Так в море житейском волна за волною Сменяются резко под нашей ладьею. Волна за волною, сменяются резко Под нашей ладьею.*
Ветер наполнял белоснежные паруса. Лучи нежного весеннего солнца ласкали покатые бока длинных ладей. А пронзительный крик морских птиц утопал в густом шуме волн и прибоя. Арыся семенила по широкой пристани, стараясь не натолкнуться на снующих моряков. Ей хватило одного раза, чтобы понять, что за такое от них можно получить ушат отборной брани или увесистый толчок под бок. Но дева не могла не замереть на месте и не осмотреть очередной корабль, стоящий на воде. Длинный, высокий, огромный — он вводил урусску в некий трепет. Арыся с удивлением рассматривала морды неведомых зверей, вырезанных на носу ладей. В жизни не видевшая драккаров, дева невольно ежилась, взглядывая на деревянную рожу «чудища». Она подпрыгнула на ходу, поправляя котомку на плече. Увесистый узелок неприятно давил на плечо, а колючая татарская рубаха делала все только хуже. Перед тем как сбежать из княжьего терема, Арысе пришлось скинуть старые одежи и напялить то, что ей оставил «добрый» Байгал. Все было, конечно очень красиво, особенно украшенные верблюжьей кожей ичиги (1). Только вот, велико да кололось. Но даже так деве нравился её новый наряд. Особенно подаренные Куницей серьги, с которыми она теперь точно никогда не расстанется. Пришлось, конечно, их спрятать под платком, но когда дева вышла за ворота к морю, то откинула с головы ткань, перекинула назад косу и поправила очелье. Близился конец пристани, а нужной ладьи не было видно. Арыся даже не ведала, как узнает его. Оставалось надеется, что Куница будет ждать её у сходни. Но в такой толпе можно и отару овец потерять, не то что найти человека. — Сегодня рыбалка приснилась. — мимо Арыси прошли двое вояк. По их кольчугам она узнала в них княжеских воинов. — От такого сома поймал! — здоровенный детина распахнул свои руки в стороны, чуть не задев какого-то моряка. — Видать хороший путь будет. — Ты б ещё на горохе погадал. — прошипел его соратник. — Глеб, ей Богу, ты как баба на выданье — каждой кукушке под кустом веришь! Лучше б ногами шевелил скорее. Ежели мы не ко времени придем, то тятька с нас три шкуры спустит. А потом взашей выгонит, да возьмет заместо нас в дружину этих…как их…? Волков! — Тьфу на тебя, Захар! — пробасил дружинник, но шаг прибавил. Арыся, заслышав заветное слово «волки», бросилась вдогонку. Силясь не терять в толпе из виду вояк, она влетела в самого Куницу. — Да куда ты?! — волчонок успел схватить деву, но чуть сам не завалился назад. — Где-то пожар, что ты так несешься? — он потер подбородок, куда лбом угодила урусска. — Куница…? — будто не узнавая его, молвила Арыся. Но взгляд девы тут же наткнулся на молочные паруса, темный бок судна и тугие канаты. По широкой сходне поднимались те двое, за которыми она бежала. Нашла. — Я… — урусска в растерянности замотала головой по сторонам. Вроде нужно и к сотнику идти проситься, и с волчонком поговорить. — Я с вами плыть хочу. — На кой? — округлил очи Куница. А дева невольно засмотрелась как в медовых зрачках заплясало солнце. — Байгал попросил. — брякнула она, чем еще больше огорошила его. — И чего же попросил? — волчонок тут же сощурил глаза, стоило ей заговорить о шамане. — Эй! Куница! Кончай лясы точить и поднимайся! Отплываем! — крикнул сверху Алий. Молодой волк хитро окинул урусску неясным взглядом и, усмехнувшись, скрылся за бортом. — Все как всегда… — пробурчал волчонок и повернулся к Арысе. — Мне пора. Не знаю, когда вернемся, но, надеюсь, скоро. До встречи. — он обнял деву, но она в ответ молчала. — И скажи этому Байгалу, что сотник не берет на ладью, да и опасно это. Не девичье дело. Когда волчонок отпрянул, урусска рванула по сходне вверх, стараясь не замечать нагоняющего её Куницу. Волчонок в думах чертыхался, думая, какая муха укусила Арысю. Раньше она была спокойнее и не лезла в самое пекло. — Бабы остаются на берегу. — остановил на самом верху её Захар. Вояка высокой глыбой вырос пред хрупкой девой. — Твоя? — молвил он уже Кунице, который нагнал урусску и схватил её под локоть. — Мне к Пересвету надобно! Пусти! — закричала она, силясь вырваться из хватки. — Что за шум, а драки нету? — грозный голос сотника невольно содрогнул весь бойкий настрой Арыси. Захар посторонился, и она увидела Пересвета во всей красе. А на пиру он не казался ей таким высоким да могучим. Его холодный взор тут же приковал деву к месту. — Кто такая? — А…Арыся… — урусска глубоко вдохнула, силясь успокоиться. — Возьмите к себе. Мне в Царьград надобно попасть. — На княжеской ладье? — усмехнулся Пересвет. За его спиной уже собрались пятеро дружинников, урусские моряки, Алий и Дану. — Ты же знаешь, что это место для воинов, а не кисейной девки? — Знаю. — кивнула она. — И прошусь сюда не даром. — дева порылась в напоясном кисете, выуживая златое кольцо, которое отдал ей Байгал вместе с остальным золотом. — Этой платы хватит? — но сотник молчал. — А хотите, могу работу какую сделать? Я много чего умею. Сначала Пересвет долго глядел на неё, а потом как расхохочется. Его подхватили дружинники. Волки смотрели с удивлением. — А ты молодец, девка, не растерялась! — взгляд сотника потеплел. — Лишние руки в походе пригодятся. И это я тоже заберу. — он взял кольцо. — Коль не будешь мешаться моим соколикам под ногами, то, может, тебя и в обратную дорогу возьму. — рассмеялся Пересвет, и «соколики» вторили ему. — За свою голову сама ответ держишь. Сотник ушел смотреть как батраки отвязывают канаты. — Ты совсем белены объелась, Арыся? — Куница отволок деву к пустому краю судна. — Что этот шаман тебе велел делать? Урусска силилась вырвать руку из его хватки, но волчонок держал крепко. Дева краем глаза увидела, как подняли сходню. Все. Ему теперь не спустить её на берег. Она плывет с ними, как бы Куница не бранился. — Для начала «этот шаман» спас меня. Если б не Байгал, лежать тогда мне на дне озера. — фыркнула дева, но потом заметно погрустнела. — Он ушел с войском татар этим утром. Сказал, что я должна найти какую-то Ярославу в Византии. — А… — ладью качнуло на волне, когда была спущена последняя привязь. Куница и Арыся оба ухватились за борт. — А почему ты не отказалась? Могла же пойти к отцу. Он как раз остался в граде. Арыся глядела как отдаляется пристань. Высокие волны лизали бока судна, унося его дальше в Коровий брод. Морские птицы в миг подняли гвалт. Глухо вздохнули паруса, наполнившись ветром. Дева ощутила, что голова пошла кругом, но продолжала смотреть на каменные стены Тмутаракани. Град отдалялся с каждым ударом воды о борт. — Я не останусь в стае. — после молчания сказала урусска. — Поговорим потом. — бросил Куница, уходя к зовущему его Дану. Волки, уруссы и дружинники уселись под навес, берясь за весла. Пересвет стоял у кормила (2) и вглядывался в даль. Ладья, подобно птице, взмахнула длинными веслами. Брызги соленых вод окинули Арысю. Громкий глас сотника отсчитывал гребки, подначивая люд вести быстрее. Дева же опустилась на деревянный короб у бока судна и стала смотреть на темнеющие волны моря. Она долго любовалась, как белые барашки бегут на волнах, как солнце искриться в водах. Так долго, что не заметила, как Тмутаракань исчезла за завесой горизонта.***
— Ох, тяжко мне, братцы! Тяжкооо! — взвыл позеленевший лицом Алий. Молодой волк еле перебирал ногами после целого дня в пути по воде. И не потому, что они закончили грести только после заката. Неведомая болезнь скосила почти всех здесь. Но ежели уруссы справлялись с ней быстро, то волкам она была не привычна. Началось все с того, что, когда с обеих концов ладьи в воду спустили камни на канатах и судно встало посередь моря, Алий бросился к борту. Его, бледнеющего, вывернуло в воду и не отпускало ещё долго. Куница и Дану выглядели лучше. Волки сели на пол у свободного края, дожидаясь Арысю, которая вскоре принесла еду. Урусска тоже мучилась этим недугом, но не долго. Ближе к полудню ей стало плохо, её так же вывернуло, но дева тут же полезла в котомку, ища травы. Старая привычка тащить к себе всякие полезные листочки сыграла ей на руку. В платке нашелся котовник (3). Матушка говорила, что ежели утренняя долго в животе не держится, то нужно выпить настойку из него. Варить взвар здесь было негде, посему, Арыся просто жевала листок до тех пор, покуда не стало легче. — Пожуй и отпустит. — урусска протянула Алию листки котовника. Молодой волк с недоверием окинул её взглядом. — Бери, не брезгуй — усмехнулся повеселевший Дану, разрезая на куски хлеб и солонину. — Не то все кишки в море оставишь. — Смейся, смейся, старик. — буркнул молодой волк, пытаясь пересилить очередную волну дурноты. — Я посмотрю на тебя, когда ты так же будешь мучиться. — Хочешь? — Куница сунул прям под нос Алию кусок соленой конины. Но тот поспешил отвернуться и сжевать котовник. Волчонок рассмеялся, завидев побелевшие щеки друга. Арыся лишь тихо буркнула на такое веселье. Она-то знала каково сейчас ему. И вправду «тошно» да ещё как. После этого недуга дева могла только понемногу пить воду из бурдюка. От вида еды дурнота снова норовила накатить на неё. — Ещё два дня потерпишь, а там, гляди, и земная твердь будет. — Дану похлопал друга по плечу. — Ну, ежели, совсем невмоготу будет, то она тебя вылечит. — он кивнул в сторону сидящей недалече от них урусски. — Одного уже вылечила. Хор теперь червей кормит. — ощерился Алий. Дева все прекрасно услышала. Если Дану ещё и терпит её по старости, то молодому волку она отвратительна. Может они бы и рады в ночи скинуть урусску в море. Только зачем? Им достаточно того, что тугие шрамы превратили её спину в решето. Это равная плата за то, чтобы сидеть в аршине от них. В сумраке зажглись огни светочей (4). Их пламя причудливо плясало по черной водной глади. А над собранными парусами разверзлась ночная тьма, усыпанная звездами. Уруссы сняли навес и постелили лежанки через все судно. На дозор поставили Захара. Волкам досталось место у самого носа ладьи. Зато от уруссов их отделяло два аршина. Алий и Дану в одном конце уснули быстро, уморенные дневной работой. Арыся с Куницей легли с другого краю. Дева, лежа на спине, глядела на небо. Две звезды упали с темного полотна и полетели в сторону, где тут же растаяли. — Ты не вернешься в стаю? — подал голос Куница. Сон уже одолевал его, но сказанные девой днем слова не давали покоя. — У тебя же совсем нет дома. — Почему же нет? — Арыся повернулась на бок. — Изба матушки чем тебе не дом? — Нет её. — волчонок сказал это раньше, чем подумал. — А тебе откуда ведомо? Куница устало вздохнул и перелег на спину. Соленый ветер приятно холодил лицо, трепеща в распущенных рыжих волосах. — Тур попросил найти тебя в селенье. Я поехал туда, когда закончил одно дело. — он повернул голову на Арысю. — Селяне разобрали всю избу до бревнышка. Они искали золото, что спрятала под половицы твоя мать. Арыся лишь прикрыла очи. На самом деле она и не думала возвращаться. Но раз такое дело, то, и в правду, дорога туда навсегда утеряна. — И какая собака тебя укусила — плыть с нами? — волчонок потер ноющие виски. — Сказала бы мне все на берегу, так я нашел бы тебе этого человека. — Чего сделано, того не воротить. — прошептала урусска. — Ты не сердишься на меня? — она осторожно дотронулась до его плеча. — Я просто до конца не верю, что у тебя на такое хватает либо смелости, либо дури. — отмахнулся он. — Ты ведь понимаешь, что мне не будет времени таскаться за тобой по всему Царьграду? Я на службе, если ты забыла. — Да все я помню. — буркнула дева. — Можешь хоть до ночи за сотником хвостом ходить. Мне твоей помощи и не нужно было. — А ежели кто тебе зла пожелает? — сверкнул пытливым взором волчонок. — Управлюсь как-нибудь. Не в первой. — Намедни я слышал от сотника разговор о Беловежской крепости. Мол, туда хотят отправить пограничный отряд, чтобы обжили место. Если напрошусь туда, пойдешь со мной? Места, говорят, спокойные и тихие. Нужно только следить за порядком и все. — тихая надежда затрепетала в его сердце. Но Арыся молчала. — Как сойдем на урусскую сторону, так я дам тебе свой ответ. — она подтянула повыше тонкое покрывало из старого плаща и прикрыла глаза. — Спи спокойно. Куница быстро упал в теплую негу сна. Усталость и тяжкая дорога сморили его. Арыся ещё немного поворочилась, но все же уснула беспокойной дремой. Этой ночью её одолевали старые кошмары о падении под лед, о крови невинно убитого скота, о жестоком наказании и хладном лике Ареса. Костлявая рука жутких видений долго витала над её головой, но исчезла, стоило волчонку во сне подвинуться ближе. Он невольно обнял деву, думая, что это лишь часть сна. И лишь под утро Куница узрел явь. Все ещё спали, и волчонок позволил себе полежать, глядя, как на пыльно-русых волосах Арыси отплясывают алые капли начинающегося рассвета.***
Третий рассвет ладья резала темные волны Босфора. Попутный ветер раздувал паруса, а круг солнца раскалял воздух вокруг. К тому времени Арыся привыкла, что твердь под ногами качается вместе с морем, а за бортом течет соленая вода. Дева свыклась с мыслью, что, ступив на ладью она не гость, а часть морской братии. На второй день Пересвет наказал ей помогать править паруса. Его не заботило, что дева впервые ступила на судно. Но, хвала Сварогу, урусске помог Захар. Ближник сотника разъяснил какой канат к какому полотну крепится, как и куда надобно перетягивать веревки, на какие паруса глядеть. Арыся старалась научиться быстро, но силенок, чтобы сделать все как надо, не хватало. Посему Захар старался не отходить далеко и держать паруса в своей крепкой хватке. Но урусска была рада такому другу. Дружинник на второй вечер даже пригласил деву к их углу. Ей было приятно услышать родную речь, разговоры о знакомых местах. Как оказалось, Захар был не намного старше Куницы. Но у урусса уже была жена и подрастала годовалая дочурка. Дружинник с такой теплотой рассказывал о своей семье, что живут в одном из концов Тмутаракани. Было видно — он скучает. И Арыся впервые захотела, чтобы кто-нибудь вот так же говорил о ней и их дитятках у походного костра среди соратников, чтобы скучал и желал скорой встречи. Подумав об этом, она невольно глянула в сторону волков, а именно на Куницу. Неясный трепет окутал душу, когда их взгляды встретились. Но урусска поспешила отвернуться к дружинникам. На третий рассвет по морю поплыл густой туман. Пришлось зажечь светоч на носу ладьи, чтобы другие судна не налетели на них в молоке. За шуршанием волн раздались крики морских птиц. Арыся уже давно их не слышала. Дева, стоя у парусного каната, подняла голову ввысь. Бельмо стало рассеиваться, и показалось голубое небо, лучи солнца. — Царьград! — крикнул кто-то из моряков, указывая к горизонту. За туманом на небосклоне зажегся второй рассвет. Средь молоко пробивались златые пятна куполов, отражая каждый блик солнца. Показались белые стены и зеленые сады. Широкая пристань запестрила парусами. Над Босфором пронесся перезвон колоколов, красивее которого Арыся больше никогда не слышала. Так вот ты какой — Царьград. Весь залитый светом и золотом. По сравнению с ним Тмутаракань казалась захудалой деревней. Здесь же не было ни одной деревянной избы или частокола. Все из белого камня, в узорах мозаики или зеленых садах. А над всем этим великолепием возвышался златокупольный храм и дворец самого императора. Урусская ладья в порту средь остальных суден была похожа на маленькую лодочку. Совсем рядом стояла афракта (5), возвышаясь над ними огромной горой. Её нос был увенчан рогами неведомого зверя, а по бокам вырисовывался красивый рисунок красного круга, будто солнце. — Захар, чтобы все меха продали. — наставлял Пересвет дружинников. Вояки оставались на пристани, чтобы продать привезенные шкуры, свечи и резные ларцы. А с собой сотник взял волков. Арыся собирала в сумку все нужное, да так, чтобы в толпе ничего не стянули. Кисет с золотом пришлось запихнуть под рубаху, а булгарский нож повесить на виду. Собрав повыше косу, дева скрепила её костяной иглой, а поверх обвязала голову синим платком, прикрыв одним концом лицо, как это делают некоторые заморские мужи. Со слов Захара уруссов, а особенно юных дев, здесь ценили как рабов. Было опасно заявляться на невольничий рынок со светлой косой нараспашку и открытым ликом. — Постарайся воротиться на ладью до заката. — молвил ей Куница перед тем, как волки с сотником сошли на берег и скрылись в пестрой толпе. Раннее утро в этом краю было похоже на степной полдень. Жарко и душно. Стоило Арысе уйти подальше от моря, завернув в узкий проулок, как спасительный прибрежный ветер смолк. Деве было ново идти по мощенной каменной кладке улиц и не давиться вездесущей пылью. Вокруг высились стены домов, откуда свисали пестрыми полотнами множество цветов и листков. По пути встречались маленькие ручейки, бьющие из-под земли. Но они не были похожи на то, что сотворила мать-природа. Скорее это человек заковал свободную воду в камень, направляя её в нужное ему русло. Некоторые из ручьев украшали резные узоры и причудливые морды, а вся вода падала в каменные корытца. И звери, и люди пили оттуда. Урусска тоже решила подойти, черпнув прохладной, почти колодезной, водицы. Но вдруг в ей в затылок подул горячий ветерок. Кто-то фыркнул, толкая деву в плечо. Арыся повернулась и встретилась лицом к лицу с неведомым зверем. Огромный, цвета песка, с длинной шеей и двумя горбами. Не конь и не корова. На его спине сидел некто, облаченный в длинные одежды. Он что-то сказал Арысе, но дева ничего не поняла, кроме его взмахов рукой, мол, «уйди с дороги». Так дева и поступила. Чем дальше она шла, тем шире становились проулки и больше людей по ним ходило. Урусска старалась идти с краю, держаться подальше от толпы. Недобрые, косые взгляды и неясное наречие пугали её. Дева все яснее ощущала, как рука тянется к ножу, когда иной чужеземец что-то пытается ей прокричать. Но это были пустынные люди, греки же (а Арыся их узнала по непокрытым головам и светлым одеждам) просто не обращали на неё никакого внимания. Есть она или нет — у них были свои заботы. Но вот, улица расширилась так, что не видно ни конца её, ни края. Огромная площадь с тьмой кибиток и палаток простерлась пред урусской. «Рынок» — подумала дева и смело шагнула к первому на пути ряду. Здесь было что посмотреть и что предложить. Наверное, нет на свете вещи, которой нельзя было найти здесь. От яркости одежей пестрило в глазах, от аромата пряностей кружилась голова, а от блеска драгоценностей хотелось зажмуриться. Арыся шла буквально с разинутым ртом, глядя на товары. Многого из них она в жизни в глаза не видела и не знала для чего это. Купцы и торговцы зазывали деву на свой лад, чуть ли не под нос показывая ей товар. Но ей он был не нужен. Она спрашивала у людей, где здесь продают рабов, но те не понимали её, наперебой крича ей что-то по-аглицки. Высился полдень, когда Арыся вышла с рынка. Она дважды обошла его вдоль и поперек, попробовала спросить о рабах простой люд, но никто её просто не понимал. Были несколько урусских шатров, но купцы лишь смолчали, косо глянув на деву. А один из них сплюнул ей в спину — «татарская потаскуха». Зато дева впервые в жизни попробовала хушур (6), который ели кочевники с далеких степей. Баба, что и сготовила пирожки для Арыси говорила по урусски плохо. Да на вопрос о невольниках сказала поспрашивать у греков. Жуя последний хушур, урусска села на край каменного корыта, в котором плескались аж три ручья, и стала смотреть на то, как женщины поят неведомых горбатых зверей. Солнце уже сильно припекало. Девичий нос и ланиты раскраснелись. Арыся, сняв с головы плат, умылась в прохладной воде, смочив волосы у шеи, где пекло сильнее всего. Все думы о дальнейшем вмиг разбежались. Захотелось вернуться на ладью, сесть под навес у весел и уснуть до вечера. А там, может, будет прохладнее. Арыся, склонившись над водной гладью, глядела в свое отражение. Уставшая и сонная, она видела, как светятся её глаза от немого счастья. Но вдруг рядом возникла тень, и кто-то так же склонился к ней. — Твой взор ярче жемчуга, а волос подобен шелку. Я сражен твоей красотой, великолепная. — незнакомец знал урусский, но говорил так, будто далеко не из их краев. Арыся отпрянула, поняв, что он держит её локон, и, накинув на голову плат, глянула на подошедшего к ней юношу. Высокий и статный, облачен в дорогие одежи, а из-под темно-синего тюрбана вьются шелковистые черные локоны. Он был красив. Точеные черты, медная кожа, тонкие персты и карие глаза делали его похожим на тех самых принцев из страны песков. — Я напугал тебя, великолепная? — Кто ты? — дева потянулась к ножу. — Мое имя Махир, великолепная. — поклонился юноша с такой легкостью, что самые знатные княжны позавидуют. — Я видел тебя на площади и слышал, что ты ищешь рынок невольников. Я могу тебе помочь, великолепная. — Не стоит. — Арыся замотала головой, спешно пытаясь отойти от Махира подальше. — Иди своей дорогой. — Тебе никто не поможет. — он неожиданно схватил её под локоть. В этот миг взгляд юноши поледенел, от чего по спине девы прошел холодок. Но тут же Махир расцвел в улыбке. — Оросы (7) не любят говорить об этом месте, а кочевники да греки не понимают твоего языка. — И что ты хочешь от меня? — Арыся вырвала руку из его хватки. — Ох, всего лишь одну из твоих серег, великолепная. — Махир незаметно поддел пальцами убор, еле касаясь девичьей щеки. — Такая прелесть… Урусску аж передернуло от такого. «Руки прочь от серег» — она зашипела аки змея. Только слова этого юноши казались ей правильными, потому что дева может хоть до ночи проходить здесь, так ничего и не найдя. А Царьград большой. Эта девка может быть где угодно. Но то, как Махир глядел на неё, как говорил… Арыся видела в этом какой-то свой подвох. — Веди. — молвила урусска, но перед тем, как Махир повел её в сторону от рынка, она обронила. — Но помни — у меня есть нож. — Конечно, великолепная. Сначала они шли вниз по узкой лестнице меж высоких домов. У её подножия начинался совсем другой мир. Пыльные улицы, треснувшие стены домов, колодцы и снующие туда-сюда козы, собаки, кошки. У некоторых домов не было дверей и люди закрывали их тряпками. Кое-где лежали кучи сора и гнилья. Арыся прикрыла лицо платком, глядя вверх. За стаей серых голубей в небе виднелся златой купол. Он отражал лучи полуденного солнца, бросая их в темень этих низин. С той стороны раздался звон колоколов. — Что ты ищешь в том гиблом месте, великолепная? — Махир обернулся через плечо. Арыся не спешила идти за ним. Она без особой спешки разглядывала макушки храма. — Тебе какое дело? — фыркнула урусска и зашагала к юноше. — Меньше знаешь, крепче спишь. Махир рассмеялся. Даже его смех завораживал. Словно трель ручейка, он переливался из его уст. — Keça mêrxas(8) — усмехнулся он и повел деву дальше. Чем глубже они заходили, тем сильнее ругала себя Арыся. Мысль идти с Махиром уже не казалась такой правильной. Теперь урусска хотела поймать миг, когда она сможет улизнуть от него. И желательно сразу на широкую улицу, где ходит люд. — Почти пришли, великолепная. — Махир подошел к порогу какого-то старого дома и откинул полог. — До рынка невольников ведет тайный ход. Проходи смелее. Но Арыся стояла. Она немигающим взором смотрела во тьму дверного провала, откуда, как ей показалось, потянул холод. — Иди вперед ты. — кивнула она юноше. Глупая, думает, что это её спасет. Махир пожал плечами и шагнул за порог. Арыся уже подорвалась с места, когда юноша, подобно степной гадюке, выпрыгнул на неё. Оттянув конец платка, он обвязал его вокруг шеи урусски и стал душить. Дева дернулась да попыталась порвать ткань, но сделала только хуже. Махир держал крепко. Арыся вспомнила как вот так же спасалась от Опойи. Ох, увидела бы это сестрица, порадовалась бы. Урусска села на землю в попытке выскользнуть из узла. Махир только обхватил деву за пояс. Она потянулась к ножу, но там его не оказалось. Этот плут успел снять оружие и кинуть в сторону. Хрипя и дрожа, Арыся осела в его руках. — Прости, великолепная… — шепот юноши остался где-то посреди прожигающей агонии и черной пелены.***
Ни избы, ни шатра. В Царьграде все дома были, словно выточены из цельного камня. Величественные дворцы и храмы стояли чуть ли не на каждом конце необъятных просторов столицы. Солнце казалось ярче, небо чище и светлее. По проулкам не гулял пыльный вихрь, а в каждом дворе бил прохладный ручей. Куница шел следом за сотником и дивился красоте этих мест. Теперь некогда родная степь казалось ещё более пустынной и безжизненной. Алий лишь фыркал на дивы-дивные, что встречались им на пути. Молодому волку были роднее живые просторы его холмов, чем безжизненные каменные переулки. В толпе люда он щерился на каждый косой взор, силясь показать кто здесь зверь, а кто — человек. Но его вовремя осекал Дану. Старик на все глядел с высока своих лет. Он уже слишком стар, чтобы лелеять мечты пожить в этом чудесном краю. Но коль Арес дал ему взглянуть на Царьград, то надо радоваться и дивиться. Из-за пышной зелени садов пред взором волков возник величественный храм. Это был собор Святой Софии. Огромный купол его отражал на себе весь свет Византийского солнца, а крест на его главе протыкал бескрайне синее небо. Высокие белые стены больше походили на крепостные детинцы, а узкие окошки — на бойницы. Под сенью собора по кругу ютились не то небольшие кельи, не то храмы поменьше. Со стрельчатых колоколен разносился тот самый звон, что они услышали у берега утром. Куница поднял взор на огромное витражное окно пред главными вратами храма. Отражаясь в стекле, лучи причудливо падали внутрь рам, будто за ними стоят фигуры из света. Незамеченные обычными обывателями, они безмолвно смотрели на их жизнь. И волчонку казалось, что они за ним следят. Но взмывшая ввысь стая голубей прогнала это видение. — Я ждал Вас, Пересвет. — из восточного крыла храма во двор к ним вышел служитель обители. Старик, годов шестидесяти. Облаченный в длиннополе светлое мужское платье, он будто совсем не имел тела, скрывая его под тканью. Вся его одежда была расшита крестами — подол, накидка, рукава. — Доброго здоровья, Григорий. — сотник перекрестился и поклонился. — Как нынче князь? Как сыновья его? — его голос был подобен шелесту ветра в кроне. Тихий и спокойный. И к удивлению волков, говорил он на урусском. Без запинок или оговорок. Будто всю жизнь пожил в Киеве. — Сергий совсем плох. Уже скоро и Господь откроет для него врата в Небесное Царствие. — Облегчи страдания души грешно. — Григорий начал креститься. — Да проведи его на путь истинный да светлый. — Олег стал заместо отца править и скоро станет полноправным князем. Борис…вот кому вера нужна, чтобы на путь истинный встать. Он после ханского плена сам не свой. — Пусть приезжает к нам. В обители есть множество братьев, кто поможет ему вернуть свет и Господа Бога в его душу. — Григорий мягко положил на руку Пересвета свою длань. — Заблудшего сына не надо ругать. Его нужно понять, простить и помочь. — Благодарствую. Но мы не по поводу Бориса приплыли. Князь прислал Вам прошение об иконах и зодчих. Все готово? — Конечно. — старик улыбнулся, от чего его лицо просияло. — Иконы ждут Вас в палатах северного храма. Братья вынесут их Вам к повозке. — Так мы и сами можем… Григорий покачал головой. — Ваши проводники. — он кивнул на волков. — Они не христиане. А, как Вам известно, Пересвет, в храм нехристям нельзя. Да и Вы, помниться, истинного крещения не приняли. — покачал он головой. — Князь уверял меня, что к этому приезду все будет. Сотник замялся. Он с рождения был верен Перуну. Его вырастили на крови быков, пролитой у алтаря. И новый, Распятый Бог, был в тягость для него. С новым именем и новой верой, Пересвет потеряет свою силу и богатырскую удаль. — Григорий, поймите, я стар уже и жить мне осталось зимы три. Не станет рубаха шелковой, коль изо льна сшита. — Но Вы наносите на тело крестное знамение и знаете молитвы. — сощурил темные очи старик. — Ни рыба, да ни мясо. — он усмехнулся. — И Вы не желаете познать Царствие Небесное? — Мой сын познает. Лютобор уже крестился в Новгороде. — ответил ему сотник. — Будь, что будет. — вздохнул настоятель и взмахом руки позвал следовать за ним. Они обошли главный храм по кругу. На узких аллеях сада им навстречу шли братья, спеша на полуденную службу. А из-за стен уже слышалось многоголосное пение. Протяжное и торжественное, оно, кажется способно сотрясти эти своды. От него, как и от звона колоколов, по телу расходились волны как от камня, пущенного в воду. — Нет ничего хуже служения, подобно рабам… — фыркнул Алий, окидывая взглядом сторонящихся их монахов. — Луше умереть в бою и добыть свободу своей семье, чем сидеть и читать книжки в пыльных стенах — Тихо ты! — шикнул Дану. Волк ткнул младшего в бок, призывая молчать. От него не скрылся мимолетный взгляд Григория на них. Настоятель привел их к маленькой часовне, где уже ждала повозка с возничим греком. Он и оказался тем самым зодчим, что будет строить храм в Тмутаракани. Мужик был из бедных, посему брался за любую работу, какую предложат. А плыть на урусскую землю он мечтал чуть ли не с колыбели. Волков внутрь храма не пустили, но Пересвет зашел под прохладный полог Божьей обители. Пока Григорий и сотник выбирали иконы для храма князя Сергея, Куница отвел Алия в сторонку. — Попридержи язык, иначе сотник нас долго подле себя держать не будет. — А ежели нас тоже заставят…? — Алий попытался показать крестное знамение. Куница вздохнул. — Не думаю. Пересвет не дурак, чтобы так с нами ссорится. — он поднял взгляд на золотящийся в лучах солнца крест. Тот отбрасывал яркий блик на тень диковенного древа, под которым они стояли. На зеленых ветвях спели ярко-рыжие плоды, будто маленькие капли Хвар. — Но я бы за ним последил ещё. — Алий рукой сорвал два плода, протягивая один из них волчонку. — Твой отец правду говорит — надо уходить из степи. Но и бросаться под ноги каждому князьку тоже рано. — волк обернулся к Кунице. — Если что-то пойдет по кривой, то знай — я и Дану на твоей стороне. Алий надкусил плод, по языку брызнул обжигающе-кислый сок. Будто в губы тут же впились сотни игл. — Тфу ты! — Алий выплюнул несъедобный кусок и выкинул плод в кусты. — Что за дрянь?! — Смотри, может Распятый нас так за слова лихие наказал. — рассмеялся Куница, выкидывая нетронутый плод туда же. — Чего встали?! — окликнул их Дану. Из церкви уже начали выносить закутанные в платки доски. Маленькие и большие. Тут не больше дюжины наберется. Григорий даже крест для храма пожаловал. Небольшой, до плеча Кунице, но зато златой, с каменьями. — А это берегите как зеницу ока… — Григорий передал Пересвету сундук. Там лежали священные книги, за которые Сергей в свое время заплатил ровно такой же сундук злата. Когда все было сложено в телегу, закрыто длинным отрезом, чтоб не упало, настала пора уезжать к ладье. Пересвет сердечно попрощался с настоятелем, обещав тому венчать своего сына с невесткой в Царьграде. Волкам сидеть в телеге не разрешили, ведь все было занято иконами. Алий и Дану шли по бокам от телеги, а Куница позади. Повозка выехала со двора храма, а волчонок напоследок окинул взглядом собор. Что бы не ворчал Алий, а народ здесь строить умеет. Сады и церкви в этом месте, словно отрезали смертных от суетливого мира, даруя покой и тепло. Здесь можно затеряться, забыть о тяготах жизни, стереть из дум голод, холод, ярость, бескрайние просторы безжалостной степи и смерть. Здесь её нет. После храма Пересвет заехал на рынок, купить подарки жене и сыну. Волкам здесь многое было не по карману. Но ежели торговец слеп как осел, то и злато не нужно. Только Куница запретил соплеменникам что-либо тянуть со столов купцов. Волчонок и сам был бы не против утянуть не так лежащий перстень, но не хотелось падать в глазах сотника. Вернулись они на ладью только к вечеру. Поднять иконы наверх помогли моряки и дружинники, а потом Пересвет разрешил отужинать и отходить ко сну. Но что-то было не так. — Захар. — волчонок поймал дружинника прямиком на сходне, когда тот собрался уходить за греческим вином. — Арыся на ладью воротилась? — Нет — покачал головой мужчина. — Как с утра ушла, так я её здесь не видал. Внутри Куницы все похолодело. Очи сощурились, а челюсть сжалась. — Куда она ушла? — от его рыка Захар поежился. Он многое слышал о волках, но впервые видел то, как внутри одного из них пробудился зверь. Страшный и опасный, готовый на все, лишь бы вернуть свое. — Дева не обмолвилась. Но я видал, как она шла к южным воротам. — дружинник махнул на арку, еле виднеющуюся из-за парусов стоящего рядом драккара. — Куда ты? Куница! Мы к полудню отплываем! — крикнул он вслед волчонку.***
Арыся очнулась в полной тьме на ворохе сена. Колючие травинки залезли в каждую складку одежей и неприятно кололи кожу. Зябко поежившись, дева услышала, как звякнули цепи на её ногах. Думы в тот же миг прояснились и Арыся сдавленно зашипела. Эта скотина, Махир, привел её в ловушку. Нет, скорее она сама дура повелась. Нужно было бежать ещё там, на рыночной площади, идти за парой хушуров, а потом затеряться в толпе. А ещё лучше — остаться в Тмутаракани, наплевав на просьбу Байгала. Но теперь-то поздно. Она непойми где и прикована цепями. Урусска ощупала себя. Благо одежа была при ней, как и кисет со златом. Но ни ножа, ни серьги из правого уха не было. Вот гад! Судя по мягкому пологу недалеко, она оказалась в шатре. С ней никого не было, но за стенами её темницы слышались голоса. В одном из них она узнала Махира. Юноша говорил на неясном урусске языке с каким-то мужчиной. Похоже, Арысю пришли покупать. Полог шатра откинулся и на порог зашел Махир. В руках он нес светоч и кулек с ароматным хлебом. Юноша поплотнее прикрыл вход, окидывая неясным взглядом деву. Арыся подобралась. Она села, насколько ей позволяли цепи, и устремила взгляд во врага. — Тебе так к лицу твой наряд, великолепная. Жаль будет сменить его. — юноша поставил огонь на жердь, а сам сел напротив Арыси. Её серьга блеснула в его ухе. — Но перед этим тебе нужно хорошо поесть. Я не хочу, чтобы ты падала в голодной немощи пред своим господином. Но Арыся не взяла протянутый им хлеб. Вместо этого она отвернулась в сторону. — Я не буду просить дважды. — холодно молвил Махир. — В гареме кормят и хуже, поверь. Это может быть твоя последняя добрая еда. — Подавись. — прошипела урусска. — Твоя воля. — вздохнул он и кинул лепешку на пол перед подстилкой. — Снимай одежду. Девичье нутро содрогнулось. Она крепче вцепилась в рубаху на плечах, боясь обернуться. К горлу подступил ком дурноты. — Мне не хочется делать тебе больно, великолепная. — Махир поднялся и взял свободный конец цепи. — Но ты не оставила мне выбора. Он толкнул деву на спину, садясь сверху. Юноша держался на весу, чтобы ненароком не раздавить хрупкую девочку. Пока Арыся вертелась под ним аки рыба на берегу, Махир успел поймать её руки и связать цепью. Прикрепив путы к кольцу на стойле поближе, он стал развязывать её пояс. Каким-то чудом Арыся сумела извернуться да ударить юношу коленом по спине. Махир чуть не упал на неё. Он, опершись на руки, оглядел, как по девичьим ланитам начали литься слезы. Сколько раз юноша видел это. Но теперь страдание пташек больше не трогают его. Только если другие невольницы умоляли его о пощаде и милости, то эта, похоже, готова была прибить на месте. Столько звериной ярости он не видел никогда. Махир сел обратно и с сожалением разорвал рубаху по швам. А она была так красива на хрупком поясе. В этот миг Арыся притихла. Она замерла, словно её ударили обухом по голове, и глядела куда-то вверх. Дева дышала аки загнанная лошадь, от чего маленькие груди часто вздымались. Махир очертил по ним рукой. Кожа не мягкая, покрыта гусиной кожей от гуляющего здесь сквозняка. Юноша спустился ниже и рывком спустил заношенные шаровары. Ичиги он снял ещё когда приволок её сюда. Бесстыдно раздвинув тонкие ноги, Махир услышал сдавленный хрип. Арыся продолжала беззвучно ронять слезы, но теперь она будто пыталась ими удавиться. Её тонкие руки судорожно до белых перстов сжимали цепи. Он быстро оглядел и ощупал её там, где в первую очередь ему было интересно. — Так ты ещё девочка? — с какой-то радостью ответил Махир. — Ты и вправду великолепна. За тебя отдадут лучшую цену. — он поднялся выше, запуская руку ей под спину. — Ты… — он осекся, когда нащупал на коже странный бугорок. Махир быстро нашел пояс и перевязал им руки, сняв с них цепи. Пока он это делал Арыся на удивление оставалась спокойна. Она прекрасно понимала, что он нашел на её спине и поэтому молчала. В этот миг единственной отрадой для неё было полное разочарование в его карих глазах. Юноша перевернул деву на спину. Открывшийся перед ним вид на испещренную бороздами шрамов спину, выбил из него рваный вздох. На её коже не было живого места. Нет, ещё на площади Махир увидел два шрама на её лице, но подумал, что можно их покрыть краской, а потом новый хозяин все равно набьет ещё таких же. Но это… От подобного зрелища что-то шелохнулось в нем на миг. Он прошелся холодными перстами по самому длинному из шрамов, что тянулся от правого плеча к левому бедру. Кто-то со всей злости всадил бедняжке кнутом. И как она не сдохла после такого? Сквозь слезы Арыся выдавила из себя оскал. О Боги, как она рада тому, что стая тогда с ней сотворила! Не будь этого — все! Её этим же вечером продали. Махир еле поднялся на ноги и бросился за порог. Там он снова заговорил с кем-то, но опять — ни слова из их речи деве не понять. — Карим, она испорчена. Вся её спина… На ней нет живого места. — Кто-то её трогал? — Нет, девочка невинна. Но спина… Господин аль-Захир не купит её. Я слышал, что его Бог держит таких женщин под запретом. — Его Бог много что держит под запретом. Вино, рисунки людей, пренебрежение молитвами. Отвратительно. — Я могу попытать удачу у Вэя. Этот плут уже почти продал брюхатую девку персам, так почему эту не скинет? — Смотри, если не выйдет, то порченная останется у тебя. — Если не выйдет — я её убью…пока она не сделала того же со мной. Пока шел разговор, Арыся неподвижно лежала на животе. Она силилась забыть те холодные прикосновения к своей коже, тот пытливый взгляд и тяжесть его тела. Сглотнув подступившую от отвращения к горлу горечь, дева всхлипнула. Он прикасался к ней там, смотрел туда, но не спешил творить зло. Урусска видела, что юноша умело скрывает свое желание. Если бы она не была девочкой — Махир бы не удержался. Её пленитель вернулся уже тогда, когда слезы высоли и она провалилась в дрему. Махир принес кувшин с водой, тряпки и длинный шелковый халат. Юноша отвязал ей руки, оставив цепи только на ногах. Он сказал Арысе вымыться и одеться, а потом ушел. Урусска ещё никогда так старательно не оттирала свое тело. Ещё немного и на коже пошла бы кровь. Напоследок выпив оставшийся кувшин, дева принялась рассматривать халат. Рубаха все равно была испорчена, а в одних портках не погуляешь. Принесенное шелковое одеяние было, похоже, достойно только княгинь. Легкое, почти невесомое, оно походило на змеиную чешую. По темно-болотной ткани струились тонкие златые нити. Халат был без пояса. Когда вернулся Махир, он снова завязал Арысе руки. Юноша запахнул её халат на красивую брошь в виде диковенного цветка, а волосы собрал у висков и заколол на затылке ещё каким-то убором. — Так кто оставил эти шрамы? — его руки перебирали её локоны. — Арес. — обронила урусска. Махир не стал ничего спрашивать, спуская на хрупкие девичьи плечи каскад из пыльно-русых волос. Именно такой он теперь её видел — смотришь и красавица, а как глянешь дальше, так уродина. Потом он ушел, чтобы принести её обувь. За это время Арыся успела раскопать среди порванных одежей свой кисет. Как хорошо, что Махир не увидел его, и дева сумела спрятать свое злато в халате. Обув мягкие бабуши (9), Махир вывел за цепь на руке Арысю из шатра. Оказалось, что этот пройдоха её-таки не обманул. Они были на невольничьем рынке. Только теперь дева была не его гостем, а пленником. Над Царьградом уже тянулся вечер. Глянув на алеющее небо урусска угрюмо вздохнула. Вот Куница «обрадуется», когда вернется на ладью! Он вел её меж шатров и клеток. За решетками теснились изголодавшиеся уруссы, а их «хозяева» расталкивали свой товар богатым вельможам. Покупали пленников даже греки. Девок покрасивее не морили голодом, а откармливали и держали на привязи в богатых одеждах, чтобы спихнуть степным и пустынным мужчинам подороже. Бедняжки не спешили бежать от своей участи, а смиренно ждали окончания этой пытки. Это было страшно — смотреть как рушиться человек. Видеть, что его душа рвется на куски, но проходить мимо. Арыся была бы рада отвернуться и забыть все как сон, но ей нужно найти ту, о которой просил Байгал. Урусска ругала себя за такое, ведь может сама быть продана, но продолжала искать. Один из шатров более всего выделялся из общей кучи. Здесь стояла охрана, не было клеток и не стоял смрад нечистот. Махир сказал что-то и их пустили внутрь. Там было тепло от горящего костра. В широком кругу подушек лежал жирный, словно боров, мужичок. Дорогой красный халат со златым змеем обтягивал его круглое пузо. Его узкие глаза тут же впились в Арысю, и он сыто улыбнулся, поглаживая худую черную бородку. Но Арыся не долго смотрела в сторону этого борова. Её взгляд зацепился за деву, что сидела позади на одной единственной подушке. Высокая и красивая, она выглядела очень уставшей. Тусклый взор небесно-голубых очей ненадолго задержался на урусске. Это была точно она — Ярослава. Средь складок белого шелкового платья сверкала серебряная ласточка. А тонкие девичьи руки были сложены на большом животе. Ярослава, кажется по привычке, поправила выбившиеся из хвоста светло-пшеничные локоны. — Рад тебя видеть, мальчик мой. — улыбнулся Вэй. — Что за прелестное дитя ты привел ко мне? — Я нашел эту урусску на рынке. — юноша схватил Арысю за плечи. — Её не трогал мужчина. Но у девочки буйный нрав и… — он развернул деву спиной, сдернув халат. Арыся попыталась отскочить и прикрыться, но Махир держал крепко. Он так сильно вцепился в плечи своими руками, что мог запросто их сломать. Вэй присвистнул, отставляя в сторону кубок с вином. — И Аль-Захир отказался от неё? — Он не видел. — покачал головой Махир. Юноша отпустил плечи Арыси, позволив ей наскоро напялить халат обратно. — И не увидит. Я не хочу приносить ему… такое. — Сколько? — на прямую спросил Вэй. Теперь они стали молвить на родном Арысе языке. Будто в издевку, чтобы она слышала цену своей жалкой жизни. — Буду рад и пяти золотым. Девка только первый день здесь. — он подтолкнул Арысю вперед, но урусска осталась на месте. — Два золотых, и я спущу её Фо́тису. Говорят, что критский сенатор любит калек. — Вэй хлопнул в ладоши. В шатер зашел слуга. — Принеси золото. И вели накрыть на стол. — евнух кивнул на подушки. — Садись, мальчик мой. Не отказывай мне в моей щедрости. Махир помедлил. Он будто перебарывал себя, делая шаг ближе к Вэю. Арыся не могла не подметить, как юноша спешит покинуть это мерзкое ему место. Может боров это видит, и так издевается над ним. Но Махир стерпел это. Он плавно сел на подушки, рывком усаживая Арысю рядом с собой. Дева от такого чуть не завалилась к нему на колени, но успела ухватиться за его пояс, где висел её булгарский нож. — Сколько зим прошло с тех пор, как я отпустил тебя из ставки? — усмехнулся евнух, разливая по кубкам противное греческое вино. — Пять. — он сказал это тише обычного. Кубок в руке еле дрогнул, стоило раздаться тихому смеху Вэя. — Даааа, я даже жалею, что ты ушел. Я ведь до сих пор не могу найти слугу лучше тебя. — в шатер принесли золото. — А как ты танцевал! Даже ни одна из этих глупых наложниц не сможет так во веки! — а следом на низеньком столе стали появляться яства на серебряных блюдах. — Византийское солнце потрепало твою красоту, мальчик мой. Раньше твоя кожа была белее и нежнее. Махир молчал. Он большими глотками осушал кубок за кубком, силясь заглушить старые шрамы. — А руки… Чжебе-темен говорил, что стоит закрыть глаза, и от женских не отличить… — Как Вы продали её персам? — пресек пенье Вэя юноша. — У одного вождя в родильных муках умерла жена, а сын остался жить. Эта урусска в скором времени сама родит и будет давать молоко. Персам нужна была кормящая женщина. — усмехнулся евнух, окидывая Ярославу взглядом полным отвращения. — Продал двух новых рабов по цене одного. Если дитя, конечно, выживет. — А кто его отец? — Махир взял целую гроздь винограда, уплетая ягоду за ягодой. Вэй наклонился ближе и зашептал. — Он…? — юноша выронил виноград на стол. — Этот щенок осмелился…? И его не казнили? — Он успел сбежать со своими людьми. — евнух сказал это так просто, будто речь шла о молоке у соседской коровы. Пока шел разговор и лилось вино, Арыся все глядела на Ярославу. Дева не была привязана или скованна цепями. Нет, её тяготил ребенок в череве. Вэю не было нужды строить вокруг Ярославы клети. Будучи на сносях, она далеко не уйдет. Но Арысю-то он точно привяжет к какому-нибудь столбу. Сейчас урусска больше всего жалела, что не может стать зверем и порвать этого мерзкого борова. Ни его хитрая улыбка, ни блестящий взгляд, ни холеные руки не нравились ей. Евнух опасен вовсе не силой, а умом и лестью. — А ты знаешь, чем эти персы со…со мной расплатились…? — в ход пошел третий кувшин вина. Они оба уже были достаточно пьяны. — И чем…? — Махир уронил голову на руку, силясь перебороть дурноту. Давненько он так не напивался. — Пять ж…жер…жеребцов… — Вэй неловко завалился, вставая на ноги. А ростом невелик, может чуть выше урусски. — Пошли покажу. — А…? — юноша окинул пленниц затуманенным взором. — Да куда они убегут? — прыснул евнух. Полог закрылся и невольницы остались одни. Ярослава спокойно дотянулась до спелого яблока и откусила. А когда рукав оголил её белые девичьи руки, Арыся разглядела нити старых шрамов. Тот, кто оставил их, сдал все так, чтобы тонкие, но глубокие раны были незаметны, когда заживут. — Бери, ешь. — молвила она Арысе. — Не бойся, Вэй не заметит пропажи двух яблок. — Нет, благодарствую, Ярослава. — Что? — замерла дева. — Как ты меня величаешь? — Ярослава. — без тени сомнений дева взглянула ей в очи. — Я искала тебя по просьбе Байгала. При упоминании шамана глаза Ярославы вспыхнули ярим огнем. Она со всей дури замахнулась и кинула яблоко в Арысю, но та успела уклониться. — Не смей при мне говорить его имени. — зашипела она. — И зачем я ему нужна? А? Опять хочет поиздеваться? — Он просил спасти тебя и вернуть на урусскую сторону. — Арыся уже два раза пожалела, что взялась за это дело. — И все? — Все. Ба… Шаман сказал укрыть тебя у людей, кому я доверю свою жизнь. — Арыся подняла яблоко с пола и спрятала его под подушки. — Но ежели тебе по сердцу быть невольницей, то пожалуйста. Я за хвост тебя не тяну. Сиди и дальше… — Я согласна. — осекла её Ярослава. Арыся не верила своим ушам. Вот, миг назад эта дура кидалась в неё яблоками, а тут сидит и соглашается. Но озарившийся надеждой взор Ярославы все пояснил. У невольницы не было выбора. Либо довериться Арысе, либо гнить в персидском плену. — Как твое имя? — Арыся. — Ты не крещенная? Дева скривилась. «Она меня сейчас обхаяла али что?». — Значит, нет… — вздохнула Ярослава. — Как ты собираешься вызволять нас? Арыся задумалась. У неё нет оружия, но даже оно не в помощь. За порогом стоят сильные воины, которые зарежут их обеих как свиней на убой. Попытаться откупиться у Вэя? Но злата в кисете еле хватит на одну Ярославу. А Арысе тоже ведь хочется жить. Её же ждет Куница. — У Махира мой нож. — молвила дева. — Но даже если я выкраду его — это не спасет нас. — За шатром пустой проулок. — прошептала Ярослава. — Если разрежем твоим ножом полог, то сможем спрятаться там. А оттуда и до храма недалеко. Нас укроют на ночь. — Дождемся, когда они оба напьются и выкрадем нож? — Махир может уйти, так и не уснув. — задумалась Ярослава. Она молчала несколько мгновений, а потом, подозвав Арысю ближе, зашептала. — Когда они вернутся…***
— Вино льется, а скука не проходит… — молвил евнух, когда Махир разлил последние капли хмеля по кубкам. — Где мой равап (10)? — он неловко перегнулся через подушки. А Ярослава молча подала ему инструмент за тонкий гриф. — Трель полуночных стран всегда была к месту на ханских пирах. Он тронул тонкие струны прямым, как копье, прутом и полилась песнь. Неприятный для уха скрип извивался в умелых руках, превращаясь в стройные переливы. Закроешь очи и кажется, что льется звук из сломанной дудочки. Для пущего веселья Вэй стал отстукивать ногой по полу, будто где-то играл барабан. Ярослава тихо подвинулась ближе к спине евнуха. В этот миг Арыся поднялась со своего места, но Махир успел схватить её за руку. — Куда…? — он чуть сам не завалился, усаживая её. — Позвольте подарить моему господину танец. — дева поклонилась, силясь не скривиться. Сказанные слова когтями скребли по глотке. Вэй лишь снисходительно улыбнулся и кивнул, молча указывая юноше отпустить её. Когда его пальцы разомкнулись, урусска сделала два шага в сторону, огибая стол. Она поддела пальцами края рукавов, делая их своими крыльями. От разворота подол халата стал её пушистым хвостом. Переминаясь ногами на месте, Арыся силилась извернуться телом так, чтобы это было похоже на полет гордой птицы. Её тонкие руки рисовали в душном воздухе ведомые лишь ей узоры. Локоны обвивали хрупкий стан, что спрятан от ревнивых взоров под плотный шелк одежд. Одинокая серьга в ухе поблескивала на огне. Арыся прикрыла очи, силясь не смотреть как блестят запретным огнем взоры её мучителей. Не для них должен был быть её первый танец. Ведь это не просто движения в такт мелодии. Это язык души и тела. Их единение. Наверное, это так же сокровенно, как и первая брачная ночь, когда родной человек впервые видит тебя такой — обнаженной и незащищенной. Когда покров одежд и масок срывается, оголяя всю суть человека, эмоции и чувства. Но сегодня Арыся пала ещё ниже, чем прежде. У неё отняли право тайны её тела, отняли сокровенность первого танца и неприкосновенность девичьей чистоты. Неужто эта глупая просьба шамана стоила таких жертв, девица? Арыся потянулась к Махиру и, повернувшись боком, упала к нему на колени. Юноша замер. Позабытый жар опалил его нутро. Она так хрупка и тонка. Женская красота ещё не тронула её стан, превращая его в вульгарные формы. Узкая, подобно тростинке камыша. Срежь эту косу, и она станет вылитым мальчишкой. — Великолепная… — глухо и жарко выдохнул Махир куда-то ей в шею. По спине урусски тут же пробежал табун ледяных мурашек. Его руки легли на испещренную шрамами спину, силясь без боли сдернуть опостылевший наряд. Её персты нырнули ему на пояс, нащупав рукоять булгарского ножа. Жаркие губы юноши легли на её, жадно сжимая до крови тонкую кожу. Арыся вырвала из ножен лезвие и примерилась к шее. Удар. Нож вошел в правое ухо, окропляя серьгу пятнами густой крови. Губы мазнули соленым привкусом по углу рта. Отстранившись, Махир взглянул полыхающим болью взором и стал заваливаться назад. Очи потускнели, и юноша упал. За мерзким скрипом равап последовал оклик евнуха и глухой удар. Ярослава успела огреть этого борова завернутым в ткань кувшином. Вэй упал, хрустнул сломанный под телом хозяина инструмент, и с виска на ковер потекла кровь. Девы замерли. Они прислушались к тишине за порогом. Похоже, что сторожа уснули и не почуяли неладного. — Уходим, живее! — зашипела Ярослава. Арыся, будто, в бреду, сжала в окровавленных перстах рукоять. По ледяным рукам текла жаркая алая жизнь. Вот так просто, не задумываясь. Даже когда они толковали об этом, дева не осеклась, не задрожала в предвкушении убийства. Она холодно приняла их решение и совершила необратимое. Как оказывается порой бывает хрупка человеческая жизнь. А в чужих руках она подобна бабочке — сомкнешь ладони и все. Зверь внутри заворочался, заскребся, задрожал. Он прошелся когтями по ребрам. И от этого волна дурноты захлестнула девичье тело. Урусску вывернуло в сторону от тела. Роняя молчаливые слезы из испуганных глаз, Арыся подобрала нож. Она хотела уже вскочить на ноги, но вспомнила о серьге. Урусска без раздумий сняла окровавленный убор, стараясь не смотреть на искаженное в боли лицо Махира. — Да шевелись ты! — Яросалава за руки оттащила Арысю от тела юноши и подвела к стене шатра. Девы быстро разрезали ткань от свода до пола. Арыся пролезла первой, оказываясь в трепещущем сумраке ночи. В версте от неё черным провалом зиял проход за границы невольничьего рынка. Урусска помогла Ярославе выбраться на воздух. Та, еле протискиваясь со своим животом, чуть не упала пока перешагивала прореху. — Куда теперь? — прошептала Арыся. Ярослава лишь молча схватила её за руку и повела наощупь во тьму проулка. Душное зло этого места оставалось позади. Но оно будто пропитало их обеих терпким запахом масел, удушьем пота и жаром полуденного солнца.***
Прохладная вода окатила девичий стан. Арыся без сожаления вылила на себя ведро из уличного колодца, желая отмыться от крови. Руки дрожали, а в ушах стоял колокольный звон, что разносился над их головами. Дева бы с радостью сорвала с себя этот проклятый халат, но ходить в чем мать родила по ночному граду тоже не хотелось. Пришлось терпеть терпкий запах чужой сукровицы на себе. Оттирая нож от алой, она старалась не разреветься. — Не трать слезы понапрасну. Жизнь заставит и ещё не одну сотню людей прирежешь. — холодно ответила Ярослава. Дева сидела на земле, прислонившись спиной к краю колодца и разминала израненные камнями на дороге ноги. — И тебе его не жаль? — прохрипела Арыся. — Жалей я каждого, кто всадил мне нож в спину — давно была бы мертва. — дева поморщилась, будто эти слова надавили на старые раны. — Коль не пойдешь по головам, то пойдешь по рукам. Арыся горько вздохнула. Она посмотрела на свою тень на дне колодца. Черное, худое нечто глядело в ответ с глади воды. В нем не было ничего людского. Только зверь, что ликовал от своей маленькой победы над слабой человеческой душой. — Пойдем. — Арыся отошла от колодца, подавая руку Ярославе. Она не помнила, где была пристань, да и в ночи искать ладью — гиблое дело. Благо пленница знала, что есть храм, где их приютят. Но до него надобно было ещё дойти, а Ярославе с таким животом надобно почаще отдыхать. Дева и так еле ходит, чуть ли не падая с голодухи наземь. Но Арыся упорно держит её под руку и ведет вперед. Дорога из невольничьего рынка поднималась снова вверх, на светлые и чистые улицы. Здесь было не так страшно, только слишком пустынно и тихо. Как сказала пленница — тут жили иудеи. Они не любили выходить из домов под покровом ночи, сторонились греков, степных людей и варягов. Девы с оглядкой шли меж глиняных домов, прислушиваясь как храпят верблюды, брешут собаки и фырчат коты. Услышав голоса позади, Ярослава уволокла урусску под тень узкого проулка. Под ногами захлюпали нечистоты, но это было меньшим из бед. Услышанные Ярославой слова, заставили деву сжаться. — Куда они побежали? — это был один из стражников Вэя. Пленница ясно помнит его хрипящий голос. — Здесь. Я видел. Они разрезали шатер господина, и пошли сюда. — мужчина говорил плохо по-татарски. Похоже, что он был одним из урусских рабов, ведь только их клети стояли подле шатра евнуха. — Брешет, пес. — сплюнул второй вояка. — Прирежь его и дело с концом. Мы только зря ошиваемся здесь, покуда девки уже успели убежать. Вэй с нас три шкуры спустит, если мы не приведем их к утру. Значит этот змей жив. Тогда плохо дело. Ярослава потащила Арысю дальше во тьму проулка. Им предстояло ещё побродить впотьмах, прежде чем узреть белые стены маленького храма прямо на окраине иудейских улиц. Девы вбежали по лестнице, и пленница начала колотить по хлипкой двери. Позади раздались голоса, а затем быстрый бег. — Люди православные, откройте, ради Бога! Не позвольте погубить души грешные! — голос девы срывался. Как бы Ярослава пред урусской не хорохорилась, а ей так же страшно. — Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй нас! Арыся обнажила нож, заслышав позади приближающиеся шаги. Тени домов скрывали кого-то, кто спешил прирезать их. Дверь храма отворилась. На пороге стоял щуплый старик в худом платье. Он держал в сухих дланях светоч, сонно озираясь на гостей. — Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. — монах перекрестился, впуская их за порог. — Входите скорее. Ярослава чуть не упала, ощутив под босыми ногами хладные камни храма. Но Арыся успела усадить её на скамью у стены. Пока старик затворял дверь на засов, урусска ощупала пленницу. Жара нет, но она вся дрожит. — Господи, спаси и сохрани! — старик зажег свечи и подошел к гостьям. — Что с ней? Хворая? На удивление Арыси старик говорил по урусски. — Просто устала… — махнула рукой Ярослава, прикрывая глаза. — Прошу, принесите ей воды. И хлеба, если можно. — попросила урусска. Монах без слов принес из кельи кувшин и целую пресную лепешку. Арыся отрезала край халата, смочила его водой и обтерла лоб, замотала ноги Ярославы. Всю остальную воду она заставила её выпить до капли. — Сейчас, сейчас, две скамьи поставим, постелем, она приляжет… — монах стал двигать лавки, а потом покрыл их принесенным покрывалом. — Давай, доченька, давай… Пусть и ты, и дитятко отдохнут. Не без помощи старика Арыся перевела пленницу на скамьи. Стоило им уложить Ярославу, как она провалилась в сон. Даже лепешки не откушала. — Как вас величать? — спросила урусска. — Дмитрий я. В миру был Радибор. — от пытливого взгляда монаха не ушло то, что эта хрупкая гостья вовсе не христианка. Но он лишь тепло улыбнулся, предложив ей кувшин с колодезной водой. — А… — но деве не дал сказать стук в дверь***
Небывалая прохлада спустилась на узкие улочки Царьграда. Одинокий месяц в окружении звезд освещал неспящий град. Люд без страха выходил за порог, всюду зажигались светочи, гулял народ, лились песни и вино. Кунице было ново, что город жил и после захода солнца. В урусских селеньях все спешили скрыться от сумрака да запереть покрепче засов избы. Куница уже далеко ушел от пристани. Он шел, молясь Аресу, чтобы дева просто заблудилась и теперь сидит где-нибудь в открытом саду. Но что-то молвило волчонку, что не все так радостно. Арысю могли украсть, ранить или убить. Ему не был ведом нрав здешнего народа, только всяко на дюжину добряков найдется паршивая овца. Шумные площади сменились молчаливыми улицами. В домах не горел свет, и лишь брешущие собаки вторили отголоскам ночи. Куница насторожился, обнажая копис. Вдруг из-за белых стен домов раздались голоса на чужом языке. Говорили трое. Волчонок укрылся под тенью сарая и пригляделся. В нескольких аршинах от него на освещенной улице стояли двое вояк. Таких дружинных он видал у князя на пиру. Видно, татары. А рядом с ними жался худой как лучинка урусский раб. Мужичок что-то блеял, кивая в сторону конца улицы. Но тут взгляд Куницы зацепился за белые блики в тени проулка. Там прятались две девы. Одну из них Куница в жизни не видел, а вот другая… Арыся! Волчонок задумался. Ежели он выйдет сейчас к ним, то сдаст. А ежели будет сидеть здесь, то может потерять её снова. Но думы его оборвались с криком урусского раба. Вояки прирезали его посреди улицы. Когда же Куница оглянулся на дев, то их уже не было. Только дружинники, похоже, заметили их. Они двинулись аккурат туда. Волчонок позволил воякам пройти мимо него, а сам зашагал следом. Он не спешил их убивать. Девы ушли достаточно далеко, чтобы волчонок позволил себе поиграть с врагами. Вся злоба и ярость была готова вылиться на двух воинов разом, но Куница решил растянуть эту негу. Он легко обошел их, стараясь не терять из виду. Когда один из них отстал от соратника, волчонок приманил его камнем во тьму тупика. Вояка даже не успел пискнуть, когда нож вошел в его сердце. Куница от удовольствия даже зашипел. Ах, как этим дуракам сегодня не повезло повстречать зверя! Второй вояка заметил пропажу соратника и вернулся назад. Он окликнул его, глядя в зияющую тьму прохода. А оттуда в него вцепились златые огни хищника. Они горели холодным огнем, желая согреться в горячей человеческой крови. Воин трусливо бросился наутек. Он не разбирал дороги, несясь вперед. Но смерть его была хитрее. Куница вырос пред ним будто из неоткуда. Вояка сам налетел на копис. Волчонок стер с лезвия кровь и выдохнул. Он обернулся. Дверь белого храма дрогнула под тяжестью закрытого засова. Они здесь. После стука изнутри раздался голос старика. — Храм для нехристей не хож! — Открой! Я без меча! — ответил ему волчонок. — Это Куница. — раздался глас Арыси и послышался звук засова. Дева сама ему открыла. Увидев её, волчонок даже оторопел. Промокший до нитки халат облеплял её стан. Спутанные волосы вились по плечам. А страх в очах сменился на теплое счастье. Дева молча шагнула к нему навстречу, обхватывая за пояс. — Прости меня… — выдохнула она, когда его руки легли на её стан. — Прости, Куница, прости… Я такая дура… — Арыся не сумела сдержать слезы. — Хвала Аресу, я тебя нашел — тяжело вздохнул волчонок. Бывалая сладость победы растаяла, оставив горькое облегчение. — Какая же ты горемыка. — беззлобно хмыкнул он. — Не стойте на холоде, проходите. — Дмитрий пригласил их внутрь храма. Церквушка была маленькой. Скворечник по сравнению с собором Софии. Всего три иконы на стене, и всего две стены расписаны. Один кадил. Маленькое окошко выходило во внутренний дворик с огородом, а у алтарной части была дверца в келью монаха. — В овине тепло. Можете скоротать ночь там. — старик вынес ещё два покрывала. — Дмитрий… — Арыся достала из кисета златое кольцо. — Добро не лихо — ходит тихо. — но он отказался. Старик мягко оттолкнул руку девы. Монах ушел в келью, оставив свечи и воду при Ярославе. Куница с Арысей ушли в овин. Там и вправду было тепло. За оградой спали куры, козы, фыркал петух. Урусска без сил упала прямиком на стог сена. Она опустила лицо в ладони, отгоняя непрошенный сон. На ладье наспится. Куница сел рядом. — Так ты её искала? — Да… — кивнула дева. — И сама чуть не потерялась. — Какая лихая псина тебя укусила, что ты бросилась спасать эту девку? — в его голосе прорезалась обида и злость. — Не знаю. — Арыся смотрела на то, как в окне церкви светится огонь свечи. В сполохах огонька виднелся рисунок на стене. Это был человек, что глядел прямиком на деву. И его взгляд больших и светлых очей отражал всю скорбь этого мира. — Мне было её жаль. Одна средь чужих ей людей. Такая… — Похожая на тебя? — горько усмехнулся Куница. — Но ты могла погибнуть. Арыся, думай прежде, чем идти в пекло. Стоит ли это твоей жизни? Урусска молчала. Она все ещё глядела на рисунок в окне. Теперь в написанных рукой мастера очах промелькнул укор. Потому что она не смела так играть с судьбой. Ведь есть ещё те, кто ждут её, где бы она ни была. И кем бы она ни была. — Куница… — М? — Когда ты убил впервые? — Я уже и не помню. — пожал он плечами. — Видя каждый день смерть ты забываешь глаза того первого несчастного. — А я, похоже, никогда не забуду. — Арыся невидящим взглядом посмотрела на волчонка. — Сегодня я убила человека. Сама. Этими руками. Дева протянула к нему длани, на которых ещё виднелись бледно-алые полосы сукровицы. Персты затряслись, будто она до сих пор сжимала в них нож. Ком застрял посередь глотки, но слез почему-то не было. Похоже, что все было выплакано до этого. — Такова жизнь зверя. — Куница взял её руки в свои. — Не страшись этого, а прими как должное. Жизнь такова, что ещё не раз придется поднять нож супротив врага. — он погладил большим пальцем царапину на её длани. — Или тебя убьют. — Но…почему? — Таков закон. — Почему? Куница вздохнул. Он посмотрел в серые очи, и там плескалась усталость. — Просто прими это да живи дальше. Так будет легче. — волчонок накрыл дланью её предплечье. — Не спрашивай и не противься. — А ты мне поможешь? — Конечно. — Куница расправил покрывало и укрыл им деву. — Только перестань бегать от меня, тогда, может, и помогу. Арыся тихо рассмеялась. Вдруг она потянулась к кисету, где лежала отобранная у Махира серьга. Она отмыла убор от крови, только вот несколько каменьев упали, а остался только большой голубой. — Возьми его и носи. — урусска отдала серьгу волчонку. — Может, если потеряюсь в следующий раз, то ты найдешь меня легче. — Будь по-твоему. — усмехнулся он, снимая свою костяную серьгу и надевая новую. На удивление убор оказался легкий. — Это ещё какое-то урусское поверие? — Нет… Просто мне так захотелось. Поняла наконец-таки, что он нужен ей. Напрасно было бегать от этого. Он ведь мог помочь ей ещё тогда, в стае. Ежели б Арыся не убежала, то, может, смогла бы прижиться средь волков. Но дева думала, что стоит одна против всего света. А оказалось — попроси и Куница был бы рядом. Может не в тот же миг. Им пришлось бы пройти много преград, но волчонок сделал бы все, чтобы Арыся осталась в степи.