***
Вика спала, если этот глагол имеет место быть, отвратительно. Чемоданное настроение витало тяжёлым облаком в воздухе, ветер за окном издавал звуки крейсера, а сознание сдавливала невесомая дрёма. До полуночи Шумских ворочалась, то включала, то выключала телевизор. Несколько раз отчаянно порывалась выпить снотворное, но оно как назло закончилось. В пять утра бесполезный будильник заиграл Шопена. Виктория села на застеленной кровати, будучи совершенно готовой к дороге. До выезда оставался час. Внутри кишил абсолютный эмоциональный беспорядок. Виктория и представить не могла, что так себя возненавидит. Кто она для богатого иностранца? Да очередное увлечение, не более. Сложилось нечто более крепкое, надёжное — к ней не ходили бы иссушенные стерлядки, наподобие мадам в красном. Встречи не ограничивались бы случайностью, спонтанным стечением обстоятельств. Да и о каких отношениях могла идти речь? Между ними ничего не было. Возможно, неподдельный интерес. Сугубо человеческий фактор общения. Вызванная дозой алкоголя минутная слабость. По крайней мере, так себя утешала Шумских. Циферблат тем временем подошёл к половине шестого. Взвалив на плечо забитую донельзя сумку, брюнетка погасила в коридоре тусклый свет, вдохнула напоследок запах своей халупы, тихонько закрыла дверь и нерасторопно побрела к выходу из здания. На улице от дождя царила прозрачная темень. Было прохладно и сыро. Вика выронила сумку; та с грохотом приземлилась на землю. К сожалению, картина маслом никак не смахивала на мираж. От шока губы девушки замерли. Ноги предательски её подвели, так и не сдвинувшись с места. Виктория осела на бетонную ступеньку, внизу которой начинался возлежащий к парковке тротуар, хватаясь за ватную голову. Её драгоценный «фольц» с изрезанными шинами уныло покоился на том же месте, где Шумских его и оставила. От лобового до колёс залитый краской, вперемешку с монтажной пеной.***
Впервые за долгое время Учиха Мадара решил взять полноценный выходной. И, кажется, выбрал для этого не совсем выгодный день — вторник. В будни городок пестрил пробками, хмурыми людскими лицами, а так как июнь на севере представлял из себя лишь слово, ещё и зябкой погодой. Брюнет опёрся локтем на окно, монотонно отпустив педаль газа. Авто двинулось на сантиметры и замерло. Застрять в колонне, когда до дома добрый десяток километров — предел мечтаний. Как и вся его нынешняя жизнь. Совпадение или нет, но сегодня аппаратчица с куста №207 заехала на вахту, а значит ожидался абсолютно не продуктивный в плане расстановки имеющегося по полкам месяц. Учиха с раздражением признал, что его всё больше и больше окутывает липкая хандра. Загорелся зелёный; плавно началось движение. В этот момент на сенсорном дисплее высветился значок «玉», на весь салон прозвучала мелодия входящего вызова. Мадара ожидал кого угодно, но не отдельное царство-государство, в лице Сасори. Тот не разменивался на личные звонки, тем более, когда неизменно оставался на рабочем месте. Догадки в скором времени оправдались: — Буду краток и по существу. — безжизненный голос Акасуны огласился далёким эхо. — Где Шумских? Учиха ждал этого, как римляне последний день Помпеи. Случилось что-то явно многозначительное, раз ответственная Виктория решила не являться на положенную смену в срок. Чтобы не выдать баснословное незнание, Учиха строго заверил: — Заедет завтра в обязательном порядке. Вызов с пиликаньем завершился. Нарушая все существующие для нормальных людей правила ПДД, Учиха вывернул руль податливого volvo, рассекая по встречке в сторону ближайшего к знакомой улице поворота. Боги и прочие шишки оказались к брюнету благосклонны: он никого не сбил, никого не обматерил (это за него сделали другие), доехал до безликой ленинградки быстро и благополучно. У подъезда его ждала типичная соседская бабулька — именно она и поведала, что Викуличка дома, а ласточку её забрал несколько часов назад эвакуатор. Поблагодарив открывшую домофон пожилую женщину, Мадара поднялся на пятый этаж, позвонив в дверь нужный квартиры. Он был уверен — Шумских тут. А почему она тут — ему до любопытства маленького ребёнка необходимо было знать. За дверью послышалось человеческое копошение. Взгляд в глазок — тишина. Учиха нажал на звонок ещё раз, но уже с большим интервалом звучания и большей силой. Послышался щелчок замка. Дверь открылась. В застиранной домашней футболке, заспанная, а может заплаканная, а может всё вместе, Шумских предстала перед ним. Её пустой, несколько напуганный взгляд остановился на уровне его груди. Смотреть в глаза она явно не решалась. В босых ногах виднелась собранная в дорогу сумка. Мадара унял свой пыл, чувствуя, что бури он её затылок хоть вечность — говорить с ним она не станет. Виктория спрятала сложенные в замок руки за спину, сжимая палас ступнями, будто её корёжило в лихорадке. Выглядела она, к внимательности Учиха, плохо. Но, плохо никак не означало не привлекательно. — Собирайся, — Мадара поднёс к лицу ручные часы, оценивая время. — Пообедаем. Шумских взглянула исподлобья на его спокойное в чертах лицо. Расслабленное, живое. Не такое, как в незнакомые первые встречи. — Вчера ко мне приходила женщина. Поставила в известность, что я не твоего поля ягода. — севший от недавнего сна голос хрипел, но Вика не стала прокашливаться, просто сбавила обычный тон до более тихого. — А утром, я обнаружила свою машину вдоль и поперёк в краске. Шины — только на помойку. На остальное смотреть страшно. Этого Мадара ну никак не ожидал услышать. Пакостливая Мадлен, терроризирующая его не только наглыми звонками, но и преследованием, опустилась хуже некуда. Замечательно, что у них ничего с ней не сложилось. Да и не сложилось бы априори: это она не его поля ягода. Кому вообще понравится «засахаренное» варенье? Учиха напрягся. Попахивало уголовкой, а ещё больше — какой-то невообразимой яростью. Аппаратчица ощутила эту ауру сполна: она обдала кожу могильным холодом. Вдруг, на её плечи упал мужской пиджак. Очень тёплый, со знакомым, приятным ароматом. Мадара наклонился, подкинул к девичьим ступням первую попавшуюся на полу обувку, а после выпрямился в полный рост, сосредоточив в голосе всю оставшуюся мягкость: — Поговорим за трапезой. Вика выбрала заведение сама. В паре улиц от её дома находилась вполне бюджетная, скромная по обстановке кафешка, где она, бывало, отлынивала от приготовления пищи. К слову, меню здесь радовало разнообразием. Подавали по-простецки, но было вкусно. Учиха же такие «забегаловки» не жаловал. В центре города хватало добротных ресторанчиков, в конце концов, всегда можно было осчастливить «Небесное древо» своим присутствием. Кафе «У Саймы» вызывало скорее спорные в положительном отношении ассоциации: общий зал, заставленный деревянной мебелью, приглушенный свет, как от лампады, пара официанток, щебечущих у бара. Музыкальное сопровождение вещало о каком-то мальчике, который хотел в какой-то Тамбов… Выбрав место у панорамного окна, ведущего на прохожую улицу, Шумских принялась листать заламинированный альбом с блюдами. Каждый раз она ожидала увидеть среди картинок что-то новенькое, однако, ожидание — реальность. Заслушав небольшой набор заказанного девушкой, Мадара ткнул в первое попавшееся по списку. Женщина в белом фартуке сделала в блокноте пометку, одарила чету добрым взглядом и удалилась. Учиха понял — Викторию здесь все знают. — Это Клавдия Ивановна. И ей совершенно нет дела, кто ты и почему ты здесь со мной. Шумских по-ученически сложила на столе руки, улыбнувшись растерянному в некоторой мере мужчине. — Здесь неординарная обстановка. — Учиха улыбнулся в ответ. — Не переживай. Я не боюсь быть замеченным со своей подчинённой. Виктория хмыкнула. Его длинный пиджак покоился на её плечах, как пальто. Мадара ещё в ресторане заметил, что она заметно похудела. Казалось бы — куда ещё?.. — Ты обращалась в органы? — спросил он. — Нет, — Вика покачала головой. — Ждала момента, когда можно будет обговорить это с тобой. Учиха кивнул. Такая покорность ему льстила, невесомо, но очень значимо выдвигала его значимость на первый план. Вике принесли чёрный чай с торчащей серебряной ложкой. Она осторожно попробовала его, а после размешала сахар. Сладкое всегда оставалось на дне. — Весь ущерб беру на себя. — мужчина мысленно прикинул, что на что выйдет. — С Мадлен разберусь тоже. Больше она не посмеет к тебе наведаться. — Мадлен, значит... Мадара заметил, как во взгляде синих глаз отбросила тень безумная бестия с названием ревность. Такой спектр эмоций невозможно было спутать с чем-то другим, более тёмным и сильным. Шумских из всех сил пыталась себя контролировать, но эта насмешливая ухмылка со стороны японца вывела её из себя. — У тебя хороший вкус к автомобилям, к алкоголю, к одежде. А вот с противоположным полом что-то пошло не так. — победно взяв в руки стакан, Вика обожглась и пролила чай на стол, позабыв, что он как и положено кипятку — горячий. Щёки её моментально стали красными. Именно наедине с этим представителем противоположного пола отменная неудача подкладывала свинью, выставляя Вику как посмешище. Ну, или брюнетке так казалось. Учиха накрыл капли бумажной салфеткой. Та намокла, пошла коричневыми пятнами. С изумлением Виктория смотрела, как Мадара осторожно берёт её руку, вытирая обожжённые, мокрые пальцы чистым карманным платком. Так заботливо и аккуратно, будто бы своему собственному ребёнку, испачкавшемуся мороженным. Шумских смотрела также и на морщинки, тронувшие лицо — не удивительное явление для того, кому далеко за тридцать. На выраженные мешки под тёмными глазами: они вполне стали бы его визитной карточкой, будь он более публичным человеком. Светлая, совершенно не пористая азиатская кожа и мужественные, но не безобразные черты лица. Вике такой типаж после небритых нефтяников с кустистыми бровями и чёрными точками по всей хлеборезке был чужд. Но приятен. Только чёрные глаза со свойственными нависшими веками каждый раз стращали её. — Могу с этим поспорить. — вот и сейчас они доминировали уверенностью, вцепившись в дрожащие зрачки. Шумских заметила, что его горячие пальцы отпускают её конечность только тогда, когда тучная пожилая официантка подошла к столику, чтобы подать заказанный обед. — Ешь, и не думай о посредственных мелочах. — отстраняясь, приказал Учиха. — Раз ты настаиваешь. Воткнув вилку в овощной салат, партизанка-Вика косо поглядывала, как картинно мужчина поедает запечённую рыбу. У него всё выходило изящно. А у неё соскочил на скатерть нарезанный помидор. Шумских со званием «мисс Лошара» уже смирилась. — Как ты узнал, что я осталась в городе? — Начальник тепловодоснабжения лично оповестил меня о твоём отсутствии. — С-Сасори?! — Шумских чуть не подавилась жареной картошкой. — Серьёзно? — Он довольно щепетилен в этом плане, не обольщайся. — уверенно соврал Мадара. — Завтра у Кисаме и его бригады рейс. Поедешь с ними. — Справедливое наказание. Шёл обеденный перерыв, но в кафе кроме них двоих так никто и не появился. Радио вещало старые песни российских исполнителей, за окном моросил дождик и снова сгущались массивные грозовые тучи. Вика доела основное и теперь цедила остывший чай, считая попавшие на стекло капли и доедая печенье. — Мне сегодня снился странный сон. Будто бы ты… Самурай, что ли? В тех доспехах, которые у тебя в кабинете. Дерёшься с кучей непонятных людей, похожих на зомби. Раздалось лязганье — у Учиха выпала вилка. — Что ещё тебе снилось? — Тот символ, что я нарисовала, — Виктория вопросительно покосилась на собеседника. — Он был в твоих глазах. А потом… — Что потом?! Мадара озверел настолько, что волосы на его оголённых от рубашки руках поднялись дыбом. Сжатый в руке стакан почти треснул. — Я проснулась. В тарелку брызнула капля крови — керамика под силой сжатия просто лопнула. Шумских пискнула. — Господи, Мадара! — схватив со стола платок, которым он высушил её пальцы, Вика оперативно прижала его к повреждённой мужской ладони. Белая ткань моментально стала алой. Вот только Учиха даже не пискнул. Царапина. — Как же ты так?! — от осколков в его плоти ей самой стало не по себе. Горло сдавил рвотный рефлекс. — Иногда мне кажется, что ты знаешь обо мне больше, чем я сам, Шумских. Учиха не сводил с неё глаз: вцепился так, что голова загудела. Опять ощущение, что мир идёт рябью. — Скажи мне, — изувеченная конечность сжала дрожащую и сравнимо маленькую ладонь. Вике стало неприятно, но язык так предательски онемел. — Кто я, Виктория? В момент её зрачки расширились, стали неестественно-широкими. В сознание проник его гипнотизирующий голос, твердящий один и тот же вопрос. Девушка позволила своему телу полностью подчиниться. — Ты искалеченный, сожранный одиночеством и не пониманием других людей человек, мечтающий спрятаться от всего этого шлака в собственном мире. Вся твоя голова забита иллюзиями и фантазиями по отношению к прошлому и тому, что с тобой происходит… — по мере того, как поток слов вылетал из рта Шумских, Мадара сжимал её посиневшие пальцы всё сильнее. — Ты просто бездонный сосуд ненависти и отчаяния. В тебе нет ни сочувствия, ни жалости, ни любви… Единственное, что ты хочешь — это вернуть хотя бы одного единомышленника, разделяющего с тобой перспективу всеобщих плясок под дудку. И больно тебе от того, что такой близкой души попросту больше нет… — Довольно. — И я начинаю любить тебя, потому что я такая же… — слёзы потекли по бледным щекам. Шумских говорила уже сама, от всего сердца: риннеган уже не действовал. Мадара в ступоре глядел сквозь неё. В его душе бушевали отпетые черти. Заржавевший механизм чувств облился раскалённым маслом истинных слов. Заскрипели шестерёнки, завертелись туда-сюда винтики. Она только что выудила самую что ни на есть правду. Тайную и недоступную никому, даже самому хозяину — гордому Учиха. Подоспевшая официантка чуть не выронила из рук пустой поднос, предназначенный для сбора грязной посуды. — Ох, я сейчас же принесу аптечку! — Клавдия Ивановна заметалась в разные стороны, боясь не упасть от вида крови в обморок и не накликать новых неприятностей. Мадара дёрнул головой, отрезвил помутнённый разум и достал пятитысячную купюру, залежавшуюся в брюках, как мелочь, подложив её под тарелку. — На фужере была трещина. — поднявшись, он как бы невзначай ухватил бесшумно рыдавшую в рукав пиджака Викторию за плечо, подтягивая ближе к себе. — Моя спутница испугалась, так что нам будет лучше уйти. Всего доброго! В роскошном бежевом салоне скандинавского внедорожника капать кровью — нонсенс, только сейчас Учиха было на это абсолютно наплевать. Выходной у него выдался на славу: тут и романтический ужин, и обворожительная аппаратчица, еле дышащая от накатившей истерики, и рука, которой на вечер была уготована несколько другая участь. — Что это было?.. Что это за гипноз?.. Виктория дрожала. Ей казалось, что она только что вышла из наркоза: картинка перед глазами смазанная, неясная, а язык заплетается, деля фразу на какое-то икание. Вдобавок ко всему — они на заднем сидении. Она — лежит на спине. Он — сидя, поглаживает её онемевшие ноги. — Расскажу — не поверишь.