XII

      — Новак! Вжимаю голову в плечи, сильнее зарываясь в кресло в надежде, что рослый санитар меня не заметит. Сэм пытает Кроули, конец очередного сезона близится — я не хочу пропустить конец эпизода. Мне нравится этот сериал; он очень простой, местами наивный и нелогичный, он показывает вещи такими, какими они должны быть — правильными.       — Новак! Он знает, что я здесь, потому что на старом TV не идут передачи про животных. Ему не хочется проходить мимо Павла — от старика всегда несет, даже если он в чистой одежде. Вацлав останавливается на пороге комнаты, оглядывая ряд кресел. Он все равно точно знает, где меня искать.       — Спасибо, дальше я сам. От Ежи Мареша мне, видимо, не скрыться. Он подкатывает стул и садится рядом; спокойный и собранный, улыбающийся и внимательный.       — Здравствуй, Элеонора. Ты забыла про нашу встречу? Кивком головы указываю на экран — там один из братьев в очередной раз лжет другому, чтобы спасти или что-то в этом роде. Ежи из вежливости смотрит несколько минут не перебивая.       — Вам нравится «Сверхъестественное»? — когда градус идиотизма сценария накаляется, я отворачиваюсь.       — Сериал? — доктор пожимает плечами. — Не смотрел, но слышал.       — Он был нормальным. Мы с Ольгой собирались каждую пятницу пока учились вместе, чтобы посмотреть новую серию. Представляешь, он до сих пор идет, — презрительно фыркаю. — Хоть что-то за столько лет не поменялось.       — Пока тебя не было вышло много разных сериалов и фильмов. У тебя будет время все это наверстать. Но для этого придется поработать, помнишь? Проще всего сделать вид, что я не помню. Что я обычный псих, который не следит за своим расписанием и пропускает важные встречи. Хотя какие у психов могут быть важные дела?..       — Прямо здесь? — оглядываю почти пустую общую комнату. Сейчас утро, большинство постояльцев клиники либо еще спит, либо уже на своих сеансах терапии. Ближайший ко мне Павел дремлет, нелепо подергивая ногой.       — Сегодня я хотел бы восстановить некоторые пробелы в хронологии возвращения… У истории каждого «попаданца» есть этапы, — уточняет Мареш, видя мое непонимание. Мне до сих пор непривычно слышать слово «попаданец», словно я в каком-то кинофильме. Доктор тем временем уже открывает блокнот и чертит простенькую схему.       — События предшествующие До, затем — непосредственно то, что было новой реальностью, ну, а после — этап возвращения домой. Все, что произошло До хорошо известно — Корсак собрал очень много материала. Смотрю на отрезок прямой, под которым Мареш понимает мое прошлое. Оно очень скучное и неинтересное, обычное; говорить о нем не хочу ни я, ни он, ни вообще никто в этом мире.       — Вот это, — он ведет карандашом вдоль линии, — события в условной другой реальности, которых мы пока не будем касаться, хорошо?       — Ладно. — На самом деле Мареш был бы и рад сразу задать свои вопросы, но знает — ответов на них не будет. Не сегодня.       — Помоги начать: когда ты снова стала осознавать себя здесь? — он ставит точку на прямой.       …Я пропала в июне; прошла на посадку в варшавском аэропорту, но так никуда и не прибыла. Таинственно исчезла, была похищена, убита, провалилась в ад — как только об этом не писали. А вернулась обратно весной; просто открыла глаза и оказалась посреди рыночной площади, затянутой густым туманом. До ночи побродила по центральному району, так и не придумав что делать дальше.        — Первого марта? — переспрашивает Мареш, сверяясь с документами из моего личного дела.       — Ага.       — Но полиция узнала о тебе только в мае. Почему? Потому что оказалось, что дома меня, в общем-то, никто и не ждет. Я побывала в десятках миров, но ни в одном из них не чувствовала себя настолько беспомощной и ненужной, как в своем родном.       …Март в этом году выдался холодным, дождливым и мокрым. Утро, на улице почти нет людей. Мне сказочно везет — никому нет дела до потерянной девушки в странной, перепачканной кровью и грязью одежде. Не сразу соображаю где я; очень долго пялюсь на причудливый памятник — на простом постаменте женщина с мечом и щитом, вместо ног — рыбий хвост; статуя меня пугает — кожа воительницы лохмотьями спускается на чешую, перетекая в то, что должно изображать морскую волну. Невысокие каменные дома вокруг, брусчатка под ногами, кованый фонарь с потухшей лампой — все это кажется таким знакомым.       Я должна радоваться; кричать, прыгать, плакать. Бросаться к людям, виснуть у них на шее и причитать, что я так счастлива вернуться. Вместо этого я пячусь, нервно оглядываясь, пока не скрываюсь в одном из переулков. Там, одна, я пытаюсь отряхнуть одежду. Разглядываю себя в витрине сувенирного магазинчика — в принципе, по Старому городу бродят и более странные личности.       — Вам помочь? — звякает колокольчик и наружу выглядывает продавец — паренек лет пятнадцати. Не могу сдержать слез услышав знакомые слова и с ужасом понимаю, что забыла как разговаривать на родном языке.       — Вам помочь? — паренек обеспокоенно оглядывается. Видок у меня все-таки не самый дружелюбный.       — Не мог бы ты, — слова даются тяжело, через силу, — дать мне позвонить? — не пытаюсь улыбаться, потому что знаю — выйдет жалко и пугающе.       — В кабинете дедушки есть телефон, — с сомнением говорит юноша, — но он приедет только через два часа. — Может быть у тебя есть?.. — не могу вспомнить слово и беспомощно подношу руку к уху.       — Мобильник? Вы хотите, чтобы я дал вам свой мобильник?       — Точно, мобильник. Не надо. Просто позвони, — все вокруг кажется мне нереальным; прислоняюсь к стене, зажмуриваюсь и пытаюсь сконцентрировать ускользающее внимание.       — Мне вызвать скорую? Я могу позвонить в полицию, если с вами что-то случилось, они…       — Я хочу, чтобы ты позвонил моим родителям, — глубоко дышу, называю номер. Сейчас утро, кто-нибудь из моих родных точно должен быть дома. Механические гудки разрушают тишину вокруг; паренек крепко держит телефон, включив громкую связь. Три, четыре… Я не знаю что мне сказать, с чего начать разговор.       — Может быть позвонить кому-то другому? — после второй попытки робко замечает подросток.       — Нет, не надо, — с силой тру глаза, мотаю головой. — Наверное они в саду или на ярмарке, или еще где-нибудь… Знаешь, это довольно глупый вопрос, — все-таки улыбаюсь — с каждым произнесенным вслух словом крепнет чувство, что мой кошмар закончился, — но какой сегодня день?       — Вы не помните какой сегодня день? — паренек подозрительно щурится; я бы на его месте тоже относилась ко всему скептически — странного вида девушка вдруг просит позвонить, а потом спрашивает какой сегодня день. Клише из какого-нибудь фильма про путешественников во времени.       — У меня выдалась очень тяжелая ночь. Очень… много событий. Так какой сегодня день? — запоздало понимаю, что надо спросить и про месяц и, в худшем случае, год.       — Сегодня первое марта две тысячи двадцатого года, воскресенье. Эй! Вы куда?       Бегу прочь, шатаясь от нахлынувшей тошноты; подальше от площади, магазина, от слов, которые эхом повторяются в голове. Все вокруг сливается в цветную полосу, я проношусь мимо редких прохожих, перебегаю дороги на красный и всеми оставшимися силами хочу только одного — убежать как можно дальше. Как будто это поможет мне действительно вернуться обратно домой. В июнь две тысячи двенадцатого.       … — Элли? — Мареш легонько дотрагивается до плеча. — Ты слышала мой вопрос?       — Конечно, — с трудом сглатываю комок в горле.       — Почему ты не вышла на связь сразу, как прибыла в Варшаву?        — Нужно было время, — вывожу пальцем узоры на обивке кресла, старательно глядя перед собой. — Мне лучше быть одной.       — Почему ты так решила?       — Опыт, — слова получаются мрачнее, чем мне бы хотелось.       — Ты ведь не могла два месяца просто делать вид, что ничего не произошло.       — Я и не делала. Произошло и произошло. Я старалась начать жизнь заново, — резко обрываю доктора. — И у меня получилось, до того… инцидента.       — Об этом мы еще поговорим. Итак, ты вернулась в начале марта. У тебя не было ни личных вещей, ни денег; как тебе удалось продержаться два месяца?       — Мир вокруг, — старательно подбираю слова, чтобы не казаться слишком пафосной, — не самый худший из возможных.       — Многие бы с тобой не согласились, — Мареш печально улыбается, постукивая карандашом по точке на прямой. — И сказали бы, что в одиночку начать с нуля невозможно. У тебя ведь был друг здесь, верно? Тот, кто тебе помог.       — У меня нет здесь друзей. И никто мне не помогал. Я нашла работу, сняла койку, купила одежду…       — Работу без документов, — доктор качает головой. — Почему ты не захотела обратиться в департамент, чтобы восстановить все бумаги? Мне кажется это первое, что должен делать человек, который хочет начать заново. Разве не так?       Иногда мне жаль, что я не псих. Псих очень легко может уйти от тяжелого разговора: снимет штаны, начнет плакать, орать, на худой конец плюнет в собеседника. В общем, найдет способ не отвечать на вопросы без всяких для себя последствий.       — Элли, у нас с тобой договор: правда в обмен на мою помощь. Если ты будешь врать, я не смогу ничего сделать.       — Ладно, — нехотя киваю. — Спроси что-нибудь другое. Могу рассказать про работу — я устроилась посудомойщицей в баре на окраине. Место, где пьют, курят, смотрят футбол и катают шары. И не спрашивают документов.       — В такие места нельзя просто так устроиться.       — Мне повезло.       — Тебе помогли.       — Может быть, — подтягиваю ноги к подбородку, с неприязнью глядя на Мареша.       — Разве это важно?       — Это может быть важной деталью исследования.       — Это старый… знакомый. У него передо мной был должок и пришло время его отдать.       — Хорошо, я спрошу прямо и после мы оставим эту тему: этот твой старый знакомый имеет какое-то отношение к твоему исчезновению?       — Нет. Совершенно точно нет.

***

      … На то, чтобы решиться позвонить в дверь мне понадобилось полтора дня; полтора голодных дня, пропитанных морозными туманом и дождем. Я не знаю как себя вести. Рыдать? Смеяться? Сдержанно поздороваться? А если он меня вообще не узнает? Пытаюсь пригладить торчащие волосы, закрываю глаза, часто дыша через рот и нервно мелко подпрыгиваю на носочках. Наверное, было бы проще, если бы я мысленно, каждый день, репетировала эту сцену; но нет. За все мое путешествие я представила это себе дважды или трижды, и совсем не так.       Дверь открывает пухлая симпатичная блондинка в красивом брючном костюме; беспечно, не глядя в глазок, сосредоточив все внимание на телефоне в руках.       — Вы приехали на час раньше, — недовольно начинает она, поднимает голову и тут, наконец-то, видит, кто стоит на пороге.       — Только не падай в обморок! Она закрывает широко раскрытый рот и кивает, не сводя с меня ошарашенного взгляда. Ну, хотя бы могу не переживать, что Джо меня не узнает. Ольга узнала.       Я не питала иллюзий — мы с Джо встречались очень недолго, хоть это и были несколько месяцев прекрасных отношений; у меня не было никаких розовых надежд, но увидеть тут свою некогда лучшую подругу оказалось неожиданностью.       — Привет, — мнусь на пороге, оглядывая коридор. — Можно? Ольга, разом побледневшая, судорожно убирает телефон в карман, тяжело опирается на дверной косяк; еще с полминуты она таращится на меня будто бы на призрака.       — Элли? Это ты? Ты настоящая? — неуверенно тянет руку и дотрагивается до вычурной пуговицы на моем кафтане — Что это?.. Как?..       — Настоящая, — перехватываю ее мягкую ладонь и легонько сжимаю; Оля постарела, немного потолстела, но еще она стала красивее. Мне нравится, как она выглядит. — И очень голодная. Ты не представляешь, как я рада тебя видеть! Крепко обнимаю её, но совсем не чувствую ответных объятий; женщина все еще напугана. Хотя чего я должна была ожидать? Едва ли найдется мир, где внезапно воскресший друг — хороший знак.       — Но как?.. Где ты была?..       — Это очень долгая история, — я отстраняюсь и улыбаюсь, пытаясь смягчить напряжение. — А еще я не ела два дня. Найдется чего-нибудь в холодильнике? Пустишь? Ольга вздрагивает и кивает, пропуская меня в холл; я хорошо знаю эту квартиру: большой зал, совмещенный с кухней, прачечная и три спальни, которые Джо по дешёвке раньше сдавал. Замок за моей спиной щелкает, и Ольга, едва ли не прижимаясь к стене, идет в кухню.       — Могу… я могу сделать тебе бутерброд, — она словно отгораживается от меня отполированной дверцей шкафа. — И-или… хочешь… к-кофе? Воды? Сок? — я слышу, что ее голос дрожит от волнения.       — Бутерброд будет в самый раз, — улыбаюсь, проходя в комнату и садясь за невысокую стойку; машинально отодвигаю несколько гаджетов и кипу бумаг на самый край. Оглядываюсь: все как-то изменилось, но это и логично — прошло столько времени. Мебели стало больше, на больших окнах — ненавидимые Джозефом занавески, на стенах даже появились фотографии. Очень непохоже на холостяцкую берлогу…       — Джо до сих пор сдает комнату? — я и так знаю ответ, но все равно спрашиваю. Нож в руках Ольги громко шкрябает по разделочной доске. — Ааа, понятно. Приглядываюсь к фотографиям: двое карапузов, снимки из отпуска и свадебного путешествия; Джозеф и Ольга на фоне лазурного моря. …Меня пугает пустота внутри. Наверное, я должна разочароваться, обидеться, почувствовать себя оскорбленной, но я не чувствую вообще ничего. На кухне становится подозрительно тихо.       — И давно вы?       — Шесть лет.       — Ух ты, — наверное стоило сказать что-то еще, но все мое внимание сосредоточено на еде. Ольга без лишних просьб начинает сооружать следующую порцию.       — Когда ты пропала, — голос у моей подруги сиплый, прерывающийся, — мы с ног сбились, пытаясь тебя найти. Работали над поисками ночи напролет, искали контакты в СМИ, в правительствах, даже в Интерполе… и так получилось… все завертелось.       Я все еще жду того момента, когда ко мне придут боль и пустота, как бывает, когда узнаешь очень неприятную новость, но вместо этого испытываю лишь какое-то облегчение. У меня была другая жизнь, в которой, на самом-то деле, давно не было ни Джозефа, ни Ольги, ни Варшавы. Мне было бы гораздо больнее, если бы все это время двое моих друзей страдали, так и не смирившись с утратой. Да и зачем лгать самой себе: я даже не сразу узнала Джо на этих фотографиях.       — Извини, что побеспокоила… Я не хотела вот так врываться, знаю, прошло столько времени. Я хотела связаться с родителями, но никто не берет трубку, а добраться до фермы не так-то и просто… На этот раз нож просто выпадает из ее трясущейся руки. Женщина тяжело опирается на столешницу, невидящим взглядом смотря перед собой.       — Тебя не было восемь лет, — неожиданно твердо говорит она, — кто-то все равно расскажет тебе об этом всем.       — Расскажет о чем? — чувствую, как где-то внутри начинает ворочаться тугой ком.       — Элли, — ей требуется закончить начатое — собрать сэндвич и поставить передо мной кружку с кофе, — я не знаю, что с тобой произошло. Я не знаю, что ты пережила, — ее взгляд задерживается на моей одежде и царапине над бровью, — но ты должна…       — Они все умерли? — перебиваю ее. Неважно, как много слов она скажет — к потрясению нельзя подготовиться.       — Нет. Но они больше не живут на ферме.       — Хорошо. А где они живут?       — Когда я последний раз переписывалась с твоей матерью, у нее была выставка в Финляндии, — Ольга методично убирает кухонные принадлежности по своим местам.       — Твой младший брат работает в Англии…       — Надо же, — не сдерживаюсь от ехидного хмыканья. Виктор всегда казался амбициозным.       — Мы с ним не поддерживаем связь, — продолжает Ольга.       — А отец? А Клара?       — Твои родители развелись, когда потеряли ферму. Я ничего не знаю о твоем отце.       — Они потеряли ферму? Как? — сердце сжимается, когда я вспоминаю наш огромный яблоневый сад.       — Череда экономических кризисов, — сухо отвечает Ольга, — но я надеюсь, что у него все хорошо сейчас. Если ты еще голодна, я могу заказать еды.       — Нет, спасибо, — что-что, а ложь я чую за версту; подношу кружку к губам, машинально делаю глоток и морщусь от чересчур горького напитка. — Ты так и не научилась варить кофе. Ольга нервно облизывает губы, но все же улыбается; видимо вспоминает, как я тщетно, много-много раз учила ее управляться с туркой на этой самой кухне. Вспоминает и тут же мрачнеет.       — Где ты была?       — Это очень длинная история. Спасибо, что впустила, мне просто некуда было идти. А, кстати, что с Кларой?       — С ней… с ней произошел несчастный случай. Она жива, но не спрашивай меня о ней, пожалуйста.       — По крайней мере они живы, а это уже неплохо, — пытаюсь казаться бодрой просто чтобы поддержать мою подругу. По правде говоря, все эти действительно страшные новости мало меня трогают. Наверное, осознание придет потом, но сейчас я просто ем и пью кофе.       — Надо бы как-нибудь с кем-нибудь из них связаться. Если, конечно, они меня вспомнят.       — Элли, — Ольга садится рядом, — мы не просто тебя искали… это все превратилось…давай я просто покажу. Она разворачивает ко мне ноутбук. С экрана на меня смотрю я: молодая и красивая, живая. Фото сделано весной, вокруг все зеленое и яркое. Заглавная презентация очень лаконичная: Элли Новак пропала и не была найдена до сих пор. Ежегодно в мире пропадают несколько миллионов человек. Часть из них находят — живыми или мертвыми. Элли Новак не нашли, несмотря на все усилия. Но есть те, кого еще можно спасти. Проматываю страницу вниз, выхватывая знакомые имена и названия. Краем глаза вижу, что Ольга напротив хочет что-то сказать, но не решается.       — Очень… здорово, — наконец выношу вердикт, оторвавшись от экрана. — Очень много работы ради меня, я… ценю. Ольга не врет: они с Джо проделали колоссальную работу и теперь их детище — что-то вроде огромного фонда по поиску пропавших. Фонд имени Элеоноры Новак.       — Элли, что тогда случилось? Где ты была?       — Это очень долгая история, — горько усмехаюсь; в квартире тепло, и я машинально тянусь снять с себя форменный удлиненный кафтан, но останавливаюсь, замечая, как женщина напротив сосредоточенно разглядывает показавшиеся из-под чересчур просторного ворота рубашки шрамы.       — Что это?       — Это? — я трясу рукавом в воздухе. — Это флотская форма ее Величества… Господи, ты мне просто не поверишь.       — Поверю. Поверю во все, что ты скажешь. Я не успеваю как следует обдумать эту фразу, потому что Ольга вдруг сваливается со своего стула и обхватывает мои колени.       — Элл, если бы ты только знала, как много я молила Бога об этом шансе, — она нервно кусает губы. — Я так виновата перед тобой. Я так раскаиваюсь в этом…       — О чем ты?       — Вся эта жизнь… она не должна была быть моей… Иногда ложь — единственный выход. Маленькая полуправда — еще лучше.       — Мы же не были женаты, — выдавливаю из себя очередную улыбку, — да и не думаю, что когда-либо… Честно, я очень рада, что тут ты, а не он. Не знаю о чем бы мы могли говорить. Так что тебе…       — Ты помнишь, как ты начала встречаться с Джо? Киваю, немного настороженно. Мы с Джозефом друг друга ненавидели и, как это часто бывает, в конечном итоге, притянулись друг к другу, подобно магнитам; за каких-то полтора месяца.       — Я была на тебя зла, — Ольга с силой сжимает мои ладони; её тёмные глаза лихорадочно блестят. — Ты же знала, что он мне нравится… мне было так больно… я не думала, что это окажется правдой…       — Что ты сделала?       — Там была потомственная ведьма, она обещала, что ты исчезнешь из жизни Джо… мне было так плохо, я не думала, что это будет по-настоящему, — моя бывшая подруга захлебывается слезами. — Я заплатила ей… и ты исчезла… Прости меня! Молчу; не знаю, что мне говорить. Элли Новак-из-2012 бы сказала, что она прощает; что пусть прошлое останется в прошлом и будем жить настоящим, и вот это вот все хорошее, против всего плохого; но Элли-из-2012 больше не существует.       В последний момент все-таки прихожу к внутреннему компромиссу, и вместо острого ножа в моих руках оказывается ноутбук; размахиваю им, как дубинкой, с удовольствием впечатывая в зареванное лицо женщины; с наслаждением узнаю хруст сломанного носа. Оля нелепо взмахивает руками, сбивая со столешницы кружки и тарелки; заваливается на спину. Она не сопротивляется, лежит на полу и поскуливает от боли. Мне хочется опуститься на нее, придавить весом, схватить за волосы и как следует ударить о мраморный пол; раз, может быть два, три, пять. Пока в руках не останется месиво из волос, мяса и костей. А потом взять фарфоровый осколок тарелки и перерезать ей глотку. «Тебе тут понравится. Только нельзя убивать людей. Совсем»       Мои собственные слова, сказанные много лет назад, действуют как ушат холодной воды. Подскальзываюсь на разлитом кофе и плюхаюсь рядом с хнычащей Ольгой, не в силах отвести взгляда от своего отражения на блестящей поверхности шкафа; я вижу себя — злую, одинокую и разбитую, посреди того, что могло бы быть моей жизнью. Злость и горечь переполняют через край и противно от того, во что я превратилась.       — Это я заслужила, — спустя несколько минут нарушает тишину женщина. Перевожу тяжелый взгляд на Ольгу. Та морщится, прижимая руку к стремительно опухающему носу и кровоточащей губе.       — Извиняться не буду.       — Я и не прошу. И что теперь, вызовешь полицию?       — Нет. А что будешь делать ты? Еще с минуту мы молчим, глядя друг на друга. Боль действует на мою бывшую подругу отрезвляющи, и от ее истерики не остается и следа. Мне нужно уходить; найти кого-нибудь из родных, наверное. Здесь нет смысла оставаться.       — Куда ты? — Ольга цепко хватает меня за штанину.       — Какая тебе разница? Проваливаю как можно дальше из твоей идеальной жизни, — сердито сбрасываю ее руку.       — Это не идеальная жизнь, — неожиданно бросает она, поднимаясь следом. — Элли, я не знаю, что именно произошло, но прошу тебя — не исчезай снова.       — Забудь об этом, — облизываю пересохшие губы, пятясь к выходу.       — Элли! Пытаюсь открыть дверь, но не могу справиться с замком. После очередной безуспешной попытки яростно бью кулаком по дереву, едва сдерживаясь от громкого крика. Мне хочется рвать, крушить и, может быть, тоже заглушить мысли в голове реальной болью.       — Позволь мне помочь.       — Помочь? Ну уж нет, живи теперь с этой виной до конца своих дней. Забудь, что я приходила и не вздумай никому говорить, иначе… клянусь всеми богами, я тебя убью, — шепчу, стремительно повернувшись на каблуках; умолкаю, несколько растерянно глядя на протянутый кошелек. — Это еще что?       — Тут деньги, — просто отвечает Ольга, шмыгая разбитым носом; несколько темных капель крови запачкали ее светлый пиджак. — Если дашь мне время, мы сможем…       — Не будет никаких «мы»!       — Тут мой номер телефона. Выхватываю кошелек, перекладываю купюры в карман и достаю визитку. С отвращением читаю, что Ольга теперь владелица стоматологического кабинета и демонстративно рву бумагу на мелкие кусочки.       — У меня есть еще, — моя бывшая подруга очень невозмутима для человека, который пять минут назад рыдал на полу и умолял его простить. — Элли, я виновата. Но прошу тебя — не отказывайся от друга.       — Друга? — в моем голосе столько яда и ненависти, что она отступает назад. — Ты мне не друг.       — Прошу тебя, подумай. В ее словах есть логика: врагов я всегда успею нажить, а вот с друзьями у меня как-то не ладится. Был один да и тот предал.       — Просто выпусти меня уже отсюда, — сердито выхватываю визитку у нее из рук и не сильно пинаю дверь. Запал пропадает и наваливается усталость; я не помню, когда последний раз спала, и сейчас глаза закрываются сами по себе.       — Куда ты пойдешь? — не унимается Ольга, но все же колдует над замком и тот открывается.       — Не твое дело. Куда-нибудь.       — Позвони мне… Она пытается задержать меня на пороге, но я резко отталкиваю ее и, не оглядываясь, устремляюсь к лестнице. На улице все также холодно, мокрый туман обступает со всех сторон. Уж точно не таким я представляла себе возвращение домой.

***

      Всю ночь я и Нечто играем: я усиленно стараюсь не обращать на него внимание, а он — мельтешит в лунном свете, серой дымкой скользя из одного угла комнаты в другой. Словно пытается выбраться из палаты, пролезть через вентиляцию или щель под дверью. Когда мне надоедают его движения, я смотрю на него — Нечто вынужден рассыпаться на мелкие пылинки, осесть на пол и ждать, когда я снова переведу взгляд. … Мареш задает очень правильный вопрос. Очень простой, очевидный, но до которого никто, кроме него, не додумался. Даже я сама. И теперь приходится с этим как-то мириться. Мне кажется, это первое, что должен делать человек, который хочет начать заново. Разве не так? Я не собиралась восстанавливать ни свои документы, ни банковский счёт. Я не пыталась связаться с матерью, выяснить что-нибудь об отце или хотя бы навестить сестру, которая теперь живет в пяти автобусных остановках от моего временного пристанища.       Благодаря Марешу я, наконец-то, могу понять действительно ужасающую вещь: мир, который я считала своим домом, исчез восемь лет назад вместе со мной.