История о благородном Призраке

* * *       Соскочив с подножки душной, неудобной кареты на темные, ровные, без единой трещины плиты тюремного плаца, Дениз сразу испытал сильное желание вернуться обратно. И вовсе не из страха перед мрачными стенами крепости, хотя они и навевали на него глухую тоску. А потому что почувствовал, насколько легко, почти по-летнему одет для этого холодного, сырого осеннего утра. Его начал бить крупный озноб. Затуманенный бессонной тряской ночью ум и взвинченные до предела нервы только ухудшали дело. Отчаянно хотелось зевнуть, но с завязанным ртом этого сделать не получалось.       Утомленный дорожный конвой сменился свежим, местным, более опытным в обращении с различными заключенными. Крепость была военная, но в мирное время использовалась почти исключительно как тюрьма для узников, которых власти хотели убрать с глаз долой и забыть о них.       Дениз ожидал, что его сразу отправят в камеру. Но время шло, а за ним никто не являлся. Он некоторое время глубоко дышал, почти до головокружения. Это помогло избавиться от зевоты и немного прочистить мозги. Вскоре унылый буро-серый пейзаж разбавили золотисто-розовые краски. Над крепостной стеной появились первые лучи солнца. Едва Дениз обнадежился, что скоро ему удастся согреться, как явился крепостной сержант и велел следовать в башню.       К удивлению пленника, его повели не в камеру, где бы они у них ни находились, а на один из верхних этажей. С любопытством оглядывая обширные помещения со стенами такими же унылыми и мрачными внутри, как и снаружи, медленно поднимался он по широкой каменной лестнице в сопровождении бдительной охраны, к которой уже почти привык.       За всю его пусть недолгую, но довольно бурную жизнь он еще ни разу не был в тюрьмах. А за последние сутки – это уже вторая.       Додумать эту мысль он не успел. Его завели в одну из комнат, скудно обставленную, но, видимо, лучшей мебелью в крепости. Большую часть помещения занимал огромный стол с удобным креслом во главе. У одной стены высился массивный шкаф для книг и документов. Несколько стульев расположились рядком у другой стены, противоположной двери.       Перед креслом на столе стоял одуряюще пахнущий завтрак. Только сейчас Дениз осознал, насколько голоден. Он ничего не ел уже сутки – пища в городской тюрьме была отвратительной, да и волнение не дало бы протолкнуть кусок в горло. Дениз почувствовал, как у него подвело живот и закружилась голова. Он посмотрел на ближайшую стену, прикидывая, удобно ли будет на нее облокотиться.       В коридоре послышались шаги. Охрана оттеснила арестованного от двери, освободив проход для хозяина кабинета.       Капитан Монсеррат упругим шагом прошел мимо пленника, не удостоив его взглядом, сел в кресло и с аппетитом набросился на еду. Дениз ощутил дурноту, но желание на что-то опереться исчезло напрочь. Если капитан желает, чтобы он упал перед ним на колени от голода и усталости, то не дождется этого.       С трудом сдерживаясь, чтобы не провожать взглядом каждый кусок, который капитан отправлял в рот, Дениз с настойчивым вниманием осматривал спартанскую обстановку помещения. Подобная наблюдательность давно вошла у него в привычку и не раз спасала от смерти и арестов. До вчерашнего дня. Но и эту мысль додумать ему не дали.       Прикончив завтрак, капитан закурил, откинулся в кресле и наконец обратил свое внимание на пленника. Дениз ответил ему насколько мог спокойным, ровным взглядом ни в чем не повинного человека.       – Как вам наш совместный завтрак, господин Гаст? – с язвительной усмешкой поинтересовался Монсеррат, велев одному из стражников вызвать к нему адъютанта.       Ни один мускул не дрогнул возмущенно на лице Дениза. Он медленно покачал головой, что означало «Я не Гаст, сеньор». Капитан понял, но язвительная усмешка не покинула его лица. Вошел лейтенант Вентура.       – Благодарю за отличный завтрак, лейтенант, – не отрывая изучающего взгляда от заключенного, произнес Монсеррат.       Вентура просиял довольно. От полковника похвалы в жизни не услышишь.       – Теперь я хочу дать вам распоряжения относительного этого важного гостя.       – Слушаю, капитан.       – Во-первых, камера должна быть отдельная, но самая прохладная. Наш гость не переносит жары.       – Будет сделано!       – Во-вторых, в силу его особой… ценности нам надо исключить произвольные перемещения по каземату, которые могут повредить ему.       – Стенные кандалы есть во всех камерах, – с чуть меньшим пылом ответил лейтенант.       – И, наконец, мы не можем допустить, чтобы… хм, его светлость питался в грязном подземелье.       – Капитан? – не понял тонкого намека Вентура.       – Никакой еды в камере, – перешел на более понятный язык Монсеррат, сверкнув зло глазами. – Воду – не больше двух раз в сутки. Кроме того, он должен присутствовать на каждом моем завтраке, обеде и ужине. Это все. Увести.       Слегка нахмурившись, лейтенант подождал, пока не дрогнувшего, но заметно побледневшего арестанта выведут за дверь, и поинтересовался:       – Зачем все это?       – Затем, дорогой лейтенант, что мой пленник должен мечтать о встрече со мной, как о празднике, как о манне небесной.       Лейтенант внимательно посмотрел на Монсеррата, который оказался почти таким же изувером, как и его шеф, и молча вышел из кабинета. * * *       Камера Дениза была не только холодной, но и сырой. Окон в ней, разумеется, не предусмотрели – тюрьма располагалась в подземелье. Но через зарешеченную дыру в низкой полукруглой двери просачивался тусклый мерцающий свет коридорных фонарей.       Вся убогая обстановка каменного мешка состояла из нескольких пучков полугнилой соломы, стенных кандалов и отверстия в полу у дальней от входа стены.       Спустившийся вслед за пленником в подземелье хмурый лейтенант осмотрел камеру и кивнул стражникам: «Заводите». Смерил Дениза задумчивым взглядом и прежде, чем его приковали цепями к стене, распорядился собрать по камере солому и бросить ее под кандалами.       Совершив этот акт милосердия, Вентура вздохнул и вышел из камеры, не обратив внимания на благодарный взгляд пленника.       «Вот теперь у меня есть куча времени», – невесело сказал сам себе Дениз, – «и чтобы поспать, и чтобы подумать, и чтобы помечтать о чем-нибудь хорошем».       Но мыслей никаких не было. Он закрыл глаза, но и сон, мучивший его всю дорогу, улетучился.       Откуда-то из глубин памяти всплыло лицо. Спокойное лицо, обрамленное чуть волнистыми черными волосами, убранными в аккуратную прическу. И прямой, изучающий, доброжелательный взгляд.       Внезапно на душе стало спокойнее, и он провалился в глухую темноту полуобморочного сна.