По ту сторону пламени

– Мы должны закончить сегодня, – говорит Наас, когда сосны сменяются желтеющими орехами, а впереди слышится шум дороги. Вчера мы пересекли ее вместе с Ниной. Целую вечность назад. – Завтра приедет Костром, главный техник. Я сейчас найду одну девушку, у нее есть допуск в подземный архив библиотеки. Пойдем вместе. Оттуда попадешь в Заповедник. Ты уверена, что хочешь сама забрать вещи? Засветишь дом. Лучше попросить кого-нибудь из друзей и встретиться в левой точке. Я дам телефон. – Я живу в общежитии. Моя семья – в других городах. Все нормально. – По записям в общаге отследят твое имя. Ты ведь не сказала настоящего? Они все равно узнают, но можно... – Пусть отслеживают. Это неважно, правда, – и у меня все равно нет друзей, чтобы просить о помощи. – Но твоих родных найду... – Неважно! – вышло громче, чем стоило. Наас понимающе вздыхает: – Ладно. Извини. Хорошо, так даже проще. И будет нормальное оправдание твоему отсутствию, а то Кан и Моня, походу, уже обыскались, – кривится. – Сраные бюрократы, – Та девушка знает...? – Не-не, мы напросимся за компанию. Скажем, почитать про магов огня. Что ты волнуешься по поводу ритуалов. В архиве больше информации, чем в библиотеке. Но туда хрен попадешь, – маг пинает мелкие камешки на тропинке. – Айяке нравится Тони, это точно, но она стесняется знакомиться первой. Пусть впишет меня помощником в свои исследования, тебя проведем контрабандой. Айя напряжется, но я намекну, что устрою свидание с Тони. Я же его лучший друг. Фыркаю: – Надеюсь, Тони об этом не пожалеет. – Нет, она очень красивая и славная, – что-то в его тоне цепляет, но парк обрывается – пора прощаться. Наас пишет свой телефон на листке из блокнота: – На всякий случай. Возвращайся к восьми. Я буду ждать у ручья. Сразу же и пойдем. Больше никаких разговоров. В Университете на улице еще болтать можно, если не рядом с оградой и зданиями, но лучше не рисковать. Основное я, вроде, объяснил. Когда спустимся в архив, сама поймешь, что делать дальше. Внизу ее сила... – мимо проносятся машины. Наас рассеянно следит за цветным потоком. Качает головой: – Увидишь. Плутон направит тебя. Главное, помни: режешь палец, прикладываешь в место, где сходятся все линии на знаке. И вспоминаешь. – Что именно? – мои джинсы закапаны кровью. На левом бедре пятно с кулак – это Нины. – Плутон объяснит. Слушай ее, но помни: ты доверяешь магии, не ей самой. – И не тебе. Да, знаю, – хмурится и трет затылок. – Прости. Я могу поклясться, что защищу тебя, но какой смысл? – Никакого, – соглашаюсь. – Увидимся в восемь. – Спасибо, – серьезно говорит Наас. – Правда, спасибо. Ты не представляешь, насколько это важно для меня. – Сдержать обещание? – Да. – Данное твари? – Наас отступает, прячет руки в карманы. Глядя в землю, негромко говорит – мне приходится шагнуть ближе, чтобы разобрать: – Любое обещание рождает веру. Прогоняет страх. Делает нас сильнее. Это тоже своего рода заклинание, и чтобы замкнуть формулу, нужно сдержать слово, – поднимает глаза и криво улыбается: – Иначе как ты поверишь в себя, если другие не могут? *** Забираю сумку с гаража. Вещи в порядке, на телефоне ни одного пропущенного звонка. Бобби встречает счастливым лаем. – Позорище, – глажу жесткую шерсть. – А если бы я не заметила ее? Нина... Была бы мертва. Ежусь, пряча планшет. Одеяло оставляю Бобби: пригнувшись, чтобы сторож не увидел, подбираюсь к красной будке и расстилаю внутри. На память о совместно проведенном лете. – Я не вернусь, – шепчу улыбчивой морде. – Береги себя. Дворняга виляет хвостом, обнюхивает Канову кофту, водит носом по кровавым помаркам на джинсах. – Придурок. Время до вечера пролетает незаметно. Добраться до общежития, переодеться. Собрать самое необходимое. Перекусить. Позвонить коллеге, чтобы подменил в баре: – Надо съездить домой, бабушка заболела, – и давно умерла, да только кто знает? – Эту неделю я пас. Извини, что поздно предупредила. – Без проблем, мне как раз не помешают лишние деньги. Можешь даже задержаться. – Могу, – руки покрываются мурашками. Могу и не вернуться. Я переехала сразу после окончания школы. Сдала бабушкину квартиру, поступила на модельера. Шила с детства: когда стрекочет машинка и строчки убегают из-под лапки, легко забыть о скребущейся темноте в глубине шкафа. Да и каждая новая вещь оставляла монстрам все меньше места – или так мне хотелось думать. Теперь тяжелый рюкзак набит под завязку, а целый ворох одежды обречен дожидаться следующего захода. – Пусть отследят, – продолжая разговор с Наасом, трогаю метку за ухом. Выпуклая, жесткая. Достаю фотографию родителей из кошелька и, сложив вдвое, засовываю за полки. – Пусть узнают мое имя. Если они найдут... Я ведь старалась. Правда. – Знали бы вы, что мне приходилось делать, чтобы защитить вас. Когда вы не делали ничего. Просто сбежали. Что ж. Лучше бы вам сбежать дальше, чем способен дотянуться Университет. Настало время заботиться только о себе. Переложить монетку Валентина в карман чистых джинсов. Туда же – кусочек от леденцового кома. Как назвал его Наас? Непенв? Непенф? Мыльница с остатками отправляется на дно сумки. Колбу привязываю к лямке на поясе, чтобы не терлась о порезы у ключиц. Их не смазали чудесной мазью, и, переодеваясь, я обнаружила гнойные пузырьки на глянцевой припухлости воспаления. – Ого! Куда это ты собралась? – заглядывает соседка по комнате. Проверяю ворот черной водолазки: спрятаны ли шрамы. – Я поживу немного у... – она знает про мою семью. Что сказать? Но Кира уже сделала выводы: – У своего парня! Давно пора! Все лето где-то пропадала, личико посвежело, вечно витаешь в облаках. Думала, не догадаюсь? – девушка лукаво улыбается, и я подыгрываю: – Решили попробовать съехаться. Не знаю, как пойдут дела... прикроешь меня от коменданта? Не хочу пока терять комнату, – мне легко дается смущение. А кофта Кана, аккуратно сложенная на кровати, делает картинку в сознании Киры завершенной. – Конечно! Перестраховщица, – соседка окидывает меня оценивающим взглядом. – Так и пойдешь? Наверное, я не выгляжу как девушка, начинающая новую жизнь с любимым человеком. Стряхиваю несуществующий мусор со светлых джинсов. Грубые черные ботинки откровенно пыльные, и Кира неодобрительно хмурит тонкие брови. Роется в моей шкатулке с украшениями: – Ты ее не забираешь? С ума сошла? Надень... да вот это хотя бы! – вздрагиваю. Она выудила потемневшие от времени, но по-прежнему звонкие звездочки. Я совсем про них забыла. Когда-то давно скрепила браслет с цепочкой, получившееся длинное ожерелье Кира набрасывает мне на шею, поправляет зацепившийся хвост, челку. Заставляет подобрать сережки и утрамбовывает шкатулку в сумку, не слушая возражений: – Что ты за дизайнер такой? Серьезно, как в монастырь уходишь. И губы подкрась! Почему это платье не взяла? Оно тебе очень идет! А тут что... Возмущаясь, перебирает брошенные вещи. Мне тяжело дышать. Отворачиваюсь, накидываю тяжелую темно-серую кофту и подхватываю рюкзак. Там, куда я направляюсь, платья вряд ли понадобятся. Пора уходить. За окном – предчувствие заката. Обещаю обязательно накраситься по дороге и зайти в гости: рассказать подробности выдуманного романа. Ретируюсь под последние наставления. На секунду прислоняюсь лбом с другой стороны закрытой двери. Испытывает ли она сейчас облегчение? Лето обошлось без тварей, но мы жили вместе и на первом курсе. Тогда я спала только днем со включенным светом, по ночам уходила в мастерскую или бар. Мы чаще пересекались на занятиях, чем дома. Кира обычно молчала и грызла ногти. Никогда не заговаривала со мной, как сегодня. Ни разу. Быть может, потому, что в нашем лишенном окон коридоре постоянно гасли лампы, и вязкие силуэты свободно скользили по стенам? Закрываю глаза, перебираю запутавшиеся в цепочках звезды. Сегодня у Киры идеальный маникюр. Если ей повезет, если я не вернусь – так будет и дальше. Подхожу к ручью без пятнадцати восемь. Сумерки стелются туманом. От воды веет холодом. Наас застыл на прежнем камне, где поток разделяется надвое. – Выглядишь получше, – заметил старания Киры. Сам бледен до синевы, или это вечерние тени? – Спасибо, – кутаюсь в глубокие складки кофты. – У тебя получилось? – Да. Айяка будет ждать нас у входа в архив. Кстати, отличный балахон, – он в два шага оказывается рядом и натягивает мне на голову капюшон. – Вот. Нам надо не попасться Кану. Моня ему уже плешь проел со своими незаполненными бумажками. Кан же теперь за тебя отвечает. Прицепился сегодня, я еле отделался. Пойдем, – отобрав рюкзак, тянет за рукав. – Что будет, если дела пойдут не по плану? – тихо спрашиваю, когда мы ныряем в сосновый сумрак. Наас дергает плечами, избегает взгляда. – В лучшем случае выпрут и память о магии сотрут. В худшем... подарят ученым с потрохами. Натягиваю капюшон ниже. – Она настолько важна? – Высшая тварь, обладающая сознанием. Какая тайна заключена в ней, если после столетий исследований ученые по-прежнему ищут ответы? – Да, – просто говорит парень. – Но зачем? ... – Наас шикает: впереди за деревьями зажигается цепь огней. Мы приближаемся к ограде. При проходе сквозь калитку шею за ухом кусает электрический разряд. – Ты уверен, что я все еще невидимка? – Да. Костром не вернется до десяти. Покалывания не бойся: пока за этим ничего не стоит. Подожди, – Наас отбегает к густым зарослям рядом с ближайшим зданием. Проламывается сквозь ветки и возвращается уже налегке. – В общагу лучше не соваться. Заберем твои вещи, когда закончим, – его взгляд скользит по разбитым стенам, цепляясь за редкие тусклые фонари. Касаюсь холодной кожи куртки: – Эй. Ты слишком заметно волнуешься. Усмехается, пряча ладони в карманах джинсов: – Риск минимален, но если нас поймают... – Тогда сделай так, чтобы не поймали, – говорю с нажимом. Он шантажирует меня, обещая сомнительно важные знания о темной магии в обмен на смертельный фокус с тварью, но я продолжаю стоять совсем близко, доверчиво запрокинув голову и выискивая смелость в лице едва знакомого парня. Наас рвано кивает. Сует комок бумажки: – Мы справимся. Когда окажешься одна – поспеши, не слушай ее. Она захочет поболтать, сама понимаешь, оттянуть момент, – ни одна из моих теней не болтала... связно. Иногда произносили мое имя – час за часом, по кругу. Повторяли слова, которые мне говорили люди. Одна, многорукая и костистая, все шептала: – Расскажи мне, милая, кто играл в кладовке? Кто играл в кладовке? Кто? Кто? Ктоо? – искаженный мамин голос. Мне было лет семь. За узкой дверью в конце коридора кладовку перевернули вверх дном. Мама хотела, чтобы я убрала за собой, но я отказывалась зайти туда. Не я распотрошила полки. Я царапала шрам, кричала и плакала, чтобы не слышать переходящего в хрип: – Кто?! Кто?! Ктоооо?! ... А теперь смаргиваю воспоминание и говорю идущему рядом Наасу: – Они никогда мне не нравились. Твари. – Ты думала, они убьют тебя, – я не вижу мага за тканью капюшона. Смотрю под ноги, чтобы не споткнуться о вывороченные куски асфальта. – Разве не убьют? – Мало кто рискнет. Они ведь жаждут не смерти, а избавления от страха. Но твари и есть страх, поэтому выход один. Но кто готов в такое поверить? – Тогда они... – становится светлее. Наас замедляет шаг: – Дразнятся. Играют с огнем – буквально. Твари почти все тупые. Вроде животных. Скорее чувствуют, чем соображают, что маги огня – их единственная надежда. Поэтому отираются рядом и ждут: вдруг тебе надоест, и ты выкинешь что-нибудь, что решит их проблемы наилучшим образом, – он понижает голос. – Вон Айяка. Будь растерянной и милой. Безобидной. – С оберегом я и безо... – шиплю в ответ. – По-прежнему маг огня, – обрывает Наас. – В Университете это считается немногим лучше тварей. Почти все думают, что ученые пытаются помочь нам освоить свою силу. Что именно наша магия сводит с ума, заставляя поджигать, разрушать, убивать... а вовсе не ритуалы Хайме. Понимаешь? Для них ты чудовище. Тебя будут сторониться, несмотря на оберег. Вчера не заметила? Айяка еле согласилась, так что давай, прибавь очарования, – последнее он выталкивает сквозь зубы: в паре метров, переминаясь с ноги на ногу, стоит девушка, которой нравится Тони. За ее спиной – трансформаторная станция, одинокий фонарь над ржавой дверью. – Айяка Корнелиус, – протягивает узкую ладонь. Тонкая и невысокая, немного младше меня. Округлые, словно удивленные, темные глаза. Тонкий нос и красиво очерченные губы. Чуть вьющиеся черные волосы заколоты за ушами, длинные пряди разметались по синей ткани легкого пальто. Клонится вправо из-за тяжелой даже на вид сумки, прижимает к груди листок с печатями – наш пропуск в святая святых. – Зарин Аваддон – неловко усмехаюсь. Она тоже: – Сложно привыкнуть, да? Я около месяца не могла. – У тебя красивое имя, – женское, женственное. Айяка смеется и отвечает, что ей выпал Айякс, но при регистрации описались: – Повезло. Мне так гораздо больше нравится. Обычно тут строго: что попалось, с тем и живешь. Но в моем случае ничего не заметили, а я промолчала, – красивая и милая, Наас верно заметил. А еще неглупая. Парень, украдкой осматриваясь, молчит. Ничем не напоминает вчерашнего себя: солнечного, горячего. Пламенного. Страх превратил его в тень – вроде моей, что вдруг вытягивается и гнется. – Пойдем? – голос звенит. Айяка вцепляется в шарф на горле, напряженно застывает. Твари ведь не могут пробраться в Университет, правда? Не должны, зачем же тогда барьеры! Мне показалось – с усилием разжимаю кулак. Расцарапанный шрам горит от боли. – Да... – Наас трясет головой, подталкивает вперед. Девушка спешит ко входу в станцию, опускается на колени и просовывает бумажку в решетку вентиляции. Я зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох. Щелкает замок. Внутри – свет из ниоткуда, лифт и забранная решетками лестница. Бумага исчезла. Отсекая ночь, с грохотом закрывается дверь. Наас дергано оборачивается. – Лифт только для Совета, поэтому нам сюда, – Айяка нарушает тишину. Прикладывает ладонь к металлической пластине с полустершимися знаками. Взвизгнув, решетка отворяется. Узкие ступеньки закручиваются винтом и гулко отвечают на каждый шаг, белесая взвесь в воздухе щекочет ноздри. Сзади громко чихает Наас. Провожу по рыжей стене – ледяная, пачкается ржавчиной. Размытый свет не позволяет увидеть, где кончается спуск. – Тут недалеко, – будто читая мои мысли, говорит девушка, указывает на звездчатую трещину у перил. – Мой ориентир. – Ты часто здесь бываешь? – спрашиваю, чтобы завязать разговор. Наас одобрительно хлопает по плечу. – Да, я учусь во втором блоке... это ученые, – оглянувшись, поясняет она. – Помогаю профессору Перье. Он часто просит найти и скопировать информацию из архива, чтобы не отвлекаться от экспериментов. Многие опыты требуют постоянного участия... – Айяка цепляется за предложенную тему, и мне остается лишь заинтересованно поддакивать в паузах, считая пролеты. К нижней площадке я узнаю, что девушка занимается биологией магических существ. Ищет связь между организмом и волшебством. Надеется вскоре получить должность лаборанта: – У профессора Хайме освободилось место! Мои шансы довольно высоки. Пусть это другая кафедра, но, говорят, они работают над чем-то грандиозным. И очень продвинулись в изучении темной магии за последние годы, – тихо щебечет волшебница, задевая объемной сумкой несущий столб. – Ты скоро будешь знать больше меня в этом вопросе. Но всегда лучше подготовиться заранее, верно? – короткий взгляд через плечо говорит яснее всяких слов. Быть может, она согласилась провести меня не только из-за Тони. У последней ступеньки нас встречает мерцанием мелкое, почти без просветов, кружево заклинаний. Защитное поле покрывает даже потолок. В кармане вспыхивает болью монета. Оттянув штанину, отшатываюсь от ложащейся на кожу магии. – Не бойся, иди, – ладонь Нааса упирается между лопаток. Надменная улыбка лощеного профессора Хайме горит в памяти вместе с обещанием: не убегать. Зажмуриваюсь. Барьер ощущается дуновением ветра. Не замечая одежду, пробегает с ног до головы. Я чувствую себя голой, лишь монета выплавляется клеймом на бедре. Стиснув зубы, выныриваю на другой стороне. Длинный стол со светильниками, зеленые кресла. Ряды стеллажей разделены затопленными мраком проходами. Втягиваю прохладный запах: бумага и дерево. Подарок Валентина стремительно остывает. – Ты в порядке? – спрашивает Наас. Айяка смотрит тревожно, как вчера в общей гостиной глядели люди. – Магия меня немного пугает, – чистая правда. – Ничего, это нормально, – нервно улыбается волшебница. Мы разделяемся: нашей проводнице нужно совсем в другую часть архива. – Я быстро найду свои книги и помогу вам сориентироваться в секции огненной магии. Подождите здесь. Вон там можно чай сделать, – девушка обходит меня по широкой дуге, направляясь к одному из коридоров. – Я скоро. – Я с тобой! – встрепенулся Наас. – Помогу нести сумку и книги. Зарин пока разберется с чаем для всех, – ей нечего возразить, а рыжеволосый маг уже отбирает тяжелую ношу и посылает мне пристальный взгляд. – Не торопитесь. Я подожду, – пора. Они скрываются за шкафами, сопровождаемые загоревшимся светом – лишь в их коридоре. Голоса удаляются, последним доносится смех Нааса – надтреснутый, нереальный. Смыкается тишина. Нахожу картонные стаканчики и электрический чайник в нише рядом со входом. Несколько томительных минут, пока за синим пластиком булькает вода, залить кипятком пакетики. Алиби готово. Сворачиваю в проход между ближайшими полками. Почему-то на меня волшебство не реагирует, поэтому слепо веду пальцами по корешкам книг, иногда натыкаясь на пустоту перпендикулярного прохода. Один, второй, третий, десятый, пятнадцатый... бросаю считать. Желтый квадратик за спиной служит ориентиром – если прищурится, можно еще различить кусочек стола и две лампы. Поскрипывание половиц под ногами складывается в странный ритм. Замираю, прислушиваясь. Слева, далеко-близко, кто-то по инерции делает еще несколько шагов. Темнота разом кажется безбрежной и липкой. Знакомый стылый ужас сдавливает горло. Твари. Бросаюсь вперед, но сразу ухожу вправо. Петляю, цепляя углы, среди секций – уже не слышу, где я, а где... нужно остановиться и понять, от чего я бегу, но... Я никогда не останавливаюсь, – слова Нины звучат в ушах. Боковым зрением ловлю отсвет. Назад. Белая полоска. Почти пропустила! Удар о шкаф – поврежденное накануне плечо простреливает болью. Полоса впереди прыгает, увеличиваясь, превращаясь в приоткрытую дверь. Не успею! Чужие шаги оглушают, теперь они не пытаются спрятаться! Догоняют! Нет – гонят. Понимание настигает слишком поздно, когда я уже захлопываю дверь и поворачиваю ключ в замке. Прижимаюсь щекой к морозному металлу. Прислушиваюсь. Тихо. Лишь сердце грохочет в груди, лихорадочно звенит украшение на шее. Стискиваю, заставляя замолчать. Выдохи оседают на блестящей поверхности. Холодно. Вытягиваю ключ и прячу в карман, пячусь. Неужели это оно? Тварь в Заповеднике указывает мне путь? Или... Или – розыгрыш? – Проверка? – втягиваю воздух сквозь зубы. Проверка: история с тварью, ритуалами. Испуганный рыжий волшебник и случайная помощница. Вдруг здесь принято встречать новичков подобным унизительным образом, и где-то совсем рядом дожидается умирающая от смеха толпа? А там, в архиве, между полками крались вовсе не чудовища, а люди? Накрываю пальцами шрам и считаю до десяти. Хватит. Если происходящее шутка или испытание, то я слишком поздно спохватилась. – И повернуть назад – значит сбежать, – шепчу, отворачиваясь. Длинный коридор снизу доверху скован белой плиткой. Как в больнице, и пахнет похоже – озоном. Заплетенные железом лампы дневного света на стенах. Других дверей нет. Стараясь не сорваться в бег, спешу прочь от архивной тьмы. Впереди поворот, еще десятки метров сияющей белизны. Решетка. С натужным скрипом пропахивает дугу на полу. В воздухе трещат чары, резко пахнет гнилью. Я содрогаюсь всем телом, ожидая удара, но наказания не следует. Ладно... хорошо. Быстрее, у меня мало времени! Несколько шагов – и я в просторной комнате. Стол и стул посередине, с десяток дверей по периметру. Тяжелые, оббитые металлом, с решетчатыми окошками. Возле каждой на полу темнеет люк. По сияющей под лампами поверхности стола растеклась кофейная лужа. Пропитавшая газету темная жидкость капает с края. Трогаю: еще теплая. Сзади раздается стук. Разворачиваюсь, сбивая чашку – осколки разлетаются веером и черными брызгами. Никого. Стук повторяется. В одном из окошек мелькает тень. Сюда. Тварь стоит прямо за дверью. Колени слабеют, а дыхание застревает в горле. В памяти звучат слова безымянной девочки: это большой мир. Здесь хватит места для любых чудовищ, и злых, и добрых. Добрых я никогда не встречала. Но и злых не видела – по-настоящему четко, такими: неподвижными, спеленутыми безжалостным светом. Угловатая, чуть ниже меня, она словно соткана из мрака. Черная чешуйчатая кожа на длинном лице, черный мех и черные же рога – тонкие, чуть изогнутые. Узкие ноздри трепещут, будто пытаются уловить мой запах. Не разобрать выражения полночных глаз, но стоит ей прищуриться – и колба на поясе взрывается. Поднимает лапу – неожиданно хрупкую, птичью. Кинжальные когти скребут по стеклу, не оставляя следов. Я не сразу понимаю: тварь на что-то показывает, а тогда замечаю на стене кнопку и прорези динамика. Во рту пересыхает. – Я ждала тебя, – ее голос продирает ознобом. Даже не голос – шорох, какой раздается ночью из темноты пустых комнат. От него хочется кричать, но не можешь произнести и звука. Холод близкой смерти колет сердце. – Да, в архиве. Я заметила, – хриплю в ответ. – Нет, еще раньше. Очень давно я жду мага, подобного тебе, – тварь склоняет голову набок, препарируя взглядом. – И это я знаю, – Наас не отвлечет Айяку надолго. Разворачиваю бумажку с чарами. – Мне нужно возвращаться. Как... Осекаюсь. Как мне убить тебя? Пусть ты хуже, чем мертва... Прикусываю губу, ощущая, как теплеют щеки, но тварь фыркает, обнажив ряд серебристых игольчатых зубов – смех наждаком проходится по нервам: – Легко. Но погоди, – заворачиваюсь в кофту. Пальцы путаются среди звезд, приковывая ее внимание. Угловатые черты неуловимо меняются, словно разламываются – подернувшись дымным шлейфом, а потом тварь отворачивается и отходит от решетки. – Нет, – быть рядом с ней невыносимо. Я словно опять на складывающейся крыше, среди дрейфующих обломков. В секунде от боли и убийства. В сантиметрах – от чуда. – Сейчас или никогда. Если хочешь продолжить гнить здесь, то без проблем, – говорю силуэту в дальнем углу камеры. Разливший кофе должен быть близко. – Не хочу, – тварь вырастает вплотную к стеклу. Высокий лоб прорезают глубокие складки. – Тогда что мне сделать, – поднимаю лист, чтобы она видела рисунок. Но она смотрит только на меня, шерсть на изящной шее встает дыбом. – Что? ... – Возьми меня с собой. – ...что? – глупо повторяю. Именно об этом предупреждал Наас: нельзя дать ей запутать себя. – Стань моим хозяином. Если будешь питать меня силой, я спасу тебя от людей, что заправляют здесь. Он ведь пообещал тебе защиту, рыжий мальчишка? Я научила его выживать. Я знаю каждое слово, что он скажет тебе – и всех их будет мало. – Трясу головой: черная дыра за невидимым стеклом поглощает внимание без остатка. – Твой свет слишком ярок. Освободи меня. Я помогу. Никто не пострадает... пока сама не захочешь. – Не захочу! – вскрикиваю, обрывая вкрадчивый шепот. – Тогда тем более нечего бояться, – хмыкает. – Я прогоню других. Ты больше не будешь шарахаться от собственной тени, – да она смеется надо мной! Бью кулаком в дверь, шиплю: – Очень остроумно! Да ты такая же, как они! И как Хайме, Советник, даже Наас! Тебе тоже что-то нужно от меня, а я ни черта не понимаю! Каждый просит довериться, а мне постоянно кажется, что все это – сплошной бред или розыгрыш, или я сошла с ума! И эта ваша магия... Хватит! Я ухожу! – Нет! – кричит раненым зверем, вжимается в прозрачную преграду. – Нет! Стой! Не бросай меня здесь! Убей, но не бросай! Отворачиваюсь. Создание беснуется за спиной, пока я судорожно разглаживаю скрученный в тугой жгут лист с чарами – когда только успела? ... Господи. В коридоре... Зажимаю кнопку динамика, прислушиваюсь: – Кто-то приближается! – еще далеко, но меня прошибает холодным потом. Тварь взвивается, хрипит: – Забери меня! Прими мою клятву! Она свяжет нас... – Не могу! – и убить теперь не могу! Если меня найдут рядом с трупом, никто не поверит в совпадение. – Просто скажи – да! Сейчас! Я останусь здесь, пока дух моего создателя заперт в могиле. Найдите ее! Советник Тлалок! Заклинание изгнания! Используй свою кровь! Когда Тлалок умрет, барьер на камере рассыплется, я смогу перемещаться в твоей тени: ты станешь единственным повелителем. Моя жизнь будет полностью зависеть от твоей воли! Ты ничего не теряешь, наоборот, – она застывает натянутой струной, смотрит не мигая. Мотылек у пламени. По плитке грохочут ботинки. Мой голос ломается, через слово срываясь в шепот: – Почему я должна верить тебе? Чем ты лучше остальных? Ее смех – битое стекло: – Я не считаю тебя чудовищем, – вот так просто. Но от этих слов что-то рушится внутри. Беспомощно слушаю, как под барабанную дробь шагов монстр обещает: – Я всегда буду за твоей спиной. Кем бы ты ни была, чем бы ни стала. Каждый раз, когда тебе захочется обернуться – я буду там, отмечая пройденный путь. Я изменю твою жизнь навсегда. Ты никогда не вернешься в прошлое. Это моя клятва, Аваддон. Ты... Решетка с визгом проезжает по полу. Отшатываюсь от двери. Тварь вмиг становится плоской, теряя власть, впитывая свет. Не разобрать смоляной глубины глаз – лишь еще одна тень. Тень, которой страшно умирать. Стираю сорвавшуюся с ресниц слезинку, прижимаю пальцы к губам. Кто-то заходит в комнату. Зажмуриваюсь до черных пятен и выдыхаю: – Да, – дрожью по стенам. – Какого?! – раздается сбоку. Мужчина в шуршащем серебристом комбинезоне вскидывает пистолет. Поднимаю руки и сбивчиво объясняю, что заблудилась, что всего день в Университете. Что мои друзья в архиве, а я отстала, увидела свет, дверь, искала кого-нибудь... – Вы поможете? Мне, наверное, нельзя было сюда заходить... Извините. Но я так испугалась! Наас и Айяка уже повсюду меня ищут. – Как ты прошла сквозь чары?! – мужчина чуть опускает оружие. Дуло отчетливо покачивается вверх-вниз. Боится. Щурится из-за очков с толстыми линзами, переводя взгляд с меня на осколки чашки, на одинаковые двери позади. Я не выключила динамик. Кусочки колбы поблескивают у ее камеры. Черт! – Я... я не знаю. Они ничего мне не сделали, – следуя совету Нааса, горблюсь, стараясь выглядеть растерянной, безобидной. – А ключ? Ты брала ключ?! – он снова поднимает пистолет, свободной рукой обшаривает громкие карманы комбинезона. Достает и показывает такой же, какой я прихватила у двери в архив. – Да, да. Взяла. Испугалась, что меня закроют здесь. Извините, давайте я отдам его вам, – подходит боком и, держа на прицеле, отбирает железку. Наконец прячет пистолет в кобуру и вытирает пот со лба: – Господи, как же ты меня напугала! Чертов Годрик, говорил я ему: не разбрасывайся ключами, а он опять... барьер ведь пропускает любого с ключом, у кого архивный уровень доступа! Странно, что у тебя... ааа, небось не внесли в систему? – пожимаю плечами. Мужчина хмыкает: – Лады. Пойдем. Тут не место девочкам. Да и не каждый мальчик сладит с этой мразью за решеткой, – охранник подмигивает и хлопает по кобуре. – А кто там? – вежливо улыбаюсь, сдерживаясь, чтобы не оглянуться. Тварь уже наверняка отошла от окна. – Я еще мало знаю об Университете. Да и о магии тоже. – Ооо, кого только нет! Высшие существа и даже твари – уже слыхала о таких? На секунду зазеваешься – и все, поминай как звали! – он явно наслаждается вниманием. – Я их стерегу. – Я видела черную тварь с рогами, – охранник резко останавливается: – Она донимала тебя? – Что? Нет! Нет, просто я заглянула в окно... я не встречала ничего похожего раньше. – Конечно, не встречала, куда тебе! – мужчина расслабляется и снова шагает вперед. – Созданий вроде нее в мире можно пересчитать по пальцам. Это эксперимент одного из Советников. Великий был маг, раз смог создать разумную. Она и говорить умеет! И живет уже несколько столетий. Меня еще тут не было, когда она появилась. Рассказывают, что она Советнику во всем подчинялась, таскалась следом как собачонка, а потом вдруг ополоумела: напала на хозяина, чуть не убила. Вот и сидит теперь здесь. Советника уже не стало давно, но никто ее не выпустит. Для ученых она заместо подопытной крысы, – он хихикает. Я сжимаю кулаки. Выдохнув сквозь зубы, спрашиваю: – Я слышала про нечто подобное. Советника, кажется, звали Тлалоком? – Да! Он самый! Ты смотри, какая умная, а в архиве потерялась, как дурочка! – ...и сама нашлась бы, если бы не вошла в открытую дверь. У вас здесь так часто бывает? Я и не думала, что в Заповедник можно попасть случайно, – охранник краснеет пятнами: – Я кофе пролил, ходил переодеться! А тебе не стоит совать нос не в свое дело, много ты понимаешь! Если узнают, что ты тут шлялась, проблем не оберешься. Иди, копайся в книжонках, и не учи людей делать их работу, – мужчина с силой вставляет ключ в замок, почти взламывая механизм. Толкает дверь – она стреляет в темноту. Я скрываю улыбку. Никому он обо мне не расскажет. Мы в тишине выходим к освещенному залу со столом и креслами, где застыла, вцепившись в зеленую спинку, бледная от волнения Айяка. Перед ней высится внушительная стопка книг. Наас, видимо, ищет меня в лабиринте шкафов. – Где ты была?! – Потерялась она. Следите за подружкой, а то нечего мне делать, как возиться со всякими, – бросает охранник, оправив шуршащий костюм. – Спасибо за помощь, – говорю удаляющейся спине. И Айяке: – Извини. Я заскучала и решила осмотреться. Не заходила далеко, но как-то глупо заблудилась. Она недоверчиво хмурится: – Мы тебя звали. – Я не слышала. – Странно. Соглашаюсь, вздергивая бровь: – Странно, – она не верит мне, но плевать. Из прохода выныривает Наас. – Твою мать! Где ты шлялась?! – его тону не хватает злости, но рыжеволосый маг компенсирует громкостью и быстро разряжает обстановку шумной руганью. Тащит делать чай взамен давно остывшего, роняет пакетики и заливает кипятком стол. Девушка помогает вытереть воду. Когда наши руки случайно соприкасаются, резко одергивает пальцы. Не смогла я быть милой. Айяка Корнелиус впредь станет сторониться меня наравне с остальными. Безвкусный напиток и неловкое молчание. Наас пытается растормошить волшебницу, задавая вопросы про учебу во втором блоке, но Айяка отвечает односложно, и он сдается, укрывшись за исходящим паром стаканчиком. Девушка резко отставляет свой, не выпив и половины: – Мне пора возвращаться. Пойдемте. Вы хотели узнать об огненной магии. Перед Наасом и Айякой послушно загораются светильники. Парень через шаг оглядывается, но я рассматриваю книги, избегая вопрошающего взгляда. Слежу за своей спокойной тенью, раз за разом глажу шрам, но это не помогает прогнать озноб. Что я натворила?! Айяка останавливается: – Здесь. Весь ряд. Что конкретно вас интересует? – на ее лице дрожит отблеск от граненого стекла в приоткрытой дверце. Шкафы здесь старинные и совершенно разные. Некоторые изящные – резные украшения местами отколоты, а витражи утратили прозрачность, но все равно красиво. Другие будто наспех сколотили из досок, даже не потрудившись отшлифовать дерево. – Советник Тлалок, – выпаливаю, наступая на ногу Наасу. – Дааа... – тянет парень. – Вроде он занимался... – Тварями, разумеется. О нем полно информации в библиотеке. Совершенно необязательно спускаться сюда, – сужает глаза волшебница. – Я хочу узнать больше о твари, которую он создал. – Плутон, – выдыхает Наас. Он говорил и раньше, но я забыла. Повторяю, пробуя на вкус. Примеряя к рогатой тьме: – Плутон. – В честь повелителя царства смерти, – Айяка сверяется с каталогом и по табличкам находит нужную полку. – Здесь. Но не удивлюсь, если мы найдем лишь общие сведения. Плутон – постоянный объект исследований профессора Хайме. Наверняка все данные о ней держат в лабораториях. Под рукой. Она права. Мы забираем только пухлый том с жизнеописанием Советника Тлалока – единственный на целой полке. – М-да, – резюмирует Наас. Из-за этого и правда глупо нарушать правила. – Кто же знал, – пожимает плечами. Пожелтевшие страницы колючие на ощупь и изъедены жучками. Текст – рукописный, украшенный буквицами. Сколько же лет этой книге? – Листы пропитаны специальным составом, так что не бойтесь повредить бумагу, – девушка небрежно переворачивает целые десятилетия чужой жизни, пока не натыкается на рисунок. С карандашной зарисовки, выполненной уверенными летящими штрихами, рассеянно смотрит одутловатый, укутанный в меха старик. Перья волос за ушами, скошенный лысый череп. Узловатая ладонь комкает мантию. Кажется, тянется к массивному кресту на груди – то ли ордену, то ли броши. Тварь почти сливается с его нарядом. Художник превратил Плутона в плоский силуэт с белыми пятнышками вместо глаз. Рога-вилы истончаются в линии выше макушки Советника. – Вот она, – озвучивает Айяка. – Была создана за пять лет до его самоубийства. – Самоубийства? – вырывается у меня. – Да. Многие огненные маги... – девушка осекается, краснеет, неловко оправляет волосы. Тишину можно резать ножом. – Как он контролировал ее? – пытаюсь продраться сквозь старинные выражения на соседней с картинкой странице. – Я читала об этом, – с облегчением меняет тему волшебница. – У тварей сознание формируется постепенно, поначалу они представляют собой только смесь примитивных инстинктов и чувств вокруг воспоминания хозяина – ядра темного существа. Высшие могут развиться до уровня человека за несколько лет. Советник запер Плутона чарами в колодце и обучил, чему посчитал нужным. Послушанию в том числе. Для нее он стал едва ли не богом... – Тогда почему тварь напала на него? – звенящим от напряжения голосом спрашивает Наас. Скрещивает руки на груди, между сведенными бровями появляются глубокие морщины. Я отвечаю: – Продолжила развитие. Набралась смелости и ума противиться приказам, – Айяка кивнула: – Скорее всего. Захотела свободы. После смерти Советника она бы прожила пару десятилетий даже без всякой подпитки. Тем не менее, странно, что Плутон преступила клятву крови и единства. Это считалось невозможным. – Расскажи про клятву, пожалуйста, – обещание, данное Плутоном, горчит в памяти. Наново повторяю про себя каждое слово, почти слыша рокот чужого дыхания: я всегда буду за твоей спиной. Украдкой бросаю взгляд через плечо, но там лишь уходящие в темноту стеллажи. – Клятва крови и единства позволяет Высшей твари продолжать существование, подпитываясь силой мага. Младшим и старшим этот путь закрыт: недостаточно разума для сбалансированного симбиоза, только если выполнить слияние – но здесь есть риск для самого создания. А твари вроде Плутона жертвуют своей свободой в обмен на жизнь. Магия клятвы заставляет их следовать воле хозяина: Тлалок, например, с помощью своей избавился от половины королевского двора... а до него был Рисер Хельстад, подчинил двоих. Отправлял шпионить по всему материку. Твари легко перемещаются в тенях, обычные стены для них не помеха. Стать хозяином одной – большой успех. Правда... – Они высасывают силу, – перебивает Наас. – Маг слабеет, постоянное присутствие твари расшатывает психику. Тот Рисер слетел с катушек, когда ему не было и сорока. Под конец вообще не колдовал: не получалось. Тлалок вон тоже... повесился, кажется? Айяка пожимает плечами: – Не помню. Но остальное верно. Добровольных союзов с тварями в истории отмечено мало, и все кончились трагедией. После нападения Плутона Советник лишился руки. Обнадеживающе. Запахиваю кофту, невольно повторяя жест старика на рисунке. Меня бьет дрожь, когда цепляю холодный металл украшения: – Или она пыталась убить его потому, что Тлалок сам искал смерти, – хотел и не хотел умирать, так говорил Наас о тварях? У ручья он ни словом не обмолвился о клятве. Наверное, не подумал, что я настолько сглуплю. – Хм. А ведь возможно, – задумчиво хмурится Айяка. – Что там в конце, – Наас шуршит древними страницами, варварски терзая бумагу. Проводит пальцем по последним строкам. – Ни хрена не понимаю. Вот год смерти походу. – Двенадцатое мая 1503 года, – Айяка отодвигает парня в сторону. Беззвучно шевелит губами, расшифровывая записи. Тихонько скрипят половицы. Побледневший Наас поднимает на меня глаза. – Какие обязательства накладывает клятва на хозяина твари? – медленно спрашиваю, перебирая поющие звездочки. Рыжеволосый маг застывает, словно даже не дыша. Избегая света, скрип обходит нас по кругу. – Никакие. Просто... – девушка отрывается от книги, откидывает за спину тяжелые волосы, – он, как и тварь, лишается свободы. Ему не скрыться от нее, не прогнать, не убить. Специально, по крайней мере. Если волшебник хорошо управляет магией, то может заставить создание голодать, вынуждая подчиняться приказам. Но полностью доступ не перекрыть, да и тварь в ответ способна извести... Короче, клятва похожа на состязание, в котором нет победителей. Тварь мучает человека, чтобы получить больше воли и пищи, но убить не смеет: без хозяина она долго не проживет. А избавившиеся от тварей огненные маги почему- то теряли контроль над своей силой и рассудком. Советник Тлалок не продержался и года, хотя Плутон заперли живой в лабораториях. В случае убийства создания распад хозяина происходил еще быстрее. Например, Гийот Фади... – Значит, клятву нельзя разорвать? Иначе Тлалок бы сделал это. – Да, – оживает Наас. – Да. Его ореховая радужка темна от тревоги. Воздух начинает двигаться. Айяка не замечает: – Даже смерть иногда не преграда. Плутон до сих пор жива потому, что дух Советника заключен в могиле. Думаю, охранный контур в ее камере так или иначе связан с останками: в противном случае для удержания Высшей твари понадобился бы барьер вроде того, что окружает Университет, а его очень сложно создать и еще труднее поддерживать. И исследования... – Нам нужно идти! – Наас бесцеремонно хватает меня за шиворот и тянет к выходу. – Спасибо за помощь, Айя! Увидимся позже. – Эй, – стряхиваю его руку, шиплю: – Спокойней. И ты кое-что забыл, – Наас свирепо щурится, яркие губы сжаты в линию. – Тони, – с силой трет переносицу, кричит замершей над книгой Айяке: – Приходи вечером в бар! Там, вроде, Фэн с ребятами сегодня играют. Я позову Тони и Эда с Марой. Будет весело. Девушка не отвечает. Издали ее лицо – нечитаемая маска, черные дыры вместо глаз. Нам стоило выбрать другого проводника. – Какого хрена ты сделала?! – дыхание Нааса обжигает ухо. Отталкиваю, первой взлетаю по ступенькам. В груди нарастает тяжесть. Парень грохочет следом. Подъем бесконечен. Наверху я задыхаюсь, без сил сажусь на порог, обхватываю себя руками и прячу лицо в коленях – глупая, какая я дура! Холодный ветер забирается в волосы, его ласку повторяет Наас – осторожно гладит и тянет за хвост, заставляя запрокинуть голову. – Ну ты даешь. – Да, – улыбка выходит кривой. – Я тоже идиот. Айяка черт знает что подумала. – Но это ничего? – Ничего. Не в ее интересах задавать вопросы. – Нам снова нужно прогуляться к ручью, – набираю полные легкие ночной свежести. Пахнет дымом и дождем, по черному небу бегут светлые перистые облака. Слезы жгут глаза. – Не сейчас. Я так понимаю, теперь все упирается в Советника... – киваю. – У нас мало времени. Придется попросить о помощи. Я уже говорил, что я не очень хороший маг? – его очередь невесело усмехаться. – Даже не уверен, что сдам экзамен. – Извини. – Я... сам виноват. Надо было предупредить... – трет затылок, беспокойно оглядывается. – Дерьмо... ладно. Пойдем пока к Кану. Заполнишь документы, он покажет Университет. Я же переговорю кое с кем. Встретимся в баре, и тогда... прогуляемся, но вряд ли к ручью. – Подожди, – ловлю за рукав. – Мы можем оставить все как есть. Качает головой: – Нет. – Почему? – ей не выбраться из Заповедника без нашей помощи. Отходим от стен и деревьев, где могут подслушать. Наас притягивает меня вплотную и шепчет: – Барьеры Заповедника питают силы заключенных. Заклинания заточены под тварей. Забирают лишний огонь, не дают накопить энергию. Держат в пределах просчитанной нормы: слабыми, но живыми. Эта норма не подходит для людей. Поэтому камера Мантикоры запитана отдельно. – Что? – Мантикора? Неважно. Потом. Мага огня твоего уровня барьер камеры Плутона выпьет до смерти в считанные недели. Вы теперь связаны. Ты скоро почувствуешь слабость. А тебе еще духа изгонять. Нам нужно поспешить, пока ты в состоянии провести ритуал. *** Кан встречает у входа в общежитие. Смеривает Нааса недовольным взглядом, отбирает мой рюкзак. – Дальше я сам, – выдыхает сигаретным дымом, сминает окурок. – Да ради бога, – рыжий цепляет его плечом, ныряя в ярко освещенный холл. – Он не виноват, это я долго собиралась, – но Кан без слов пропускает меня вперед. Двое парней, которые вместе с ним курили на крыльце, тоже молчат. Недолго: – Это маг огня? – слышу за спиной. – Да. Еще один в нашем блоке. – Вот счастье-то. Оставляем вещи в комнате. Там никого. Кан дает мне ключ. – Я верну твою кофту чуть позже, ладно? На нее попала кровь, я не успела постирать, – предательский жар заливает щеки. – Если хочешь, оставь на память, – мягко улыбается Нинин брат. – Как компенсацию – это ведь я тебя ранил. Прости. Мотаю головой. Он уже извинялся. – Покажи, – тянет за запястья, сдвигает ткань водолазки, обнажая предплечья. Узловатые красные рубцы пересекаются и расходятся, стягивая плоть. Ноют, когда Кан легко касается выпуклых линий. – Я принесу мазь от шрамов из лазарета. Она все уберет, – у него прохладная кожа и лучистые морщинки в уголках раскосых глаз. И всего шестнадцать процентов огня. Значит, у моего смущения иные корни. – Не переживай. И следа не останется, – сжимает мои пальцы и возвращает рукава на место. – Хорошо. Спасибо, – прячусь в кофту и отступаю назад. Кан тут же шагает навстречу: – Послушай. Тебе не стоит общаться с Наасом. С ним всегда проблемы. Знаю, он тебе понравился, но этому есть причина... – Он тоже маг огня. Знаю. Он объяснил. – Да? Ладно. Рад, что ты понимаешь. Мне бы не хотелось, чтобы и у тебя начались неприятности. – Мои неприятности начались уже очень давно, – вместе с магией. Или даже раньше. Кан хмурится, открывает рот, но ничего не говорит. Убираю челку за ухо: – Еще Наас обещал мне знакомство с неким Моней и веселый вечер за заполнением бумаг. Капитан пятого блока закатывает глаза: – Не Моня – Адамон. За Моню он тебя отправит драить полы на склад. Серьезно, меньше слушай Нааса. А лучше – смени соседей. В другом крыле есть... – Нет, спасибо, – его лицо каменеет, но наплевать. У меня болит спина, сводит от голода живот, а в висках тонко ноет мигрень, ночь же обещает быть долгой, если я правильно поняла злополучного Нааса. – Или я подумаю об этом позже, когда освоюсь. Давай поскорее со всем закончим, ладно? Я очень устала. Да и тебе хватит со мной возиться. Наверняка есть более интересные занятия, – прислоняюсь к столбику кровати. Опускаю ресницы, смаргивая пекучий свет. Парень ерошит без того встрепанную прическу: – Это моя работа. И сегодня я нахожу ее невероятно интересной, – у Кана появляется ямочка на правой щеке, когда он улыбается – широко, чуть лукаво. Закусываю губу, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость: я совершенно не умею поддерживать флирт. И его иссиня-черная форма охотника некстати напоминает о тени в Заповеднике. Чужой тени, которая сегодня стала моей. Почти стала. За дверью ванной шуршит занавеска, шумит вода. – Пойдем, – Кан касается моего плеча. – Я попрошу Адамона не мучать тебя тестами. В другой раз. Но он захочет объяснить правила и потребует заполнить несколько анкет. Потом перекусим. У нас в кафетерии неплохо кормят. – Ночью? – я давно потеряла счет времени, но за окном – кругляшек луны, яркий даже при включенных лампах. – Конечно. По вечерам и примерно часов до трех-четырех здесь самое оживленное время, – мы выходим в коридор, и я закрываю комнату своим новым ключом. – Днем все либо на заданиях, либо подрабатывают где-нибудь. В Университете много денег не поимеешь. Правда, еда и общежитие бесплатные, так что на жизнь хватает. Прилично получают только ученые и лучшие из медиков и техников. Хотя есть те, кто умеет выжать из волшебства максимум выгоды, – Кан стучит пальцем по бумажке на соседней двери. На ней размашистым почерком: – Аукцион в субботу? ... – парень фыркает: – Эдвард Анна и Мара Кейтлин. Специализируются на изгнании духов. Из останков делают обереги. За этим товаром здесь очередь выстраивается. В субботу будет жарко. Чары ведь блекнут со временем. Приходится покупать новые или самому выискивать заложных покойников. Большинство предпочитает первое. Тебе должны были дать оберег в администрации. Для магов огня это обязательно. И бесплатно. Чтобы вы не притащили тварей за собой. Они не видят Университета из-за чар. Но те, у кого хватает мозгов, способны догадаться: если волшебник постоянно ускользает от них в одном и том же месте, что-то там нечисто. – Обереги прячут от тварей или отпугивают их? – касаюсь груди, где под тканью водолазки саднят царапины от осколков колбы. Парень лезет в кармашек на плече кителя и достает свою, со знаком на сургучной печати. Значит, капитану пятого блока охотников тоже есть, о чем молчать. – Прячут. Про тварей Наас тебе тоже успел рассказать? – Да. Я сегодня много узнала, – больше, чем хотелось бы. Больше, чем стоит. Кан кивает: – Ученым постоянно требуются новые для исследований. Поэтому львиная доля заданий сейчас связана с поимкой темных созданий. Обереги нужны как воздух. Твари же, да и не только твари, отмечают охотников, которые их атакуют. Потом каждый представитель вида попытается если не убить, то хоть извести страхом проклятого мага... или выполнить слияние. Хуже того, печать пачкает места, где мы часто бываем. А значит, и живущих там людей, – Кан кривится, прячет сосуд и жестом предлагает идти дальше. – Пока ученые не открыли свойства праха, охотникам приходилось очень тяжело. Многие потеряли семьи. Замолкает, распахивает дверь на улицу, достает сигареты из сумки на бедре. У крыльца опять торчат маги. Кажется, те же самые. Кан отмахивается от попыток заговорить и берет меня за руку: – Здесь легко споткнуться. Дальше почти нет фонарей. Мы привыкли ориентироваться без света. Чтобы не усложнять маскирующие чары. Нечто вроде местного колорита. Я жду, пока люди остаются позади, и спрашиваю: – Что такое слияние? – Айяка упоминала подобное. – И – пачкают? Как это? Почему никто не отказывается ловить тварей? Да и как их поймать, они ведь такие быстрые... – моргнешь – и нет. Доли секунды достаточно, чтобы кошмар закончился. Только через миг тьма вновь рядом. – Полегче! Сколько вопросов, – смеется парень. – У тебя еще будет масса времени обо всем узнать. – Мне важно знать сейчас, – чуть сжимаю пальцы, – твари слишком долго были рядом, а я даже не понимала, что они такое. Думала, схожу с ума. А сказать кому- либо боялась. Меня и так пару раз таскали к психиатру. Не хотела оказаться в дурдоме. Кан вздыхает. – Пожалуйста, – спотыкаюсь на битом камне, но он не дает мне упасть. – Ладно... – морщит нос. – Только кратко. Слияние... нет, вначале идет метка. Твари могут отмечать людей двумя способами: как друзей или врагов. Первое защитит человека от дальнейших посягательств. Хотя если ему встретится создание более сильное, чем оставившее след, никакая печать не поможет. Но известно всего четыре случая, когда тварь признавала мага достойным дружбы. А вот наоборот – бесчисленно много. – Но зачем им отмечать врагов? Почему просто не убить? – У большинства не хватает сил на убийство. Они только пугают. Ты и сама знаешь, – да. Пугают. Напиваются досыта страхом, уходят. Приходят другие. Нескончаемый круговорот. – Метка служит маяком. Слабые твари – мы называем их младшими – живут инстинктами. Вообще им все равно, где искать жертв, но пройти мимо проклятых они не могут. – Значит, я проклята, – запрокидываю лицо к ночному небу. – Наверняка. Я тоже. Почти все здесь, на самом деле, – тихо говорит Нинин брат. – Но пока есть обереги, им до нас не добраться. Теперь ты в безопасности. – А другие? Моя... семья, – смогли ли они убежать от предназначенной мне кары? Или забрали кусочек с собой? – Я не знаю. Бывает по-разному, – уклончиво отвечает Кан. – Как по-разному? Слияние – так тоже бывает? – Да, – с готовностью меняет тему. – Слияние – это соединение твари и человека. Иногда на пике страха твари удается... как бы сказать... Подселиться. Но только если она достаточно сильная. Старшая. Разрушить душу, высвобождая новую тварь взамен куска памяти – сложно. Кстати, так они рождаются. Ты уже знала? – Вроде того, – Айяка говорила, что твари формируются вокруг воспоминания хозяина. А Наас – что ученые ищут способ создавать Высших тварей и проводят ритуалы, которые раскалывают душу и лишают памяти. – Тварь занимает освободившееся место. Получает постоянный доступ к силе человека. Ей больше не нужно охотиться и выживать. Никакая магия не сможет разорвать симбиоз. Слияние происходит редко. В основном люди погибают, но выжившие... меняются. Даже если тварь не пытается доминировать. Одно ее присутствие постепенно сводит с ума. Жертвы слияния не живут долго. – Убивают себя? – меня знобит. Я уже слышала подобное сегодня. Слияние будто ничем не отличается от клятвы. – Да. Чтобы не допустить этого, твари в момент единения переносят человека в Отрезок. Нечто вроде отдельного мира. Мы мало о них знаем. Оттуда почти никто не возвращался. Известно, что там твари набираются сил и залечивают раны. Их воля тоже крепнет. Подпитывается осью Отрезка. Они становятся могущественней души хозяина. Перехватывают управление телом. Человек живет, пока живет тварь, хочет он или нет. – Боже... – Да. Но бывает, что побеждает маг. И возвращается: с тьмой в душе он обретает способность перемещаться в тенях и мирах. Опять-таки, случаи симбиоза не изучены толком. Пятеро обнаруженных носителей не горели желанием раскрывать свои секреты. И уж тем более сдаваться ученым. Сразу отделились от Университета. Об их дальнейшей судьбе нет точных сведений. – Пятеро? Всего лишь пятеро? – давлюсь дыханием. К горлу подкатывает тошнота. Почти слышу ее липкий шепот: я всегда буду за твоей спиной. Резко обернувшись, вглядываюсь в сплетения ночных теней. – Что такое? – не понимает Кан. – Нет... ничего. Продолжай, пожалуйста. – Пятеро – тех, о ком стало известно. Их может быть гораздо больше. Никто не знает, от чего зависит, умрет человек или выживет после слияния. А если выживет – подчинится твари или же покорит ее. – Слияния... чаще происходят с магами огня. Верно? – провожу ногтями по шраму. Охотник успокаивающе улыбается: – Да. Но с оберегом ни одна тварь тебя не найдет. Я сама ее нашла. А чертов оберег лопнул, не вынеся встречи: – Даже Высшая? – Наас и о Высших уже рассказал? Слушай, он сильно забежал вперед. Не волнуйся. Поэтому я и не хотел говорить. Профессор Мирна сделал бы это лучше меня. И уж точно лучше Нааса. А теперь ты напугана, – приобнимает за плечи. – Серьезно, твари совсем нестрашны, когда умеешь с ними обращаться. До сегодняшнего дня ты была жертвой. Теперь мы научим тебя защищаться. Ты удивишься, как легко их ловить. Старшие встречаются нечасто. Высших на воле вообще давно никто не видел. С младшей отряд в три человека вполне способен справиться без потерь. Их сложнее выследить, но это уже работа искателей, – прикосновение жжет между лопаток. – Они не всесильные монстры, поверь мне! У них тоже есть слабые места. – Какие? – не монстры. Боги. Они определяли мою жизнь, а он говорит, что... – ... теряют способность менять форму и исчезать рядом с вот этим, – трогает отблескивающий металлическими нитями знак Университета на груди. – Особый сплав. Правда, ослабляет действие оберега. Проклятье стирает, но мага – нет. – То есть, тварь тебя увидит, но не обязательно нападет? – Да. Примерно так. И сбежать не сможет. По крайней мере, не моментально. Из этого сплава сделаны наши пули и удавки. Сети. Ножи. Капканы. Всего не перечислить. И есть еще много уловок. Боевые заклинания, чары-ловушки... Ты правильно поступила, что выбрала блок охотников. Лучшее решение для огненного мага. У нас твоя... особенность притягивать тварей перестанет быть недостатком. Наоборот, очень поможет. На живца ловить проще, а если мы... – Что будет, если я не захочу? – перебиваю, переключаясь на другое: жидкие гримасы Гофолии и скучающий интерес профессора Рамона Хайме. – В смысле, я не про охоту на тварей. Тесты, исследования. Мне говорили, что уче... – Не стоит, – теперь обрывает он. – Есть много рычагов воздействия. И ни один тебе не понравится. Помолчав, Кан продолжает чуть мягче: – Университет функционирует в жестких рамках, но зачастую оправданно. И это единственное место на земле, где ты сможешь реализовать свой магический потенциал. Приходится чем-то жертвовать, но поверь: ты не пожалеешь. – Вы с Ниной тоже что-то потеряли? – ты не жалел? Мы сворачиваем за угол, где нет фонарей, и теперь я вижу лишь алую точку зажженной сигареты. Луна скрывается за тучами, волнуются деревья. Ветер путается в складках кофты, пробегая по телу волнами озноба. Ладонь Кана кажется невозможно жаркой. Тысячу шагов спустя он выдыхает дым и ответ: – Обереги изобрели пару лет назад. До этого приходилось рвать все связи с родными. Чтобы не подставить никого под удар. Можно было воспользоваться магией: подкорректировать память. Стереть или дать хорошую причину своему отсутствию. Но мы просто уехали. Оставили записку и сбежали. – Почему потом не вернулись? – пора прикусить язык, но в темноте слишком легко задавать вопросы. Маг молчит. Переплетаю теснее пальцы, извиняясь за грубость. – Нина кое-что сделала, – голос Кана звучит глухо. – Я помог ей... прибраться. Но нас все равно заподозрили. Мои портреты висели на каждом столбе. Про розыск постоянно говорили в новостях. Нину сочли жертвой, хотя какая из нее жертва?! – вдруг почти рычит парень. Шумно выдыхает: – Она не виновата. Это из-за ее силы, тварей, но... – блеклое сияние выглянувшей луны обозначает его резкий профиль. – Теперь нам нельзя возвращаться. Мне тоже. Прослеживаю изгиб шрама. Сияющий болью осколок подарил мне тварей и понимание: главное происходит прямо сейчас. В моменте, где нет ни прошлого, ни будущего. Где среди шепчущихся листьев и тяжелых, уходящих в небо стен, мы двое шагаем по обломкам асфальта и дышим дымом, осенью и ночью. Еще вчера я была совершенно одна. – Спасибо, – что держишь меня за руку. – Что рассказал мне. Через пару минут Кан открывает новую дверь, за которой знакомые ослепительно-белые коридоры. Где-то здесь лаборатории с кричащими в клетках тварями и подвал, освещенный бесчисленными лампочками. Валентин Рабинский и муторный Советник Гофолия, бесцветный Максимилиан и профессор Хайме – злейший враг темных созданий. Ненавистный Наасу Адамон А. Влодек оказывается усталым полным мужчиной с проседью в каштановых волосах. Очки в тонкой золотой оправе, аккуратно подстриженная щетка усов, грубый свитер с налокотниками и беспокойные пальцы: бесконечно вертят золотистую ручку, перекладывают с места на место папки, оправляют одежду, трогают усы и губы. Если незаметно заснять на видео и проиграть потом с ускорением, получится чертовски дикая пантомима. Адамон достает пухлую подшивку с правилами поведения в Университете и озвучивает каждое. Я перестаю слушать на десятом из ста тридцати шести, рассматривая застывшего у окна Кана. В синеватом от искусственного света кабинете Нинин брат выглядит неуместным и держится скованно: напряжение сквозит в развороте широких плеч, сцепленных за спиной кистях. Я машинально отвечаю на вопросы, быстро заполняю анкеты – поразительно стандартные как для магического ордена. – Кан Д. Александер поможет вам составить расписание занятий. Есть базовые курсы, проходящие в определенное время. Еще небольшие группы, которые договариваются с профессорами отдельно. И, конечно, маги, готовые помочь в обучении за определенное вознаграждение. Значительная часть материала осваивается самостоятельно по книгам в Библиотеке – он ухитряется произнести последнее слово с большой буквы. – Ваша программа – этот список итоговых знаний и практических навыков. Возьмите. Мужчина подталкивает ко мне целый ворох листков: – Пятьсот шесть пунктов. Вы должны продемонстрировать владение всеми без исключения на экзамене ровно через год после начала обучения. Плюс, вас ожидают практика и вопросы вне списка. По итогам выполнения решается, можете ли вы остаться или забудете о магии раз и навсегда. Если остаетесь, начинаете выполнять задания. Параллельно продолжаете учебу согласно своим усмотрениям и нуждам. В распечатках есть все о финальных испытаниях. Вопросы? Он спрашивает явно галочки ради, но у меня находится один: – Как много времени будет отнимать участие в исследованиях профессора Хайме? – Кан оборачивается. Адамон снимает очки. Тщательно протирает чистые стекла. – Это станет понятным уже в процессе. После предварительных тестов. Но не думаю... – тонкая оправа опасно гнется. – Команда профессора Хайме сейчас работает с тремя огненными магами, из них двое – гораздо сильнее вас и уже прошли инициацию. Предполагаю, помимо стандартных процедур, за этот год вы спуститесь в лаборатории три-четыре раза. Сейчас лучше убедитесь, что выбрали подходящий блок, и сконцентрируйтесь на тренировках. Спросить что-нибудь еще мужчина не предлагает, сразу поднимается – взвизгивают ножки отодвигаемого стула. После секундных колебаний Адамон протягивает мне руку: – Добро пожаловать в Университет. Отсчет вашего года начинается сегодня, двадцать девятого сентября. Если возникнут проблемы, обращайтесь к капитану блока или ко мне. – Спасибо за уделенное время, – прижимаю к груди распечатки. – Не беспокойся насчет экзамена, – тихо говорит Кан, когда за нами закрывается дверь Адамонова кабинета. – Ты огненный маг. Тебя оставят, даже если ты худшая волшебница на планете. Невесело хмыкаю: – Кто остальные огненные? – Возможно, ты видела одного вчера. Илай Мназон. У него пятьдесят один процент. В блоке техников есть Янни Збигнев с сорока. Из наших еще Мантикора Оретт – девяносто два. – Так много! – я останавливаюсь. Боже мой! Как же он справляется?! – Никто из них не справляется, – наверное, я заговорила вслух. Кан отвечает равнодушно, но снова ловит и сжимает мои пальцы. – Что с ними не так? – хмурится: – Познакомишься – поймешь. А сейчас давай поужинаем. В кафетерии должно быть мало людей: пересменка. Ты ведь голодна? – Да... – живот сводит от голода или волнения. Я ищу слабость в теле и новое в разуме: шершавый голос, эхо стеклянного смеха. Не нахожу, но вдруг и не могу найти? Что, если Плутон уже направляет мои мысли, прячась в закоулках подсознания? Нужно идти не в кафетерий, в бар. Встретиться с Наасом. Нинин брат поджимает губы, стоит произнести имя рыжеволосого мага, но оставляет возражения при себе: – Как хочешь, – к бару идем в молчании. Когда выходим на широкую площадь, где звучит музыка и толпятся люди, Кан выпускает мою ладонь. Над головой, натянутые между высокими железными столбами, пересекаются цепочки золотых огоньков. Будто украшение к празднику. Гигантское здание цеха по левую руку зияет черными окнами, дальше тонет в темноте ряд явно складских ангаров, а справа – залитое алым сиянием крыльцо бара. По газону разбросаны покрышки от грузовиков, бревна, стулья – все заняты, люди оккупировали даже ступеньки. Проталкиваемся. Я оступаюсь и едва не падаю на колени к какому-то парню. – Зарин! – Наас мгновенно замечает и зовет через переполненный зал. Рядом с ним на краешке стула застыла Айяка. Переоделась в изящное темное платье с круглым, открывающим тонкие ключицы, вырезом. Тони нет. Но, могу поспорить, придет: Наас мастерски втягивает окружающих в свои затеи. Глядя на вцепившуюся в кофейную чашку девушку, сложно не согласиться с Каном: ей бы стоило держаться от рыжеволосого мага подальше. То же самое обычно говорили про меня. Кан вновь касается спины. Ухо обдает жаром: – Увидимся позже. Береги себя и ни о чем не волнуйся. Пробираясь к столику, осматриваюсь. Длинная барная стойка, высокие, горящие под кровавым светом металлические столы. Кафельные стены, заклеенные картинками... нет, фотографиями. Пожелтевшими, полароидными, черно-белыми. Вокруг каждой, заполняя пробелы, – подписи маркером. Наас прячет сумку и куртку под ноги, освобождая мне стул. – Мы заказали пироги! Пить что будешь? – перекрикивает музыку. Превращается в красную тень, отправившись добывать мне кофе. Я киваю Айяке, хвалю платье. Волшебница нервно оправляет волосы. Чтобы замять неловкость, касаюсь снимка на стене: – Почему они здесь? – Фотографии погибших, – прослеживает жест девушка. – Наш способ попрощаться. Мы не приходим на могилу, даже на похороны. Тело отдают родственникам, смерть представляют несчастным случаем или результатом болезни. Незнакомые люди на кладбище могут вызвать вопросы. Поэтому... На фото парень с баскетбольным мячом в руках. Широко улыбается, за вихрастой макушкой дырявят листву солнечные лучи. Рядом выведено: Йохан Д. Катерина. Йохану было лет двадцать, не больше. От разбегающихся вокруг строчек комок в горле. «Ты был моим лучшим другом. Ты изменил мою жизнь». «Самый позитивный хрен в этой дыре». «Я люблю тебя, мне так тебя не хватает,» – отворачиваюсь, не дочитав остального. Надписи перетекают со стены на стену, за пределы багряного зала. Связывают портреты в единый узор – заклинающий смерть. – Видеть их каждый день... – Как когда они были живы, – Айяка впервые твердо смотрит мне в глаза. Не прячась за длинными ресницами, без подозрения и невнятного упрека. – Держи, – жалобно звякает блюдце с чашкой, гремит поднос с пирогами. Наас наклоняется и тихо сообщает: – Я договорился. Через пару часов пойдем. Ребята будут прямо там. Он выглядит спокойным, будто ничего особенного не происходит, и я устраиваюсь удобнее, наконец-то чувствуя, как расслабляются плечи. Мы справимся. Все будет нормально. Мы... Среди толпы мелькает светлая вспышка. Я проливаю кофе на пальцы. Илай. Черная футболка сливается с темнотой, обнаженная кожа полыхает – ярче ламп и металла столов. Жилистые запястья тоже носят отпечаток пут. Отвожу взгляд и слизываю липкие капли. Нужно держаться от него подальше. – Тони! Мы здесь! – Наас размахивает руками. Опускаю голову: пусть Илай не заметит. Пусть заметит. Пусть... черт! Не замечает. Тони подсаживается между Наасом и Айякой. Очень тесно, но рыжеволосый маг делает вид, что отодвинуться некуда. – Ты чудовище, – шепчу в медные пряди. Неразборчиво хмыкает в ответ. Ворует салфетку с моего блюдца, выкручивает и рвет на части. – Просто хороший друг. Ешь. Скоро уходить, – точно, пирог. Сочная мясная начинка вываливается из теста, тает во рту. – Вот вы где. Двигайтесь, – Эдвард Анна, продавец амулетов, тащит два высоких барный стула. Отвоевывает место у стены, Мара устраивает длинные ноги у него на коленях. Оба еще покрыты вылинявшими до розового пятнами, волшебница колупает щеку, пытаясь избавиться от чешуек. – Дани подойдет сразу на место. Триша не сможет: вызвали вниз, – негромко сообщает Эд, хватая кусок пирога и роняя половину на свою девушку. – У нее проблемы? Мара сердито дергает парня за прядь соломенных волос, пытается оттереть следы соуса с блузки. – Нет, вроде нет. Просто Чиндту неймется, – Эдвард целует волшебницу в висок и получает локтем в живот: – Твою же мать, Эд! Кофта! Новые леггинсы! Снова! – Бедная, – сочувствует Наас то ли Трише, то ли Маре. – Так, пропустите в туалет, – сдается последняя. – Я с тобой, – умыться, вдохнуть хоть немного воздуха: от духоты и едкого сигаретного дыма печет глаза. Просачиваясь сквозь скопление охотников у барной стойки, стараюсь не выпустить Мару из виду. Впрочем, она скоро останавливается в конце внушительной очереди. Ужасно жарко. Закатываю рукава, гляжу на перехваченные полосами предплечья. Под резкими огнями кажется, что руки по-прежнему связаны. Тень ложится на исчерканную кожу. Перехватывает запястья и дергает в сторону, в узкий коридор, где едва теплится багряный отблеск. Прижимает к стене. Деревенеет, легко касаясь шершавыми губами лба. Сердце колотится. Я могу оттолкнуть – но не двигаюсь. Закрываю глаза, впитывая жар чужого тела. Илай жесткий, сильный. Невыносимый. Пахнет снегом и кровью. Отвратительно. Идеально. – Ты спускалась в подвал. Не возвращайся к ней, – оттягивает ворот водолазки, обхватывает шею, с нажимом гладит шрамы. – Ей нельзя верить. Это только магия. Посмотри, что они сделали с тобой. Будет хуже. Они заберут твою память, чтобы создать новых. Ты перестанешь понимать... Не выделяйся. Тогда они не... – Не могу, – получается почти стон. – Почему? – отстраняется, позволяя запрокинуть голову. Хмурится. За завесой белых ресниц зрачки до краев заполняют алую радужку. – Только магия, – его слова. – Что мы, если не магия? – когда кроме тебя в золотом круге от торшера никого, а вокруг теснятся мятежные тени – мир схлопывается до собственного дыхания и страшного, больного, непостижимого волшебства. – Даже сейчас. Ты. Почему ты здесь? Разве не из-за магии? Чувствуешь? Твой-мой свет продирает до костей. Илай глядит не моргая, будто даже не дыша. Искусанные до ран губы так близко, стоит потянуться... собираю остатки воли и выворачиваюсь из захвата-объятий. Почти врезаюсь в Кана. Нинин брат уперся взглядом в огненного мага, ладони расслабленно лежат на поясе форменных брюк. Рядом с ножнами. – Все в порядке? – почти дружелюбно. – Да, – шея горит после прикосновений. Прячу отметины, которыми наградил меня Кан. Пусть не из злого умысла, но... огрызаюсь: – Знакомлюсь с себе подобными. – И как тебе? – вздергивает бровь. Что-то самодовольное сквозит в прищуре черных глаз. – Приятно, когда после не нужно в лазарет, – пока не ответил, выбираюсь обратно в зал. Пошли к черту. Оба. За столиком, похоже, не заметили моего отсутствия. Наас хохочет. Айяка тихонько светится. Тони поминутно отвлекается: когда девушка играет с завитой прядью, когда склоняет голову в его сторону, кладет ногу на ногу, улыбается... я тоже не могу сдержать улыбки. Эдвард в лицах рассказывает о задании. Я пропустила половину, но Наас вкратце делится, что они с Марой искали каких-то али. Вдоль горной трассы, связывающей несколько маленьких городков, часто пропадали люди, и охотники неделю шатались с палаткой по отмеченной искателями местности прежде, чем обнаружили... – Чувак с лопатой! Роется себе в метре от обочины, а рядом в прицепе – мусорные мешки. Мара такая: ой, вы не подскажете, как добраться до...ну, то село, как его... ээ, неважно! А он такой: на меня – на нее, снова на меня... и кааак замахнется! Мара Кейтлин устало усмехается. Серьезная, синеглазая, с короткой рваной челкой, она напоминает святую с иконы, случайно попавшую не в то место и даже век. Ее парень, наоборот, идеально вписывается в атмосферу бара: клетчатая рубашка поверх мятой футболки, драные джинсы и воронье гнездо давно нестриженных светлых волос. Странную пару выбрал Наас в помощники. Вокруг стола собралась приличная толпа, каждая реплика встречается бурей смеха. Когда Эд описывает погоню за маньяком, я тоже хохочу до слез, вместе с присоединившимся к слушателям Каном. Через полчаса Наас поднимается и говорит: – Валим. Нам еще с планом на завтра определяться, – подхватывает мои уже заляпанные пивом подшивки правил. – Учеба, экзамен, вот это все. – Ни хрена себе – сознательный Наас Мерезин! – хмыкают рядом. – Ты свои-то испытания не завалишь? Когда там они? Чисто зайти поржать. – Через два месяца, – ровно отвечает Наас, пропустив насмешку мимо ушей. Тони и враз посерьезневшая Айяка тоже встают. – Мы пока посидим, – подмигивает Мара. – А вы тоже катитесь. Баек больше не будет, – сообщает Эд людям вокруг. – В субботу жду всех страждущих в гости. Улов так себе, поэтому советую приходить заранее. – Лучше б ты на духов охотился, а не психов ловил, – замечают сзади. Кан исчез. Илай Мназон стоит у бара в компании похожего на индейца охотника. Прямо за ними, среди сверкающих рядов бутылок, отмеряют секунды огромные часы. Узорчатые стрелки показывают половину первого. Внутри на циферблате, среди римских чисел, кто-то вывел летящими буквами: Сейчас твое время! Очень надеюсь. *** На улице люди разошлись. Ветер налетает со всех сторон, рвет одежду, гирлянды над площадью трясутся в припадке. Между покрышками вертятся листья и бумажный мусор. Шум близкого парка наполняет ночь тревогой и шевелением: будто исполинский монстр встряхивается и разминает лапы, готовясь к охоте. – Отличная погода для прогулки, – вполголоса комментирует Наас, застегивая кожаную куртку под горло. Длинный хвост живет собственной жизнью, охаживает парня по лицу. Ловлю извивающиеся пряди и заталкиваю за резинку. – Спасибо, – он поправляет пучок и шмыгает покрасневшим носом. Тони о чем-то договаривается с Айякой. Мы ждем в стороне, чтобы не мешать. – Ну сколько можно! Задолбали, – рыжеволосый маг сверлит пару взглядом. – По-моему, они спорят, – Айяка сердито щурится в ответ на Тонины слова. – Уже на первом свидании? – Наас с интересом вытягивает шею. – Это не свидание, это... – девушка направляется к нам, и я спешу закрыть рот. Чуть отставший Тони беспомощно разводит руками. – Что... – Я пойду с вами, – припечатывает Айяка. Наас сдавленно стонет. – Заткнись. Я не идиотка, и поняла: вы не в общежитие идете. Ты втянул меня, теперь я хочу знать – во что. – Тебе мало? Хочешь наверняка влипнуть? – рявкает Наас. – Наас, не здесь, – спокойно говорит Тони. – Пойдемте. – Но... – Не время пререкаться, – я мелко дрожу. Шерстяная кофта продувается насквозь. – Чем быстрее мы закончим, тем лучше. Тони жестом показывает следовать за ним. Ему будто совсем не холодно в рубашке и дутой жилетке. Сразу за баром – увенчанная колючей проволокой ограда. Калитка отворяется от касания. Я опять съеживаюсь, проходя. Наверное, никогда не смогу преодолевать защитные чары, не впиваясь ногтями в шрам. Парни зажигают фонарики. Лучи скачут по исполинским стволам и выступающим корням. Дубы. Кладбищенские деревья. Покрытые мхом и лишайниками, с плетьми сизого плюща. Здесь почти нет ветра, а воздух прелый и тяжелый от влаги: болото близко. Тони первым скользит по едва заметной тропке. Наас идет последним. Айяка держится чуть в стороне. – Сюда, – вскоре зовет Тони. Два каменных столба накренились навстречу друг другу. Барьер. Дальше во тьме колышутся высокие травы. – Ворота кладбища. – Чары засекут нас, – останавливаюсь. – Они давно не работают, – подает голос девушка. – С тех пор, как Советники Серхи и Чиветель заговорили территорию парка от случайных людей и магических порождений. Для кладбища этого достаточно. Зачем кому-либо покойники? – последний вопрос звучит не особенно риторически. Наас хмыкает, оценив маневр. – Наш имеет некоторую ценность, – отвечаю вместо него. – Эрлах обещал прийти раньше и снять, что найдет, – рыжеволосый маг проходит в условные ворота. – Он лучший по части чар во всем Университете. Ну, после совсем упоротых техников, конечно. И Советника Байры. Думаю, даже главный контур мог бы снять, если б захотел. До сих пор не знаю, какого черта Дани забыл в искателях. – Чем ты его шантажировал? – я начинаю понимать, почему в Университете Нааса Мерезина задирают и сторонятся: помимо тридцати трех процентов огня и магической нестабильности, он умеет манипулировать людьми. – Предложил забрать прах. Покойник хоть похоронен по правилам, все равно заложный из-за... короче, оберег из него должен долго работать. Великий маг как- никак, – парень обшаривает лучом фонаря заросли спутанной травы. Ловит метелку и растирает между пальцами. Дубы редеют под напором седых стеблей. В просветах между кронами по штормовому небу бегут тучи. Теперь мы двигаемся цепочкой по сужающейся тропке. – Ты разве не Эду прах пообещал? – с подозрением интересуется Тони. – Ну да, – Наас ухмыляется, – Эд рассердится, конечно, но уступит Дани. Я его потом задобрю, он отходчивый. – Что значит – заложный? И там же целый труп, почему не поделить? – спрашиваю я и получаю возмущенный взгляд от Айяки. – Заложный значит неупокоенный. Самоубийца или погибший насильственной смертью. Таких обычно хоронили на перекрестках и пустошах. Можно найти в лесу, болоте, свалках, заброшенных местах – если жертвы преступления. Сама понимаешь, как сложно отыскать. Важно, чтоб труп был старым, напитавшим боль. Праха свежих покойников на неделю от силы хватает. Бывают исключения, но нечасто. Поэтому к Эду вечно очередь: у него вроде чуйки на мертвецов. Он и для администрации их ищет. А насчет целого трупа – на обереги только копчик идет, сосредоточие магии. Если б весь скелет, было бы гораздо проще... а вообще, заткнитесь на секунду, – рыжеволосый маг оборачивается, высвечивая дорогу за спиной. – Что? – Ничего... показалось, – Наас пристально вглядывается в ночь. – Разворотить могилу одного из наших ради амулета! – выдыхает девушка. – Много ты понимаешь с высоты своего второго блока, – огрызается парень. – Тебе-то нечего переживать о тварях. – Я намерена работать у профессора Хайме. – Вот когда начнешь, обсудим, кто тут псих. На очередном аукционе у Эда. Серьезно, помолчите. Мне кажется, я что-то слышу. – Ветер. – Я не удивлюсь, если за нами следят, – говорит Тони. Я закашливаюсь, Наасов луч мечется. – Тони, твою мать! Ни хрена не смешно! – Кан. Ему явно не понравилось, что ты полез к Зарин. И после случая с Эрлахом, а потом – с Кайрой и Олафом, и когда ты взорвал бензоколонку... – Да-да, в курсе. Он подозревает меня во всех смертных грехах и готов глаз не спускать, лишь бы опять не загреметь на ковер к Моне, – раздраженно перебивает друга рыжеволосый маг. – Плюс на Зарин запал. – Ничего подо... – Это из-за Энид, не обольщайся, – фыркнув, дергает меня за хвост. – Они опять расстались. В восьмой раз, если я правильно помню. Девушек тут мало, все давно с кем-то мутят. Ну окей, не все, – поправляется Наас после Айиного выразительного взгляда через плечо. – А ты идеальная кандидатура, чтобы заставить Энид ревновать. Симпатичная, новенькая. Маг огня, правда, но все равно – темная лошадка. – Это многое объясняет, – месяцы с Нининым оберегом показали, что без печати страха я вполне нравлюсь противоположному полу. Но не парням вроде Кана Александера – отчетливо красивым, уверенным в себе. – Кан предвзят, но его легко понять, – говорит Айяка. – После случая с бензоколонкой, любая выходка в пятом блоке может стоить ему капитанства. Неудивительно, что он предпочитает держать тебя в поле зрения. – Да отвяжитесь уже. Это было месяц назад, пора бы забыть и двигаться дальше. Дорожка почти исчезла. Тони раздвигает доходящую до груди траву. Мы описываем дугу: обходим ощерившееся колючими сорняками надгробие. Наас тихо спрашивает: – Ты как себя чувствуешь? Я прислушиваюсь к ощущениям: – Нормально. Устала, но сегодня был долгий день. – Да уж. Может, еще Плутон помогает. Она до какой-то степени манипулирует чарами барьера. Провела же тебя из архива в Заповедник. – Наверное. Посвети вокруг. То тут, то там над морем метелок возвышаются покрытые пятнами лишайников скульптуры и массивные силуэты склепов. Я спрашиваю: – Вы знаете, где искать Тлалока? Айяка замирает: – Тлалока?! – я оказываюсь нос к носу с потрясенной девушкой. – Вы...! Нет, вы не можете собираться...! – Да. Что, наконец пожалела, что пошла? – Наас кладет подбородок мне на плечо и, судя по голосу, наслаждается моментом. Тревожно веет весенним ветром. Айяка задыхается: – Его дух запирает тварь в Заповеднике! Вы знаете это! Почему именно он?! Ладно она, да и ты, но Тони?! Ты хоть понимаешь, что делаешь?! – теперь ее гнев направлен на зеленоглазого парня. Тот отвечает как само собой разумеющееся: – Полностью. – Его тварь, Плутон... – Айяка связывает воедино информацию, интересовавшую нас в архиве. – Тты... ты приняла клятву крови и единства?! – я пячусь, но Наас мешает, обнимает за талию. – Ты...! – Поверила твари, да, – слова выходят смелее, чем я сама. Но лучше говорить, чем бесконечно ворошить мысли и эмоции в поисках чужого присутствия. Сжимаю кулаки, находя бугор шрама. – Зачем?! Ты вообще не понимаешь, что такое твари! Они питаются страхом, она должна убивать, чтобы выжить! С ними нельзя договориться! Тлалок, ее создатель, не смог – и как ему помогла клятва?! – крик впивается в виски. – Айя... – девушка стряхивает руку Тони: – Она не просто сбежит из Заповедника. Она убьет любого на своем пути, а потом вернется, чтобы отомстить, и приведет других! Даже если мы успеем эвакуировать людей и исследовательский центр – Университет десятилетиями скрывал это место, система порталов построена вокруг него! Все рухнет, на новую привязку понадобятся месяцы! Мы должны немедленно пойти к руководству! Разве не очевидно? Чары Заповедника уже нарушены, но опытные техники сумеют удержать тварь под замком! – И нам в итоге ничего не будет, – едко вставляет Наас. – Даже если все твари мира соберутся в стаю, им не пройти сквозь защитный контур Университета. Его ставили по формулам Мерлина, – говорит Тони. – Барьер оповестит о присутствии тварей, и никто не сунется за ворота без оберега. – А твари никогда, вообще никогда не собираются вместе! – с заметным облегчением заканчивает Наас. – Это против их инстинктов. Плутон просто уйдет. Не думаю, что она хоть на секунду вернется в Университет. Для подпитки ей хватит находить Зарин, когда та будет покидать периметр. Ей важнее свобода и источник силы, чем месть. – Разве она не всегда будет... – за моей спиной, – со мной? – Нет, это же клятва. Не слияние, – отмахивается маг. Выдохнув, на секунду прикрываю глаза. – Просто уйдет?! – шипит Айяка. – Ты сам себя слышишь?! Вы рехнулись! Она... – Я уже снял заклинание с могилы, – вздрагиваю. Лучи фонарей пересекаются на лице мужчины в нескольких метрах от нас. Незнакомец кривится, прикрываясь от жалящего света. – Убрали. И замолчите. Ваши крики разносятся по всему парку. – Эрлах, – блекло улыбается Наас. – К руководству никто не пойдет, – он не убеждает – констатирует факт. Айяка обхватывает себя за плечи. Маг щурится. Около тридцати, до странного схож с Наасом: тоже рыжие волосы – только яркие, медные, кончики завиваются от влаги чуть ниже подбородка. Теплая ореховая радужка, но – глубокие тени у тяжелых век, под пушистыми ресницами и на переносице, морщинки в уголках бледных губ. – Вы пересекли периметр вместе, причем выбрали ближайший к кладбищу выход. Лень было прогуляться до главных ворот? – мужчина выразительно поднимает брови. Наас чертыхается. – Если что-либо случится не по плану, никто не избежит наказания. Поэтому в точности выполняйте мои указания. И ты тоже, Кан. Дерьмо. Слева шуршит трава. Наас втягивает воздух сквозь зубы, отшатывается, перестав согревать мне спину. Ослепляет незваного гостя. – Даниель... – начинает Кан, но мужчина отворачивается и ныряет в заросли: – Поможешь с ритуалом. – Нет, – Эрлах останавливается. Прячет руки в карманы пальто, запрокидывает голову, будто разглядывая небо. Заговаривает на грани слышимости, но, уверена, никто не пропускает ни слова: – Когда их поймают, новенькую проверят. Обнаружат, что профессор Рабинский подделал отчет. Найдут монету. У Нины такая же, верно? У скольких еще? Ты ведь совсем не к Рабинскому должен был ее вести. Тогда никто не обратил внимания на ошибку, но теперь задумаются. Пришпиленный лучом света, Кан бессильно сжимает челюсти. – При чем здесь... я не понимаю, – Айяка шагает вперед. – Рабинский? Нина? ... – никто ей не отвечает. Вдохнув, девушка продолжает: – Когда тварь вырвется на свободу, она сможет перемещаться по всему Университету. Если Зарин еще нет в системе, Плутон пройдет куда угодно. В лаборатории, хранилища, общежития! Убивая, разрушая... Айяка осекается: Эрлах резко оборачивается. – Мы все знали, на что шли, когда выбирали магию. Я не могу предсказать, как поступит тварь или каковы рамки клятвы. Но кто бы не встретился у нее на пути, он должен уметь за себя постоять. Это наша работа. – А ученые? Администрация? Техники, да новички же в конце концов! У многих нет шансов даже против полтергейста, а ты предлагаешь сразиться с Высшей тварью! – Тони кладет руку ей на плечо. – Если захочешь, после обсудим моральную сторону вопроса, а сейчас – за мной, – не дожидаясь ничьей реакции, мужчина легко, не потревожив и колоска, исчезает в тенях – словно становится одной из них. – Пойдем, – просит Тони. Стряхнув его прикосновение, девушка подчиняется. Я растираю онемевшие пальцы. – Почему Эрлах помогает нам? Ему плевать, что мы рискуем чужими жизнями, выпуская тварь? – улучив момент, догоняю Нааса. Мы оставляем тропинку, и теперь спотыкаемся об узлы корней и налетаем на просевшие в мягкую почву надгробия. Парень светит то под ноги, то вперед. Позади с шорохом продирается сквозь траву Кан. – Дани знает о Плутоне больше нашего. Он вообще все про всех знает и с успехом этим пользуется. Там какие-то свои дела, суть которых мне не особенно понятна. Может, потом расскажет. Сегодня было не до расспросов. Без его помощи мы бы не справились, так что – согласился и отлично. – Он сильный маг? – Он потрясающий техник, хоть учился на искателя. Уже на втором году в Университете стал капитаном, и до сих пор держит должность. Разбирается в чарах лучше большинства задротов из четвертого блока, – парень, коротко оглянувшись, шепчет: – Заметила, его часто зовут вторым именем? Как Советника. Первое отбрасывается во время церемонии назначения. Мы все думаем, что Дани однажды возглавит Совет. И Университет, соответственно. По праву крови: его предки были драконоборцами и традиционно управляли орденом. Таков закон. Если Дани попадет в Совет, то автоматически должен быть признан Главой. Поэтому Гофолия его на дух не выносит. Не вздумай назвать Даниеля Эрлахом перед руководством. – Сложно попасть в Совет? – о людях, входящих в него, говорят с уважением, если не страхом. – Почти нереально. Новые Советники назначаются общим голосованием, но в прошлый раз результат явно подтасовали. Цирта ни хрена не должен был победить. Он неплохой парень, но Олаф гораздо лучше – и это не только мое мнение. Дани тогда отсутствовал, иначе выбрали бы его. Мы думали, он погиб. Не повезло или подставили: поздно вернулся, упустил шанс. Ведь помимо таланта к колдовству и мозгов надо, чтобы кто-то из текущих Советников помер, а живут они долго, – Наас морщится. – Троим уже за сотку перевалило. – Значит, скоро место освободится, – негромко комментирует Тони. – О, замолчите! – стонет Айяка. – Скоро наши места освободятся! Не в последнюю очередь, благодаря Эрлаху! – Не драматизируй, – Эрлах исчез из поля зрения. Лучи беспомощно дырявят темноту. Но вскоре трава обрывается, и мы выпадаем на поляну – идеальный круг поникших стеблей. Даниель присел у памятника, ровно в центре, на проплешине пустой земли. Сброшенный плащ наполовину скрывает камень с именем Советника. Мужчина остался в коричневой, в тон брюкам, жилетке и белоснежной рубашке с закатанными рукавами. Ловко орудует чем-то вроде шила, вычерчивая в пыли сложную систему знаков. – Сам ритуал простой, – словно продолжая начатый ранее разговор, говорит Даниель. – Проблемы начинаются, если дух не хочет уходить, а Советник не захочет. Основная наша задача – заставить его постоять спокойно, пока Зарин проведет изгнание. Единственное незавершенное дело Тлалока – тварь, которая отныне стала твоей, – взгляд карих глаз обжигает. – Он откажется принимать это, но ты заставишь. У меня теплеют щеки: – Понимаю. Я уже участвовала в подобном... только те духи не сопротивлялись, – почти ощущаю горячую кровь, заливающую ладони, скользкую рукоять ножа – и мягкое прикосновение призраков. – Мы запрем его в жесткий барьер, чтобы не рыпался, – говорит Эдвард Анна, выходя к могиле с противоположной стороны круга. Следом выбирается Мара. – Главное – удержать, иначе свалит. Технически, духи привязаны к останкам или особенным местам, но призрак Советника может оказаться очень сильным. Не хватает еще, чтобы принялся шастать по всему парку. – В Университет ему не попасть, уже неплохо, – пожимает плечами Наас. – Если сбежит – хрен поймаем. Гарантирую, – Эд достает из рюкзака мешочки вроде тех, что были у Нины. – Верно. Поэтому мы должны сосредоточиться на поддержании защитных чар, – Даниель смотрит на Нининого брата. – Кан, пожалуйста, наколдуй стазис. Все взгляды обращаются на капитана пятого блока. Только Наас отворачивается, внезапно заинтересовавшись прогибающейся под ветром травой. Эдвард подкидывает узелок – сухой шелест сопровождает каждый бросок. Кан скрещивает руки на груди: – Зачем тебе это? – Разве ты сам не нарушил правила, помогая Зарин? – Она спасла Нину. Я вернул долг. И никто не пострадал. – Вот теперь пострадает. Отведи ты огненного мага в администрацию, мы бы здесь не стояли. – Не вали это на меня! – вспыхивает парень. – Отвечай! За каким чертом тебе подрывать безопасность Университета?! Даниель Эрлах криво усмехается. Выдыхает: – Висия. – Что? При чем здесь... – Висия, – уже громче повторяет мужчина. – Мантикора. Янни. Илай. Наас. Нина. Зарин. И еще десятки имен, – причин, чтобы попытаться сломать систему. Эта тварь особенная. Она даст нам ответы. Возможности. Свободу. Или тебе нравится нынешнее положение дел в Университете? – Нет, но... – Я уже говорил, что у тебя нет выбора? Кан кривится. Помедлив, шумно выдыхает. Вздергивает подбородок, вскидывает руку, сжимает в кулак – я вздрагиваю. Эрлах склоняет голову набок, позволяя волосам упасть волной и наполовину скрыть лицо. Кан зло щурится, пока вокруг из воздуха выступают капельки – переливающаяся отражениями завеса. По щелчку пальцев собирается в знак. Эд поднимает бровь, в последний раз поймав шуршащий сверток: – Неплохо. Даниель ничего не говорит. Накрывает ладонью свой рисунок. Под ногами стонет земля, в глубине, у камня с именем Советника, что-то гулко лопается. Почва проседает, а потом вспучивается, пыль закручивается столбом. Я зажмуриваюсь, а когда пылинки перестают царапать кожу, обнаруживаю на месте захоронения прямоугольную дыру. За накренившейся плитой вырос курган. Наас подходит к краю ямы. Луч выхватывает обломки гроба, разметавшийся на сгнившей шкуре скелет. Зажигает искры в массивных перстнях на тонких костях. Поверх сломанных ребер масляно блестит цепь с крестом – та, с портрета. Эдвард и Мара синхронно двигаются в обход ямы, раскладывая мешочки и рассыпая порошок. За девушкой протягиваются полупрозрачные нити. Как у Нины. Значит, тоже маг воздуха и тоже прошла инициацию. Эрлах, очевидно, управляет землей. Неужели это счастье оголило кости Тлалока? Магия – странная штука. Тони и Даниель чуть в стороне чертят усложняющийся к центру, похожий на огромный глаз рисунок. Неразборчивые слова хором – и неровный каменистый узор, меняющийся под порывами ветра, поднимается в воздух. Око повисает ровно над могилой. Обхватываю себя руками, неловко переступая на месте. – Зарин, иди сюда, – зовет Тони. – Наас! Ты тоже. Эрлах оборачивается. Вблизи он выглядит и до уязвимости открытым, и неуловимо тяжелым, монолитным. Маг земли говорит: – Тлалок и Плутон связаны с помощью тьмы, поэтому нужна твоя сила, чтобы вскрыть замок. Чары Заповедника дали трещину, когда ты приняла клятву, и разлом растет, поэтому будет несложно: мы просто подтолкнем, и система рухнет. Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и вспомнила момент, когда тебе было до смерти страшно. Попытайся воссоздать это острое чувство, пережить заново. Не торопись. Когда будешь готова – коснись здесь. Вы оба, чтобы наверняка. Здесь – на окраине плетения, где обрывки линий трясутся, готовые осыпаться. Наас нервно убирает волосы за уши: – Пока Кан отдувается, есть время сконцентрироваться. Как только его силы кончатся, дух вылезет. Будет очередь нашего заклинания, – его черты заострились, будто от болезни. – Ребята подстрахуют, все должно пройти нормально. Для тьмы достаточно первого импульса. Если что, я помогу, – становится рядом, плечо к плечу. Тепло его тела согревает даже через слои одежды. – Держи нож. Ты знаешь, что делать, – а сам, кажется, знает все на свете. Когда успел выведать подробности встречи с Ниной? – А если у меня не получится? – Получится, – отвечает Эрлах. Невесело усмехается и кивает на мою сжатую в кулак руку. – Я знал мага вроде тебя. Скольких ты убила? Неужели среди них не найдется достаточно страшного воспоминания? Отступаю: – О чем ты? – Зарин? – Наас подходит ближе. – Можешь солгать мне сейчас, – мужчина касается нити заклинания. – Сказать, что никогда не отнимала ничьей жизни. Или – случайно. А может, просто защищалась... Мы все здесь говорили подобное. Чаще всего – самим себе. Верно, Наас? – Перестань, – зло выдыхает рыжеволосый маг. Налетевший ветер рвет тонкую вязь колдовства. Я прикусываю щеку изнутри. Даниель не может знать. Почему он говорит так, словно знает? Медный вкус отрезвляет. По щеке чиркает подхваченный ураганом лист. Эрлах продолжает, будто не замечает всколыхнувшейся стихии: – Только так магия не работает. Сила начинается с правды. Висия не понял этого, и теперь он мертв. Наас отрицает, и – ты ужасный маг. Наас скрещивает руки на груди: – Иди к черту. Эрлах качает головой: – Видишь: отрицает. Будь честна, когда дотронешься до знака. Иначе весь пережитый тобой страх ничего не стоит. Мужчина отходит к окружившим могилу магам. Кан посерел, его запутавшиеся в чарах пальцы медленно соскальзывают вниз. На лбу блестит испарина – или осела магия. – Зарин... – закрываю глаза, отстраняя Нааса. Голос дрожит, когда говорю: – Оставь меня. Страх приходит, когда рядом никого. Перебираю воспоминания – семь, их было семеро, Эрлах, – но они дробятся и мешаются, и не разобрать, где какой. Даже лица сливаются в одно, сначала перекошенное ужасом, а через секунду – пустое. Страха нет. Лишь усталость и отчаянное желание, чтобы все закончилось. Озноб пронзает позвоночник иглами. Был и восьмой. После крыши и Лизы, перед теми семью. Шрам наливается теплом: – Вот оно. Я задержалась в школе после продленки. Подняла голову от учебника, а в классе пусто. Ледяной свет потолочных панелей пульсировал на изнанке век, делал руки синюшными, с фиолетовыми реками вен в суставах. На часах было начало двенадцатого. Я глядела на равнодушные стрелки, снова и снова считала время, пытаясь сложить в другие цифры. Одноклассники давно ушли. Учитель тоже. Сторож гремел ключами в темном коридоре, заглянул ко мне – в единственный освещенный класс: – Ты им звонила? – Мама уехала. У папы занято, – мы жили почти за городом. Последний автобус заканчивал ходить в десять. Папа должен был забрать меня после работы. Он забыл. Или помнил. Сторож почесал затылок, пожал плечами: – В этот раз что-то совсем припозднились. Ну... если хочешь... пойдем, чаю сделаю, – предложил и облегченно ретировался, когда я ответила: – Спасибо, я здесь посижу, – мне было всего девять, но я уже знала, когда они надеялись услышать отказ. До смерти хотелось спать, но колотящееся сердце разгоняло усталость. За стеклами совсем рядом плескалась тьма – больше месяца неотрывно следовала по пятам. Я отличала ее мшистый запах среди прочих. Те насыщались и уходили, но эта будто жаждала выпить меня до дна. – Оставь меня в покое, – прошептала я, царапая шрам, запястье. Боль отвлекала. – Возьми, что хочешь, только уходи. Я набрала папин номер. Сторож неплотно прикрыл створку, черная щель дышала сквозняком. Я подошла, чтобы захлопнуть. Впереди ключи звенели в такт удаляющимся шагам. Я потянула ручку на себя, когда звук взорвался. Что-то глухо ударилось о стену, взвизгнул паркет. Я зажала рот. Из телефона рвались короткие гудки. За тонкой деревянной дверью кто-то засипел. Поскребся и нежно пропел: – Ссспасссибоо. Вцепляюсь в заклинание. В памяти – рассвет. Школьный коридор. Низкое, еще синее небо в окнах. Я переступаю через скрюченные ноги, стараясь не испачкать ботинки в крови. Брызги покрывают стены и потолок, на полу разводы отмечают последние конвульсивные движения. Тошнота подкатывает к горлу, колени дрожат. Нужно уйти, пока не пришли первые люди. Крохкий знак под пальцами натягивается, сплетается теснее, пульсирует в такт сердцебиению. Рядом выдыхает свой страх Наас, соединяя линии в нерушимый каркас. В центре заклинания открывается глаз. – Отпускай, я удержу. Режь! – сдавленно говорит парень. Зажмуриваюсь до танцующих пятен и падаю на колени, выдергивая кисть. Режу ладонь по старой линии. Выходит только царапина. Сжимаю зубы и втыкаю лезвие, выкручиваю, пока не становится жарко и липко, как летним днем, когда вместо ножа был осколок. Вокруг проносятся золотые нити и звучит на разный лад напев молитвы. Кружится голова: прошлое и настоящее меняются местами. На грани слышимости всхлип давнего сторожа путается с криком мертвого Советника. Он не показывается. Я подползаю к краю могилы, нарушая цепь волшебных узелков и заклинание Мары – узор, хрустнув, рвется и скукоживается. Воздух низко гудит. Кто-то вскрикивает. Кровь капает в яму, срываясь с кончиков пальцев. Скелет внизу, залитый золотом колдовства, изменил положение: теперь он кутается в истлевшие меха. И говорит со мной – шорохом в мышцах, болью в суставах. Чужой ужас сковывает тело. – Она. Моя, – не вычленяя значений, отвечаю на поток старинной речи, бегущей по венам. – Моя. Умри. Умри. Десятым. Голос, теряя разом все слова, захлебывается, кончается. Все кончается. Только ветер по-прежнему закручивается тугими струями, раздувая землю, бросая пригоршнями в лицо. Сзади падает Наас. Я медленно соскальзываю в яму, в объятья вновь распавшегося на части тела. Полыхают белым чары – мир стирается. Отключаясь, я чувствую рывок, боль в лодыжке. Запах влажной земли. Тепло зарождающегося пламени. *** Кислый вкус во рту. Болит нога. В груди давит, горло раздирает кашель. Звон в голове заглушает прочие звуки. Мара сует в руки бутылку. Вода. Ледяная и сладкая – выпиваю половину, остальное отдаю бледному как мел Наасу. Сажусь и осматриваюсь. В яме мечется пламя. Переливается через край, стелется по земле, согревая дыханием. Над нами клубятся облака и воркует гром. За деревьями тучи теряются в багряном зареве: там Университет, там заходится утробным воем сирена. – Нужно возвращаться. Вы пятеро – через ворота на другой стороне, – Эрлах вертит в руках шило, которым чертил чары. – Скажете, что ходили прогуляться в парк. Эдвард, Мара, переночуйте в городе. – А ты что будешь делать? – холодно осведомляется Кан. – Я не покидал территории Университета, – Даниель щурится. Пушистые ресницы бросают вверх длинные тени. – Как...? – вспыхивает Наас, но Эрлах обрывает, подняв узкую ладонь. – Ты испортил кости, обойдешься. – Это Зарин испортила, – бурчит рыжеволосый маг, но отходит. Я моргаю – огонь гаснет. – Я не хотела, – ладонь чешется. Порез густо замазан чем-то прозрачным, склеившим края. Осторожно сжимаю кулак – но боль не приходит, лишь зуд становится глубже. В затылке растекается слабость. Оборачиваюсь. Она почти сливается с темнотой. Выдают глаза – белые искры повторяют рисунок из книги. Молния раскалывает небо пополам, обрисовывает тонкие рога и чешую на лапах, серебро приоткрытой пасти, пятна на груди. Держась за напрягшегося Нааса, поднимаюсь. На твари перекрещиваются лучи. То, что я приняла за рисунок шерсти, блестит алой влагой. Кровь. Плутон улыбается измазанными зубами. Нет. – Спасибо, – надтреснутый голос. Зажимаю уши. Словно мне опять девять, и я только что впервые разрешила тьме убивать. Повторяет: – Спасибо, – в безжизненных интонациях нет и следа бархата, каким она шептала в Заповеднике. Тварь не выглядит счастливой или свободной. Очень мертвой – да. Так или иначе, она потеряла хозяина. – Боже, – движение за спиной заставляет отвлечься. Маги направляют на создание пистолеты. Неужели это помо... пули, особый сплав, верно. Но... Я смотрю на них, настороженных, готовых защищаться, когда тварь шелестит в третий раз, почти уверенно: – Спасибо. – Твое обещание, – я всегда буду за твоей спиной. – Что оно значит? Но ее нет. Когда я оборачиваюсь, ее нет. Первым отмирает Эрлах: – Идите. Сейчас, – мужчина прячет оружие и застывает, прислушиваясь. Полы старомодного плаща взлетают от ветра. Хромая, я спешу за остальными, успевая заметить, как земля и камешки устремляются обратно в яму, поднимаются примятые травы. Никто не сможет сказать, что у Тлалока были гости. Включая самого Советника. Эдвард и Мара теряются мгновенно. Мы бежим сквозь пикирующие листья, истеричный шелест. Треск крыльев, бойкое чириканье. Странно, птицы – ночью? В кронах тяжело барабанят капли. Вспышки молний освещают дорогу лучше фонарей, а гром рокочет прямо у верхушек деревьев. – Быстрее! – рявкает Кан и исчезает впереди. Я ускоряюсь, хоть лодыжка, за которую меня выдернули из могилы, протестующе болит. – Во время... общей тревоги, – кричит Наас на ходу, пока я ищу тварь в каждой тени, – вс... должны собраться... возле блоков! Капитаны! Узнают ситуацию! Отдают... приказы! – ясно. Кан обязан одним из первых явиться на сигнал сирены. Так и произошло... вчера? Позавчера? Господи... Айяка падает, споткнувшись о выступающие корни. Платье рвется, открывая залитое кровью колено. Тони подхватывает девушку на руки: нельзя сбавлять скорость. Напролом через кусты, прикрывая лицо от хлестких ветвей. К калитке. Чары кусают за ухом, пронзают до самых пяток электрическим разрядом. – Ненавижу, – растирая метку, выдыхает Наас. Разбитые улицы Университета залиты рыжим сиянием. Полыхают окна, прожектора на крышах – ослепленная, я не в силах поднять глаза. Редеющий дождь сверкает бриллиантами. Под ногами прыгают трещины и ямы, мышцы и легкие горят от усталости. Моя тень то вытягивается, то сжимается, покорная частоколу огней. Скачком улетает вперед, неуловимо обрастая шерстью, мелькнув тонкими птичьими конечностями, снова становится мной. Сжимаю зубы, чтобы не закричать. У общежития пятого блока ни души. – Бар! – командует Тони. Под бьющимися на ветру гирляндами собралась внушительная толпа. Многие кутаются в куртки поверх домашней одежды. Среди них охотники в форме кажутся волками в стаде овец. Даже те, что зябко переступают на месте, вцепившись в стаканчики с кофе. Железные бочки, служащие мусорниками, заполнены с верхом, смятые картонки перекатываются по газону. Тони опускает Айяку на влажную покрышку, а Наас ловит за рукав парня с нашивкой Д. на плече. Тот, облившись чаем, сообщает, что Высшая тварь сбежала из Заповедника, убив двоих охранников: – Но не из наших, а этих... ну, которые при администрации тусуют. Я их не знаю, – охотник рассеянно трогает пятно на кителе. – Одного встречал, хамло редкостное... был. Невежливо, о мертвом-то, но все равно мудак. Второго сходу не опознать. Видели бы вы, что она сделала с его лицом. – Почему вы здесь прохлаждаетесь? – из толпы выныривает Кан. Парень вытягивается в струнку: – Так нас сменили. Сначала прочесывали территорию, пока имбецилы из технической службы не разродились, что тварь покинула периметр и обратно не возвращалась. Теперь ребята ищут ее по окрестностям, но понятно, что она давно свалила к хренам. Я бы так и сделал, – широко зевнув, доверительно сообщает он. Трет глаза и спрашивает: – Как это вы все пропустили? – Гуляли, – говорит Наас и кивает на высокие белые окна цеха напротив. – Круто выглядит! Я, честно говоря, думал, что ни черта давно не работает. – Ага... – соглашается охотник. Кан морщится и уходит. Его подчиненный продолжает делиться новостями: – Советники едут, должны быть к рассвету. Моня носится, орет на всех без разбору – ну чистый псих. Толку от него сейчас... – парень заторможено осматривается, проверяя, нет ли поблизости Адамона. – Пойду к нашим. Вы тоже шли бы, а то... – Через минуту, – отсекает Тони, помогая Айяке перевязать колено обрывком от подола. Когда мы остаемся наедине, негромко добавляет: – Вы будьте вместе. Я передам кому-нибудь из второго, что ты здесь. Бледная Айяка улыбается бескровными губами: – Возвращайся скорее. – Ты молодец, – обдавая горячим дыханием, сообщает на ухо Наас. Обхватываю себя руками: тепло, согревшее мышцы во время бега, быстро улетучивается, выдуваемое сквозняком. – Нет, – из-за меня погибли люди. – Да, – возражает прежде, чем раствориться в толпе. После ухода парней я отправляюсь за кофе. Лучше, чем неловко молчать. Я отчетливо не нравлюсь Айяке. Ничего: наверняка уже завтра нам не придется общаться. Вручив девушке обжигающий стаканчик, хромаю в сторону, вглядываясь в незнакомые лица. Дождь кончается. Унесенные стремительным бегом облаков, вспышки молний мерцают на линии горизонта: гроза уходит к городу. Подтягиваются охотники, рыскавшие по парку, угрюмые и встрепанные. Набиваются в бар и возвращаются с бутербродами. Занятые едой, неохотно отвечают на вопросы любопытных. Кто-то поджигает мусор в железных бочках. Черный едкий дым вызывает бурю возмущенных возгласов, но возле чадящих мусорников быстро собираются самые замерзшие и небрезгливые. – Зайти взять одежду нельзя? – без особой надежды спрашиваю Айяку. – Нет, – она кутается в тонкое пальто. – Пока все не проверят, запрещено расходиться. И магию использовать тоже. Кивнув, я снова вливаюсь в толпу, уходя дальше от девушки. Слушая разговоры: – Ничего не нашли. – И на болотах были... да, и там тоже. – Даже на кладбище. – Ничего. – Пусто. – Отвалите. – Заколебал. Дай поесть. Замотанный с головой в полосатый плед мужчина говорит, что последний побег в стенах Университета случился более двухсот лет назад: – С тех пор систему безопасности сильно усовершенствовали. Особенно мощную защиту поставили как раз в Заповеднике. Я к тому, что если уж ее взломали, то как мы можем оставаться в общаге? – его собеседники согласно ропщут. – А деваться-то некуда, – замечают в ответ. Отвлекшись, сталкиваюсь с кем-то в форме охотника. Отшатываюсь, но парень хватает за локоть и притягивает ближе. Пронзительно алые, пульсирующие темнотой глаза. Илай. Бледный до синевы, с лиловой сеткой лопнувших сосудов и горестными морщинками у тонкого носа, но по-прежнему жаркий и странно зимний одновременно. – Ты, – впивается зубами в нижнюю губу. Сплошная рана, хуже, чем... пару часов назад? Небо только начинает сереть перед рассветом, а мне кажется, будто со встречи в баре прошло несколько недель. Слизывает выступившие бисеринки крови. Каркает: – Ты. Она с тобой. – Кто? – тварь. Илай глухо смеется, походя на безумца. Клацает зубами, выдыхая: – Скоро... придут. Его взгляд теряет фокус, плывет. Огненный маг открывает рот, но не произносит ни звука. Качнувшись, рассеянно трет губы – пачкает красным подбородок, – и просто уходит. Будто забыл, что хотел сказать. Мне снова холодно. А на секунду стало так... С ним что-то случилось. Напугавшее до смерти, сломавшее. Ритуал. Лихорадочно нащупываю в кармане Валентинову монетку. За ним приходили. А теперь придут за мной. Сочный дождливый воздух набивается в ноздри. Зажмуриваюсь, выискиваю отголосок жизни в своей тени, но она безразлично плоская. – Эй, – Наас. – Пойдем. Я везде тебя ищу. У крыльца бара беснуется багровый от злости Адамон А. Влодек. Суть его истерики я упускаю, высматривая среди толпы белую ершистую макушку. Потом Моня куда-то девается. Тони сидит с Айякой, укрывая девушку своей курткой. Наас повторяет слова других охотников – нигде, ничего, ни следа. Через полчаса все разом начинают говорить, что можно расходиться. – Наконец-то, – в комнате рыжеволосый маг, едва скинув ботинки, залезает на второй ярус и прячется в кокон из одеяла. Я следую его примеру. Успеваю услышать, как Айяка спрашивает, не вернется ли хозяин пустующей кровати, а потом проваливаюсь в сон без сновидений.