хрипит на понятном языке: – Ты выбрала меня. Пора признать это. – Я не верю тебе, мне просто стало жаль... – стону – тихо, чтобы больше никто не услышал. – Пусть так, – соглашается. – И мне стало жаль тебя. Но я здесь по иной причине. Думаю, ты тоже. – Ты ничего обо мне не знаешь! – Я знаю, что ты разделяешь себя на хорошее и плохое. Часть, к которой принадлежу я, относится ко второму. Ты гнала нас прочь, каждый прошлый день – но вдруг позволила мне быть рядом. – Отпусти, – мышцы продолжают жить собственной жизнью. – Нет. Не сейчас. Люди становятся очень хорошими слушателями, если сделать им больно, – в ее горле клубится смех, но твари хватает совести сдержаться. – Тебе нужно многому научиться, Аваддон. – Я ошиблась! – шиплю, вырываю белую, покрытую изморозью руку. Прах осыпался, открыв чистую кожу. Рана свернулась в тугой шов. – Вы все одинаковы! Жадные, эгоистичные, тщеславные, – Плутон дергает головой, чуть опускает тонкие рога, будто готовясь к атаке. Одним прыжком шарахается на другую сторону дороги. – Вы сделали нас такими, – холодно скрежещет и отворачивается, небрежно подставляя спину с острыми крыльями лопаток. Вспрыгивает на крышу, скрывается за скатом. Глотая сумеречный запах остывающего города, я глажу новый шрам. Вскоре разбираю голоса. Шелест. Из переулка слева показывается свет, выныривает ослепительная в сгустившихся тенях сфера. Мир перестает двоиться. Тошнота и звон, жар – сходят волной озноба. Приблизившись, маги гасят заклинание, и улица вновь погружается в вязкий полумрак. Айяка несет кульки. Парни сгибаются под тяжестью пухлых рюкзаков. Наас бухает ношу на крыльцо и садится на ступеньки. – Держи, сок, – сует мне бутылку. Гранатовый. Еще прохладный. Откуда? Айяка примащивает пакеты и устало потягивается, держась за поясницу. Девушка собрала волосы в косу и переоделась в джинсы и полосатую рубашку. – Она приходила? – спрашивает, одергивая воротник. – Она... да. Да, – маги смотрят, ожидая продолжения. Облизываю пересохшие губы. Снова трясет, но уже от пережитого, стылого страха. – Она хочет, чтобы я осталась здесь и освоилась... с магией. Чтобы после возвращения... после ритуалов не стала как Илай. Тогда и отпустит... нас. Позволит мне открыть портал. Плутон обещала никого не трогать. – Какое облегчение. И сколько времени это займет? – хмурится Кан. Держится поодаль и выглядит неприступно далеким. – Я не знаю. Она не знает. – С твоей силой хватит и монеты, чтобы скрыть способности. Я не понимаю, зачем тянуть с возвращением, – скрещивает руки на груди. – Не хватит, – раздраженно бросает Наас. – На сорок четыре процента, может быть, и хватило бы, но не на... сколько там на самом деле? – Семьдесят пять, – брови Кана взлетают вверх. Айяка потрясенно выдыхает и прижимает ладонь к губам. Тони улыбается уголком рта, наблюдая их реакцию. Похоже, Наас рассказал другу раньше. – Тварь ослабит ее своим присутствием, но все равно – почти сравнимо с Мантикорой. А вы когда в последний раз видели Мантикору? Кан пожимает плечами. Тони задумчиво говорит: – В прошлом году. На празднике солнцестояния. Он напился и упал с крыши тренировочного комплекса. – Он не был пьян, – вдруг возражает Айяка. – Я... я была рядом. Он не был пьян. Наас кивает: – Он прыгнул. Но выжил. На следующий день в его комнату переселили Эмоя и Рихарда. Вещи забрали санитары из лаборатории. Я выяснил, что его держат в отдельном блоке Заповедника. Как тварь, с охраной и барьером. И еще... – Безногий, – перебиваю я. – Она назвала одного безногим. – ... да, – Наас берет меня за руку и подносит ладонь к лицу, гладит красный росчерк. – И это странно. Я точно помню, не так уж он и переломался. В лазарете и хуже собирали, почти не знаю случаев, когда доходило до ампутации. Поэтому тварь права. Зарин необходимо остаться. Нельзя надеяться на Валентиновы фокусы. – У нас в любом случае нет выбора, – Тони оглядывает марширующие во мрак дома, полоску месяца и проступающие звезды. – Подождем освобождения. Исследуем Отрезок. Подобный шанс нельзя упускать, нас потом проклянут. Если сможем вернуться сами, скажем: тварь поймали сразу, но Зарин долго восстанавливалась. Для сорока четырех процентов это естественно, а про клятву никто, кроме нас, не знает. Из идиотов, которые влезли в ритуал, станем героями, выжившими в Отрезке и поймавшими Высшую тварь. По-моему, неплохо. Тем более, еда и вода здесь есть. – И другие твари тоже, – замечает Кан. – А насчет клятвы ты забываешь: причину разрыва чар в Заповеднике обязательно расследуют. Я не сомневаюсь в способностях Даниеля скрыть посещение кладбища, но мы одновременно покинули периметр сразу перед взломом системы. И вы черт знает где еще наследили до этого. Они поймут, что мы освободили тварь. Возможно, не додумаются до клятвы. Но это не главное. – По записям я и Наас спускались в архив, – бледнеет Айяка. – Оттуда есть проход в Заповедник. Ты им воспользовалась? – Он был открыт. – Ты постоянно ходишь в архив, – отмахивается рыжеволосый маг. – Всегда одна. Мне не нужны ассистенты, и профессор Перье... – Бога ради! – обрывает парень. – Ну признаешься, что я просто так напросился. Не знаю, может, нравишься ты мне! Мы не сделали ничего против правил, даже в секции с ограниченным доступом не ходили. Никто не проверит, какие книги брали. Все хорошо! – Ты думаешь, в охране сплошь идиоты, не свяжут два и два? – шипит девушка. – Ни черта не хорошо! – Но и не фатально, – спорит Тони. – Совпадение возможно. Прямых улик нет. Наас был с тобой – ладно. У него ужасная репутация, все решат, что просто в очередной раз решил сунуть нос куда нельзя. Зарин чары не могли засечь. Она пока не в регистре. Ночью мы ходили прогуляться в парк. Все ходят. Уверен, еще человек пять-десять там шаталось. В чем преступление? Если будем держаться единой версии и проработаем до мелочей любые вероятные несостыковки... – И не умрем, – перебивает Кан. – Повторяю: Отрезки кишат тварями. – Плутон обещала отметить нас, – я зажмуриваюсь, прогоняя обморочную слабость. – Чтобы другие не нападали. Наас замирает. – Что? ... – вскидывается Тони. – Отметить! Это же... – Наас замолкает. Неверяще улыбается. – Навсегда! – Нам не нужны будут обереги, – подхватывает его друг. – Господи... – Чтобы тварь дала защиту человеку... охотнику... да за это я хоть год тут проторчу! – Говори за себя, – но Кан задумчиво касается кармашка на плече, где прячет колбу с прахом. Вздрагивает, судорожно отщелкивает ремешок и достает веревку с оскольчатой короной горлышка. – Дерьмо! – Отрезок, – пожимает плечами Наас. – Ничего удивительного. Но печати ничего не страшно! От всех тварей она не защитит, но серьезно: сколько Высших вы встречали? Да и не факт, что от них помогут кости! Я прислоняюсь к опоре козырька и закрываю глаза. Рядом шуршит пакетами Айяка. – Ладно. Хорошо, – сдается Нинин брат, – порадуетесь позже. Темнеет. Пока отпечатков на нас нет. Давайте проверим эти дома. Я не хочу уходить далеко от знака, но и ночевать в подвале тоже. Вы трое останьтесь здесь. Будете только мешать. Запустите следящие чары. Если что – стреляй в воздух. Я хмыкаю, представляя, какое у Нааса лицо. Парень тянет: – В воздух, ну конечно. – Мы быстро, – Кан делает вид, что не расслышал насмешки. Удаляющиеся шаги. Шорох мела по асфальту. Скрипит дверь парадной. Что-то разбивается. – Стреляй в воздух. Умник, мать его, – бормочет Наас, растягиваясь на крыльце и опуская голову мне на колени. Я вплетаю пальцы в шершавые от праха волосы. – За что он тебя не любит? Айяка фыркает. Наас расслабляется от прикосновений. Стягивает резинку, освобождая черненные пряди: – Когда они с Энид впервые расстались, я как раз попал в Университет. И воспользовался моментом, – парень выгибается, чтобы снова взглянуть на рисунок поисковых чар. – Энид безумно красивая. Просто невероятно. Я порядком обалдел, когда она вдруг согласилась на свидание, – усмехается, в блестящих карих глазах – отголоски старого удивления, – только ей плевать на меня было. Больше отмалчивалась, а при Кане прямо неземную любовь изображала. Мы прогуляли неделю, но ему хватило, чтобы меня запомнить. Потом я пролез на задание и напортачил. Он вообще новичков никуда не пускает, а тут еще... о, да много чего было! Мне странным образом везет на неприятности. В Университете таких не любят. Там безопасней не выделяться. Он широко зевает. Айя протягивает нам по шоколадному батончику. – Спасибо, – губы с трудом складываются в улыбку. – Университет – лучше, чем кажется. Даже для магов огня, – девушка теребит обертку, хмурит высокий лоб. – В конце концов, недостатки есть в каждой системе. Но если тварь... Плутон научит тебя управлять стихией – вас обоих научит, – все сразу станет на свои места. А со временем, уверена, мы решим и общую проблему с темными созданиями. Ведь совсем недавно даже оберегов не существовало... – Если бы ученые не привязались к тварям, нам бы на хрен не сдались обереги, – отрезает Наас. – Нам с тобой сдались бы, – недоуменно моргает, не сразу понимая. Забыл. Мы мало отличаемся – сказала тварь. Возможно. Но не это важно. Главное – не на сколько, а чем. – Идем! – зовет Тони из темноты парадного. – Мы почти закончили с барьером. Здесь есть горячая вода. Его лицо белеет на фоне черного проема: умылся. Наас помогает подняться на ноги. Горячая вода, сок и шоколад. Новый мир кажется вполне дружелюбным, и даже утерянный кусочек прошлого больше не жжется холодом, хоть по-прежнему вынуждает ворошить воспоминания. Значит, завтра станет еще тише, а однажды затрется и исчезнет. Все должно выйти неплохо. Отлично, на самом деле. Что может пойти не так? *** Огонь свечи. Мягко колеблется, тени танцуют вместе с ним. Золотое тепло – дрожью в кончиках пальцев, раскаленное пятно на ладони. Взмокшие пряди на щеках, дыхание туманом оседает в воздухе. Холодно и жарко. Больно. Как же больно! – Так не должно быть, ты ведь понимаешь. И не будет. Ты справишься, – голос твари проходится наждаком по нервам. Сжимаю кулак, зажмуриваюсь до черных точек на изнанке век. Ей легко говорить, она вся – морозный сумрак, от загнутых кинжалами когтей до кончиков рогов. Я знаю холод и силу по-птичьи тонких лап. Стискиваю стучащие зубы. Маленькая свечка вот уже три недели является центром моей вселенной. Но ничего не меняется. Я не меняюсь. – Забудь о боли. Огонь – часть тебя. Как дыхание. Если ты задержишь дыхание, почувствуешь боль. Так и сейчас. Отпусти его. Прячу руки на груди. Кожу дергает и печет. Вытираю слезы тыльной стороной кисти: – Не могу! Я не понимаю, чего ты от меня хочешь! Огонь обжигает! Это чертова физика! Я дрожу. Мы в подвале, среди припорошенных пылью коробок и стеллажей, широких колонн. У неподвижного знака. Наверху почти летний зной, но здесь, внизу, черные линии покрыты изморозью. Пахнет горелым и мшистой влагой. Кашляю. Легкие, наверное, черные от подвешенного в воздухе праха. Тварь настояла на этом месте, здесь будет легче, – сказала она. Если сейчас легко, что в ее понимании – тяжело?! – Злись. Ненавидь меня. Просто дыши, не пытаясь понять механизм. Давай. Еще раз, – со стоном возвращаю руку к огню. Лучше бы не убирала: после передышки ожог взрывается болью. – Поговори со мной. Скажи, ты же хочешь, – Плутон садится напротив и скалится серебристыми зубами-иглами. Еще бы я не хочу. И говорю. Все, что думаю о ней, других тварях. О ритуалах, ученых и городе, застывшем во времени. Чертовой свечке и даже Наасе, сбежавшем на пятый день истязаний огнем. Под конец срываюсь в крик и плач. Пламя по-прежнему терзает плоть. – Хватит. Осторожно касаюсь ледяного бетона, пытаясь унять боль. Перестать всхлипывать. Как вчера. Позавчера и раньше. Руку рвет агонией. Ноготь на большом пальце оплавился и почернел. Вот, откуда запах. Чужое дыхание согревает щеку: – Мы что-то упускаем. Я не могу найти подход к твоей силе. Мне нужно подумать, – гасит свечу мимолетным взглядом. Скотина. Помолчав, темнота скрипит: – Отдохни сегодня. Увидимся завтра. – Стой, – трещат защитные чары. Мрак опустел. Неуклюже поднимаюсь на ноги. На лестнице, ощутив дуновение теплого сквозняка, расслабляю скованные плечи. Кости ломит, колени подгибаются – я просидела так... сколько? С рассвета, когда тварь по обыкновению застыла посередине дороги, противоестественно черная, чуждая солнцу. Звонкая, готовая сорваться с места и исчезнуть от любого моего неловкого жеста. А теперь день клонится к вечеру. Свет меняется: удлинились и остыли тени. Стягиваются под своды заброшенного магазина птицы. Вместо магии, в Отрезке я научилась видеть время. – Привет, – на крыльце сидит Наас. – Ты сегодня рано. – Что ты тут делаешь? – пожимает плечами: – Тони с Каном опять засели за шахматы. Айяка что-то готовит. Скучно. Хотел спуститься к вам, но потом решил не отвлекать. Прогуляемся? – Да, – сняв куртку, оставляю на ступеньках у входа. Еще горячий ветер пробирается под футболку, путается в волосах. Жмурюсь, подставляю лицо и руки солнцу: пусть прогонит подвальную мерзлоту. Наас нетерпеливо пинает камешки. Золотистый от загара, совсем летний в растянутой коричневой майке и линялых джинсах. А дома сейчас зенит осени. В молчании неторопливо идем к центральной площади Отрезка. Старые-старые дома вкруг и затопленный цветами фонтан. Алые, вроде маков, переливаются через край широкой каменной чаши и покачивают головками в высохшем бассейне, пробиваются между стыками плит за его пределами. – Выплеснулись, – прошептала Айяка, когда мы пришли сюда в первый раз. Исследуя город, заглянули в каждый переулок, во многие дома и магазины. Иногда жилые на вид, словно хозяева вышли минуту назад и сейчас вернутся, но чаще заброшенные, разоренные. Слишком скоро стало ясно, что в Отрезке побывало больше людей, чем... чем хотелось бы. – Ничего себе, – сказал Наас. В квартире над лавкой, где в первый день маги взяли еду, в коридоре ощетинилась ножками стульев полуразрушенная баррикада. На пожелтевших обоях – кровавая штриховка: кто-то обтерся испачканным боком. Затхлый запах. Вспоротая, залитая бурым кровать. Изломанная мебель. Испражнения. Стрелянные гильзы и искореженное оружие. Твари позаботились, чтобы им невозможно было воспользоваться вновь. И о телах они тоже... – Я не понимаю. Едят они их, что ли? Не едят же обычно, – до красноты растер переносицу рыжеволосый маг. – Да и вообще... зачем убивают? Как? Младшие не способны... и сюда ведь попадают только в слиянии. – И что? – выгнул бровь Кан. – Думаешь, раз человек слился с одной тварью, прочие просто оставят его в покое? Всегда найдутся создания посильнее, которым захочется развлечься охотой. Но куда деваются тела, и правда, интересно. Ответ нашелся быстро. Стоило сразу догадаться: по всему чертову городу мертвые деревья царапают небо черными ветками, сухие травы и вьюнки крошатся от прикосновения, и лишь фонтан утопает в молодых цветах. Айяка, наклонившаяся над краем бассейна, отпрянула так резко, что подвернула ногу и упала. – Айя! – бросился к ней Тони. Бордовые стебли и бледные корни туго заплели кости, над рябой вязью гнили – нежные лепестки, трепет волной при малейшем дуновении ветра. Бархатные сердцевины с крохкой угольной пыльцой. Девушка указала на место у самой чаши, где из хватки растений выглядывала нижняя челюсть. Наас палкой вспорол соцветия, выискивая костяные осколки. Выкопал треугольник локтя, оголовок бедренной кости. Ребра. Свод черепа. Плутон отказалась объяснять. Тварь вообще скупилась на разговоры. Появилась в розовых рассветных лучах, когда мы очнулись после первой долгой ночи под яркими звездами Отрезка. Вздернула острый подбородок при виде остальных магов. – Отпечаток, – Кан застыл, сжав кулаки. По его странным перчаткам побежал шум. Плутон фыркнула – с некоторым презрением, внимательно посмотрела на меня. Я кивнула: давай. Тварь распалась дымом, ударила в лицо. Рядом закашлялся Тони. – Я бы могла просто убить их, – клекотом в ушах. Могла. – Спасибо, что не убьешь, – я ответила на грани слышимости. Прозвучало приказом, и тварь рассмеялась: пересыпалось битое стекло. Я погладила шрам. Плутон сказала: – Идем со мной, – и я пошла, к роящемуся силуэту в конце улицы. Оглянулась через плечо на сплевывающего тьму Нааса. Рыжеволосый маг улыбнулся грязными зубами и ободряюще кивнул: – Удачи. – А ты? – Позже, – властно оборвала Плутон. – Пора начинать. Испытания огнем. – Печать – очень личное для них, – накануне пояснил Тони, вытряхивая пыль из покрывала. На его лице плясал пламенный отсвет. Выбранную квартиру на первом этаже мы расчистили позже, а в ту ночь расположились прямо у входа в магазин, дежуря по очереди, не доверяя тонкой завесе охранных чар. Рядом сновали твари: я чувствовала смерть льдом под сердцем, слышала ее царапающую поступь и хищное рычание. Кан обманчиво расслабленно сложил руки в боевых перчатках на коленях и время от времени трогал знак Университета на груди. Айяка сидела совсем близко к костру. Вылетающие искры гасли на новых джинсах. Тони и Наас лишь чуть поворачивали головы, когда в зданиях дальше по улице что-то с дребезгом рушилось, скрипело, а за окнами мутная двигалась тьма. После обжигающего душа, неловкая в чистой, чужой одежде, я спряталась в плед и наблюдала за танцем золотых языков в кольце камней. – Почему? Проклятья, как я поняла, твари раздают с легкостью. – Защита – другое. Для печати твари нужно отдать часть себя, а у них и так мало что есть, – друг Нааса поправил угли. – Я уже объясняла Зарин. Основа любой твари – частичка души хозяина. Воспоминание о чем-то очень важном. Пока тварь мала, оно заменяет ей разум. Поэтому она послушна, – сказала Айяка, гоняя по миске остатки лапши. Чувство голода, яркое поначалу, быстро притупилось, ушло – и не вернулось. Одно из приятных чудес Отрезка. – Но, по мере развития, первоначальный импульс переваривается, изменяется под влиянием темной материи. Процесс изучен плохо. У некоторых сознание угасает до набора инстинктов. У других вырастает в самостоятельную личность. Первые и не могут никого отметить. Это просто убьет их. Защитная печать – результат расщепления оси создания. Кусочек кусочка памяти создателя. Если памяти мало, то нечего и отдавать. – Печать для твари вроде ритуала для огненного мага, – сказал Наас. – А проклятье – просто колдовство. Как заклинание запустить. Отнимает силы, но не влияет на личность. Личность Плутона оставалась загадкой. Хоть после перехода тварь больше не напоминала черную дыру, поглощавшую жизнь: нечто зыбкое и неумолимое. Теперь я смогла различить скользящую грацию в ее движениях, ранее скованную тесной камерой Заповедника. Удовлетворение в бездне глаз и злость под взъерошенной шерстью на загривке. Я спросила, растирая шею – прогоняя дрожь: – Почему ей не закрыть меня где-нибудь? Здесь, хотя бы. Меньше проблем, постоянный доступ. Кан колюче всматривался во мрак и мял незажженную сигарету: – Магия зависит от настроения мага. Даже не от настроения, а от общего состояния психики. Сила – не постоянная величина, скорее выбросы. В нормальных обстоятельствах они частые и более-менее равномерные. При экстремальных условиях хаотичны. Могут вообще пропасть или прорываться разрушительными вспышками. Нестабильность – тебя тестировал на это Валентин. – Временная, – вставила Айяка. – Но есть еще врожденная, природная. Когда разрыв между основной и второй по силе стихиями меньше десяти процентов. Тогда маг предрасположен к психическим расстройствам. Ищущая выхода мощь влияет на эмоции. – Короче, ей надо, чтобы ты была вполне довольна жизнью, – зевнув, подытожил Наас. – Иначе она будет либо слабой, либо раненной. Поэтому Плутон не выбрала меня. Я нестабилен, – тихо добавил он. – Поровну огня и ветра. Тони серьезно кивнул: – Точно. Я часто наблюдал у Нааса приступы ПМС, когда... – рыжеволосый маг дотянулся до друга и затолкал глубже в одеяло. Оттуда глухо, но довольно донеслось: – Видите? Непостоянство и тяга к насилию. Он бы тварь за неделю угробил. Кан оскалился, Айяка скривила губы в улыбке. Я опустила ресницы, зарылась в шершавое, пахнущее костром одеяло и наконец позволила себе провалиться в сон без сновидений, чтобы утром снова встретить личный осколок ночи. А спустя самые длинные недели в жизни сижу на нагретых плитах у страшного фонтана. Рядом колышутся могильные цветы, Наас растянулся сверху, на бортике, прикрыв лицо локтем – угловатый и отчего-то напряженный. Под пальцами пыль, желтая и шелковистая. Мягко струится, мелкие камушки чиркают по коже. Печет и дергает ожег. Тяжелые лучи поцелуями ложатся на щеки, давят, пригвождая к месту. Легкий ветерок сдувает жар с кожи. Неподалеку вспархивают птицы. Через секунду вижу их – тушевые пятна на бледно-голубом небе. – Мне тоже тут нравится, – говорит Наас. Выгнувшись, пытаюсь посмотреть на него. Хмыкает и ерошит мне волосы. – Здесь идеально для таких, как мы. – Почему? Мое внимание по-прежнему держит огонек свечи, но его голос замыкает крылатый шелест мертвого города, связывает, как заклинанием, пустые улицы с беспокойными стаями, где кроме нас и тварей никто не ходит, но зато можно лежать. Набираться сил, чтобы однажды догнать ускользающие тени. – Плутон сказала, здесь совершили жертвоприношение. От этого и получился Отрезок. Вызывали одного из девяти демонов, из тех, чьи имена нам выпали. Забавно, да? После ритуала до сих пор остался плотный след, поэтому нам всем... – Сытно, – уютно. Спокойно. – Точно. – Чего они хотели? От демона? – демоны тоже существуют? ... Ладно. Почему бы и нет. Это огромный мир, помнишь? Здесь хватит места для каждого. Маленькая девочка оказалась куда проницательней меня. Облизываю сухие губы. Если бы Наас не говорил со мной, я могла бы молчать сутками. Возвращаясь по вечерам, нахожу Тони и Кана, играющих в неизменные шахматы. Айяку с книжкой. Или же влюбленные гуляют, а Кан и Наас обмениваются колкостями, переходящими в оскорбления. Я превращаюсь в невидимку после отрицательного ответа на ежевечерний вопрос: – Ну как? ... – Просили защитить их городок от чумы, – дергает плечом Наас. – Только они схитрили: принесли в жертву всякий сброд. Преступников, больных и старых. Неравноценный обмен. Демон разозлился, убил всех и свалил обратно. Магический выброс исказил пространство, отрезал площадь от остального мира. Получилась вселенная со своим притяжением. Люди почти не чувствуют его. В нас мало тьмы, а, как ты знаешь, именно тьма лежит в основе любого портала. Поэтому твари легко находят дорогу в такие места. Они и достроили город своими воспоминаниями. – И люди тоже, – их жертвы. А теперь еще и мы. У каждого из нас есть свое особенное место в Отрезке. – Да... Тварям здесь хорошо: страх и боль разлиты в воздухе. Просто дыши. Старшим еще и поохотиться на попавших в слияние людей можно, – в его голосе звучит восхищение. – Почему бы им не жить здесь тогда? – почему на мои вопросы она не отвечает? – Не выносят компании себе подобных. Если посмотришь на поисковые чары, сразу увидишь: точки рассеиваются почти равномерно, чтобы не пересекаться. Но даже так им тяжело терпеть соседство. Плутон постоянно возвращается в нормальный мир, чтобы отдохнуть. Вдруг понимаю: тени всегда сменяли друг друга рядом со мной. Стоило появиться новой, более яркой, как прошлые исчезали. – Она говорит, что там происходит? – Нет, – вздыхает. – Наши переживают, что их семьи с ума сходят. Ладно, у Кана только Нина, она хотя бы в курсе ситуации. А у Тони пять сестер. Пять! Представляешь? Они про Университет ничего не знают. Айины родители тоже, а они еще и пожилые. Обычно администрация прикрывает пропавших, и сейчас должны. Пока не станет понятно, что они... что мы не вернемся. По идее, все в порядке, но... – А ты? Кто ждет тебя? – Никто. Тебя? ... Знают ли они, что я исчезла? Если да – волнуются ли? Вряд ли. – Тоже. – Это ничего, – кладет руку мне на макушку. – Иногда так даже легче, правда? – Сколько у нас времени? Пока в Университете не откроют новый портал... драконий, так? – Нет, пока – человеческий. Они используют тебя. Меня. Драконий для обратной дороги. Не знаю. Месяц-два. Мантикора и Илай были совсем плохи. Я видел обоих за пару дней до... всего этого. А накопителей с их силой мало. Плюс, надо перенести весь Совет с охраной. Пара ученых напросится. Искатели, медики... целая толпа выйдет. Тяжело. – Зачем они все? – Только Совет в полном составе способен создать драконий портал. Таково устройство чар. Советники не сунутся в Отрезок без защиты и целителей. – Разве они сами не сильные маги? – Да, но и старые. Из молодых один Цирта. Ну, теперь уже не Цирта, а Советник Коди. Второе имя. Постоянно забываю. – Чем особенный драконий портал? – Завязан на драконах. – Драконы существуют? – я сажусь. – Живые? Огромные огнедышащие драконы?! Наас смеется: – Остынь. Да, существуют, но они спят в саркофагах, которые зарыты рядом с Университетом. Их всего три осталось. Части тел – мертвые полюса порталов – спрятаны по крупным городам, чтобы маги относительно быстро перемещались по миру. Никто не видел живого дракона со времен Огненной эпохи. В последний переезд ордена, который из-за войны, саркофаги перезахоронили, не открывая. Боялись разбудить. С останками тоже очень аккуратно обращаются: каждый кусок заперт специальной печатью, чтобы не рос. – Рос? – маг улыбается: – Из одной чешуйки или осколка зуба вырастает целый дракон. Представляешь? – Они так размножаются? – Если верить книгам. Драконы описываются вроде каменных: не линяют, не теряют когтей. Только в битвах. Поэтому убивать их шли и рыцари, и маги, чтобы быстро купировать отсеченные фрагменты. Иначе из одного получалось бы несколько. Я читал, что от пролитой драконьей крови рождались тысячи ядовитых гадов, которые заселяли места сражений и делали их непригодными для жизни. Маги древности уничтожали или запечатывали тела сразу после битв, а потом делали порталы. Потенциально вокруг чертова уйма драконов – только выкопай останки и сними печать. Охрененно же, да? – Да... потрясающе. – В запасниках Университета кусков пять хранится. Один переправят сюда. Получат стабильный проход: драконьи порталы за счет огромной огненной мощи исходного материала открываются любым магом. И без всяких жертв. – Плоть для мертвого полюса отнимается насильно. Вот тебе и жертва. Выходит, порталы работают на огненной стихии. Маги огня. Твари. Драконы, – глажу шрам. Месяц или два. Много или мало? – Да. И темной. Полюса жизни и смерти, помнишь? – Как тут забыть, – говорю ровно, но он понимает. Садится и нависает надо мной. Обычно теплые глаза потемнели, у губ обозначились морщинки – компания тем, что залегли между бровями. Резко пахнет весной. Прежде запах терялся в осенней свежести привычного мира, но сейчас щекочет ноздри ароматом дождя и первых цветов. Поднимаю руки и провожу по подбородку, мягкой щеке, зарываюсь пальцами в горящие золотом растрепанные пряди: – У меня ни черта не выходит, – Наас прослеживает перекрестие шрамов на моих запястьях. Накрывает багровую от жара ладонь. – Мне жаль. Повторяет эхом: – Жаль... не надо. – Если я не... – Пойдем, – соскальзывает с бортика и тянет за собой. – Куда? – Я покажу тебе свое место. *** Мы уже заходили в квартирку под самой крышей узкого дома. Не задержались, пошли дальше по скрипучим коридорам, заглядывая в похожие грязные комнаты. Наас тогда отстал и нагнал только на улице. Теперь я по-новому смотрю на стопки плесневелых журналов в углах, шприцы на подоконнике, сигаретные ожоги и окурки в рассохшейся раме окна. Наас не переступает порога, прячется за спиной и монотонно рассказывает, пока за пыльным стеклом умирает день. Хрипло шепчет о том, что боялся приходить домой, но всегда шел. О кислом запахе из материнской спальни и наигранно-бодрых голосах в телевизоре: единственный канал показывал телемагазин, прямо сейчас тревожит оцепенение пустого дома. Реклама тряпки для пола. Набора посуды. Пылесоса. Снова тряпка. Ведущие блещут энтузиазмом, домохозяйки красивы и восторженны. Одно и то же по кругу сквозь синие полосы помех. Грязный ком одеял на диване. Кажется, будто кто-то лежит. И она продолжает лежать там – для Нааса, пусть давно умерла, – ее сын по-прежнему возвращается в эту комнату за ответами. Прощением. Любовью. Свободой. Спустя много лет он опять здесь и говорит: – Знаешь, я всегда думал, что у меня получится спасти ее. Но и знал, что нет. Что меня никогда не будет достаточно – что бы я ни сделал, каким бы ни был. Долго винил себя, что сбежал в Университет, собрался в тот же день, когда они пришли за мной. Те пару месяцев были прекрасны, хоть меня еще не подпускали к магии. Я почти не вспоминал, пока не позвонили соседи. Она... ты не представляешь, на что она была похожа. Я едва узнал. Лепетала, что завяжет, весь обычный бред. Одно и тоже повторяла, я тысячу раз это слышал. Смотрел в окно. Там цвела вишня, и ветер пах так сладко и хорошо... Окно было закрыто, поэтому я не чувствовал запаха, но помнил с улицы. И мне ведь было – хорошо, пока она снова все не испортила, а теперь врала, что исправит. Я просто хотел, чтобы она замолчала. Чтобы исчезла. Перестала меня мучать. Очень сильно хотел. И тогда она захрипела. Стала царапать горло. Я... я отнял ее воздух. Не специально, но... Наас рвано вздыхает: – Ладно. Дани прав. Я убил ее. И тогда, своим первым колдовством, и еще раньше, когда приводил за собой тварей. Из-за них она и кололась. Из-за меня. Знаешь, на похоронах я понял: я ведь всегда хотел спасти не маму – себя. Хотел... хотеть приходить домой. Хотел перестать искать тайники, признаки, причины... просто жить хотел. Это так мелко и глупо, что даже стыдно, но послушай, – он до боли сжимает мои плечи, – из мелкого и глупого все и складывается, ты складываешься. И это ничего. Понимаешь? Это нормально и правильно. Нет плохого в том, чтобы хотеть маленького счастья. Даже если это кого-то убьет. – Это уже убило слишком многих. Эрлах... – Разглядел в тебе убийцу, знаю, – горло перехватывает спазмом. – Я тоже. Сразу. Неважно, послушай: пусть у тебя не получается. Пусть мы проторчим тут два года. Пусть Кан бесится, а Айяка ходит мрачной тенью, пусть нас объявят мертвыми и похоронят, плевать! Забей, помни только о себе и силе внутри. Найди ее истоки, освободи и огонь, и тьму. Себя. А люди... однажды они перестанут иметь значение. В конечном счете, ничего не имеет значения – только честно ли ты поступала с самой собой. Не с ними. Не со мной. И даже не с теми, кого убила. Я накрываю его пальцы. – Ты любил ее. Куда уж честнее. – Иногда любовь убивает, – Наас горько усмехается. Почему-то в интонациях мне чудится нечто иное, не имеющее общего с мерцающим экраном телевизора и свернувшимся у ножки дивана жгутом. – Иногда мы просто любим не тех людей. – И это тоже. *** – Пришли за тобой? – на улице я останавливаюсь, пропуская его вперед. Наас растерянно моргает. – Ты сказал, из Университета пришли за тобой. – Да... верно. Они же ищут огненных магов. Меня нашел Эрлах. Хоть я нестабилен, ученые и таким рады. Дани предупредил, что меня ждет, но я все равно согласился. Тот год был совершенно ужасным. И по части тварей тоже, – поясняет, словно оправдываясь. – Нина пыталась отговорить меня, – улыбаюсь. – Как будто можно отговорить от чертовой магии, – Наас невесело смеется. – Да, – прячу руки в карманы джинсов. Ожег на ладони протестующе печет. – Иди без меня. Я... хочу немного прогуляться. Парень понимающе кивает: – Не задерживайся после заката. Мало ли. Не думаю, что и он пойдет сразу домой: – Ты тоже будь осторожней. Если что – стреляй в воздух, – Наас коротко хохочет. Салютует на прощание и уходит, сутулясь, – золотой проблеск в холодных тенях. Я иду в противоположную сторону. Впрочем, город не особенно велик. Возможно, мы еще встретимся. Я точно знаю, куда мне нужно. К колодцу. Кованый, изящный и черный, как сама тварь, – маяк на пересечении пяти узких улочек. Единственный в целом Отрезке. Вечность назад в полумраке архива Айяка сказала: Тлалок запер Плутона внутри колодца после рождения, чтобы подчинить. Сделать под себя. Мощеная булыжником площадь. Наверное, в прошлой жизни между гладкими камнями росла трава. Сейчас лишь вездесущий пепел высохших лепестков из фонтана. Опираюсь о бортик и заглядываю во влажную черноту. Внутри тихонько живет вода. Кидаю камешек, считаю до девяти, до всплеска. – Говорят, со дна колодца даже днем видны звезды, – вытягиваю из кармана звенящее украшение, наматываю на ручку ворота. Не поэтому ли ее взгляд изменился, когда в Заповеднике я сжала в кулаке сверкающие кусочки металла? Роюсь в джинсах, рассыпаю содержимое карманов по чугунному бортику. Пустая упаковка от жвачки, складной ножик, деньги, обрывок бечевки, – зачем? Нинин леденец, подросший до виноградины, сизая Валентинова монета. Гильза из дома с расстрелянными стенами здесь, в Отрезке. Зажигалка. Монета теплая и шершавая на ощупь. Когда я буду в Университете... Нет. На трамвайной остановке, после встречи с Ниной и безымянной девочкой, я обещала себе: – Не убегать. Больше не... – отправляю ядовитый кругляшек вниз. Как там: чтобы однажды вернуться? Нет, нет. Не сюда. Сгребаю в кучу купюры и веревку, обертку жвачки. Чиркаю зажигалкой. Когда огонь разгорается, выплевывая дым, без раздумий заношу отмеченную стеклом и пламенем ладонь. И вижу Нааса, невероятного солнечного Нааса, испуганным ребенком в дрожащем сером свете телевизора. Сжавшуюся в комок девочку среди заброшенных домов. Тварь в слепящей ловушке камеры. Призраков у могилы – живых и мертвых, и очень горьких. Штормовые глаза Нины и острие под ребрами: – Люди, люди страшнее всего. Да. Смятое лицо сторожа. Папа не пришел за мной в тот день – опять, и навсегда. Он вытерпел многих, но тварь с мшистым запахом сломала его волю. Утром шкаф в родительской спальне блестел пустыми полками. Длинные гудки в телефоне обрывались в голосовую почту. Зеркало на дверце отразило меня: убийцу. Зажмуриваюсь и вижу снова, напротив. Девочка: спутанная, слишком длинная челка прячет глаза и фиолетовые тени бессонницы. Подрагивают губы в ранках. Рукава школьного свитера давно коротки, открывают исцарапанные запястья. На ботинке – кровавый мазок. Мелкая и глупая, жалкая. Самое страшное существо на свете, и бежать на самом деле бесполезно. Я всегда буду здесь. Пора остановиться. В этом мире хватит места и для чудовища по имени Зарин Аваддон. Эрлах правильно сказал: – Магия начинается с правды. *** Сумерки настигают меня далеко от дома. Темные улицы кое-где освещены случайным окном или витриной. Магазин, в котором мы берем еду, сияет новогодними огоньками. Пушистый еловый венок на двери терпко пахнет смолой. Продукты в витринах и холодильниках свежие – хоть сроки годности истекли семь лет назад. Нам не хочется есть и пить, но каждый вечер Айяка готовит что-нибудь и созывает всех на тесную кухню. Тони обычно уже сидит там. Я часто натыкаюсь на его еще ласковый, адресованный черноволосой волшебнице взгляд. Едва помещаясь за застеленным клетчатой клеенкой столом, мы передаем друг другу исходящие паром щербатые тарелки и молчим каждый о своем. Нелепый, но странно важный ритуал – единственный общий. Квартира приобрела обжитой вид. Исчезла пыль с полок, ветхие покрывала, побитые молью ковры и тюки со шкафов. Книжки за резными стеклянными дверцами выстроились по росту. Зеленые шторы в комнате посветлели на три тона. Треснутое стекло в форточке на кухне кто-то жирно заклеил синей изолентой. Он же, наверное, починил разваливающийся ящик над умывальником, забил досками и заклинаниями черный вход, ведущий в парадное. Засверкали круглые плафоны в прихожей, и пропали мертвые мухи между оконных рам. Как- то, придя домой, я наткнулась на Айяку, ожесточенно отдраивавшую голубую плитку в ванной от уродливых детских переводок. – Они меня бесят, – девушка сдула прядь с лица. Желтые резиновые перчатки сплошь в катышках. Половина стены блестела чистотой, с оставшейся улыбалась целая армия мультяшных животных. – Час ночи, – я привалилась к косяку. – Не могу уснуть, – волшебница вернулась к прерванному занятию. Я заметила, что на тумбочке в коридоре место древнего дискового телефона заняла синяя ваза с искусственными гвоздиками. – Бывает, – после дней с Плутоном я быстро отключаюсь. Но остальные вынуждены прибегать к ухищрениям. Кан добыл приличный запас сигарет и непрерывно дымит, с мрачным старанием забивая банку на подоконнике окурками. Он не сменил своей формы охотника и кажется готовой распрямиться пружиной. Прожигает мрачным взглядом каждого, кто лезет под стол к проигрывателю, чтобы сменить мелодию. Шипящий ящик с колонками и стопкой пластинок притащил однажды веселый и запылившийся Наас. Много ретро, чуть меньше рока. Квин и Скорпионс вперемешку с нежными итальянцами и жизнелюбивой Аббой. Айяка выбирает последних или Эдит Пиаф. Тони предпочитает Челентано. Кан расслабляет плечи, когда музыка замолкает. Вкусы Нааса остаются для меня загадкой: маг пропадает сразу после ужина, когда наступает его очередь встречаться с Плутоном. Лишь посередине ночи хлопает входная дверь, тихие шаги неизменно перебиваются ударом о тумбочку у ванной: – Сссуу... – шипит, щелкая выключателем. Свет из туалета выхватывает макушку Тони, оттопыренное ухо и изгиб шеи с нитями скрывающейся под футболкой татуировки. Кан поворачивается на матрасе в углу. Я засыпаю под журчащую воду: теперь можно, он дома. Сегодня я пропущу ужин и предупреждения рыжеволосого мага. Сворачиваю в проходы, уводящие прочь от нашего пристанища. За стенами скользят тени, иногда мелькая в освещенных окнах дикими силуэтами. Некоторые дворы утопают в оранжевом сиянии фонарей даже днем. В других свет погаснет с первыми лучами солнца. Следы от пожарищ и разбитые камни отмечают дороги чужих сражений, часто обрываясь в кольце цветочной улицы. Метров двадцать – и красный ковер упирается в зеркальное отражение домов. От пустой арки напротив продирает ознобом: ожидаешь увидеть своего двойника. Из всех нас лишь Наас переступил неровную кромку асфальта. Почти крадучись, прошел по хрустким костям под паутиной проводов, свернул за угол. Окликнул сзади. Вот и конец Отрезка. Я тогда присела на корточки, склонилась над цветами. Совершенно обычные. Багряные венчики, рассыпчатая пыльца. Легко сминаются, мажут кожу прозрачным розовым соком. – Я ждал красного, – Наас отобрал и сжал в кулаке измочаленные лепестки. Я вытерла руку о джинсы. – Я тоже. Я больше не захожу в здания. Это... слишком. Никогда не угадаешь, что за следующей дверью, запертой или услужливо распахнутой. Бывает – белье сушится на горячей батарее, свежие фрукты в хрустальной вазе, под свистящим чайником горит газ. Бормочет радио. Киснет посуда в раковине, чашка чая на столе – теплая. На дне не растаял сахар. Разоренные комнаты... уместней. Я со странным облегчением встречаю пыльную завесу, истлевшие ткани, побитые люстры. Скукожившиеся овощи в пропахшем разложением холодильнике. Здесь все ясно. Но что ужасного могло произойти в гостиной с лимонными шторами и пахучим пирогом в центре круглого стола? Тони не ответил. Вцепился побелевшими пальцами в спинку высокого детского кресла. Жалобно звякнула потревоженная ложка. Мы вышли, оставив его наедине со своей памятью. А через несколько квартир Кан застыл как вкопанный у оббитой черным дерматином двери. Тронул нарисованный вокруг глазка кривой цветочек. Проскреб рисунок ногтями: синий лак никуда не делся. – Она не должна быть здесь, – со страхом осмотрел парадное. – Это не наш дом. Ручка легко повернулась под его прикосновением. – Пойдем, – тихонько позвал меня Наас. Айяка уже сбежала на лестницу. Кан вскоре догнал. Раньше, чем Тони. Смуглое лицо ничего не выражало. После я вернулась туда. Со стен коридора из разномастных рамок глядели маленькие Нина и Кан – нескладные и улыбчивые, играющие или позирующие с растущим от снимка к снимку рыжим котом. Они и мама, папа, бабушки- дедушки. В зоопарке, на пляже, среди цветущих клумб и на сцене школьного театра. Будущая волшебница в слоистой балетной пачке. Капитан пятого блока гоняет футбольный мяч. Чем дальше от входа, тем реже встречались фотографии с подростком-Ниной. Вскоре я наблюдала лишь прошлое ее младшего брата: вот он с друзьями собирает мотоцикл, чуть выше с гордостью демонстрирует какой- то кубок. А тут сидит на диване в обнимку с хохочущей рыжеволосой красавицей. На ней история оборвалась, а я попала в комнату, в которой их сфотографировали. Светлые полосатые обои почти скрыты за картинами. Пейзажи и натюрморты. В углу стоит планшет с чистым полотном, а по дощатому полу в беспорядке рассыпаны кисти и тюбики с маслом. Обломки массивной каменной вазы и побледневший веер стеблей. Лаванда. Источник Нининого аромата. Еще одна вещь не на месте – скатанный в трубу бежевый ковер. Развернулся, стоило потянуть за край. Будто ждал, чтобы выдать свой секрет: широкое бордовое пятно по центру. Даже близко непохожее на краску. Я поторопилась скатать обратно и отступить к выходу, пройти мимо снимков вспять течению времени. – Что же вы наделали? Кто это был? Кто убил? Кто умер? Беззубая малышка-Нина с черно-белой карточки не может ответить. Вряд ли я спрошу девушку, в которую она превратилась. Пора двигаться вперед. Вперемешку с вполне привычными, здесь теснятся дома-музеи, словно сошедшие со старинных гравюр. Маслянистые от сажи, до сих пор пахнут чем-то животным. Внутри кажется кощунством трогать вещи, рушить почти живую историю. Впрочем, два кривых, щербатых, но очень настоящих меча все-таки перекочевали в нашу подставку для зонтиков. Углубляясь в сетку кварталов, выхожу к парку. Ночные тени уже сомкнулись вокруг гладких горелых стволов. Обрывки листвы мягко шуршат под ногами, потом начинают поскрипывать. Ближе к центру сменяются пачкающими сажевыми хлопьями. Деревья в сердце сквера совершенно голые. Пытаюсь отломить будто каменный прутик. Не выходит. Пальцы грязные. Ветви над головой скребутся друг о друга, роняя черную пыль. Продираясь сквозь цепкие кусты, иду к поляне рядом с главной аллеей. В зеленой реальности – наверняка идеальное место для пикников и свиданий. Здесь – пейзаж из кошмара. Упираюсь ладонью в маркую кору дерева, под которым произошло нечто ужасное. Прямо между вспучившихся корней – пустая, с глубокими жесткими трещинами земля. Сочится темной водой, но не становится грязью. Незаживающая рана. Глотаю шершавый воздух и сухой шорох в кронах, заполняя пустоту под ребрами. Не убегать. Не прятаться с последними лучами солнца. Увидеть. Как замирают вспоротые дома и отгоревшие скелеты деревьев. Как небо падает вниз: хочешь – бери. Стань одной из многих теней, подожди вместе. Поймай, пойми этот момент. Когда день ломается в ночь. Далеко и близко трещат оконные рамы. Тонко звенят стекла. Шаги. – Великолепно, правда? – Плутон улыбается лишенными белков глазами. Встряхивается, распушив мех на горле. Я ищу и не нахожу привычного страха. Осторожно касаюсь ее шеи. Колкая. Мягкая. Теплая. Почему она теплая? – Ты знаешь, – тварь отвечает на незаданный вопрос, – у тебя получилось. – Да, – сжимаю левую руку в кулак. Все еще больно, но это – старая боль. – Ты... Меня ждут, – отступает к деревьям, отворачивается, но не спешит уходить. – Что? – она идет к Наасу. С ним она разговаривает, не со мной. Ему она скажет, что... – Видны, – вздрагиваю. – Звезды со дна колодца. Даже в самый яркий день я могла разглядеть... – качает тонкими рогами. – Тлалок приходил по ночам. Днем позволял всем желающим толпиться у колодца, но во время своих... уроков... хотел, чтобы я видела только его. Не понимал, каким маленьким казался: крохотный силуэт перед вечными огнями. Его голос заполнял колодец, а их молчание – целый мир. Плутон оглядывается на меня. Рвано смеется: – Я ужасный учитель. Прости. Рыжий мальчишка гораздо... – Понятней, – тварь скалится. – Но этого мало. – И меня будет мало. Любых знаний тоже. Знаю. Плутон запрокидывает лицо к первым, еще тусклым точкам на синей глади: – Всегда есть что-то еще, Аваддон. Даже если прямо сейчас ты не видишь, все равно – продолжай искать. Никогда не останавливайся. Пусть твой страх заслоняет небо, но однажды ты найдешь свои звезды – прямо за его плечом.