Столп

      Женщина свернула в проулок и всю дорогу даже не оборачивалась на спутников. Сергей был удивлён, ведь они с Палием как добродушные дачники отнюдь не выглядели. Двое проходимцев — пожалуй, худшая компания, чтобы остаться наедине, да ещё и в дом привести. Он оглянулся на всякий случай. Ни души, только от ветра двигались обглоданные костяки яблонь. На ржавой рабице, тянувшейся вдоль проулка, красовался выбитый солнцем и дождями баннер с громадными буквами: «Марианна Гром». Никаких больше пояснений там не было. Рассматривая пунктир, остававшийся на песке от шпилек идущей впереди, Сергей подумал, что это реклама местной парикмахерской или салона штор. Она остановилась у металлического забора, ключом открыла калитку. В дворе залаяла дворняга, вся в свалявшейся шерсти, с отвисшим выменем. — Ну-ну-ну. Жанночка моя, это свои пришли, — проворковала незнакомка. Капитальный домик выглядел сносно, но всё портили запущенный двор, мешки с мусором у двери и клумбы с погибшими растениями на ступеньках крыльца. Внутри он тоже был неуютным и душным из-за разного хлама повсюду: захватанное зеркало с потёками в прихожей, на стенах — плакаты в несколько слоёв, всевозможные афиши. Пыльные полки ломились от статуэток, мягких игрушек и предметов совсем уж непонятного назначения. Палий скривился и тихо чихнул в локоть. Чужая грязь всегда хуже своей. Дамочка бросила сумку у зеркала, стала расстёгивать босоножки. — Разувайтесь и в гостиную. Сейчас чаю налью. Разглядывая стены, Сергей наткнулся на журнальную вырезку. На ней была фотография хозяйки дома с подписью: «Интервью с экстрасенсом: Марианна Гром объяснила, почему развелись…» Он незаметно толкнул товарища под бок и тот выразительно опустил уголки губ. Круглый столик в гостиной оставался единственной поверхностью, свободной от сувениров. Марианна принесла майоликовые чашки и чайник, поставила их на середину, затем открыла окно и закурила, рухнув в плетёное кресло. Впрочем, почти бесшумно — она была тощей как подросток. — Хоть передохнёте. Чёрт знает сколько шли пешком. И обратно придётся так же, не сомневайтесь. — Спасибо, конечно, — Палий догадался, что заварку им предлагается налить и разбавить самим и потянулся за чайником, — мы рассиживаться не будем. А давно вы сюда при… — По порядку излагайте, — скомандовала Марианна, держа между пальцев с длинными багровыми ногтями сигарету, — День не приёмный, но развлекать вас мне некогда. Чем смогу — помогу. Чуть помедлив, Сергей рассказал ей об утренних злоключениях. Врать не пытался, хозяйка дома при всей своей вульгарности к себе располагала, а взгляд у неё был таким, будто она с печалью смотрит наружу из-под тонны собственного барахла, придавившего её. Судя по обстановке, человек этот был отчаянно одинок и верил во всё. Вообще во всё подряд: на подоконнике притаилась спиритическая доска, в серванте рядом с иконами мирно зеленел бронзовый Шива, до абсурда маскулинные ангелы украшали обложки книг, сваленных на полках как попало, там же гнездились обереги в виде домовых из капроновых колгот.       — Вы в курсе, что из Колнумы последних людей забрали в Москву на спецтранспорте — у всех какую-то болезнь обнаружили? — дослушав, проговорила Марианна и вдруг хохотнула, — Всё идёт по плану. Сергей сломал зубочистку, которую крутил в руках. Он с каждой минутой всё больше раздражался от молчания недоделанной ведьмы. Она знала что-то очень важное, но не говорила. Наконец, он не выдержал и провёл ход конём: — Ну не дети мы, чтобы столько проблем за один выезд поиметь. Прокляли, что ли, эту Колнуму? На кладбище построена? Аномалии там? Марианна медленно покачала головой, скрестила на плоской груди руки и посмотрела в упор.       — Понял, кто перед тобой? Всё ты понял, — отмахнулась она, не дождавшись ответа, — Могу тебе свою теорию изложить. Если будешь себя хорошо вести — целиком. Верь не верь, мне лично плевать.       — Слушаю, — Сергей оперся локтями на столик.       — У каждого есть в теле слабое место. Бывает, здоровье бычье, а что-то одно постоянно болит. Ну плох человек на эту кость. У кого зубы, у кого печень. Генетика — да, образ жизни — да, но есть что-то еще. Миф про Ахиллесову пяту знаете? Казалось бы, что взрослому мужику пятка? Ну вытащит стрелу, хромать будет, ан нет. — А при чём тут, простите… — Слушай дальше. Это присказка была. У земли… у страны, если хочешь, у края, как у живого организма, тоже такое есть. И избавиться от него невозможно. Слабое место, в котором постоянно что-то происходит, болит, гниёт. Люди забывают о том, что случилось сто или двести лет назад, снова приходят на то место, а оно их снова убивает, мучает, калечит. И чем упорнее люди там пытаются застолбиться, тем хуже потом приходится. Вчера благодать была, сегодня — как корова языком всё живое слизала. — Что мы сделали-то не так? Никто там оставаться надолго не собирается. Зачем калечит, ему жертва нужна? — Сдалась Колнуме твоя жертва, — недобро усмехнулась хозяйка, — Тоже мне шаман выискался. Там человек, если у него ноги есть, непременно споткнётся. Если нож есть — обязательно кого-нибудь зарежет. Здесь, в башке, щёлкает, — постучала она по виску с седыми корнями волос, — Помимо всего прочего. Вы правила знаете?       Сергей сжал колени. Место уже толкнуло его на глупость, которой он сам поразился. И глупость эта была не наваждением, она в нём давно зрела словно опухоль.       — Какие ещё правила?       — Хотя бы самые простые. В дом вошёл — поздоровайся. В темноте не ешьте и не пейте. В зеркала лишний раз не смотрите.       — Это я знаю, изучал, — Сергей стушевался, когда Палий на него глянул с удивлением, — от скуки читал всяких этнографов. Север люблю очень. — Если жив останешься, значит и правда любишь. А вообще, Колнума ведь не одна такая, — задумчиво проговорила Марианна, — Чернобыль из того же теста.       В воцарившейся тишине стало слышно, как выжидающе тикают огромные часы с жуткими позолоченными розами на циферблате. Математик от этого даже опоздал возразить. — Там всё с одной только аварией связано, — пробормотал Палий.       Окурок упал в пустой стакан и хозяйка переместилась к гостям за стол. — Садись, два. А вроде взрослый мужик, не школьник. Там ещё в тёмные века кровь рекой лилась, на Припяти Батый проиграл. А в годы второй мировой семьсот человек в реке утопили. И это только то, что в учебниках, а помимо них, знаешь ли, тоже много интересного происходит. Да далеко ходить не надо, Ловозеро чего стоит. Ладно там лопари своих в жертву резали, массовый психоз людей косил, дак экспедицию никак не могли снарядить. Сначала местные учёным лодку не давали, а как появилась лодка — её разломало в щепки. Ураган там налетает всегда внезапно. Местных байдарочников спросите, такое нигде больше не встретишь.       — А что это за идол на въезде в Колнуму стоит? Может, всё из-за него, может его надо… ну там… уничтожить?       — Не смей, белобрысый, — Марианна глянула иcподлобья, — Последним в деревне плотник остался. Знакомый мой был. Так назад и не вернулся из больницы. Столб — вроде оси, веретена, — палец Марианны скользнул по стеклянной столешнице, оставив мутную полоску, — хоть немного порядка вносит. Умный чужак сразу поймёт, что его предупредили. — А если что-то взял, то не сможешь с собой уволочь? — вкрадчиво спросил Сергей, — Вещь нашёл очень ценную. Скорее всего. — Да подавись. Только ты в болото залез. Вот она, воля, — развела руками Марианна, — никто тебе не мешает сейчас прямо пешком в сторону города пойти или на трассе сесть в любую машину, у нас мимо людей голосующих никто не проезжает. Но пойти ты не сможешь. Я даже ещё не знаю, почему, но вот говорю тебе — не сможешь. — Не смогу, мы ведь Полину не бросим.       Полуденный свет уже стекал на пыльную мебель, а у Марианны явно простаивали дела. Она засуетилась, полезла в пластиковую коробку с красным крестом, принялась выкидывать на диван блистеры таблеток. — Люди раньше крепкие были, внимательные, у них не поймёшь, где правило и опыт, а где суеверие. Вы им не чета, вот и встряли моментально. Я не знаю, чем вам сейчас помочь, но попробую. Антибиотики есть и обезболивающие, могу отдать, какое-никакое лечение. Про паренька вашего спрошу, видели ли его тут. Сами даже не пытайтесь, все пуганые, не откроют. — А сама что отсюда не съедешь? — Так ведь, — Марианна ухмыльнулась, — кому война, кому — мать родна. Экстрасенсов в столицах ваших навалом, а тут я одна. Работёнка доходная.       Палий только тогда обратил внимания на сосны, вставшие на свои корни как на паучьи лапы. Дожди вымыли песок из-под деревьев и они расположились, словно стражи, на выходе из СНТ. Инженер стал подмечать всякое, чтобы возвращение не было таким печальным. Не совсем с пустыми руками, но и без транспорта.       — Думаешь, она правда что-то может? — спросил он Сергея.       — Похоже на то. Но нам не хочет демонстрировать. Могла бы другим чем-нибудь заниматься, бизнес-то специфический.       — Я вроде не верю во всё это, но иногда просто отчаяние, что ли, берёт. У неё там доска эта была с буквами. Знаешь, я тут понял одну вещь. Всякие сказки про призраков и зомби — не для страха. Многим хоть так бы увидеться…       — Так, Палий, — начал раздражаться математик, — задницу в горсть собери! Сколько угодно можно убиваться, но давай сейчас на том остановимся, что надо срочно сваливать. Теперь я уверен: нам будут мешать. Если к нашему возвращению вернётся Ник, то это просто подарок судьбы выйдет. Есть у меня задумки, как отсюда выбраться, лишь бы этот олень не заблудился.       Палий зачихал как старый двигатель, и на дороге посреди леса Сергею звук этот показался жутким. Он сто лет не слышал, чтобы его друг смеялся и с радостью провёл бы без этого ещё сто лет. «Что такого уж смешного я сказал?» — насторожился математик. Взгляд у инженера был уж слишком ироничный, проницательный. Сергей прикусил язык и мучительно покраснел, догадываясь. «Так вот, кто… И ведь ни словом не упрекнул. Ох и повезло мне, что это был Палий! Точно не сдаст!»       — Вот видишь, у меня тоже грехов целый воз, — вздохнул математик, — ты хоть живым людям ничего не сделал. А я вот все карты спутал.       Палий веселиться резко перестал и уставился в упор.       — Ты так считаешь? Вселяет надежду.

***

      Звёздный час Толик проводил со вкусом. Доел чью-то икру, допил чай с сахаром. Всё это, хозяйственное, он сам делать страшно не любил. Всегда же есть, кому по дому шуршать, у него вообще полно всяких талантов поглавнее. Образуется в его жизни женщина — вот пускай заморачивается. А пока он скромненько примыкать будет к чужому быту, жалко им что ли? Тем более, вон как прихворнувшая Поля его внимательно слушает. Стало быть, не грустит хоть.       — …Называется линия Маннергейма, — Толик самодовольно развалился на стуле, — Вот там раздолье. В сороковом году её прорвали, и прикинь, как там в воздухе свистело. У меня в школьном музее бронекупол финский валялся весь помятый. Мы его потом на металл сдали с пацанами. Тут по Карелии и Вологодчине хватает точек прикольных, чего одна Ошта стоит.       — А, я знаю, — слабым голосом отозвалась Полина, — только не пойму, как туда фашисты дошли. Далеко же.       — Ты чё-ё-ё! — рассмеялся Толик, — мы же с чухной всю дорогу воевали. Вот с их стороны и пёрло. «Дошли», ну даёшь! Не из Германии же.       — Блин. Точно. Мозги не работают.       — В телефон всё свой пыришь, от него только отупеть можно.       — Ш-ш-ш, — Полина положила руку на затылок, — голова болит.       — Тя продуло небось. Или босая по полу бегала, вот и намотала на винты. Чаю горячего больше пей и пройдёт. А ещё лучше, во! — просиял Толик от собственной гениальности, — Давай тебе баню натопим! Прогреешься и с утра огурцом будешь! Здесь у речки бань полно, некоторые целые. Пойду, кстати, гляну на них, заодно Николашу поищу. А то Серёга меня точно из шкуры вытряхнет. Уже грозился.       Песчаная дорога ничего не выдала о том, в каком направлении утратился модник. Как будто не вглубь деревни ушёл и не к лесу, а по траве. Две свежих цепочки следов со звёздочками от протекторов принадлежали Серёге и Палию. В лесу потеряшку аукать — сам заблудишься. Далеко за дровами не ходят, по кромке всегда полно ветровала, там стоило глянуть. Пока Толик лениво плёлся, поглядывая в черёмуховый молодняк, всё больше верил в другую догадку, про обиду и побег. Что за вожжа попала под хвост грязовецкому неудачнику он понятия не имел, но сразу понял, как их парочку увидел, что Поля — ягодка не Никова поля, такой стрекозе хитро сделанной он на один зубок. Надкусит и дальше попрыгает.       Впереди показалась лента узкой речки со стадом бань на берегу. Почти все по-чёрному топились, судя по волоковым оконцам. Толик вышел на остатки мостков, задумчиво сплюнул в воду. Какая-то тоскливая старая песня вертелась в голове, один мотив без слов, но именно про реку.       — А речная вода — это ж кровь моя. Точно!       Он решил, что с поисками можно заканчивать и пойти исследовать баньку-другую, вдруг перед сном сможет попариться или хоть вымыться.