И что ты знаешь про меня Чему ты веришь про меня? И что за дело до меня? Что ты знаешь? *
Кро́польский конец** славился своими рядами, где можно было найти и заморские шелка, и местные пряности, и шубы, и платки, и сапоги с поясами. Ниже него, за детинец***, лились воды Коровьего брода****, в котором стояли греческие корабли. Ионийцев***** в Тмутаракани любили. На своих кораблях они привозили заморские одежды и книги, торговали виноградом да пряностями. Но с этим греки не отнимали места и у других купцов. У всех торг шел поровну. Да не сегодня. Солнце уже скрылось за крепостной стеной. Кро́польский конец постепенно пустел — лавки закрывались, люди расходились, купцы пересчитывали товар. Тур укрыл полотном сундуки с костяными уборами******. Обычно их разбирали ещё утром, а за весь день никто и перстня не купил. Люди все ходили, осматривали скифский товар, хвалили его красу, но брать никто не смел. Другое дело шкуры — несколько богатых господ скупили почти все, а один степняк добрал остальное, обменяв их на хороший сундук с одежей и резной лук. Тур знать не знал, почему люди сторонились его. Да не только его — татарские повозки они тоже стороной обходили. Зато вокруг греческих лавок народ толпился, словно там хлеб задаром отдавали. Ионийцы привезли какие-то резные доски и отдавали их за непомерные цены — бочку зерна аль мешок железа. Купцы-соседи сначала над ними посмеивались и говорили, мол, так и ломаной палки не продашь. А потом все разом за пояс запахнулись, когда у греков выстроилась толпа. В Кро́польском конце все торговцы не местные, и даже не знали, чем так привлекали людей греческие доски. За скифской повозкой стояли конюшни, куда с рассветом Тур завел своих лошадей. Он уже давно знал здешних мальчишек, что держали чужих зверей, а за пряник могли посторожить хозяйскую повозку. — Илья! — окликнул волк конюха. Хлипкий мальчишка вытряхнул в корыто овес и вышел к старику. — Я до вечерней отлучусь. Присмотри за телегой. — волк бросил ему добротный кисет. — Будет так, мил человек. — улыбнулся Илья, развязывая мешочек. Внутри оказались сушеные финики. Тур небыстрым шагом прошелся меж опустевших лавок, пока не заприметил в самом конце улицы худенькую телегу, на которой сидел бородатый мужичок в пыльной рубахе, портах с заплатами и в дырявых лаптях. Из-под войлочной шапки струились до плеч златые кудри. Мужик был не молод, горбат и сух. Он сидел на самом краю телеги и играл на глиняной свистульке, что напоминала толстого воробушка. — Будь здоров! — Тур подошел к его повозке, заглядывая внутрь. На скатерти лежали медные бусы, железные серьги, небывалой красоты перстни и кожаные пояса со златым убранством. — И тебе не хворать, волк — улыбнулся купец. — Чем могу услужить? Ежели хочешь жене что, то вот, серьги варяжские, железные. Век сносу не будет. — Откуда такие богатства? — скиф поднял тяжелый убор, рассматривая резь. — Много откуда. Что из Углича привез, что из земель Чудских, а это… — мужик поднял маленький кинжал, что спрятался средь поясов. — … из самой Булгарии.******* — Чистый? — покосился на купца волк. Такой хлипкий смерд мог только если украсть булгарский кинжал. Ведь народ тот был скрытный, торговать не хотели. — Мне его Новгородский богатырь подарил. Я на свадьбе его дочери такую усладу спел, что гости танцевали до ночи. А чистый он или нет — на совести богатыря. — пожал плечами торговец. — Беру — Тур достал из мешка за спиной моток льняной ткани и кисет черного перца. — И серьги с двумя поясами тоже. — он выложил ещё два мешочка с пряностями. — Благодарствую, мил человек. — заулыбался купец, собирая товар в рушник. — Сколько дней стою, а никто и перстня не купил. — Та же беда. — покачал головой Тур, принимая из рук мужика свои вещи. — Чураются, будто я им погань какую всучить хочу. — Народ нынче здесь осторожен стал. — купец огляделся по сторонам, а потом стал шептать. — Князь на старости лет в нового бога поверил. В Распятого. По весне сюда приезжали люд из Царьграда. Согнали местных к реке и давай купать. Идолов Сварога сожгли, Мару по воде пустили. Люд хотел бунт поднять, да князь со старшим княжичем им огнем пригрозили. Говорят, мол, ежели кто соху подымет, то жечь избы будем, по-степному, стрелами. — Так вот откуда те насыпи за воротами. — молвил волк. Намедни, когда он в град заезжал, то видел свежие земляные бугорки, будто схоронили здесь кого. То, видно, были ямы от старых идолов. — А грекам от того какой прок? — Так они же тоже, того — мужик рукой обвел по груди крест. — Я человек не местный, но уже две зимы по здешним землям езжу. И видывал как в Корсу́не******* ионийцы продавали доски с ликами чужими за железо и медвежьи шкуры. — Вот погань! — сплюнул волк. — А что ж тогда народ чужие лавки по дуге обходит? — Так, говорят, что все это проклято, черным огнем окурено. — покачал головой купец, обводя жилистой дланью медные кольца. — Тем паче, что теперь всяка вещь от чужеверца будет считаться злом. — Как тебя хоть зовут-то? — Батюшка Нелюбимом назвал. Но величай меня Вышатом. Мне так складнее. — мужик подал руку скифу, а тот пожал её. — Ну что ж, Вышат, зови меня Туром. — волк оглядел Кро́польский конец, над которым высились деревянные верхи княжеского терема. — А знаешь ты местных? Может кто с дружиною княжеской знаком? — Вот чего не дано знать, того отродясь не ведаю. Но могу тебе совет дать. Иди от конца туда, куда солнце уходит, и там увидишь низенький терем. Ежели услышишь гусли, то заходи смело. То место в граде знают все здешние купцы и богатый люд. Там за забавой заморской можно и жену получить, и терем целый потерять. Из княжеской дружины туда человек десять точно захаживают — усмехнулся купец. — Может кого и разговоришь. — Благодарствую. — кивнул головой Тур. — Будь здоров, мил человек. — Мир тебе и твоей семье, волк. — ответил Вышат. Он сел на козлы, закинул ногу за ногу, да затянул на свистульке незатейливый чудный мотив.***
Не обманул Вышат. Как Тур из Кро́польского конца вышел, так на другой конец попал. Но не сказал купец, что сюда заморским торговцам ходу не было — местные не пускали. Загородский конец был не из самых богатых, и средь покосившихся теремов жались избенки. Улицы были не крыты досками, вокруг грязь, глубокие канавы у городских стен, и жалкий частокол заместо крепкой детинцы. Из-за каждого двора на люд брешут бесхозные собаки да шипят ободранные коты. Загородский конец охраняли зоркие сторожа — трое неприметных лавочника в начале улицы. Ежели они видели чужого, то тут же звали рослых детин, которые были одеты как сторожа у городских ворот, и те выпроваживали гостей из своих владений. Да только греков они почему-то не трогали. А за кувшин масла аль вина пропускали ионийцев дальше. Тур на грека меньше всего был похож, потому решил пробраться в конец через частокол. Может простому люду этот забор и казался крепкой защитой, но для волка то была меньшая из преград. Стоило походить вдоль частокола, и Тур заприметил хлипкую лазейку, что вела на задний двор какого-то дома. Свет в окне не горел, и волк быстро выбрался на главную улицу. Ни зги не видно да хоть глаз выколи. Ежели в Кро́полье люд жег древесину на улицах, то здесь только луна освещала округу. Народу не было. Все по избам попрятались. И лишь в одном тереме звучали гусли сквозь гомон голосов и смех. Тур сжал навершие кописа, но обнажать меч не спешил. Нужно держать ухо востро, но и не казать своих страхов. Волк толкнул крепкую дверь. Внутри терема было тепло, как в бане, и многолюдно, как на базарной площади. Видно, хозяева из зажиточных, раз заместо лучин жгли заморские медовые свечи. По большому залу везде стояли лавки и столы, за которыми сидели уже охмелевшие в дугу мужики. Кружки с хмелем выносили смуглые девки в пестром рванье. За дальним углом сидели гусляры, которые распевали похабные мотивы, что, видать, славились у местных. Мужичье гоготали и хлопали, подкидывали «сказителям» яблоки или солонины, прося повторить усладу. Никто за общим весельем не заметил волка. Скиф невидимой тенью прошел у стенки до скамьи, откуда разносилась всевозможная брань и угрозы. Какой-то рослый урусс схватился за нож, грозясь отрезать руку своему недругу. Сидевшие рядом схватили неугомонного и пытались увести подальше, покуда хмель из глаз не выйдет. — Жулье Новгородское! Паскуда! — кричал урусс, уже почти перелезая через стол. Его не заботило, что он пойдет по хлебу с кружками. — Прикуси язык, щенок. Не то завтра мои воины твою избу по бревнышку разберут. — скиф услышал знакомый голос и подался вперед. На другом краю стола сидел Троян. Купец был спокоен как сытый кот, и перебирал в руках какие-то белые горошины. У его края уже собралась куча из золотых уборов и меховых одежей. На ногах лежал меч. А за спиной стоял верный варяг, готовый перерубить буйную голову уруссу по одному кивку купца. — Да я тебя на ремни пущу! — взревел мужик, уже забравшись на стол. Кто-то ткнул его под колено локтем, и горе-правдолюб повалился вниз, прямо в блюдо с солониной. Над скамьями разнесся громогласный смех. Пока сидящие хватались за животы, урусса выносили его же друзья. Видимо, он крепко ударился о деревянное блюдо, что всю спесь из него как ветром сдуло. — Ну, люди добрые, кто ещё сыграть хочет? — Троян обвел взглядом стол. — Я хочу! — Тур вышел вперед, и сел на место того хмельного урусса. Троян икнул, выронив белые горошины на стол. Одна из них упала на пол, и мужики разом полезли её доставать, пока купец во все глаза таращился на скифа. — Тур, друг мой сердечный! — Троян встал из-за стола. — Какими судьбами? — Да вот, решил на старости лет хорошенько выпить да погулять. — волк заметил, как уруссы разом отхлынули от него, будто от хвори какой. — Зашел, да тебя никак не ожидал увидеть. Купец ещё молчал, а потом его как водой окатили. — Хмеля принесите, живо! И дичь, да побольше! — крикнул он служкам. — Что ж ты как не родной, друг? Садись ближе, погутарим********. — Я человек несговорчивый, ты знаешь. — Сегодня больше не играю. — махнул перстами Троян, и люд начал расходиться из-за стола. Кто-то хотел подойти к купцу да обговорить как они могут вернуть проигранные вещи, но варяг быстро разгонял всех. Тур пересел поближе, и к тому времени на столе стоял открытый бочонок хмеля да кролик на широком блюде. — Ну, рассказывай — Троян отрезал кусок мяса, отхлебнул меда и собрался слушать. — Слышал я в здешних местах дружинники княжеские пируют. — волк обвел взглядом палату терема, но ни одного вояки не увидел. — Захаживают. Вместе с младшим княжичем Борисом. Очень уж он любит местный хмель. И девок, конечно же. — расплылся в улыбке Троян. — И кто же владеет этим всем? — усмехнулся волк. — Мое все. Как князь Сергий крещение принял, так я у него в ближниках хожу. Вот, мне и терем почти задаром отдали. — Какой ещё Сергий? Вратислав же был. — удивился Тур. — Ну так, с новым Богом он и новое имя принял. Святое. — купец многозначительно махнул рукой. — И детей своих заставил имена новые принять. Теперь Ратибор стал Борисом, Светозар — Олегом. — Чудно у вас как-то. — покачал головой старый волк. — Чудно, не чудно, но теперь наш князь по подобию Киева хочет с Царьградом дружбу вести. Вот, греки стали возвращаться. А от степняков через зиму и духу не будет. — И кто же его надоумил нового Бога принять? Троян гордо вскинул голову, от чего тяжелый золотой крест на его шее звякнул о медные пряжки. — А я ему ещё и византийских священников привез. Вот, Зихий, у нас остался. Сидит в княжьем тереме дремучий старик, свечами палату окуривает, молитвы читает да летописи свои пишет. Говорит, мол, хочу житие князя и ближников его написать. — рассмеялся купец. — Так ты у нас теперь, значится, на два града живешь? Семью в Новгороде держишь, а сам в Тмутаракани по теремам гулянья водишь? — волк покачал головой и отставил миску с дичью. Всю сытость этот разговор прогнал. — Мирослава меня от хвори своей не видит, так что ей с моего сиденья дома? Она жена умная, терпеливая да хозяйственная. И без меня найдет чем себя занять да не соскучится. — махнул рукой новгородец. — А я ей ещё девок в служки привезу. Будет с кем вечера коротать. Тур решил смолчать, а то оскорбится друг да не захочет его дальше слушать. И, ещё чего доброго, своего варяга натравит. — Раз ты дружбу с князем ведешь, то и меня можешь с ним познакомить? — начал с главного Тур. Вся радость схлынула с лица Трояна. Он забегал глазами, начал переминаться на месте, отодвинул хмель. — Вот какое дело, друг мой. Князь наш никого окромя греков и византийцев подле себя видеть не желает. Тебе лучше с его старшим сыном говорить — Олегом. — И как мне его найти? — Сейчас — никак. — отрезал купец. — Он ушел на север бить половцев. Точно на пять зим пропадет. Тур призадумался. К князю нельзя, Олег на войне, а к Борису идти — только зря воду из корыта в корыто лить. — Но я вот что тебе скажу. — Троян подвинулся ближе. — Нет никого у князя ближе, чем его сотник. Сергий даже без ума считает его единственным верным другом. — Ну-ка расскажи. — Зовут его Пересвет. Живет он не здесь, а чуть дальше по Коровьему броду. Выстроил терем высокий на Соколиных грядах, и не тужит с женой да детём. Сын его, Лютобор, в Олеговой дружине ходит. — Мне то ничего не меняет. Как поговорить-то с ним? — волк уже терял терпение. — Да подожди ты. — всплеснул руками новгородец. — Слушай что дальше скажу. Сергий всех в Тмутаракани крестил, окромя Пересвета. Князь хочет, чтобы сотник в Византию отправился, принял Бога Распятого да привез ему иконы златые для храма нового. — Сколько же мороки, а! — Вот и я о том же. Сейчас Пересвет в Олеговой дружине до зимы половцев от земель гонит, а как лед сойдет, отправится в Царьград. — закончил свой сказ Троян. — Значится, Царьград… И сколько плыть? — молвил волк. — Три заката и три рассвета. — припомнил купец. — С третьими лучами увидишь их град небывалой красоты! Палаты у них каменные, верхи — золотые! Я был в самом дворце императора Василия! И таких убранств даже у Владимира отродясь не будет. — Так вот почему ты так их Богом прельстился? Тоже в каменных палатах жить захотелось? — Да не в этой жизни, а в той — новгородец махнул рукой вверх. — Кто в Христа уверует, тому обещаны блаженства в Небесном царстве. — Чудно… — усмехнулся волк. А сам думает «Значится, Царьград».***
Уже достаточно Тур простоял на Кро́польском конце. Пришла пора домой воротиться, ведь скоро листья опадут да холода придут. Хоть он не все продал, да зерна в достаток купил. А ещё и подарков родным. Сыну — кинжал булгарский, жене — серьги, а дочерям по поясу. Все будут сыты да довольны. Пока Илья впрягал коней, Тур решил проститься с Вышатом, что так помог ему советом. Скиф прошел по той же улице до конца и нашел мужика у повозки, в которую тот впрягал быков. Тур сначала удивился, но вспомнив их разговор, смекнул, что волов Вышат тоже от кого-то получил в дар. — Будь здоров, волк! — помахал ему купец. — Что? Проститься пришел? — Так и есть. — кивнул волк. — И отблагодарить тебя. — он вынул из-за пояса расшитый кисет, в котором лежала медная брошь. — Прими это. — Не нужна мне твоя брошь. — лукаво улыбнулся Вышат. — А лучше сослужи мне службу, раз так отблагодарить хочешь. — Что просишь? — У тебя, я слышал, старшенькая дочка есть. — Тур как завороженный кивнул. Откуда? Он же ни слова при нем о семье не обронил. — Ты тот нож булгарский, что у меня купил, своему сыну не отдавай. Дай его Арысеньке. — Вышат вынул из телеги степные уздцы, отороченное железными узорами. — А сыну отдай это. Ему сподручнее будет. Тур принял дар, а сам глядит — руки как заговоренные дрожат. — И скажи дочке, что ежели какая беда будет, то пусть зовет «деда». — Откуда…? — волк запнулся, но продолжил. — Откуда тебе о ней известно? — он потянулся к копису. — Э, друг милый, зря ты так. Я, ведь, её поболее тебя знаю. — Вышат с прытью молодого запрыгнул на козлы. — Ну, бывай, волк. Урусс дрогнул поводьями, выводя волов по улице к воротам. Он достал из-за пояса свистульку, заиграл неприметны мотив, который, казалось, никто окромя волка и не слышал.***
Мягкие цветы зверобоя льнули к земле под порывами ветра. Весь желтый ковер из цветов танцевал, повинуясь приказу невидимой длани. Значит, скоро в края придет осень. Наступит время, когда природа постепенно уйдет на зимний покой, укрываясь пуховым одеялом из высоких сугробов. Жизнь в реках и озерах застынет до следующей весны. И степь замрет в этом белом безмолвии. Тур медленно вел коней по широкой гряде холмов. Вдалеке виднелся дым от волчьих костров. Дом совсем близко. Но впервые купец почему-то хотел помедлить, остановить повозку, обдумать все. Старого волка терзала дума о том проклятом булгарском кинжале, что лежал спрятанный в кованном сундуке. Тур не раз пытался выкинуть проклятущую вещь, но та, будто заговоренная, манила к себе. Скиф меньше всего хотел дарить дочери булгарскую дрянь, тем паче, что досталась она ему от неведомого, нечистого. Кем был этот Вышат? И откуда знал об Арысе? Что родной отец везет ей? — Приехал! Он медленно вел лошадей, окунувшись в свои думы будто в глубокий брод. И не приметил скиф, что впереди, по пыльной дороге, к нему бегут его волчата. Двое — Арыся и Атей. Меньшой обгонял сестру, а та лишь смеялась, пытаясь его нагнать. — Батюшка приехал! — радостно кричал Атей. Скиф остановил повозку и спрыгнул с козел, хватая детей в крепкие объятия.