***
Сириус стоял, опершись на стену, пряча глаза за темными стеклами очков. Пачка сигарет каждые пятнадцать минут оказывалась в руках, он уже исчислял время количеством окурков. Пока их было четыре. Он сам себя сдерживал, чтобы не взяться за сигареты снова. Лондон мгновенно высосал жизненные силы, не прошло и двух дней, как отпечаток отдыха оказался погребен под налетом пыли и грязи. В вихре дел было легко, энергия била ключом, но даже короткий застой угнетал. Возвращение домой оставалось самой приятной частью дня. Сириус уже ждал, как откроет дверь их квартиры, повесит ключи на крючок, обует новые плюшевые тапки, купленные Гермионой, и найдет ее за книгой в спальне или на кухне за новым кулинарным шедевром. Жилье всего-то и состояло из этих двух комнат и маленькой ванной, но большего им и не надо было. Сириус наблюдал за жизнью Косого переулка из узкой улочки, по которой никто не рисковал срезать путь. За этот час сюда сунулся только один худощавый подозрительный тип, скрывший лицо за капюшоном мантии. По центральной улице прошли десятки человек, они несли сумки с покупками, направлялись в кафе, но в швейной мастерской мадам Малкин обслуживали только одну особу. Ее-то Сириус и поджидал. Сигарета зажата в пальцах, зажигалка сработала только с третьего щелчка. Он облегченно выдохнул дым, но тут же подумал, надо завязывать. Касаться Гермиону прокуренными насквозь руками не хотелось. Но сейчас никотин спасал. Хотя, может быть, проще было бы выжидать собакой, вряд ли у них есть тяга к сигаретам. Сириус смотрел на опадающие искорки, когда дверь в лавку со звоном открылась. Вальбурга кинула бархатную сумочку Кикимеру, остановившемуся за подолом ее мантии, так, что торчала одна голова, повыше натянула перчатки и двинулась по улице. Сириус затушил сигарету, придавил ее мыском ботинка и упрямо вышел ей навстречу. Она рассмотрела его не сразу, стоило почти столкнуться носами. Но, когда взгляд ее остановился на нем, Сириус заметил, какие быстрые метаморфозы произошли с ее лицом. Как сузились от гнева зрачки, как расширились ноздри тонкого носа, а на светлой коже выступили багровые пятна. Она вздернула подбородок, поджала губы. Можно было подумать, что еще немного, и она плюнет ему под ноги. Сириус наблюдал за ее реакцией без особого интереса, его воля, он бы не видел ее до конца дней, но привели его все равно дела семейного толка. Вальбурга сделала шаг в сторону, желая полностью проигнорировать встречу, но он преградил путь. — Уйди с дороги, — прошипела она. — Я не хочу находиться здесь, так же, как и ты. Но это касается Регулуса. Сириус направился обратно в проулок, подальше от любопытных глаз и ушей. Долгие секунды ему казалось, что она не последует за ним, но вот послышался стук каблуков по брусчатке. Они прошли дальше от шумного торгового переулка и тогда остановились. Здесь, на улице, на которой едва могли разойтись двое, им было особенно душно в компании друг друга. Вальбурга отодвинулась как можно дальше, неприязненно повела носом. Пронырливый Кикимер попеременно глядел на обоих Блэков. — Ему грозит опасность, в любой момент Волан-де-Морт может узнать то, за что он совершенно точно убьет. Регулус не контролирует ситуацию, а плывет по течению, ждет, когда все закончится. Если тебе дорог твой единственный сын, то ты должна уговорить его уехать, а лучше просто ничего не сообщать и забрать его из страны. — Я ничего не должна тебе, — огрызнулась она. — Мне от тебя ничего и не надо. Это для Регулуса, — ответил Сириус равнодушно. — Он занят стоящим делом, достойным нашей фамилии. И я не позволю твоей наглой лжи сбить его с пути, — заявила она, одернула мантию и зашагала к Косому переулку. Он утомленно навалился на стену, провожая ее взглядом. Должно же было что-то в ней дрогнуть. Может, хотя бы Регулусу достались крохи ее скупой любви, ее материнского чувства.***
Содержимое книги не желало укладываться в голову. Он перечитывал абзац десятый раз, расчленял его на предложения, кромсал на слова, потом разбирал на слоги и терял смысл совсем. Как будто эти издевательства над текстом могли доставить ему какое-то удовольствие, как будто они были местью напечатанным на желтой бумаге буквам. Но они, безразличные и бессердечные, продолжали насмешливо дразнить его недостижимостью смыслов. Регулус клял собственное безделие во втором семестре, самые сложные темы, входящие в экзаменационные вопросы, были упущены. Он отставал, а ему нужно было перегнать программу. После всего, что с ним произошло за эти полгода, он не думал, что учеба сможет стать причиной для беспокойств. Просто невозможно не сойти с ума, если волноваться о школьных успехах в перерывах между нападениями, тренировками и собраниями, на которых почти распрощался с жизнью. Но экзамены стали заданием Лорда, а все, с чем соприкасался его интерес, превращалось в гнетущее бремя. Регулус всерьез начинал думать, что и с этой задачей он не справится и тогда без указки Лурье от него избавятся. Почему бы тогда не расслабиться? Не отложить книгу? Инстинкты проснулись, приглушенные неожиданностью они сладко спали, позволив ему поверить в собственное бесстрашие. А теперь мучили, отбирая безмятежность. Регулус закрыл глаза, перед ним — мертвое тело в пустом доме. Он представил на его месте себя, и тут же открыл глаза. В комнату постучали. Он безнадежно отодвинул учебник и откинулся на спинку стула, вытянув ноги. — Да? — с неохотой отозвался он. В приоткрытую дверь просунулась голова Кикимера, большие глаза успели быстро осмотреться, прежде чем он заговорил. — Ваша матушка ждет вас в гостиной, хозяин. Очень просит спуститься. Регулус склонил голову к плечу и устало улыбнулся, спросил тихо и дружески. — Скажи честно, Кикимер, там что-то важное? — Домовик не судит, он только делает, что сказали, — уклончиво проговорил он. — Так я приказываю тебе сказать, — вдруг развеселился Регулус, развернувшись к нему и положив ладони на колени. — Мадам Вальбурга находит важным поговорить с вами, вам же будет, во всяком случае, невредно отдохнуть от книг, — осторожно ответил эльф. Блэк рассмеялся. — Какой же ты увертливый, Кикимер. Кому служишь на самом деле? Ну, отвечай, тебе же теперь нужно давать приказы дважды. — Благородному семейству Блэк, хозяин, — почтительно склонился он. — Но перед смертью господин Орион сказал, что ваши приказы приоритетнее. — Вот как? — задумчиво спросил Регулус. — Иди, я сейчас спущусь. Кикимер еще раз поклонился и исчез за дверью. А «сейчас» растянулось на несколько минут. Он кое-как поднял себя со стула, оправил рубашку и заставил себя пойти в гостиную. В последнее время ему хотелось иметь свой угол, о котором никто бы не знал. Пусть это была бы собачья конура, но, чтобы он мог выходить оттуда только по своему желанию, и никто не заглядывал в будку из любопытства. Мать сидела на софе, придерживала пенсне и изучала газетную статью. Регулус знал, из-за чего на ее лице такое красноречиво самодовольное выражение и уже заранее утомился от того, что будет здесь в ближайшие пятнадцать минут. Если он будет особенно невыносим, может, управятся и за пять. — Вы меня звали? — подал он голос. — Присядь, — сказала он, не отрываясь от газеты. Регулус двинулся к креслу. — Нет, не сюда, — она сняла пенсне и указала на рояль. — Я давно не играл. — Самое время начать вновь, — твердо заявила Вальбурга, и под ее взглядом он прошел к стулу, сел, откинул крышку. — Le mal du pays, Ференц Лист. — Раньше не замечал в вас склонность к сентиментальному чувству в выборе музыки, — нарочито вежливо капнул он яда. — Можешь приступать, — безразлично настояла она. Регулус сжал ладони, потом расправил пальцы, пошевелил ими и занес кисти над клавишами. Мышечная память спасала, он не играл целый год и уже забыл об этом, долгие уроки фортепиано остались где-то за спиной, в другой жизни. Когда-то он ронял слезы на этот рояль, когда мать особенно больно била по рукам, по спине, чтобы держал осанку, однажды уронила крышку на пальцы. — У этой лгуньи еще и защитники находятся. Поттеры опять опозорили себя потворством грязнокровкам, — как бы между прочим сказала она, зашуршали газетные листы. — Будь я на месте министерских чиновников, я бы ее задержала, а потом депортировала. Хогвартс совсем скатился. Регулус перебирал клавиши, стараясь вслушиваться только в звуки музыки. Ничего, кроме нее нет. — Неудивительно, что этот предатель с ней спутался. Если она опять начнет обременять тебя своей заботой, мы обратимся в министерство. — Она была моим заданием, — сказал Регулус, невольно сбив темп. Спиной можно было почувствовать пронзительный взгляд, пытающийся сканировать правду. — Из-за него у тебя проблемы? — У меня нет проблем. Палец дрогнул. Не та нота. Фальшивый звук пробился посреди полотна благозвучия, как сорняк в ухоженном саду. Он продолжал. — Ты мне лжешь, — уверенно ответила мать. — Тебе грозит опасность? — Я все уладил. Плечи напряглись, пальцы продолжали рисовать мелодию на черно-белом полотне. — Тогда почему он хочет, чтобы ты уехал из страны? Пауза. Регулус слабо вдохнул. Играть дальше. — Ты же знаешь о его взглядах. Решил поиграть в хорошего брата. Повода для волнений нет. Она замолчала, он слышал, как поднялась и принялась мерить гостиную шагами. Его это только нервировало. — Что ты от меня утаиваешь? — спросила она, встав позади, нависнув тенью, сдавив и сгорбив, хотя спина его оставалась прямой. — Я ошибся. Теперь должен досрочно сдать экзамены, чтобы быть полезным на боевых заданиях, — не дрогнув, ответил Регулус. — Тебя сделают пушечным мясом, — потеряв вдох, проговорила она. Он не сдержал кривой улыбки. Мама, если бы ты знала, что это лишь вершина айсберга. Что бы ты сказала, если бы узнала все? Что обожаемый Темный Лорд грязной крови? Что сам он ведет двойную игру? Что он сидит на коробке со взрывчаткой, ждет, когда нить догорит, когда рванет и части его тела разбросает на десяток метров? — Мы можем уехать. Это было сказано очень тихо. Почти шепотом. Как будто она сама сомневалась в том, что говорила. Но на Регулуса это подействовало оглушительно. Кисти чуть ли не свело судорогой, жесткие пальцы ударили по клавишам вразнобой. Кляксы и пятна. Омерзительная грязь вырвавшихся нот. Он захлопнул крышку, поднялся на ноги, развернувшись к матери. — Сначала ты говоришь, что это дело чести — последовать за ним, вершить благородные дела, — не сдерживая злости, заговорил он. — После пятого курса я целыми днями был с Беллатрисой, часами она копалась в моей голове, так что я не мог расположить воспоминания в хронологическом порядке, не щадила на дуэлях, не тратила время на залечивание ран. Все, чтобы едва мне исполнится шестнадцать, я принял метку. Я это сделал. Весь этот год я служил ему. Ты не знаешь, что со мной было! Думаешь, отправляясь к Лестрейнджам, я еду выпить чаю, обсудить жизнь, прогуляться по окрестностям? И после всего ты предлагаешь, что? Уехать? Сбежать? Звонкая пощечина обожгла щеку. Звездочки заплясали перед глазами, скакали по древесным ветвям на гобелене. Регулус повернул к ней голову. Она мелко дрожала, лицо побледнело, глаза выплескивали эмоции, не высказанные словами. — Можешь ударить снова, — наклонившись к ней, приглушенно сказал он. — Но правды это не изменит. Регулус обошел ее, ускорил шаг на лестнице и заперся в комнате. Сердце сбивалось с ритма, подводило, поддавалось собственным ненадежным импульсам. Он настежь распахнул оконную раму, жара наконец-то покинула Лондон, небо было плотно затянуто однотонным серым. Захотелось закричать, разбить что-нибудь, стать на пару минут ребенком, не знающим, что такое сдержанность. Дышать было тяжело, Регулус не хотел здесь оставаться, но идти тоже было некуда. Он прошел мимо стола, взгляд зацепился за лежавший там браслет-оберег. Дрогнувшей рукой он взял его, смотрел на плотно затянутые петельки, как будто только получил этот неожиданный подарок посреди коридора у больничного крыла. Кровь, стекающая по пальцам, держащим мочку. Гордый, безразличный взгляд. Регулус взялся за перо, прежде чем успел передумать. Он не стал дожидаться ответного письма, спешил на место встречи, как будто она уже была там. Хотя он был уверен, что она не придет, зачем ей это. Он до сих не понимал, зачем она проводила с ним время этой весной, все могло закончиться той ночью, когда он ей помог, но могло и раньше, если бы он прошел мимо, проигнорировав издевательства. Тогда бы она осталась странной девушкой с фестралами. Зачем же она тратила свое время, зачастую просто молчаливо присутствуя рядом? У лестницы он столкнулся с матерью. Она преградила ему путь. — Куда ты идешь? Рука ее потянулась к его щеке. Он дернулся, не давая к себе притронуться. — К черту. Он взял ее за плечи и отодвинул, проходя дальше по коридору. — Все, что я делала, было ради твоего благополучия, — сказала она, когда он уже шагал за порог. На секунду Регулус замер, но, не обернувшись, вышел и захлопнул за собой дверь. Ветер гулял сквозняками по проулкам и улицам, обдувал лицо, перехватывал дыхание. Он быстро шел, не разбирая направления, возвращая холодность рассудку. При первой возможности Блэк трансгрессировал. Заброшенный дендрологический парк оказался совершенно пуст. Как старик, оставленный всеми, он в одиночестве чах. Когда-то ухоженные кусты роз, пионов, гортензий встречали многочисленных гостей, а теперь за проржавевшей оградкой рос только сор, полевые цветы посреди осок. Большой пруд был затянут ряской, она облепила всю поверхность и создавала иллюзию, что по этому ковру можно пройтись и не утонуть. Утки плыли сквозь мелкие листья, хватали их клювами, расхаживали по берегу, чистили перья, любопытно крутили головами. Регулус сел на камень, птицы по старой памяти поспешили к нему, надеясь получить угощение. Но руки были пусты, он смотрел в вопрошающие глаза. Птицы топали желтыми лапами с перепонками, быстро поняли, что ждать от него нечего, и снова занялись своими делами. Многолетние ели, высаженные вдоль аллеи, покачивали вершинами, старые тополи и клены шумели листвой. Регулус, кажется, только сейчас заметил, как зелено все вокруг. Он заметил приход лета только в самый его разгар. Ему хотелось бы найти успокоение в этом безлюдном уголке, но он не мог. Злость не имела конкретного направления, она разрасталась и отбрасывала тени на все, но выхода не находила и клацала зубами, терзая его изнутри. Это изматывало. Он устал, и свет не брезжил вдалеке, навечно пасмурно и мрачно. Он давно уже не понимал, зачем жил. Раньше ему даже не требовалось словесного оформления собственной ценности. Внутри просто жило чувство, ослепляющее надеждой прекрасного будущего. Он жил и верил, что каждое его действие неизменно ведет его к лучшему. Теперь это чувство куда-то пропало, и он пытался отыскать в себе смыслы, как цели на месяц в ежедневнике. От искусственности и механической натуги только болела голова и накатывало отвращение. Регулус жалел, что Лурье сохранила его тайну, и в то же время не мог угасить облегчение. Жизнь не приносила радости, но он все равно боялся с ней расстаться. Она стала бременем, ярмом, которое он тащил, хотя давно мог бы бросить. Держался ли только из страха встретиться со смертью, стать пустым, холодным, разящим гниением сосудом, оболочкой без внутренности? Что-то же есть, кроме тела, куда оно уходит потом, когда лишается защиты? Может, дело было не только в этом. В нем еще теплилась абсурдная надежда, как возникший атавизм, бесполезный и даже мешающий. Надежда на то, что все еще наладится, что существуют непреложные истины вроде той, что за черной полосой непременно наступит белая. Она медленно иссякала, но не давала о себе забыть. Регулусу было больно об этом думать, прятаться за обманчивой сказкой, но так хотелось вынырнуть из мрака дней в короткую, обыденную мечту. — Давно ждешь? Регулус повернул голову и тут же встал. Эванна в джинсовом комбинезоне перебирала пластиковые шарики бус на шее, улыбалась. Сложно было представить ее лицо без этой улыбки. — Не думал, что ты придешь, — честно ответил он, когда она вдруг нахмурилась и протянула руку к скуле. Пальцы у нее были ледяные, на подушечках, испачканных соком растений, осели красные капли. Регулус торопливо отер щеку ладонью. — Только размазал, — вздохнула она, достала из нагрудного кармана платок и, пару раз обтерев кожу, спрятала обратно. — Ну, вот. Ты с кем-то подрался? Блэку стало даже смешно. Лучше бы кровь на лице действительно была следом драки, а не перстней матери. — Не бери в голову. Просто поранился. — Меня недавно укусил садовый гном. Было довольно неприятно. Очень жаль, что мы не поладили. Тебя когда-нибудь кусали? Они двинулись в сторону аллеи, огибающей пруд. — Нет, у нас они не водились. — Для них очень важен свежий воздух, а еще они обожают капусту, нарывают листья и ложатся на грядки, прикрываясь ими, как крохотные дети. — Значит, все время проводишь в саду? — И помогаю папе, рисую иногда, делаю украшения. — Получается довольно мило, — взглянул Регулус на ее шею. — Сделаю вид, что верю, — улыбнулась она, посмотрев на него, и снова отвернулась. — А как проходит твое лето? — Проходит мимо, — просто ответил Регулус, глядя вперед, туда, где над тропинкой смыкались верхушки высоких деревьев. — Говори лучше ты. Он криво улыбнулся, упрашивая ее подыграть. Эванна беспокойно вздохнула, кивнула и продолжила рассказывать об обыденных мелочах своей жизни, спокойных днях дома, прогулках с отцом, об очередных вымышленных существах, причудливых сортах растений. И Регулус растворился в словах, ненадолго забыл обо всем, что было, кроме них.