Он колдун, он ведун, он шаман, он проклят Сам собою в трёх мирах Под его ногой танцуют камни Или бубен у меня в груди?.*
Тугой зимний ветер развеял по клетке перья соломы. Тонкий иней покрыл высокие прутья, неровные доски и мягкую шерсть худого азяма. Быстрым бегом неслись над головой снеговые тучи, боясь задержаться над селеньем волков. Будто они не были достойны благословения от Неба. Арыся, завалившись на стену клетки, глядела как тлеет маленький костер в аршине от её заточения. Такой хиленький огонек, а греет. — Проголодался, зверь? — подошедший волк кинул на пол клетки кусок сырого мяса. Капли крови от удара о жесткие доски окропили девичьи колени. Он не спешил подходить слишком близко к ней. И пришедших с ним детей не подпускал. Волчата только ближе жались к старшему брату да глядели на замершую на месте Арысю. Урусска подняла взгляд на своих «гостей». Этого хватило, чтобы храбрый зверь засеменил обратно в стаю, к спасительным кострам и мечам. Арыся подняла принесенное «угощение» и взглянула ввысь, где уже реял вольный сокол. Птица ждала приглашения от девочки на пир, зная, что она не поскупиться накормить своего единственного друга. Арыся отгрызла кусок окровавленного мяса и, протянув меж прутьев худую длань, стала ждать. Сокол медлил. Он кружил над клеткой, будто думал — достоин ли небесный гость такой милости как есть из человечьих рук али нет. Но кровь так густо капала на снег, что он сел прямо перед урусской. Птица попрыгала перед дланью, повертела головой и, схватив такую желанную добычу, упорхнула за пологие хребты. Дева проводила его уставшим взором да схватила перо, что оставил её «гость» в награду за разделенную с ним обеднею. Она взяла в дрожащие персты перышко и отползла ближе к нагретому сену. Тонкое и гибкое, оно легко вплеталось в девичьи косы. Арыся прошлась рукой по растрепавшимся у висков волосам, где уже трепетали десяток таких перьев. Одиннадцатое дева вплела в конец жесткой косы. Так она больше походила на того, кем являлась. — Меня уже сегодня кормили, — шаги Арги дева знает хорошо. Волчица старается не шуметь снегом, чтобы в стае никто не прознал, что она кормит чужачку едой с общего стола. — Арыся… — позвал дочь Тур. Урусска испуганно обернулась. Она бы вскочила на ноги, но потолок в её «обители» был слишком низок. Остается только ползком развернуться да сесть на колени. Перед клеткой стояла озирающаяся по сторонам волчица и дрожащий на ветру старый волк. Он ещё не оправился от хвори, но нашел на второй день силы, чтобы прийти к дочери. Тур оперся на тугие прутья и сел, положив на пол клетки теплое платье**. — Как они могли… с тобой… так…? — волк протянул шершавую длань и коснулся перстами засохшей сукровицы на лице Арыси. — Видно, судьба такая. — прохрипела дева. — Бежала от волка… а попала медведю в зубы… — Не говори так — Тур погладил дочь по сухим волосам. Пара перышек упало с её головы прямо ему в длани. — Скоро приедет Корсак и все будет как прежде. — Ничего не будет как прежде. — горько молвила Арыся. — Я зверь, отец. Страшный, грозный зверь, который рвет вашу скотину. А потом наступит зима, когда я приду на чей-то порог и перегрызу глотку волку. — её лик тут же ощерился. Губы скривились, нос сморщился, брови изогнулись, а глаза наполнились тенью печали. — Будь их воля они бы забили меня там до смерти… Они хотели меня убить! Тур опустил очи на девичьи руки. Такие тонкие и хрупкие. Но на них уже алела густая кровь. Не отмыть, не искупить эти деяния. — Из-за куста и ворона востра. — фыркнула Арга. — Они скрутили тебя прежде, чем бить. Никто из волков не осмелиться поднять и дохлой сохи, покуда ты не связана. — Я поговорю с Анагастом. — твердо молвил Тур и собирался встать, покуда его не схватила за локоть дочь. — Не смей. — осекла его Арыся. — Ты не обязан унижаться перед шаманом за меня. Волк во все глаза смотрел на неё и не мог поверить в увиденное. Его маленькая девочка, кроткая да тихая доченька, сидит и смотрит так озлобленно, потерянно, что сердце старика заныло. — Мне нет места среди волков… — дева сильнее сжала отцовский рукав. — Открой эту клетку и дай мне сбежать… — Что ты такое говоришь, доченька? — Отец, молю. Я вернусь в селенье и стану жить как прежде. — она потянула руку волка на себя и коснулась губами его перст. — Аресу мало той крови, что уже течет по алтарю. Он просит больше. И Анагаст не в праве будет ему отказать. — Арыся подняла глаза на отца. — Отпусти, иначе они убьют меня.***
Великий Хвар глядел на белое блюдце степей. Крепкий мороз сковал замершие во времени озера да реки. Инеевая корка покрыла пологие сугробы и пороги шатров. Дым от костров вился прямо вверх, будто столбы тонких берез. — Едут!!! — разнесся крик, и волки кинулись встречать телеги с долгожданным зерном. Караван не поредел. Но только полупустые горшки трещали в неровном ходе колес. — Рад, что вы вернулись в здравии — шаман первым вышел встречать вожака. Но улыбка Анагаста тут же ушла с лица, стоило ему узреть хмурый взор волка. — Рано радуешься, старик. — Корсак коротко кивнул волчицам, чтобы они начали растаскивать зерно в шатер. — Нам этого еле хватит до весны. — Неужто хваленая урусская щедрость — это всего лишь байки? — Если бы мы и нашли хоть одного урусса, то могли бы проверить байки это или нет. — молвил Куница. Волчонок подвел под уздцы своего и отцовского коня. — В селенье не было даже изб. До нас все пожгли. — А откуда тогда зерно? — насторожился старик. — Уруссы спрятали мешки под овином, чтобы забрать, когда беда минует. — вожак вздохнул, глядя сколько пустых мешков волокут обратно. — Только некому стало забирать. Всех выкосили…как скот. — Это знак Ареса, что волкам не стоит доверяться урусским податям, а надо идти на охоту. — успокоил его шаман. — Пожили на чужом добре и хватит. — Легко про охоту говорить, когда сам на готовом сидишь. — фыркнул волчонок. — Куница! — осек его Корсак. Но тот лишь шикнул и повел коней на водопой. — Несносный щенок… — вожак обернулся на шамана. — Как наше стадо? Нашли поганого? — Идем за мной… — Анагаст зашагал на край селенья, где на холме виднелись прутья клетки. — Вы поймали зверя? — Мы поймали чужачку. — угрюмо ответил старик и помедлил на половине пути, оборачиваясь к Корсаку. — Девка оказалась настоящим зверем, который под покровом ночи ел наш скот. — Ты, верно, шутишь — удивился вожак. — Ежели ты не веришь посланнику Ареса, то поверь своим очам. — шаман продолжил шагать к месту, где сидела урусска. — Стая уже наказала её, но твое слово, вожак, будет последним. Корсак нахмурился. Он знал, что должен будет выгнать Арысю в степи, но тогда из стаи следом уйдет и Тур. А волк ему как никогда нужен. Да только ежели урусска останется, то в стае начнется бунт. Вожак и его сын потеряют уважение среди своего народа. Это палка о двух концах, и как повернуть её ребром — одному Аресу ведомо. — Да быть того не может! — закричал старик, глядя на пустующую клетку. Прутья поломаны так, будто на них легла всем телом лошадь и проломила. Веревки изодраны в клочья. А сено, что устилало пол, разбросано по округе.***
— Что б тебя! — зашипела Арыся, когда хрупкий батог застрял в вязком сугробе. Посох жалобно скрипнул да обломился аккурат напополам, стоило деве, опершись на него, перевести дух. Раны на спине защипало, когда лоскут азяма прижал рубаху ближе к телу. Урусска упала по пояс в снег. Наст под ней зашуршал и понес деву вниз, к подножию склона. Арыся успела выхватить из-за пояса булгарский нож, что ей отдал как последний подарок отец, да воткнула лезвие под снег. Оно звонко скрипнуло и зацепилось за что-то под сугробами, но не сумело удержать девичье тело, слетев с опоры. Дева, вытряхнув из-за шиворота снег, поднялась на ноги, убрала нож за пояс. Она согнулась, силясь перевести дух. Спину и руки жгло там, где кнут коснулся кожи. Урусска медленно выпрямилась, рвано выдыхая густой пар. Света звезд и месяца хватило Арысе, чтобы разглядеть большое плоское блюдце ровного наста, окруженное холмами аки котел. Черное полотно неба стелилось над головой, уходя во все стороны. И не понятно — где утренняя, а где вечерняя сторона. Будто и нет их тут вовсе. Не ясно сколько прошло с тех пор, как Тур и Арга помогли ей бежать. Казалось, что вот, недавно, она ещё видела дым от волчьих костров, а сейчас, куда не глянь — всюду дикая, холодная степь. А где-то там, как сказал ей отец, в стороне откуда приходит Хвар, её старое селенье. Наверное, уж и забор прохудился, и изба покосилась. Но это малое из бед, что может случиться. Арыся может просто не дойти. Сушеных сухарей в мешке хватит на три дня, у девы нет ни хвороста, ни розжига, а только маленькое кресало. Вокруг бескрайняя ледяная степь. И ни дома, ни кибитки, ни шатра за версты нет. Арыся вдохнула полной грудью колючий ночной воздух. Дева подумывала найти пещеру али яму, где на ночь можно укрыться от ветра. Но чем дальше она шла, тем меньше увиденное казалось сном. Одинокая струя дыма вилась из-за холма. Тонкая и вьющаяся, она казалась мороком уставших глаз. Только вот от дуновения ветра потянуло теплом. Урусска ускорила шаг, силясь быстрее дойти до края широкой низины. Снег здесь был негустым и рыхлым, а земля под ногами неровная и скользкая. Вдруг раздался тихий треск. Дева замерла, прислушиваясь. Но в ответ была лишь тишина. Арыся сделала шаг и хруст повторился, а земля затряслась. Урусска опустила взгляд под ноги, видя, что под ней не степные камни с песком, а прозрачный и тонкий лед. Носки валенок промокли от подходящей все ближе воды. Дева было рванула вперед, чтобы перебежать на наст потолще, но её будто кто-то обвил за пояс, потянув вниз. Ледяной поток окутал тело. Края льдин впились под ребра да стали топтать Арысю вниз. Холод сковал накатившую к телу боль. — Помогите!!! — закричала она, с мольбой глядя на струю дыма за холмом. — Помогите!!! Азям отяжелел и тянул урусску на дно подобно привязанному к шее камню. Арыся попыталась ухватиться за край льда, но мокрые персты соскальзывали. Тогда она нащупала рукой булгарский нож и стала тянуть его вверх, только руку свело острой болью. Рукоять выскользнула из ослабевших перст, а железная кайма прощально блеснула в черной глубине озера. Последний вздох. Девичье тело уходит под воду с головой. Арыся глядит на черное полотно неба, где мерцает тьма маленьких и больших звезд. Но ревнивый лед смыкается над её головой, погружая несчастную во мрак.***
Невыносимая тяжесть упала на грудь, глотку жгло огнем, будто туда набили раскаленных углей, а по голове словно ударили обухом. Арыся прислушалась к себе. Тело ныло и болело, но скорее от тепла, которое её окружало, нежели от чего-то другого. Раны на спине, руках и лице больше не мучали долгой ноющей болью. По ним разливался какой-то приятный холодок, что заглушал страдания. Дева медленно открыла очи, удивляясь, что пред ней не всепоглощающий мрак обители Мары, а крыша шатра. Свет от костерка бросал причудливые тени на светлые ткани стен. Волки так шатры не кроют. — Проснулась уже? — услышала она грубый мужской голос. Дева обернулась, глядя на незнакомца. Не похож ни на волков, ни на уруссов. Что-то странное, но знакомое было в нем. По-орлиному вытянутое лицо, острые ланиты и широкий подбородок. Он не отращивал бороды и не отпускал ниже плеч темных волос. А в его черных, почти что ночь, очах плескалось спокойствие. Незнакомец не был ни молод, ни стар, носил старые войлочные одежи, которые потускнели и протерлись с годами. — Так вот ты какая, Арыся — улыбнулся мужчина. — Кто вы? — засипела дева, а потом прокашлялась. — И откуда знаете меня? — Мое имя Байгал. — он поднял с колен булгарский нож. — Я когда-то продал эту вещицу твоему отцу, взяв с него обещание, что она достанется именно тебе. И не обманул, старик. — Так… — дева приподнялась на ворохе одеял. Голова все ещё шла кругом. Дева опустила голову вниз, видя, что сидит в одной рубахе. Да и то та порвана по середине да запахнута кое-как на широкий овечий пояс. Арыся тут же натянула покрывало на себя, стыдливо пряча тело. Мужчина лишь улыбнулся. — …откуда вы знаете меня? — Все-то тебе поведай — усмехнулся Байгал. — Ты лучше скажи мне на кой ляд полезла поперек озера? Обойти было не судьба? — Я не ведала, что там озеро — молвила Арыся. — Хотела поскорее до костра дойти. — вдруг она встрепенулась и глянула на мужчину. — Благодарствую вас, что помогли. Мне нечем отплатить вам, кроме помощи какой-нибудь. — Не очень-то уж нужна мне твоя помощь. — фыркнул Байгал. — Ты каким-то чудом провалилась в сделанную мною прорубь, которая уж и замерзла. А потом ещё в мои сети угодила. — он потянулся рукой в сторону и поднял с пола моток из спутанного невода. — Я прибежал на твой оклик, а ты уже под воду с носом ушла. Благо я за сеть успел ухватиться и вытащить тебя. Мог придушить, конечно, но не придушил же. — рассмеялся Байгал. — Посему почини-ка лучше невод, девица. Не то на таких как ты пеньки не напасешься. Он кинул ей порванные снасти, а сам снял с огня дымящийся котелок с мясом и репой внутри. Байгал достал по кусочку того и другого, залил это все наполовину водой и вынес за порог. Шатер у него был небольшой да до порога он дотянулся, не поднимаясь на ноги. Из открытого полога виднелось ясное солнце. — Байгал — позвала его дева. — Отдай мне мой нож. — Таким лезвием нужно чужие глотки резать, а не невод распутывать. — мужчина протянул ей клинок. — Я душегубством никогда заниматься не буду. — оскорбилась на его слова Арыся. — Не зарекайся. — Байгал стал раскладывать по блюдцам еду. — Сын конокрада тоже не хотел становиться шаманом. — Ты шаман? — удивилась урусска. А по нему и не скажешь так. Даже в шатре ни кукол, ни оберегов, ни трав сушеных. — Скорее ряженый надувала. — угрюмо молвил Байгал. — Я-то и камлать*** не умею. — он протянул ей деревянное блюдце с едой. — Сначала поешь, а потом уж и сети распутывай. — Благодарствую — она приняла из рук кушанье, отложив в сторону работу. После обедней или утренней (Арыся даже не знала какой сегодня пошел день), дева принялась распутывать невод. Шаман стал рыскать по мешкам, ища что-то. Потом он выудил со дна старой холщевой котомки узел одежи и кинул его деве. В клубке оказались широкие штаны с шерстным поясом, теплая войлочная рубаха и платок. — На первое время пойдет. Другого у меня не найдется. — А где мои платья? — Арыся все ещё боялась вылезать из-под одеяла. Никто, даже отец, никогда не видел её в рубахе. А тут чужак. — Твой худой тулуп покоиться на дне озера. — шаман стал надевать валенки. — Я срезал его с тебя, когда тянул из проруби. Одежа потяжелела и тянула вниз. — А зачем же рубаху резали? — почему-то её голос дрогнул. В голову закралась дума о лихом, на Арыся старалась гнать от себя плохое. Шаман, будто вспомнил о чем-то, хлопнул себя по лбу и взял с сундука плошку. Внутри неё лежала густая темная жижа, пахнущая как прелое сено. — Не бойся, девица, мне такие как ты не любы. — усмехнулся Байгал, когда увидел, как урусска отпрянула от него в сторону, сильнее прижимая покрывало к себе. — Когда я тебя вытащил, то твоя спина и руки были похожи на сито, а вся рубаха пропиталась кровью. Такие раны зашивать бесполезно, но вот намазать растиркой — самое то. Она холодная и мягкая, больно не будет. — он сел напротив нее на колени. — Разотри по коже к утренней и к вечерней, да запахнись потеплее. К концу седмицы от ран должны остаться только шрамы. Арыся взялась за край плошки, но шаман не спешил отдавать её. Он пристально глядел в её напуганный взор, улыбаясь своим думам. — И что в тебе такого…? — Байгал отпустил плошку, поднялся на ноги да вышел за порог. Одежа оказалась теплее старого татарского платья. Хотя и велика немного — пояс пришлось обвязывать дважды. Платок был легкий и невесомый. Он мягко лоснился к девичьим перстам. А таких ярких синих цветов Арыся в жизни не видела. Им она покрыла голову будто очельем вокруг косы. Ближе к вечеру Байгал принес в шатер прихваченную морозом рыбу. На его плече сидел сокол. Птица, завидев в шатре гостей, слетела с хозяйского плеча прямо к Арысе. — Так это твой сокол? — выдохнула дева. Те же перья, та же стать и гордость. Эта птица навещала её в заточении. — Его зовут Октай. — Байгал подкинул в костер хвороста. — Он рассказал мне, что тебя держали в клетке подобно зверю. — шаман повернулся к деве. — Хотя ты и есть зверь. Напуганный и потерянный. Как медвежонок без матери. Он смотрел на Арысю таки взором, будто знал, что с ней было и что с ней будет. Так смотрят на безнадежно хворых, которым осталось всего-то пару деньков белым светом насладиться. — Напрасно жалеете меня. Что случилось, того не вернуть — вздохнула дева, поворачиваясь ближе к огню. Она вытянула свои тонкие персты над пламенем, смотря как в золотом свете на коже темнеют полосы от хлыста. — Когда-то в Сарай Ал-Джедид**** жил шаман, который умел обращаться тигром. Его уважали, и сам хан пожаловал ему два табуна лошадей с широкой юртой из лучшей верблюжьей кожи. — Байгал усмехнулся. — Был зверем, а жил лучше, чем многие люди в ставке. — И что с ним было потом? — Говорят, что шаман понапрасну тратил свой дар, веселя гостей хана. И духи забрали его жизнь. — он погладил по груди сокола, который запрыгнул хозяину на колени. — А потом на его место пришел горланящий самозванец. Да и того спустя год убили. В ставке жизнь как ветер пустыни, несущий песчинки, ветки, листья. Ничто и никто не остается долго на одном месте. Очертания города подобно барханам меняются каждый день. Ты легко затеряешься в пестроте юрт и платьев. — Далеко ли идти до этого города? — Арыся подалась вперед. — Два месяца на лошади, девица — А ты там был? — на вопрос девы шаман не спешил отвечать. Он молча глядел как тлеет хворост в огне. — Да…***
Наутро Арыся очнулась в шатре одна. От костра остались лишь тлеющие угольки, а плотный полог колыхался от дуновения ветра. Сокол сидел на поперечной жерди у самой крыши и глядел на девицу аки сторожевой пес. Урусска, откинув ворох одеял, натянула на ноги валенки. Арыся выглянула за порог. Над снегом стелился густой синий сумрак. Дева накинула свой азям и пошла искать Байгала. Хозяйничать в доме баз хозяина не хотелось. Да и боязно стало девице, что шаман куда-то пропал. Дева обошла дом, чуть ли не попавшись на рога зверей. Огромные аки медведи, такие же мохнатые и грозные. На их рога можно было легко натянуть тетиву да пустить подобно стреле целое копье. Из ноздрей животины валил густой пар. Урусска маленькими шагами обошла их по кругу, подходя к широкой повозке. После вечерней Байгал обещал показать ей дорогу до урусских земель через пологие холмы. Он сказал, что, стоя на его телеге, можно увидеть, как чернеет лес, за которым берет свое начало Ягра. Но сейчас валил такой снег, что дальше своего носа не разглядеть. Похоже, ей придется переждать до вечера и только потом откочевать от шамана. На повозке стоял маленький идол из странного дерева. Весь потрескавшийся, он уже покрылся мхом и его немного замело пургой. Арыся подошла ближе, глядя на шамана, что лежал на снегу. Похоже, он упал во время молитвы. — Байгал! — дева подбежала ближе, тряся его за плечо. Но он не откликнулся. — Байгал… Она прильнула к его груди. Дышит. Но еле-еле, будто уже готов отойти в иной мир. Урусска перевернула шамана на спину, положила его руку себе на плечо и попыталась поднять. Но Байгал оказался слишком тяжелой ношей. Арыся норовила упасть вместе с ним, даже не дойдя до порога. Посему дева сбегала в дом и принесла самое теплое одеяло, которое смогла найти. Дева расстелила покрывало на повозке. Она с третьей попытки подняла шамана, кладя его на один край одеяла и укрывая другим. Снег стал заметать сильнее. А ветер словно пытался смести землю. Но Арыся все стояла около Байгала. Она то смотрела на его неподвижный лик, то слушала тихое дыхание. Когда же вьюга стала невыносимой, урусска забралась на повозку и села рядом. — Буйный ветер веет… Былинку колышет… Былинку колышет… Былинку колышет. Рубашенку сушит…***** — тихо пела дева. Она надеялась, что Байгал услышит её голос и очнется. Арыся положила свою длань ему на грудь, чтобы чувствовать дыхание. Но время шло, а он все так же спал. Вдруг шаман вздрогнул. Он выгнулся в спине дугой, открывая свои глаза. Байгал заглотил воздух, будто до этого задыхался под водой. Его персты мертвой хваткой вцепились в руку Арыси. Дева подскочила на месте. — Отпусти! — она еле выдернула ноющие персты. Шаман молча глядел на неё таким взглядом, будто впервые видел. Но, отдышавшись, поднялся с телеги, оглядываясь вокруг. Арыся приметила, что вьюга прекратилась. Будто до этого в её появлении был виноват Байгал. — Байгал…? — Ах, девица… — словно опомнившись, шаман более ясным взором посмотрел на Арысю. Байгал сошел на землю и шаткой походкой побрел к дому. Арыся, прихватив одеяло, побрела за ним. — Что с тобой? — взволнованно спросила дева. Шаман молчал. Он, споткнувшись на пороге, заполз в шатер и в кромешной тьме нащупал крынку с вечерним молоком. Байгал в три больших глотка осушил её. — Ты пойдешь со мной. — шаман выдохнул. — В Тмутараканское княжество. — С чего это вдруг? — урусска бросила на пол покрывало, упирая руки в бока. Дорога непойми куда и непойми зачем ей не была люба. — Твой байана******… Тот который сделал тебя зверем… Велес. Он сказал мне идти туда с тобой. Арыся насторожилась. — Ты веришь в наших Богов? — Нет — он схватился за голову, потирая ушибленный затылок. Все-таки падение в сон было неудачным. — Но я могу говорить с байана…богами. И Он знал это. Поэтому и свел меня с твоим отцом. Он сказал продать волку этот странный нож, что я нашел у разрытого кургана. Дева подошла к шаману и, взяв под локоть, усадила на ворох одеял. Его трясло как от жара. Арыся лишь вздохнула да стала разжигать костер. Нужно, чтобы Байгал погрелся хорошенько, иначе неровен час, и он сляжет с хворью. — Какой тебе прок со мной возиться? — нарушила тишину дева. — Мы можем разбежаться сегодня как кони в степи и никогда больше не увидеться. Шаман хрипло рассмеялся, откидывая голову назад. — Твой Бог обещал мне помочь, ежели я помогу Ему. — А почему ты не просишь об этом своих Богов? — Арыся подошла к нему и потрогала затылок. Под густыми прядями зрела шишка. — Я молился матерь Умай*******. Но… Она мочала. — он прикрыл дланью очи. — А твой Бог почему-то услышал… Какой же я дурак! — его крик сорвался в зачатке, будто шаман подавился словами. Дева покачала головой, выходя за порог. Она принесла в котелке снега и поставила его топиться на огонь. Арыся молча сидела и смотрела как огонь постепенно разгорается. Снег осел, стал прозрачной водой. Байгал, сидя рядом, прикрыл очи и слушал как трещит хворост. Это будет нелегкий путь, но им нужно его преодолеть. Арысе — чтобы встретиться с семьей, а ему — чтобы спасти дитя. Велес ясно дал понять шаману, что не в его руках изменить судьбу нерожденного ребенка. А девице это было почему-то под силу. Только вот что ждет дальше мать дитя, медведь так и не сказал. Но шаману хотя бы знать — жива ли она. Тогда все двери в ставку будут ему открыты. Он вернется туда снова, займет свое законное место и забудет про этот год скитания в чужой степи. — Нам сегодня нужно приготовить хурууд********, не то завтра начнется длинная дорога. — Байгал протянул деве кувшин. — Надои скотину. Дева послушно вышла за порог, ощутив, как за ней следом в небо взмыл Октай. Птица с пронзительным криком унеслась в светлеющую высь и скрылась за облаками. Падал снег. Урусска протянула длани, ловя налету снежинки. Но те тут же таяли от её тепла. — Когда же ты оставишь меня в покое? — она вынула из-за пояса припасенный Велесов оберег. Холодный и твердый, теперь он не согревал, а лишь тяжелым грузом лежал на душе.***
— Помнишь, ты говорил мне про шамана, который научился оборачиваться тигром? — спросила Арыся и крепче вцепилась в козлы, когда под колесами затрещали камни. Снег в степи стал постепенно таять, оголяя грязь и пожухлую траву. — И? — сухо спросил Байгал, погоняя скотину. У него не было коней, посему телегу волокли на себе мохнатые коровы. — Я могу обучиться у кого-нибудь так же? — Хочешь расскажу тайну, девица? — Арыся напряглась. — Он был простым пустомелей. Слуги выпускали тигра, а шаман прятался в пустом пологе. — но увидев погрустневший взор урусски, поспешил добавить. — Но ты можешь укрепить свой дух, чтобы приручить зверя. Мне это когда-то помогло, и я перестал валяться в бреду по несколько ночей. — А научи и меня. — обрадовалась она. — Нет, девица — отрезал шаман. — У меня был учитель, но ничего, кроме танцев с бубном он не умел. Я постигал все сам. Через боль и кровь. — он крепче сжал поводья. — Так надежнее. Арыся отвернулась. В стороне от них чернел все тот же лес, где брала начало Ягра. Спрыгни с повозки да беги в родной край. И забудь про Тмутаракань, про Велеса, про волков и шаманов. Забудь про все и начни жить как прежде. Но Арыся понимала, что это пустое. Рано или поздно, но судьба настигнет её даже там. Не стоит противиться жизни. Нужно идти по тропе, какая бы ухабистая и каменистая она не была. Именно поэтому она не стала сбегать от Байгала, не стала просить его не ехать в Тмутаракань. Смирение ли это? Кто-то может подумать, что дева сдалась на волю Богов. Но это не так. Она только сейчас поняла — все беды в её жизни лишь часть этой жизни. От них не убежишь, не спрячешься, с ними не сладишься. Нужно только бороться. Они остановились у небольшого ручья. Ещё пара верст и начнутся земли уруссов. Здесь власть князя берет свою полную мощь. Посему Байгал перевесил колчан и лук на пояс. Никогда не знаешь, кто нынче вне княжеского закона — уруссы али татары. — А ты был в стольном граде? — неожиданно молвила Арыся. Обычно они молчали, сидя у костра. Шаман глядел как девица плетет из найденных в сундуке лент пояс, а Арыся слушала треск хвороста. Но сегодня дева решила нарушить этот покой. — Был, когда Велес приказал мне встретиться с твоим отцом. — шаман передернул плечами, словно пытался согнать полог воспоминаний. — Помниться, вояки у ворот не пустили меня в город. Мол, я — татарин, а таким ходу нет. Пришлось мне тогда рядиться в шкуру глупого крестьянина. Своровал одежу, стал русым с помощью отвара хны да ревеня, посыпал ланиты мукой, и только так меня пропустили за ворота. Потом, правда, бороду пришлось сбрить. — Байгал прошел перстами по подбородку. — Отвар, скотина, не хотел смываться. — И как там, в граде? Терема златые? — Да обычные, деревянные. Ну, у князя палаты, конечно, каменные. — он заметил, как урусска от его слов поникла. — А чего спрашиваешь? — В те дни, когда я была в обличие зверя, мне снился сон. Яблоневый сад и две голубки. А за кронами деревьев на солнце блестели златые крыши белокаменных теремов. — вспомнила дева. — Так уж вышло, что мои сны вещие и это что-то да значит. А вот что… я так и не ведаю. — Ты не знаешь, потому что не хочешь слушать своего зверя. — Байгал посмотрел на небо, где мерцали звезды. — Великие байана так уж создали наш мир, что одно не может без другого. Ветер может затушить огонь, но ты не зажжешь пламя в печи, если не раздуешь меха. Каменные берега держат воду в клетке, но без дождя твоя земля будет бесплодна. Без добра не будет и зла, девица. — он опустил очи на Арысю. — Ты боишься того, кто сидит внутри тебя. Ты думаешь, что это какая-то нечисть, которая только и хочет упиться твоей али чужой кровью. А он ведь тоже также боится. Зверь пришел из незримого мира, где знал каждую тропку, каждый камень, а теперь он в незнакомом месте. Он такой же, как и ты, девица. Живой. — слова Байгала пробудили в деве неведомые доселе думы. Она и в кошмаре не могла помыслить, о том, чтобы слушать нечистого. Тем более делить с ним тяготы жизни в чуждом мире. Но шаман был прав. — У любой души есть свой голос. Ты слышишь только человеческую, а от звериной бежишь как от огня. — И что же мне делать, чтобы его услышать? — дева подняла взгляд от лент. — Сядь прямо. — она отложила работу и выпрямила спину. — Закрой глаза. — Арыся послушно прикрыла веки. — Вспомни самое яркое свое чувство. — Страх… — Не говори. Слушай себя. Она ощущала страх. Он огромной волной накрыл её и не опускал из своих пут. Деве хотелось кричать, рваться наружу, бежать. Делать все, чтобы выбраться оттуда. Как дикому зверю, попавшему в капкан. А тот, который сидел глубоко в груди хотел того же. Но ежели урусска могла сидеть спокойно на месте да пережидать бурю, то зверь не смел терпеть этого. Он в страхе и ужасе метался из угла в угол, пускал кровь, будто в бешенстве, нападал на волков. Этот мир ему чужд, как и ей. Арыся пыталась в нем ужиться, а зверь — бороться. Велес не зря соединил их судьбы, дал одну клетку на двоих. Нечеловеческая душа могла видеть дальше «слепой» девочки. Они оба были такими разными, но у них была одна на двоих дорога — жить. Вопреки всему и наперекор всем. Жить, даже когда чужой клинок отдает холодом у горла. Арыся долго так сидела. За темнотой пред очами стелился звук ветра и треск костра. Иногда хотелось открыть глаза да посмотреть вокруг. Но шаман велел слушать. И ей ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Только вот оказалось все это пустым делом. Либо дева была слишком слаба духом, либо зверь глубже затаился и не хотел явить себя на белый свет. Арыся не слышала его. Урусска ощутила, как по вискам стала растекаться острая, словно иглы шиповника, боль и открыла очи. Из носа по губам текла теплая кровь. Но дева все так же сидела у костра, даже не шелохнувшись. — Со временем пройдет — Байгал с улыбкой протянул деве лоскут ткани. Урусска приняла его, стирая струйки сукровицы с лица. Байгал все это время пристально смотрел на Арысю. Белый свет обволакивал её хрупкий стан. Звериная морда с колесом Хвар во лбу смотрела прямо на шамана. Острые уши дергались каждый раз, когда крылья Октай шуршали где-то рядом. — У тебя сильный дух. — усмехнулся шаман. — Из тебя мог бы выйти славный воин. — Какой воин из дочери купца? — Такой же, как и шаман из сына конокрада.***
Широкая колея была забита кибитками и повозками. Тьма людей спешила в город. В селах разруха. На княжество пришла беда — татары. Они сжигали селенья одно за другим, сметали крепости, выкашивали караваны. От них, казалось, не было спасения. Колокола не успевали зазвенеть, когда первые дома вспыхивали от огня. Их войска нападали рано утром. Подобно молнии они ударяли по одному месту, чтобы вспыхнул весь город. Татары забирали людей, золото и скот. А на их месте оставалось только пепелище. Все началось как гром средь ясного неба. Когда князь прогнал из стольного града татарских купцов через месяц под стенами стояла карательная сотня во главе с темником Чжебе. Они принесли от хана плохую весть — раз ты не пускаешь моих людей на свой порог, значит ты не считаешься с моей властью на этой земле. Быть войне. Но князь, свалив все на старых воевод, будто и не видел беды. И лишь его старший сын, Олег, был опорой княжеству. Он вел в бой дружину, отправлял послов в Киев, в Новгород и, даже, на татарскую сторону. Княжич силился спасти свою родную землю. И люди не теряли веры. Они думали, что стены княжеского града защитят их от напасти. Посему вся эта река из народа хлынула сюда — в Тмутаракань. — Я будто не покидал Сарай Ал-Джедид — пробурчал шаман, натягивая на себя косоворотку. — Тут, как и в ставке хана — яблоку негде упасть. Арыся, усмехнувшись, продолжила перетягивать веревкой сложенный шатер. Они приехали сюда ещё вчера после вечерней, но дорога была сплошь забита кибитками, повозками, конями, скотом и людьми. И этот поток так медленно двигался все ближе к граду, а после заката так вообще встал. Ворота закрыли. Посему им пришлось ночевать на околице. Как и тогда татарам в град вход был закрыт. Но у Байгала была урусская одежда, борода из лошадиного хвоста и шаман за седмицу успел натереть отваром свои локоны так, что они посветлели. Уж каким-то чудом, но этот ряженный был похож на урусса не меньше, чем сама Арыся. — Не думал, что в этот град мне будет ход только так — шаман покрутился перед девой. — Нам надо бы поспешить. Солнце-то все греет, да дорога ещё пуще размякнет. — дева глянула ввысь. Хвар светил ярко и жарко. Весна вступила в свои права. Но лед с реки сошел только вчера, значится, зима была по-настоящему лютой. — Не спеши в лепеши, а то в шишах ночуешь. — Байгал уселся на козлы и, дождавшись, когда дева сядет рядом, погнал повозку вперед. — Они купца пустят первее погорельца. Таков уж закон мира. К полудню их повозка приблизилась к воротам. Десяток ратников осматривали гостей града, еще десяток следили за дорогой. На высоких каменных стенах дева увидела лучников. Даже здесь чуялся тонкий страх, гуляющий средь улиц. Град ощерился наконечниками стрел, а значит, татары где-то рядом. Вояки у ворот заглядывали даже под повозки. — Кто такие? — к ним подошел рослый ратник. Волос светлый, брода коротка. Ну видно, что варяг. Октай на плече Арыси затрепетал крылами и стал переминаться на месте. Птице не нравился ни град, ни люд. Ему было спокойнее в степи, нежели на шумных улицах Тмутаракани. Дева, почуяв его недовольство, погладила сокола по груди. — Доброго здравия, мил человек. — не своим голосом заблеял шаман. Арыся спрятала лицо в рукаве, силясь подавить смех. Обычно глас Байгала грубый и низкий, а сейчас так тонко поет, что деву на смех распирает. — Купец половецкий Вышат. А это жена моя — Рыся. Товар везем, вот, особый. Греческие доски для вашего князя. Варяг глянул на повозку, где под широкими полотнами что-то лежало. Он хотел было подойти да откинуть полог, но Байгал его окликнул. — Не трожь, служивый! Они освященные же! Вояку как от огня отдернуло. — А чем докажешь, что там иконы, старик? Шаман достал из-за пояса мешок с золотом и кинул его варягу. — Вот мои грамоты. Других нету. — Проезжайте да побыстрее. — вояка поднял мешок, отворачиваясь от них. Байгал дернул поводьями, и телега прошла за ворота. И ежели на дороге Арыся столько люда в жизни не видела, то в граде их было еще больше. Будто тьма пестрых осколков мозаики, город собирался из людей, домов, теремов и дорог. В гуле голосов невозможно было расслышать даже себя, не то что другого человека. Дева попыталась ухватиться взглядом хоть за что-то, но глаза метались от одного к другому. Вот, края торговых рядов с красивыми шелками, вот посреди улицы, сбившись в кучку, стоят погорельцы, боязливо озираясь по сторонам. А рядом с ними, почти не боясь мохнатых коров и их огромных рогов, идет десяток дружинников. Урусска дернула шамана за рукав, боясь, что гласа он её в этом гуле не услышит. — И куда мы теперь? На улице, как погорельцы, ночевать будем? Байгал чему-то улыбнулся, пуская телегу быстрее по самой широкой улице. Только сейчас Арыся увидела, что княжеский терем был отгорожен ещё одними стенами. Не каменными, а деревянными. Но крепкости им было не занимать. Высокие ворота с вырезанными узорами были закрыты даже средь бела дня. А рядом стояли урусские дружинники. С такими златом не откупишься. И то, что они будут говорить с вояками, дева уже поняла, когда шаман вел телегу прямиком к княжеским палатам. — Верь мне, девица.