Арысь-поле

А первое горе — Ни хлеба, ни соли, ни хлеба, ни соли. А другоё горе — Ни дров, ни лучины, ни дров, ни лучины. А третие горе — Нет дружка милого, нет дружка милого. *

      Весеннее солнце грело землю. Тонкие ручьи уже во всю журчали меж лесных тропинок, на склонах степных холмов и в низинах пологих оврагов. Птицы пели свои трели на любой лад, восхваляя приход тепла и жизни в урусские края.       Резвые лучи Хвар промелькнули меж позеленевшей листвы и упали на веснушчатые ланиты Куницы. Волчонок прищурился да улыбнулся, наслаждаясь прекрасным днем. Его верный конь довольно замотал мордой, чувствуя настроение хозяина.       — Доволен аки кот, нажравшийся сметаны. — добро фыркнул Алий и достал из напоясного кисета горсть орехов. Как бы молодой волк не хорохорился, а дорога и вправду была гладка да складна, будто сам Арес для них её проложил. Им было чему радоваться, особенно после ужасов минувшей зимы.       — На себя посмотри, мышь. — рассмеялся волчонок, подъезжая ближе к волку и выхватывая из его руки орехи. — Набил щеки аки мешки зерном, а делиться не спешишь.       — Это он боится, что голод вернется. Вот и запасается. — оскалился Дану, когда молодой волк бросил на него хмурый взор. — А если честно, то и вправду, на тебя никаких лакомств не напасешься. Смотри, Алий, мы за три кулака этих орехов пригоршню соли отдали. Не думаю, что уруссы ещё раз на такие обмены расщедрятся.       Куница и Алий рассмеялись в один голос. А за ними и на лице Дану проскользнула теплая улыбка. «Обоим уже не десятая зима идет, а они как дети малые!» — весело подумалось волку, но он перевел взгляд на плетущуюся рядом лошадь Тура. Старик был хмур да бледен, будто его на плаху ведут. Стеклянный взгляд потускневших очей глядел куда-то вдаль, где за рощей должны уже скоро показаться ворота стольного града. Он не хотел ехать, но не смел отказывать вожаку. Он не верил, что найдет здесь дочь, но все равно влез на коня и пустился в путь. Тур смирился с судьбой доживать последние лета в неведении. И это убивало его хуже всякой поганой хвори.       — Чу! — шикнул Дану на молодых волков. Вдалеке уже давно раздавались голоса с многолюдного тракта. Но они слышались далече. А к ним, с того самого края, приближался топот лошадей. И крики! Что говорят — не слышно, но, похоже, не доброе.       Куница обнажил копис, а Алий натянул гибкую тетиву. Волки помедлили ход своих коней, силясь расслышать хоть что-то, когда из-за поворота показались пятеро всадников на худых конях. По виду они не были похожи на уруссов. В рваных одеждах и с мешками на худых седлах. Они промчались мимо скифов, успев пустить пару стрел под ноги их коням. Но звери у степняков не пуганные, посему даже не шелохнулись.       В тот же миг из-за того же поворота показались ещё три коня. Всадники были точно уруссами. Светлолицые, беловолосые, косая сажень в плечах. С мечами наголо они пытались нагнать врагов. Только урусские кони разве что для пашни годятся. Зверье сильное, но на ход тихое.       — Стой, ворье! — закричал один из уруссов. Куница смекнул что к чему и без лишних слов развернул вороного вдогонку лиходеям. Его верный друг был проворнее урусских лошадок, посему волчонок вмиг обогнал вояк и стрелой пустился за ворами.       — Куда…?! — только и успел осечься Дану, когда за Куницей следом пустился Алий. — Вот жеребцы!       Волчонок не стал тратить время на отстрел врагов. Он ретиво нагнал их исхудалых зверей и, вынув копис, подрезал хлипкие подпруги**. Всадники просто как воробьи с жерди падали наземь, а их кони валились следом от тяжести выпавшей туши. Все украденное разлеталось по земле. Только одного из всадников Алий подстрелил, когда тот намеревался пустить стрелу в волчонка.       — Далече бежим? — рассмеялся Куница, объезжая по кругу валявшихся в пыли и грязи смердов.       Следом из-за поворота выехали уруссы. Осовелыми очами они оглядели работу волков.       — Это вы их так…? — подал голос самый молодой вояка.       — А кто ж ещё? — усмехнулся волчонок, глядя как вытягиваются лица у дружинников. — Вяжите, они даже оклематься не успеют.       — Лихо! — присвистнул рослый мужик, спрыгивая с седла. — Глеб, Алешка, вяжите! — он подошел к коню Куницы. — Благодарствую за труд. Если б не вы, мне б от сотника головы не сносить. Он ведь нас оставил варяжские ладьи стеречь, да, вот, не управились.       — Пустое дело. — махнул рукой волчонок, а сам ждет, когда мужик начнет оплату предлагать. Но Куница уже из его слов понял, что именно будет попросить.       — Чем добр буду?       — Да злато у нас есть. — волчонок в наигранной задумчивости поднял очи вверх. Алий в стороне спрятал смешок за кулаком. — Говоришь у сотника служишь? А много ли платят, дружинный? — златые очи хищно сверкнули в ярких лучах Хвар.       — Да, жить можно. Пересвет все по чести раздает и никого не обделит, не обидит. — улыбнулся вояка да протянул скифу руку. — Захар. А тебя как величать?       — Куница — он спешился и пожал жилистую руку дружинника. — Я и мои други хотим на службу к князю податься. Да, вот, не знаем, как подступиться.       — Эээ, брат, это теперь трудное дело. Князь Сергий подле себя никого, окромя уруссов и греков не желает видеть. Уж не знаю, что случилось, но опосля крещения града вход для татар и прочего люда был закрыт. — Захар потер широкий подбородок. — Это тебе к старшему княжичу Олегу идти надо. Он с татарами дружен. Намедни их темника в град приволок, мол, для разговора о мире. Но, как по мне, что волка не корми, а он все укусить норовит.       Куница хмыкнул, а Алий подавился смешком. Так вот каких устоев уруссы об их племени!       — А сотник как? Тоже татар на дух не переносит?       — Тятька-то***? Да ему плевать — урусс ты аль татарин. Главное, чтобы меч крепко держал и честно вел службу. Как он говорит: «Воином быть — народу служить». — Захар с такой гордостью об этом говорил, что волчонку даже не терпелось увидеть сотника воочию. — Вот коли ты будешь блюсти этот закон, то Пересвет за тебя в дружине пред князем горой постоит.       — А познакомь меня с ним. Ежели не жалко. — Куница взял за уздцы коня.

***

      Куница никогда не видел доселе широкой воды. Коровий брод — не Ягра. Тут чужого берега не увидишь. Высокие волны бились о деревянную пристань, баюкая на себе длинные ладьи. Крик чаек и шум ветра не был сравним ни с чем. А воздух! Волчонок потянул носом соленый влажный вихрь теплого ветерка.       По пристани сновали уруссы, варяги, греки и византийцы. То тут, то там слышалось разное наречие и оклики на неизвестных языках. Волчонок невольно любовался высокими носами кораблей, вздутыми парусами и туго натянутыми канатами. Но старался не отставать от Захара. Своих соплеменников волчонок оставил на берегу сторожить лошадей, а сам пошел за дружинником. Ему придется говорить одному. «Отец бы загордился» — мысленно усмехнулся Куница.       — И где вас, дуралеев, носило? — гулкий бас раздался с кормы пологой ладьи. По узкой сходни**** к ним шагал высокий богатырь. И по-другому, ведь не скажешь. Высок и плечист аки медведь. Одет он в кольчугу и бурый плащ. Вышагивал чинно, размашисто. Из-под кустистых русых бровей на Куницу глядел колкий темный взгляд. Морской ветер трепал густые светлые, почти седые, локоны ниже плеч и короткую бороду.       — Да я, вот, не уследил и с варяжской лодки ворье украли уборы медные. — Захар мигом смутился аки девица. — Пришлось все бросать и нагонять.       — Нагнали? — хохотнул сотник, смиряя взглядом волчонка. Куница выпрямился, не оставаясь в долгу пред холодным взором. Его златые очи выказывали, что он не боится грозного дружинника.       — Мы — нет. Нам добрые молодцы помогли. — он указал на волчонка. — Это Куница. Он храбрый воин и ведет своих людей, чтобы вступить на службу князю.       Пересвет подошел ближе к мальчишке. Он казался дружиннику слишком слабым для военного труда. Поджарый и высокий. Но вот только в этом золоте очей было что-то, что понравилось Пересвету. Так смотрят те, кто костьми ляжет за правое дело, для кого не в тягость ехать за тридевять земель на войну, кто верен мечу, коню и бравому делу. Из мальчишки может выйти славный воин.       — Чьим будешь, малец? — пробасил сотник.       — Я волк Ареса. — Куница проглотил «мальца», решив не лезть на рожон. Не время и не место, чтоб старшим дерзить.       — Врагам когтями глотки вспарываешь? — усмехнулся в густые усы Пересвет. — Аль оружие в лапах держать можешь?       — Выстави супротив меня любого из твоих воинов и все увидишь своими глазами. — Куница скрестил руки на груди и недобро улыбнулся.       — Як заливает, а? — лицо сотника потеплело. — Найду я для тебя ещё проверку. Для начала надобно твоих воинов пред ликом княжича представить. — Пересвет оглянулся на пристань и повернулся к Захару. — Сколько ещё разобрать нужно?       — Дак, все уж разобрали. — пожал плечами дружинник. — Борис Сергеевич просил напомнить Вам, чтобы на пир его брата без опозданий прибыли. Нынче темник у нас гостит.       — Знаю… — махнул рукой Пересвет. Но вдруг задумался, глядя на волчонка и молвил. — Пойдешь со мной. Там тебя с Олегом и познакомлю.

***

      — Надень и не смей снимать. — Байгал сунул в руки Арысе хлипкий деревянный крестик на холщовой веревке. — Покуда не спросят, то не смей открывать рта.       — А ежели кто…? — дева повертела в руках странный оберег, но на шею все же натянула. Только перед этим опасливо огляделась по сторонам. Вокруг высились крепкие стены княжеского двора. Шаман каким-то чудом, не иначе, обманул и эту стражу тем, что, мол, они везут какие-то греческие доски ко двору правителя. Похоже, те ценились на вес какого-то злата, раз вояки пустили её и шамана без прочих расспросов. Волов пришлось оставить в общей конюшне, где уже распрягались дружинные. Перед этими шаман стал ломаться ещё больше. Нашарил где-то в телеге под покрывалом кривой батог и, опершись на него, стал хромать аки калека. На удивленный взор Арыси Байгал лишь недовольно шикнул, мол, делай что говорю и будет добро.       — Главное не называй своего настоящего имени. Назовись… — он на миг задумался. — Алевтина. Самое греческое имя, я думаю. И не смей казать, что ты Велесу веришь. Ни Перуну, ни Ладе. Никому. Твой Бог един.       Арыся закивала, а шаман накинул ей на голову белый плат.       — Прикрой косу и не смей снимать.       Пока урусска завязывала концы платка, шаман напялил такой же оберег в виде креста, вынул из ларя какие-то берестяные грамоты и дощечку. Он кинул конюху два медных кольца, ковыляя к широкой лестнице, что вела к княжеским покоям. Дева нагнала его не половине пути и вцепилась под руку. От вида величественных каменных палат Арысю охватывало восхищение. Красота резных да нарисованных узоров впечатляла. Сколько зодчих трудилось над эдаким великолепием — и подумать дурно. А кованные перила? Наверняка, кузнец не год и не два учился завивать расплавленное железо подобно усам вяза. А по вымощенному мозаикой полу было стыдно ступать пыльными лаптями. Арыся, затаив дыхание, смотрела, как лучи солнца ложились на стены и стрельчатые потолки длинного коридора. За широкими окнами трепетали и кричали наперебой ласточки, цвел весной необыкновенный сад и шумел княжеский двор.       Вдруг, завидев вдалеке коридора трех людей, Байгал дернул Арысю и шикнул:       — Кланяйся.       Впереди размашистым шагом шел высокий молодец. Урусска заприметила его первым, ведь он смотрел прямо на них. И не добро так. Весь в дорогих одеждах, с булатным мечом на поясе, с перстами на руках. Каблуки багровых сапог громко отстукивали по мощенному полу. За ним семенили два боярина.       Стоило им поравняться, как дева и шаман согнулись до пояса в поклоне.       — Что-то раньше я вас в тереме не видел. — его голос был красивым. Таким бы петь услады, а не раздавать княжеские указы. — Разогнись уже старик!       Байгал бросил на деву нечитаемый взгляд, но все же поднял голову.       — Будь здрав, княжич Борис. Храни тебя Господь. — шаман очертил крест и ещё раз поклонился, тычком под бок заставляя Арысю повторить то же самое. — Я бедняк Лазарь. Слыхал, что отец твой хворью мучается, и посему пришел облегчить его страдания.       По лицу Бориса скользнула недобрая тень, но тут же все сошло на хладный взгляд бирюзовых очей.       — Князь сегодня не принимает, старик. Зря грязь у порога топтал. — когда Байгал снова поднял на княжича голову, а тот глянул на него с прищуром. — Знакомая у тебя рожа, старик. Ты случаем в Новом Сарае не шатался у ханских сапог?       — Побойся Бога! — заблеял Байгал. — И шагу моего не будет на проклятой земле ирода! Они ж православных на дыбы садят, кровь льют, головы рубят!       — Да? — он криво усмехнулся тонкими губами. — Смотри, давеча ханский темник в нашем тереме гостит. Как бы он тебе головы не снес.       — Прости Господи. — шаман ещё раз перекрестился.       — А это кто? — княжич бросил презрительный взгляд на жмущуюся к руке Байгала урусску. Борис подошел к ней ближе. Арыся хотела было отшатнуться, но он схватил её за подбородок и поднял девичье лицо. Толстые златые кольца врезались в ланиты, и дева издала сдавленное шипение. Она оглядела его поистине прекрасное лицо — тонкие черты, изгиб густых бровей, нетронутая солнцем кожа и прямой нос. В шелковых бурых волосах на лучах Хвар переливался златой обруч с рябиновыми гроздями рубинов. Борис пред собой видел худую и немощную девку. Её бледное лицо еле трогали лучи степного солнца, а посередь сломанного некогда носа розовел уродливый шрам от плети, рассекая левый край губы. Но несмотря на это в девичьих глазах он встретил вовсе не робость и примирение. Глубокая серость её очей зажглась пронзительным отвращением вперемешку с непокорностью. — Яка нелюдь. — выплюнул княжич.       — Негоже обижать сирот, княжич. — голос шамана остановил Бориса от того, чтобы толкнуть Арысю на пол. — А блаженных тем паче. Тронешь Алевтину — Бог тебе судья.       Тот скривился, но отпустил урусску. Княжич отстранился от них, вытирая руку, которой держал её за лицо, о край своего плаща. Один из бояр, стоявших все это время в сторонке, подошел к нему и прошептал что-то на ухо. Борис довольно улыбнулся.       — Коли вы наши гости, старик, то, милости прошу, к нашему столу. Брат устроил пир в честь ханской собаки. Думаю, там и тебе найдется место. — княжич повернулся ко входу в следующий коридор и крикнул им. — Смотри не отстань!

***

      За три дня Тумен-Таркан***** успел надоесть даже такому неприхотливому человеку, как Джарбаш. Тумэнбаши****** откровенно скучал, пребывая в гостях у урусских княжичей. Его не впечатляли уборы их теремов, потому что ничто не сравниться с красотой Каракорума*******. Ему были чужды нехитрые угощения княжеского стола, ведь при ханском дворе кормили куда более изысканными блюдами. Из развлечений тумэнбаши предлагали только прогулки, кулачные бои, услады на гуслях (хотя темнику понравилось, и он решил взять к себе в слуги очень талантливого гусляра со двора Бориса), охота и катание на ладье по Коровьему броду. Но даже это быстро наскучило видавшему много чудес Джарбашу. Он бы с радостью уехал со двора и забыл все косые взгляды бояр в спину, только вот ему необходим уговор с Олегом. В Золотой Орде грядет междоусобная война, и тумэнбаши ценой своей гордости необходимо достать победу своему Хозяину.       — Господин, ваш дэгэл******* готов. — низенький слуга поклонился, кладя на сундук темно-синий халат, дорого расшитый белой нитью.       — Достань мне их меда, Ерсан. — темник скучающе перебирал в пальцах урусские ягоды из плетеной корзины. На вкус не дурно, но быстро приедается. — Надеюсь, эти переговоры будут последними. — сидя у окна, он перевел скучающий взгляд на княжеский двор, где распрягались дружинники. Средь огромных урусских коней в стойле стояли два вола, запряженных в повозку. У козел вертелся хромой калека, что-то отдавая в руки хрупкой девке.       — Господин. — прошептал Ерсан, отдавая в поклоне своему хозяину кубок с янтарным урусским медом.       — Эти дикари ещё и коров запрягают? — хохотнул Джарбаш и отпил сладкого нектара.       — Это же уруссы, господин. — пожал плечами слуга, стоя у стены. Тумэнбаши его ответ устроил. Он приник губами к краю кубка, но поперхнулся. Неверящим взглядом Джарбаш уставился на хромого калеку с девкой, которые вышли во двор из-под сеней конюшен. Ерсан поспешил помочь господину, но тот остановил его взмахом руки.       — Отправь гонца Хозяину. — прорычал Джарбаш, даже не глядя на трясущегося слугу. — Пусть передаст: «Я его нашел».       Когда Ерсан скрылся за дверью, тумэнбаши позвал к себе других слуг, которые помогли ему снять испачканный медом халат и переодеться в праздничный дэгэл. Длинные смоляные волосы были заплетены в высокую косу и украшены железным гребнем. Слуги расчесали его короткую темную бородку. Тяжелые серьги из серебра неприятно оттягивали мочки ушей. А изящные кольца только мешались на мозолистых дланях. Джарбаш терпеть не мог все эти пышные приемы, потому что одежды да убранства служили лишь для одного — пустить пыль в глаза нищим князьям. Темник уж лучше привел бы свою тьму воинов под стены Тумен-Таркана и напугал Олега, выбив им союз с уруссами. Но Хозяин запретил тратить воинов понапрасну. Как и убивать уруссов.       Сборы тумэнбаши протянулись достаточно долго, а солнце на небосклоне начало свой ход к закату. Ах, как он любил смотреть на наступающий ночной сумрак, стоя на стене Сарай Ал-Джедид! Здесь же лучи проворно скрывались за раскидистыми кронами бесполезного вишневого сада. Джарбаш в последний раз глянул на зеленеющее закатом небо и подумал: «Даже солнце говорит, что сегодня не будет крови… Что ж, это радует»       По просьбе татарского гостя не устраивать последний пир в душных палатах княжеского терема, Олег велел накрыть столы в цветущем саду. Были приглашены гусляры и скоморохи, а кухарки приготовили лучшие яства, какие могли вспомнить. Джарбаша проводили до места подле левой руки княжича рядом с Пересветом. Тумэнбаши нравился этот сотник. Он казался ему человеком слова и чести. Таких давно не хватало в ставке хана. А вот Пересвет на дух терпеть не мог, как он думал, изнеженного Джарбаша. Но ради Олега согласился сидеть рядом с врагом.       — Ваш брат решил не приходить на пир, Олег-тайши********? — темник оглядел гостей, с удивлением подмечая для себя, что здесь были не только уруссы. Сотник привел с собой четырех воинов, которые отличались лицом и статью от всех слуг. Они стояли в стороне, будто ожидая чего-то. Наверное, приказа перерезать кому-нибудь глотку.       — На плечи Бориса легли все хозяйственные дела нашего терема. Он днями и ночами не поднимает головы от грамот. Может быть, и сейчас он засиделся. — попытался оправдать брата Олег. Сам же княжич, мысленно уже три раза проклял ветренного Бориса, который приходит, когда захочет и творит, что вздумает.       — В ставке хана хозяйством всегда занималась старшая жена. — усмехнулся Джарбаш, подмечая Бориса, идущего с широкой лестницы ко столу. За ним ковылял калека, опираясь на батог и руку худой девки. — Я готов простить Борису-тайши его своеволие за то, что привел с собой интересных гостей. — от взгляда Олега не ускользнуло, с какой сытостью Джарбаш смотрел на калеку, а тот в свою очередь помрачнел ликом.       — Ваша милость не знает границ, Джарбаш-темен. — поклонился младший княжич, подбегая к столу и садясь на законное место подле брата. — Как Вам наш стольный град? Достоин ханских ставок?       — Тумен-Таркан поистине жемчужина Боспорского моря. — тумэнбаши собрал всю волю в кулак, чтобы не отрезать этому мальчишке его длинный язык. — Но ослепительный Каракорум подобен солнцу на небосклоне. Он так же далек и так же неприкасаем.       — Но солнце с полудня поворачивает к закату. — не унимался Борис. Он, как и Пересвет, не мог на дух терпеть ханских псов. Наглые, жадные, горделивые, безгранично жестокие. В глубине души он тайно завидовал убранству их ставок, вспоминая как провел год в темнице Сарай Ал-Джедида. Даже самый захудалый раб там выглядел лучше их свободного пахаря.       — Я подумал над вашими словами, Джарбаш-темен. — вклинился в разговор Олег, желая, чтобы брат скорее прикусил свой длинный язык. — Насколько крепка воля Нугай-хана? Я слышал, что ему только по осени грянет семнадцать лет. А его противник на трон Золотой Орды живет на белом свете уже не один десяток лет. Тумур-хан сильный и умный правитель.       — А ещё он безумен. — отрезал тумэнбаши, словно выплевывая эти слова. — Годы войны пропитали его душу кровью врагов, и она прогнила подобно яблоку посреди болота. — Джарбаш пригубил поднесенный слугой хмель. — Мой же Господин хоть и молод, но он знает цену человеческой жизни. Ему нет выгоды скашивать урусский народ подобно скоту на бойне. — от слов темника многие за столом напряглись. — Нугай-хан честный и щедрый правитель.       — И если я помогу вашему Хозяину выиграть войну, то он обещает оставить мой народ в покое? — Олег задумался, что не на шутку встревожило Бориса и Пересвета.       — Больше! — Джарбаш аж подскочил на месте, видя, что княжич уже вот-вот и согласится. Зазвенели персты на руках. — Вы, как будущий князь, будете другом новому хану. Мой Господин будет защищать Ваши земли от набегов диких степняков, будет строить на Вашей земле торговые пути, делить золото Орды с Вами. — а после тумэнбаши добавил. — Тем паче, Вы когда-то потеряли Беловежскую крепость из-за хазар. Нугай-хан отвоевал её для себя и может вернуть Вам, как дар в честь дружбы между Ордой и княжеством.       — Подумай, Олег, — пробасил сотник. — их племя много лет жжет наши деревни и убивает наш народ. Хлипкая крепость посередь дикого поля не стоит той крови и боли.       Покуда шел этот тяжкий разговор, Байгал уселся на скамье под сенью раскидистой груши, прогнав молоденького гусляра. Шаман занял место так, чтобы видеть лицо туменбаши. Арыся же встала за ним, кладя руку на широкое плечо. А там, на противоположном конце стола, за спиной сотника стояли её родные. Тур, который чуть не кинулся опрометью к дочке, во все глаза глядел на неё и облегченно улыбался. Жива! Куница нечитаемым взглядом следил за шаманом и девой. Стоило волчонку увидеть их вместе, как неясная волна гнева и презрения к калеке взвилась в его душе. Он прожигал взглядом Байгала, но не мог поднять очей на Арысю. А когда их взгляды все же встретились, Куница больше не смог оторваться. Ему казалось, или урусска изменилась? Было в ней теперь что-то, что делало деву старше и краше одновременно.       — Темен смог предать своего первого Хозяина ради прихоти мальчишки, возомнившего себя ханом. Так что ему помешает воткнуть нож в спины и нам? — скривился в оскале Борис. Он помнил, что в ставке царят вовсе другие законы, нежели на их земле. Либо ты, либо тебя. И никак иначе. Пустить кровь своего друга для татар не грех.       — Война с хазарами и половцами истощила наши земли. Киев далеко, и мы на этих землях подобно тростинке средь поля. — рассуждал Олег. И Пересвет со скрежетом в сердце понимал, что он прав. Ряды дружинников поредели как никогда раньше. — Нам нужна дружба с сильным правителем, знающему цену мира. И Нугай-хан мне кажется именно таким человеком.       Джарбаш расплылся в улыбке. Этот конь уже в его петле.       — Не только татары могу защитить твои земли, Олег. — от голоса сотника темника аж перекосило. — Волки Ареса желают отдать свои клинки за правое дело. — Пересвет кивнул Кунице, и волчонок вышел вперед, становясь напротив старшего княжича.       — Мой народ хочет служить тебе, князь — он склонился на одно колено, прикладывая к груди кулак. Как бы унизительно это не было для зверя, а деваться некуда. Кунице не в первый раз приходиться наступать на свою гордость ради отцовского указа.       — Гляди какой прыткий! — рассмеялся Борис. — Уже и князем тебя величает! — но тут же осекся, окинутый хладным взглядом старшего брата.       — Я рад, что доблестные воины идут в мою дружину. — Олег снисходительно улыбнулся, рукой призывая волчонка подняться с колен. — Хотелось бы увидеть твое умение в деле. Пересвет, ты уже надумал как проверить доблесть молодцев?       — Думаю, всем известно, что наши нукеры********* лучшие в военном деле. — Джарбаш опередил сотника. — Ууча-багатур сильнейший воин в моей тьме. Так пусть этот храбрый молодец сразится с ним в честном поединке. — тумэнбаши видел, как этим решением он убьет сразу двух зайцев: развеселит себя и убедит Олега, что никакие более воины, кроме них не нужны будущему князю.       Из десятка татарских нукеров вышел низкий коренастый воин с колчаном у пояса и саблей за спиной. Он раза в два был крупнее и крепче Куницы. Только волчонок уже видел, как грузность воина помешает тому победить.       — Без клинка или ножа. — молвил Олег. — По степному.       Арыся взволнованно глядела на Куницу, крепче сжимая плечо шамана. Байгал хоть и поморщился, но противиться не стал. Он положил свою ладонь на девичью да шепнул: «Не трясись, девица. Будет жить твой волчонок».       Татарский богатырь был силен, но в ловкости волки Ареса выигрывали на голову. Пока Ууча делал замах кулаком, Куница успевал юркнуть под руку и оказаться у того за спиной. Волчонку не нужно было бить нукера — достаточно кружить вокруг него подобно пчеле и выматывать воина. Шаги скифа были легки и плавны. Он скорее танцевал, нежели дрался. Зоркие очи подмечали любую дрожь пальцев врага. Куница заранее знал, куда будет бить багатур. Это давало ему пару мгновений на обманку. Но пару раз волчонок все же не отказал себе в удовольствии ударить незадачливого воина под дых и в челюсть. Эх, жалко не было крови! А то бой со временем стал ему наскучивать.       — Глянь как вертится! — расхохотался Борис, чуть ли не вылив мед из кубка. — Уж на сковороде, ей Богу!       Пересвет невольно улыбнулся, глядя на прыть волчонка. Может в другой раз он бы упрекнул за такие обманки, но сейчас сотнику хотелось, чтобы степняки получили свое по заслугам.       — Хороши воины, Олег-тайши. — скривился в улыбке Джарбаш. Княжич рукой приказал остановить бой, и воины расступились. Куница, грузно дыша, радостно огляделся на соратников, а потом на Арысю. На девичьем лице дрогнула облегченная улыбка.       — Я мог бы принять таких воинов в дружину. Но мне нужно доказательство Вашей преданности. — Олег обернулся на сотника. — Пересвет, отец ведь послал тебя в Царьград? — тот кивнул. — Так пусть эти молодцы сопроводят тебя в этот путь. А наши дружинники отдохнут получше после похода.       — Как скажете. — Пересвет поднялся со скамьи и поклонился.       — Отец ещё приказы может раздавать…? — едко усмехнулся Борис, но тут же обернулся к брату. — К нашему папеньке Лазарь приехал. Ну, тот самый, что исцеляет люд простой. — княжич подозвал к себе калеку. Шаман, беря под руку Арысю, похромал к столу.       — Мне пришла весть о том, что князь Тмутараканский давно страдает от хвори. — Байгал состроил голос старика. — Говорят, плохи дела и дни Сергея сочтены. Я не смогу помочь ему в болезни, но, может, уговорю его на постриг. Ежели он не спасет свое тело, то хоть душу.       — Будь по-твоему, старец. — кивнул Олег. — Постелите ему в нижнем тереме и сопроводите к моему отцу.       Байгал за руку повел Арысю к приставленным к ним слугам. Когда они проходили мимо Куницы, волчонок тронул деву за длань, вкладывая туда мягкое очелье. «После заката» — шепнул он ей. Урусска же успела только кивнуть да спрятать убор под ворот рубахи.       — Так каков твой ответ, Олег-тайши? Мой Хозяин ждет вестей от меня уже слишком долго. — голос тумэнбаши похолодел. Джарбаш нервно отстукивал длинными палицами по дубовому столу.       — Поговорим в моих палатах. — молвил Олег. Но, когда следом поднялись Пересвет и Борис, добавил. — Наедине.

***

      Одинокая свеча разгоняла мрак в тесных покоях. Здесь было всего лишь две скамьи и стол. Ни сундуков, ни полок. Все, и вправду, было похоже на темницу, стоило открыть ставни да узреть, что до земли лететь вниз целых две сажени. Но дверь была открыта, а слуги иногда заглядывали, принося новые рубашки и еду.       Байгал оставил Арысю здесь одну, а сам ушел «камлать над полудохлым князем». Сам всю кашу заварил, да потом ещё ворчал под ухом урусске, что уже слишком стар для таких ужимок перед госпо́дами. И вообще он хочет хуурд и лечь спать.       Дева лежала на узкой скамье, глядя в потолок и прижимая к груди очелье. Убор как никогда грел её озябшие руки. А сердце заходилось в радости от воспоминаний о родных лицах. Да, Алий и Дану не особо были рады видеть её. Но отец с Куницей, похоже, совсем не злились на урусску за содеянное. Скорее даже наоборот. И если чувства Тура для девы были ясны и понятны, то отношение волчонка её удивило. Вместо того, чтобы плюнуть ей в спину, Куница был…рад? Но ведь всяко Анагаст рассказал ему все, да ещё и наврал сверху для пущего устрашения. Только, вот, волчонок все так же смотрел на неё. Хотя было что-то иное в этом золоте очей. Теплое и более родное. Когда-то она видела подобное где-то ещё. В глазах тех, кому она дорога.       Были и тяжкие думы о том, что Тур захочет, чтобы она вернулась в степи. Нет, Арыся не стерпит даже одного взгляда волков. Во снах она до сих пор чувствует каждый удар кнута и слышит этот звонкий, рассекающий морозный воздух, свист. И кто бы что не говорил — она повторила судьбу матери, которую так же не приняли в племени. Память о прошлых деяниях в людском уме крепче любого щита. Они закрываются этими думами и не хотят видеть добрые дела человека. А, ведь, когда-то Арыся шла за водой для них вместе с караваном…       Раздался удар в закрытые ставни, будто кто-то кинул в них камешком. Урусска подскочила со скамьи и, отворив окно, глянула вниз. Ставни выходили в проулок между нижнем теремом и стеной княжеского двора. Пополневший месяц осветил высокий стан волчонка, стоящего прямо под окнами.       — Спускайся! — крикнул Куница, протягивая руки вверх.       — Сейчас. — Арыся было хотела побежать к двери, но волчонок снова окликнул её:       — Прыгай, не трусь! Так быстрее будет!       Дева в нерешительности застыла у окна, крепче сжимая рукой наличник. В миг ей показалось, что она стоит не в нижнем тереме, а на краю самого высокого утеса. Вдруг урусска разобьется?       — А поймаешь? — попыталась улыбнуться дева, но голос все же задрожал. Она села на подоконник и перекинула ноги на другую сторону. Что ж она за трусиха-то такая? Как идти одной по голой степи в зиму, так пожалуйста, а как спрыгнуть с двух саженей, то колени трясутся. Ох, видел бы это Байгал — помер бы со смеху!       — Не бойся.       Дева оттолкнулась от окна и, зажмурив глаза, полетела вниз. Миг свободного полета, а потом крепкие руки обвивают её хрупкий стан. Хладный вихрь ветра сменился на теплое дыхание у виска. Пустоту вокруг заполнило тепло чужого тела. Арыся невольно прижалась ближе к волчонку, все ещё тяжело дыша от испуга. Она обвила его пояс руками и уронила голову на плечо.       Ощутив её легкое тело в своих руках, Куница сначала вздрогнул. Это было непривычно. По душе растеклось странное тепло, и сердце сначала замерло, а потом ускорило свой бег. Волчонок не мог понять, почему не опустил Арысю на ноги сразу, а лишь крепче прижал её к себе.       — Ты все знаешь? — прошептала дева. Глупый вопрос, ведь Анагаст всяко ему поведал. Но ей нужно было понять, почему волчонок не держит на неё зла.       Куница кивнул.       — В том нет твоей вины. — его ответ заставил Арысю замереть. Но почему? — Ты же не знала, что творишь в облике зверя. И не убила никого из стаи. — волчонок нежно убрал назад девичьи пряди, что падали на его лицо. Но не отнял руки, а стал перебирать перстами пыльно-пшеничные локоны. — На свете живут люди, которые творят ещё большее зло, даже не обращаясь в зверя.       — И ты простил меня только поэтому? Что я ничего страшного не сотворила? — урусска подняла голову и встретилась с теплым янтарем его очей. Неистовый жар хлынул к её лицу, а сердце стучало где-то в висках.       — Дурочка. — беззлобно рассмеялся волчонок. Он положил свою длань на её ланиты и ощутил, как девичья рука на его спине сжала край рубахи. — Я просто не ведал за что мне на тебя злиться. Ты же мой друг.       Арыся хотела ещё что-то молвить, но Куница ловко разомкнул их объятия и, схватив деву за руку, повел прочь с княжеского двора. Но урусска, словно очнулась от сладкого сна, когда они уже вышли за ворота стольного града.       — Куда ты меня ведешь? — она дернулась назад, призывая Куницу остановиться.       — Сотник разрешал нам остаться на его подворье. Это недалече, на Соколиных грядах. — волчонок все шел и шел, утягивая Арысю за собой. — Отец захотел повидаться с тобой, но старику трудно пройти такой путь. И Тур упросил меня привести тебя к нему.       — Я не вернусь в стаю. — урусска с большей силой дернулась назад и вырвалась из хватки. В её глазах блеснул яростный огонь, а персты нервно сжались в кулаках.       Куница удивленно окинул её стан. Такой Арысю он никогда не видел. Впервые волчонок приметил то, что в гневе дева и вправду становиться похожа на зверя. Грозного, но красивого.       — Никто силком тебя туда не потащит. — спокойно ответил он. — Отец просто хочет увидеть тебя. Он скучал по своей дочери, Арыся.       Дева сжала уста и опустила очи. Где-то в груди смятения ещё скреблись о ребра.       — Хорошо.       Урусска пошла следом за волчонком, но руки ему больше не подала. Они миновали широкий путь, сворачивая на небольшую колею, что вела вдоль Коровьего брода к терему на каменистых холмах. От стольного града и до вотчины Пересвета рассыпались по берегу песчаная гряда с диким полем разнотравья. Холодный свет месяца лился на тропу, делая её похожей на ручей из грязно-белого молока.       — Кто этот калека, что был с тобой на княжеском пиру? — Куница глядел на дорогу, но его похолодевший взор не скрылся от девы.       Арыся тихо рассмеялась и хитро улыбнулась.       — А никому не расскажешь?       — Чего? — от холодности и следа не осталось. Теперь волчонок глядел на урусску с нескрываемым удивлением.       — Он вовсе никакой не калека и не чудотворец. Даже не урусс. — Арыся разгладила подол юбки. — Его имя Байгал. Он шаман и минувшей зимой спас меня, приютил, обогрел, а потом привез сюда — в Тмутаракань. Уж не знаю, что ему от меня нужно, но наши дороги не так просто сошлись вместе.       — И это тоже ложь? — Куница поддел рукой крестик, что болтался на девичьей шее. Она поспешила тут же его снять и спрятать в кисет.       — Да. Я даже не знаю, что это. Байгал велел мне носить его. — пожала плечами урусска. — Надеюсь, он позволит мне напроситься с ним в Сарай Ал-Джедид. Байгал говорил, что таким как я, там найдется место.       — Не страшно? — волчонок наклонил голову.       — Кажется, я перестала по-настоящему бояться. Будто весь страх разом испарился. — она дотронулась до шрама на носу. Он часто ныл посреди ночи, напоминая ту жгучую боль, что растекалась по всему телу вместе с кровью.       — Но и там тебя могут не принять.       — Я знаю. Только, если перестану идти дальше, то прекращу жить. — она обернулась к Кунице. — Жизнь — это дорога. Но я должна пройти её, не склонив головы пред бедой, до конца, даже если она за следующим поворотом.       В вышине застрекотал сокол. Птица покружила над их головами и полетела обратно в стольный град. Арыся узнала в нем Октая, но ничего говорить не стала. Даже если Байгал будет сердиться, то она просто смолчит. Это её решение — уйти проведать отца. Он не в праве осудить в этом деву.       — А ты? — встрепенулась урусска. — Ты завтра уплываешь в Царьград?       — Да. — кивнул волчонок, срывая с края тропы колосок и разжевывая тонкий стебель. — Князь сотнику наказал привезти оттуда греческие доски да собрать зодчих, что построят в Тмутаракани храм для Распятого Бога. Алий и Дану поплывут со мной, а Тур хочет вернуться в степи. — он глянул на деву. — Ладья отплывет после обедней.       — Тогда я приду на пристань. — улыбнулась дева.       Вот уже близился частокол широкого двора. Из-за стены горел огонь, слышались тихие разговоры, фырканье скота и лай пса. У ворот стоял старый волк. Он старался не сильно налегать на батог, силясь стоять на ногах сам. Тур уже успел отругать себя за слабость, что смог довести себя до такого простым горем. О Арес, это недостойное поведение верного волка! Так могу сделать только псы, что жалеют себя и плачут о скорбной судьбе. Ныне же все будет по-другому. Он отпустит дочь, позволит ей жить своей жизнью (даже если она выберет этого калеку в мужья), не станет тосковать.       — Рада тебя видеть, отец — её объятия были не такими крепкими как раньше. А в голосе ещё был тонкий холод.       — А как я рад, доченька. Ты жива и хвала Аресу. — Тур сжал тонкую девичью руку.       Втроем они вошли на двор. Полумрак скрывал деревянный терем, хлева, овины, ряд изб, где спали слуги. За частоколом было чуть ли не целое село. Похоже, Пересвет жил в достатке и богатстве, раз в Соколиных грядах трудились более сорока душ. Но Арысе не было дело до хозяйства сотника. Усевшись у костра, дева стала рассказывать Кунице и отцу про все, что было с ней. О шамане, о Велесе, о их дороге, о встрече с Борисом. Может, Байгал и отругает урусску за длинный язык, но ей нужно было рассказать все родным. Просто, потому что они обязаны знать. В свою очередь Тур поведал о своей семье. Конечно, больше он рассказал о том, как Атей скучал по сестре и как стал учиться ездить на коне да стрелять из лука. А Арыся большего не просила. Она заранее знала, что Арга отвернется от неё, а Опойя порадуется исчезновению чужачки. Им никогда не принять друг друга.       Забрезжил рассвет, когда Арыся и Куница вернулись в Тмутаракань. У подхода к граду они обогнули собравшуюся на расчет дружину. Средь бравых воинов расхаживали татарские десятники и считали пришедших воинов. На стенах сменялся караул, а средь улиц виднелись нищие погорельцы, что пережидали ночь под небом. Они не смели выходить из темных проулков, будто ощущая шкурой опасность, которая исходила от грозного зверя. Прохладный туман гулял по низине града, в то время как княжий терем утопал в алых лучах. Урусска повернулась к волчонку, когда они уже подошли к лестнице в нижние палаты.       — Думаю, что не буду прощаться. Ведь расставание будет ещё на пристани. — дева хотела уже подняться по ступени, но Куница взял её за руку и вложил что-то на раскрытую длань. Капли бирюзы холодили разгоряченную кожу. Это оказались серьги.       — Надень их, когда придешь.

***

      Старый князь был уже подобен тем упырям, которыми пугали урусских деток, чтобы те не ходили во двор по ночам. Исхудавший и иссохший, он почти утопал в ворохе одеял и подушек на широкой постели. Опущенная в полумрак палата освещалась десятком свечей у изголовья и всего одной у двери. Их неровный огонь падал на лики святых, что глядели на муки князя с деревянных полотен. Глаза Сергия лихорадочно блеснули, когда в тени у порога показался высокий мужчина. На его лицо падал мрак, а рваные концы одежды походили на перья хищного ворона. Гость быстро «проплыл» к ложу правителя. Свеча, что была в двери, погасла.       — Прочь… Прочь, костлявая… — захрипел князь, слабо помахивая жилистой дланью.       Байгал тихо усмехнулся, снисходительно глядя на Сергея. Он перехватил руку старика и мягко положил её на подушки. Во власти шамана окончить мучения этого калеки. Стоит скрутить ему шею — и Олег уже сегодня займет трон отца. Хоть и немощным, но князь был нужен ему. Байгал обернулся на закрытые двери, где за порогом его ждали слуги Бориса. Шаман легко убедил хлипких мальчишек в том, что «чудо» с князем должно сотвориться без лишних глаз.       — Не время ещё тебе. — начал Байгал. — Я уйду, ежели ты не посмеешь перечить своему старшему сыну Олегу. Все, что он решит, будет во благо и никак иначе. — мужчина наклонился к испуганному взору князя и прошептал. — Твое время уже прошло, червяк.       Он коснулся морщинистого лба хладными перстами, нажал на виски и щелкнул пальцами у уха. Сергий провалился в спокойную дрему, обмякнув на постели.       — Поспи князь, покуда проснуться можешь. — улыбнулся шаман, глядя на проделанное дело. Теперь-то Олегу никто не воспротивиться в решении на союз с Ордой.       Байгал ещё походил по княжеской палате, разглядывая молчаливые лики святых. Они смотрели на «нечистого» с толикой жалости и милосердия. Шаман лишь презрительно фыркнул, полами своих одежей туша оставшиеся свечи.       Он шел по сумрачным коридорам терема, когда на подоконник окна подлетел Октай. Шаман подошел ближе к птице, выслушивая его сбивчивый стрекот. Сокол трепетал крыльями, будто указывая в сторону.       — И что мне с этой девицей делать? — устало вздохнул Байгал, потирая ноющие виски. — Ты уж присмотри за ней, чтобы не натворила чего. — шаман погладил Октая по груди, и сокол взмыл в ночную высь.       — Давно я не видел в этих краях чудотворцев. — елейный голос Джарбаша раздался из ниши темного поворота, а вскоре и сам темник вышел на свет. — Не окажешь мне честь залечить раны изгнаннику, Лазарь?       — С каких это пор простой ата-темен************ стал изгнанником? — не остался в долгу шаман.       — С тех пор, как один ворон принес на крыле гнилую весть.       Говорить о таком в стенах княжеского терема было опасно. Не только потому, что их могли услышать слуги или сами княжичи, ведь и среди своих людей были злые языки. Такие слова лучше отдавать на волю ветру и шуму волн. Только они смогут сохранить тайну двух людей.       Разбитая пристань Коровьего брода как раз стала для них таким местом. Шелест моря съедал слова от чужих ушей, а отдаленность от стольного града не позволяла чужому глазу увидеть их вместе.       Джарбаш с ловкостью снежного барса забрался на прибрежный валун. Он достал из-под ворота дэгэла тонкую резную трубку и иркитский табак. Шаман же встал напротив моря так, что волны робко лизали носки его сапог.       — Всего год в степи, а уже обрусел. — хохотнул тумэнбаши, раскуривая трубку. — А девка тебе эта на кой? В ставке ты больно не любил урусских наложниц.       — На себя посмотри. Рядишься аки баба на базар. — он довольно сощурился под ласками морского ветерка. — Где сейчас мальчишка?       — Нунгай-хан… — с нажимом ответил Джарбаш. — Тумур выгнал племянника из Сарай Ал-Джедида, подумав, что тот подложил ему паршивую овцу. Из-за тебя, между прочим. — мужчина пустил кольца тонкого дыма, которые тут же развеялись в серебряном свете месяца. — Нугай сейчас в ставке матери. Там он собирает новое войско на войну с Ордой.       — А ты, стало быть, решил идти за ним…       — Я учил его мечу с пяти зим. И не смог бросить в тяжкий миг. — пожал плечами тумэнбаши. — Тем паче, что у Нугая я уже не жалкий ата-темен. Даже другие темники бояться сказать мне слова поперек. — он стряхнул пепел. — И мальчик хочет, чтобы ты вернулся в его ставку.       На удивленный взгляд Байгала, Джарбаш добродушно улыбнулся и кивнул:       — Он тебя простил.       — Я вернусь только при одном уговоре. — молвил шаман.       — Ты стоишь на слишком хлипком месте, ворон, чтобы ставить уговоры. — фыркнул он.       — Я нужен мальчишке, а без моей помощи ему не объединить свои войска с урусскими. Поэтому ему придется послушать меня в ещё одном деле. — в глазах шамана блеснул огонь. — Ничто не объединяет народ, как единый Бог…       Джарбаш разверзся хохотом, чуть ли не выронив из руки трубку.       — Ох, Байгал, неужто и ты туда же? Крест не просто так носишь, да? Оооой, дурак! — он хлопнул себя по колену. — Так и знал, что в Распятого поверишь.       — Устои уруссов годятся разве что рабам и трепещущим евнухам. — огрызнулся шаман и вспомнил, что забыл снять крестик с груди. — Я нашел для Орды нового Бога. Он колдун, кудесник, врачеватель, воин и пастух. И если Тэнгри далек и неприкасаем, то Велес здесь, среди нас. — Байгал очертил рукой небосклон. — Все, что под этим сводом и есть Он.       — Тебе совсем тяжко в одиночестве было, что ты такими думами тяготиться стал? — не без усмешки заметил мужчина. — На кой ляд нам твой Велес?       — Уруссы тоже когда-то верили в него. А потом у них отняли это право. Ежели Нугай вернет им их Бога и примет его сам, то дружина пойдет за ним без лишних уговоров.       — Нугай-хан уже присмотрелся к Богу персов. Говорят, он могущественен и строг, подобно великому Ченгиз-хану. — тумэнбаши затянул горький дым.       Разговор умолк. Джарбаш всерьез задумался над словами шамана о Велесе. Только виду не подавал. Хоть темник всегда относился к странным решениям друга как к чему-то, что обязательно кому-то выйдет боком, он не мог не сказать себе — «Байгал точно знал, как все закончится». Этот ворон скрывал от него что-то, что не дано понять обычному вояке. Оно недосегаемо никому. Порой, даже правителям.       — А что с девочкой? — голос шамана дрогнул. Джарбаш долго смотрел на него, не понимая того нечитаемого взгляда, которым Байгал глядел на отблески неба по воде.       — Тумур отдал её евнуху. Как же его звали…? — тумэнбаши на миг задумался, роняя пепел на шаровары. Очнувшись, он поспешно стряхнул его и продолжил. — Вэй. Да, евнуха звали Вэй. Склизкий червь, коих ещё поискать нужно. Он поехал продавать её на невольничий рынок в Византии. — увидев, как помрачнел лик Байгала, и сжались кулаки, мужчина поспешил добавить. — Но она, ведь, ещё на сносях. Не думаю, что кому-то приглянется брюхатая рабыня.       Он ничего не услышал от шамана, кроме короткого, но полного гнева, рыка. Байгал думал, как помочь несчастной выпутаться из тех сетей, куда он сам её же и загнал. За год он успел несколько раз проклясть себя за дурной ум и длинный язык. В тот темный день нужно было ещё раз подумать, прежде чем идти к Тумур-хану.       — Так это правда…? — голос темника вывел Байгала из дум. — Правда, что она носит чужое дитя? Ты же сам говорил мне, что Тумур-хан бесплоден подобно камню в степи. — но шаман оставил эти вопросы без ответа. — Это не его ребенок, так? Тогда чей?       — Я не знаю… — хриплым голосом ответил шаман.       Джарбаш не стал выпытывать дальше. Пусть это останется той тайной, которая, может, спасет нерожденному жизнь. Этот ребенок уже сейчас обречен на смерть, так чего подгонять костлявую?       — Я говорил с Велесом. — продолжил так же хрипло шаман. — Властитель сказал мне, что она ещё жива. И дитя тоже. — Байгал повернулся лицом к тумэнбаши. — Он обещал спасти её, если я помогу ему в одном деле. И взял с меня слово, что я уговорю нового хана принять его веру. Жизнь девочки слишком дорога…       — С его это? — мужчина выгнул бровь, окидывая друга таким взором, что невольно поежиться можно. — Теперь она — никто.       — Но не дитя. Если не откроется тайна, то этот ребенок в свое время сядет на трон Золотой Орды.       — Я уже отправил весть Нугаю, поэтому с рассветом ты поедешь со мной в ставку. — Джарбаш вытряхнул табак и убрал трубку, слезая с камня.       — Ты уговорил Олега?       — Да. — улыбнулся тумэнбаши. — Теперь Белая Вежа вернулась к уруссам, а пять сотен дружинников пойдут под ордынским знаменем. Тебе же не стоит противиться аки дикая кобыла. Опасно нынче ночевать в княжеском тереме. Борис узнал тебя и теперь желает отомстить за все унижения в плену.       — Но я и пальцем его не трогал.       — Месть не всегда настигает того, кто её заслужил. — Джарбаш похлопал друга по плечу, уходя в сторону городской стены. — Княжичу достаточно того, что ты татарин и служил Тумуру.

***

      Проводив взглядом волчонка до ворот, Арыся поднялась в терем. Дверь в тесную палату была приоткрыта и урусска притихла у порога. Одинокая свеча все ещё горела на столе, отбрасывая тень шамана на бревенчатую стену.       — И где тебя носило? — Байгал окинул хмурым взглядом вошедшую деву.       — Все тебе расскажи. — передразнила она его любимые слова.       — Глупая девица. — фыркнул мужчина.       — Сам такой.       Шаман сидел на ширкой скамье, а у его ног лежали собранные в дорогу котомки. Но малые вещи Арыси, которые она успела разложить на столе, все ещё лежали на местах.       — Мы уходим? — дева медленно прошла вглубь палаты, становясь напротив мужчины.       — Я ухожу. — отрезал он и подался вперед, опершись локтями о колени. — Здесь наш путь расходиться. Я привел тебя к твоей семье, и теперь Велес исполнит мое желание. — мужчина прищурился, смотря в глаза урусске. — Твоими руками.       — Ничего не понимаю. — попятилась назад дева. Она, опершись на край стола, завела руку за спину и поддела перстами рукоять булгарского ножа. — Что ты хочешь от меня? — голос сорвался на рык.       — Тише, девица. Не враг я тебе. — усмехнулся шаман, откидываясь спиной на бревенчатую стену. — Ты должна найти одного человека. Она урусска, как и ты. Её увезли на невольничий рынок в Византию. Человека, который держит деву, зовут Вэй. И ты выкупишь у него эту рабыню.       — На кой мне сдалась эта раба? — прошипела Арыся, но нож из руки не выпустила. Неприятная горечь разлилась на душе от осознания, что Байгал бросает её одну.       — Я спас тебя, выкормил, выходил. А мог ведь просто оставить умирать там, на дне озера. — пожал плечами мужчина. — Я мог даже не знать, о том, что живет на белом свете такая глупая девица Арыся. Но Велес свел наши судьбы и наказал мне приглядеть за тобой, когда было совсем тяжко. — на его лик пала тень. — Ты жива только благодаря мне.       — Так ты сделал все это не от доброго сердца, а лишь для того, чтоб я осталась у тебя в должниках? — персты до бела сжались на хладной рукояти. — Ты…ты знал, что все так будет! А я, дура, надеялась, что ты поможешь мне, научишь приручать зверя, станешь другом.       Байгал долго и пристально смотрел на деву. Таким потемневшим взором глядят на безнадежно хворых, что вот-вот покинут мир.       — Глупо тешить себя мыслью, что я честный человек и добрый друг. — хрипло молвил шаман. — Ты даже в кошмаре не сможешь узреть в полной силе то зло, что я успел принести в чужие жизни.       — И ежели не Велес, ты мог бы убить меня?       — Мог.       Шаман глянул на открытые ставни, за которыми уже золотился рассвет. Надобно было поторапливаться.       — У меня нет времени на пустые речи. — он окинул её хладным взором. — Деву зовут Ярослава. Отроду зим двадцать, не более. Русая, как и ты. Она либо ещё на сносях, либо с младенцем. А на шее рабыня носит серебряную ласточку на тонкой цепи. — Байгал достал из-за пазухи увесистый кисет и протянул его Арысе. — Здесь все златые кольца, серьги и браслеты, что я нашел у себя. Потрать их на выкуп и все, что будет нужно. — Арыся приняла тяжелый мешочек, а мужчина продолжил. — Привези её обратно, на урусскую сторону, и сбереги дитя. Ежели сможешь, то найди человека, которому бы доверила свою жизнь, да поручи ему приглядывать за Ярославой.       — А почему же ты не поплывешь за ней? Аль не господское это дело? — дева сложила руки на груди.       — Делай, что просят и не выказывайся. — шикнул он, но потом более мягко ответил. — У меня есть более неотложное дело, чем бегать за ней по белому свету.       — А ежели я не поплыву за ней?       — У тебя нет выбора, девица. — усмехнулся Байгал. — Как только узнают о моем побеге, то тебя хорошо, что просто выгонят. А Борис, ведь, может и казнить. Но ежели просто прогонит, то тебе некуда идти. На улицах града полно нечестного народа, голодающих и немощных погорельцев. Для них ты даже с маленькой котомкой будешь желанной добычей. Они не поскупятся окропить твоей кровью грязь на дороге. — он поднялся на ноги и взял в руки мешки. — Так что тебе лучше держаться поближе к волчонку. Он-то тебя в обиду не даст. И будь поласковее что ли с ним. А то так изведется молодец.       — Твоих советов не спрашивала. — фыркнула дева. Этот гадкий змей, как всегда, был прав, тыкая урусску будто глупого котенка в простую истину.       — Развей перья Октая по ветру, когда найдешь Ярославу. Ветер принесет их ко мне. — он сунул в девичьи руки перевязь с перышками. — А сама когда-то говорила, что ты не воин. — печальная улыбка тронула его лик. — Миг назад была готова прибить меня за все сказанное. Да не дуйся, по глазам все вижу! — рассмеялся Байгал и потрепал урусску по волосам. — Ты сильная, Арыся. И когда-нибудь сама это поймешь.       — Уходи. — Арыся отвернулась от шамана, приближаясь к раскрытому окну. Резвые ласточки и стрижи уже ловили снующую мошку, заливаясь утренними песнями. А средь мелких тонких птиц плыл хищный Октай и ждал хозяина. Дева сложила руки на подоконнике, уронив на длани лицо.       Она не услышала ни шагов, ни удар закрывшейся двери, ни скрипа половиц. Но когда урусска обернулась, прошипев: «Чего стоишь как вкопанный?», то на пороге никого не было. Байгал сделал то же, что и всегда — оставил свой след в чужой жизни, изменил судьбу, направил на нужный путь. Только сам он остался тонким мороком пришедшего утра, что развеется с наступлением нового и светлого дня.