Арысь-поле

Мы с тобой одной крови, Мы с тобой одной породы, Нам не привыкать к боли, Если имя ей — свобода.*

      Солнце уж стояло над пустошью. Зимний снег таял под его теплом, превращая землю под копытами в грязь. Весна в степи пришла.       Тур остановил коня у раскидистого дерева, на ветвях которого висели лоскуты ткани да куклы соломенные, а под корни воткнуты ножи окровавленные. Скиф о лезвие из ладони кровь пустил, лоскут с ветви отвязывая.       — Арысь, подойди сюда. — девочка послушно спустилась на землю, приближаясь к отцу. — Повязку не снимай, даже если что неладное услышишь.       Закрыл волк деве глаза да взял её под руку, обратно на козлы посадив. Марыся чуть наземь не упала, стоило коню тронутся. Вцепилась она в козлы, второй рукой повязку придерживая.       — И все у вас так, с глазами закрытыми, приходят? — спросила она, чуя запах костров.       — Почему же? Кто с открытыми глазами, тех мы в жертву Аресу отправляем. — строго сказал Тур.       Чем ближе стоянка была, тем ярче слышала Марыся голоса на чужом языке, чуяла запах очага да еды. Но было ещё что-то. Оно незримо провело границу между миром людей и миром скифов, стоило деве закрыть глаза. Марыся чувствовала, будто оставила она что-то далеко позади, с чем нельзя на землю волков приходить.       — Кого ты привел в стаю, Тур? — от этого голоса по спине девы прошел холод. Будто сам зверь говорил с ними. Рычал, хрипел, скалил пасть.       — Она моя дочь от жены первой. — скиф коня остановил, но развязывать глаза деве не стал. Марыся голос отца да чужака слушает, а ничего понять не может, ведь не знает она языка такого.       — Открой ей глаза. — Тур с Марыси повязку снял. Солнечный свет ударил ей в очи, из-за чего она зажмурилась. Лишь только привыкнув к солнцу дева узрела волков Ареса.       Встречать их вышел чуть ли не целый отряд. Десять скифов окружили повозку, рассматривая чужачку. Один из них не похож был на остальных. Все его руки и лицо были расписаны черными знаками да рваными шрамами, а на голове в копне вздыбившихся рыжих волос виднелись седые локоны и соколиные перья. Волк ближе всех к телеге стоял, держа руку на эфесе кописа**. «Вожак. Корсак.» — вспомнила Марыся. С ним был высокий бородатый старик в шерстяных накидках, поверх которых через плечо висел пояс из человеческой кожи. На его лице, по морщинам, струились золотые узоры, а под глазами чернели угольные пятна. Шаман опирался на высокий посох да на Марысю все смотрел. Не нравилась ему дочка Тура, скрывает она что-то.       Вожак Марысю рукой к себе поманил, а она в козлы крепче вцепилась.       — Иди, доченька, не бойся. — успокоил её старый Тур, вперед подталкивая. Дева замешкалась, но на землю все-таки спрыгнула. Корсак вокруг неё обошел, с головы до ног поглядел, к запаху человеческому принюхался.       — Как зовут тебя? — по-человечески спросил вожак.       — Ма… Арыся — неприятно её было именем другим величать себя. Но отец наказал, что именно им перед стаей называться, а про старое напрочь забыть.       — На тебя похожа, — улыбнулся волк, к Туру обращаясь, — но не на волков. Худая, белая как снег да ещё и человеческим духом от неё пахнет.       — Я людьми всю жизнь жила, а не со зверьем, чтобы на вас походить — огрызнулась Марыся да пожалела о сказанном. Корсак ближе подошел, в глаза деве заглядывая. А в серых омутах страх так и плещется.       — В тебе звериного столько же, сколько и во мне, и в отце твоем. Мы с тобой одной крови. А людское — это все ложь, клетка для волка. Когда перед ликом Ареса предстанешь, тогда зверь твой свободен будет.       — Не будет она верна Аресу. — сказал Анагаст, на Марысю указывая. — Что ты под рубахой прячешь?       Дева за Велесову печать через ткань схватилась, да Корсак заметил веревочку на шее. Волк за узелок схватил и оберег сдернул.       — Отдайте, это не ваше! — Марыся за руки его схватила, печать желая себе вернуть, а Корсак оттолкнул её как назойливого щенка.       Волк лапу медвежью к лицу поднес, принюхался, а затем шаману кинул. Анагаст оберег рассмотрел со всех сторон, искоса на деву поглядывая.       — Не будет ей жизни в стае. Другому богу она поклоняется. Проклятому, с неба изгнанному. — он печать наземь кинул, будто гадость это какая. — Девчонку людям надобно вернуть.       — Как так? — выдохнул Тур. — Доченька никому, кроме меня не нужна более. Одна как перст на свете белом осталась, а я её не брошу. — волк с повозки слез, к дочери подходя.       — Это не причина не брать её в нашу стаю. В девочке волчья кровь течет, а значит родня она нам. — упрекнул Корсак шамана.       — Тебя, помнится, не по крови вожаком выбрали, а по согласию Ареса. —ощерился Анагаст.       — Твоя воля, старик. — прорычал волк. — Пусть Арес скажет свое слово. Ведите её к алтарю! — после приказа вожака Марысю скрутили за руки, вернули на глаза повязку и вперед повели. Дева, ничего не видя, еле шла. Испугалась она, что её от отца отлучили, ведь не поможет теперь дочери Тур.       — Отец! — попыталась она до волка докричатся, а в ответ её под бок толкнули. Не стерпела Марыся, закрутила головой в стороны да скинула повязку.       И узрела она свой новый дом. Стоянка была окружена холмами аки городище неприступными стенами. Дюжина маленьких шатров из шерсти служили скифам домом, а повсюду горели костры, на которых жарилось мясо. Сами же волки Ареса, будто окаменевшие вмиг, уставились на чужачку. Женщины, одетые во множество темных юбок да рубах, бросили пряжу и взяли на руки непослушных детей. Мужчины, обступали её стеной с двух сторон, скалясь как на добычу.       Марыся завертелась в руках двух волков, что её вели. Сзади шел отец. Он смотрел куда-то вперед и дева повернулась туда же. Деревянный черный идол Ареса высился над землей, отбрасывая свою тень на маленькую Марысю. А у неё ноги отнялись, стоило увидеть груду черепов на алтаре. Дева вперед дернулась. Скифы за кожух её схватились, да Марыся так потянула, что тулуп пополам разорвало.       — Отец! — вскочила она на ноги и назад, к отцу, побежала. Но волк остановился за кругом камней, что Ареса окружали, и смотрит на дочь. Марыся к идолу попятилась, дрожа как лист осиновый. И страшно ей, и холодно в одной длинной рубахе стоять.       Толпа скифов расступилась, пропуская вперед вожака и шамана. Анагаст на Корсака зыркнул недобро, но к идолу все же пошел. Не верилось старику, что Арес примет эту чужачку в их стаю. А Марыся лучше на нож кинется грудью, чем примет их бога.       — Арес, услышь меня! Ты волчью кровь привечаешь и любой, в ком она течет, может звать себя волком… — стая разом поклонилась перед идолом черным. Анагаст вынул из-за пояса нож, втыкая в алтарный камень, на котором была кровь жертв. — Ответь мне — разрешено ли этой волчице жить среди нас?       Марыся от страха и не заметила как к ней подошел вожак, вперед толкая. Дева первые шаги как во сне ступила, а потом её будто громом поразило, когда Анагаст за руки схватил, к лезвию ножа прижимая. Марыся закричала и хотела дернутся, но скиф держал крепко. Струи горячей крови на алтарный камень стекли и ветер поднялся в голубом поднебесье. Шаман замер, вслушиваясь в вой. Вдруг ветер стих, а лоскуты ткани на идоле все шатались. Анагаст отпустил дрожащие руки Марыси и подошел к вожаку.       — Арес дал свое согласие, но поклонятся она ему никогда не будет. Другой, проклятый, бог её защищает. — сказал волк так, что услышал его только Корсак.       — Арес дал согласие! — вожак повернулся к ожидающей его ответа стае.       — Звери! — перебил его крик девы. — Нелюди! — Марыся наземь упала, руку в крови к груди прижимая. Её маленькое тельце в бледной рубахе было похоже на бедную лебедушку, которой отрезали крылья ради забавы, да оставили под корнями в тени высокого иссушенного дуба.       Тур к дочке подбежал, свой плащ на её плечи накидывая, а Марыся от него как от огня в сторону кинулась. Взглянул отец в глаза дочери, видя в них страх звериный. Закрыл ужас бельмом очи, и не различает уж она кто друг, а кто враг — для неё все они нечисть.       — Марысенька, это я, отец твой родной… Не бойся, доченька… — мягким голосом позвал её Тур. Марыся выдохнула да разревелась, к отцу на руки падая.       — Как я испугалась, батюшка… Я звала тебя, звала, а ты не помог мне… — плакала она, с ужасом вспоминая обряд.       — Что было, то прошло — молвил волк, поглаживая дочь по светлой макушке. — Не думал я, что до такого дойдет.       — Я домой хочу — прошептала она, рвано вздыхая.       — Теперь здесь твой дом. Среди стаи.       — Нет! — отпрянула Марыся от отца. — Не жить мне среди зверей! Они убьют меня когда-нибудь! Убьют!       — Никто тебя здесь не тронет — раздался голос Корсака. Дева его испугалась и к Туру ближе прижалась. — Мы может и звери, но даже волк не станет кусать своих братьев и сестер. — скиф уже не казался Марысе таким страшным и грозным. Он все ещё смотрел на неё свысока, но без той гордыни, а с сожалением и пониманием.       — Нет мне веры вашим словам. — из последних сил оскалилась дева. Боль в ладони не давала забыть их деяний.       — Слово делом красно. Так урусы*** говорят, верно? — послышался насмешливый голос. Марыся и не сразу приметила юношу, стоявшего чуть поодаль от вожака. Был он очень похож на Корсака и лицом, и взглядом, разве что узоров черных на теле не было и перьев в копне рыжих волос. А стоило им с Марысей глазами встретится как в золотых очах молодого волка заплясали искры огня неведомого. Дева тут же взгляд отвела, а скиф усмехнулся.       — Куница — позвал его вожак. — Что велено принес?       — Да, отец. Средь матушкиных платьев только эти целехонькими остались. — Куница ближе к волку с дочкой подошел, протягивая темный шушун**** и азям. Тур одежду принял, на Корсака удивленно взирая.       — Слово делом красно — повторил за сыном вожак. — Не гоже деве мерзнуть в тонкой рубахе.       — Благодарствую — опустила Марыся голову, и не знает как в глаза волку смотреть. Ненависть к нему в душе её поутихла, забравшись в самый темный кут*****, и оттуда сверкала своими очами.

***

      Куница из-за пояса печать Велеса вынул, в свете костра оберег рассматривая. Странные знаки на деревянной медвежьей лапе не вызывали доверия, но молодому волку любопытство всю душу обглодало. Он помнил как Тур позапрошлой осенью привез из Белгорода медный яровик******, и Куницу оберег пленил своей красотой да загадкой. Не знал он для чего и зачем урусы такие забавные вещицы делают. А потом Анагаст увидел у него яровик. Ох, шуму-то было. Старик оберег у Куницы отнял и к вожаку понес. Корсак шамана выслушал, яровик закопал, но сына ругать не стал. У волка и других дел полно, кроме как волчат за хулиганство отчитывать, да и не видел он ничего опасного в обереге.       А Кунице яровик в душу запал. И поэтому он сегодня в тайне от чужих глаз поднял с земли Велесову печать. Вещица не была сделана из меди и принес её не купец, а его дочка. И гложет его все то же любопытство, но уже не к печати деревянной, а к её хозяйке. Знал Куница, что дева может рассказать ему о жизни урусов, об оберегах странных, о землях далеких. Но не ведал молодой волк как к волчице напуганной подступится, как разговор начать. Помнил он какими испуганными очами она на стаю и вожака смотрела.       — Что это у тебя? — Куница и не заметил как отец зашел в шатер. Поступь старого волка была тихая, что и в глухой ночи его шагов не расслышать. Молодой волк хотел было печать в рукав спрятать, да Корсак уже все заметил. — Если Анагаст ещё раз эту дрянь увидит, мне придется тебя наказать.       — Не бойся отец. В этот раз я буду осторожнее. — уверил его сын, раздраженно кривя губы. Как же не любил он этого шамана за то, что тот в чужие дела любил свой нос совать. Особенно в дела вожака.       Корсак на сына пристально посмотрел, но говорить ничего не стал. Ежели попадется, то это уже его заботы — нечего было с урусскими безделицами баловаться.       — Снег уже сошел. Чрез три рассвета будет первая после зимы охота — вожак у костра сел, отвязав от пояса копис и положил его рядом с собой.       — Слышал в стае говорят, что намедни только косые по степи бегают— довольно оскалился Куница. Ах, любил он вешнее время, когда волки ходили на первую охоту. А ещё больше он любил угождать отцу, принося самую большую добычу. — Может лучше до леса пойдем?       — Мы может и пойдем — улыбнулся старый волк. — А ты в стае останешься.       — Как?! — растерялся он.       — Куница — строго произнес Корсак. — Я уже стар стал, слаб, и скоро тебе придется вести за собой стаю. Ты быстро всему учишься, но страшно мне, что я не успею тебя ко всему подготовить. Ежели я помру, ты, ведь, совсем один останешься и никто тебе помочь не сможет, когда волки вызов захотят бросить и место вожака отнять. — скиф тяжело вздохнул, замерзшие ладони к огню протягивая. Языки пламени отбросили на его лицо тень, и показалось Кунице, что отец вмиг постарел, а черные рисунки на его лице превратились в глубокие морщины. — Поэтому ты должен не только меч в руках крепко держать, но и знать как защищать стаю. Тогда никто на тебя руку не поднимет, ведь от хорошего вожака волки не избавятся. — он устремил взгляд на сына.       — Как скажешь, отец