Вьюга снежными машет крылами, И следа не отыщешь домой. Но завет нас с собой птица память, И летит как стрела, по прямой*
В степях зима последние дни лютовала. Снега нападало мало, но морозы стояли такие, что озера покрыло льдом по которому караван пройдет. Ветер прижимал к земле не только травы да кусты, а даже одиноких путников. Солнце как спряталось за серые тучи, так и не выглядывает три дня кряду. И ночи стоят темные, безлунные. Но путникам сегодня повезло — ветер поутих, стоило им к степям подъехать, а к ночи луна вышла из-за туч. Небольшой костер согревал продрогшие руки. Марыся плотнее закуталась в овечью шкуру, что пропахла огнем да железом. Иногда дева вынимала руку из-под теплой шубы и тыкала ножом тушку зайца над костром. Из надрезов сочился сок, капая на языки пламени, от чего они начинали шипеть и кидаться в стороны. Марыся тут же отдергивала руку, пряча ладонь под шкурой, а Тур лишь тихо смеялся. Скиф сидел напротив дочери и точил свои клинки. Лезвие оружия звонко «пело», стоило оселку пройтись от начала до края. И в те мгновения в глазах старого воина вспыхивали искры, отражаясь от бликов на начищенном железе. Казалось, что в огоньках этих сам Арес пляшет, молнии по небу рассыпая. — На третий рассвет мы уже в стае будем. — протянул старый скиф, клинки в ножны убирая. Он повел головой в сторону да откинулся на колесо повозки. — Меня тоже убивать научат? — деву этот вопрос давно мучил, но спросить неудобно было. — Почему же сразу убивать? У нас и других занятий полно. Я, вот, купцом стал. По городищам да общинам разъезжаю, продаю мясо, кожу, шкуры, горшки глиняные и украшения костяные. А как все продам, так для стаи зерна куплю и к зиме им привезу. — улыбнулся волк Ареса. — И благодарный тот труд? — усмехнулась Марыся. — Пока Корсак наш вожак, то любой труд благодарный. Будто сам Арес нами правит. Вожак стаю в беде не бросит, накормит, напоит да всем все поровну разделит. — Так что же вы людей убивать стали, раз вожак у вас такой хороший? Неужели честным трудом нельзя стаю прокормить? — дева на отца смотрит, грусть в его глазах подмечая. — Мы ни пахать, ни сеять не умеем. Скот только держим. Но на одном мясе со шкурами не разживешься. Для стаи война ближе, чем страда, а меч роднее плуга. Нас к ножу приучают ещё до того как мы на ноги встанем. Мы в седле проводим пол жизни, а умираем под градом стрел на чужой земле. — скиф говорит ровно, спокойно. А у самого огонь Ареса в очах пляшет. — Это люди по осени урожай собирают да в погреба складывают. Волку с приходом холодов на охоту пора, чтобы в лютые морозы стая сыта была. — А может вам уйти из степи и с людьми честными жить? Ваш военный труд на благо применять. — спросила Марыся. — Хорошо бы было, да никто нас с тобой в стае и слушать не станет. Подле вожака шаман стоит — Анагаст. Он такую жизнь терпеть не может. Говорит, мы так бога нашего предадим, и он проклянет весь народ. — И что ж за бог такой, что людей в кабале держит? — Арес — Тур будто зарычал. — Он скифов войне учил и в степи привел. Стая ему жизнью должна. — Велес тоже людей многому научил. — дева дотронулась до груди, где печать спрятана. — Но наш народ процветает, а твой гибнет, на крови живя. Тут не в богах дело, а… — Тихо! — шикнул волк, вскакивая на ноги да клинок обнажая. Тур в темноту напряженно смотрел, воздух морозный аки зверь вдыхая. — Чужаков слышу… Железом от них пахнет. Марыся тоже поднялась, за повозку заходя. Ежели стрелять будут, то хоть укрыться так можно. К костру приближалась повозка навьюченная, будто тюркский шатер. Три огромных коня тяжело ступали по промерзшей земле, отфыркиваясь густым паром. На козлах сидели двое — купец в дорогих одеждах да варяг с мечом булатным за спиной. — Кто такие будете? — крикнул гостям скиф, рукоять сильнее сжимая. — Совсем ты слеп стал, старик. Аль в потемках не узнал? — купец с козел слез, стоило повозке встать. — Давно не виделись, Троян, вот и не признал. — волк клинок в ножны сложил, старого друга обнимая. А Марыся все к телеге отцовской жмется. Ох, не по нраву ей этот Троян. Ни стар, ни молод, холеный, в мятель** разодет богатый, но есть во взгляде его что-то этакое. Не понятно деве почему не верит она купцу, все подвоха какого-то ожидает. Аль страж его грозный так её напугал? — Садись к огню, обогрейся. Ужин у нас скуден, но на всех хватит. — скиф купца к костру повел. — Ах, что за девица-краса от нас прячется? Твоя? — сыто улыбнулся Троян, завидев Марысю, выглядывающую из-за повозки. — Дочка. От жены первой. — пояснил Тур, а сам дочь к себе подзывает. — Не бойся, Арысенька. Не враг это, а друг старый да верный. Марыся к ним подошла, Трояну поклонившись, да на место свое у огня села. — Ну и красна у тебя доченька аки девы княжеские. — все нахваливал купец. — Краше лишь сама царевна Анна… — только когда они сели к огню он продолжил. Троян по сторонам посмотрел, из-за пояса крест железный на цепи доставая. — Я в Царьграде по осени был. На пиру во дворце императора Василия. Я столько золота в жизни не видел, сколько на стенах императорских палат. А все богатство от бога их нового — Распятого. — Брешешь! — усмехнулся волк, на крест в руках купца смотря. — Брешу, не брешу, а богатство-то в Царьграде как из рога сыпется. Мне один торговец крест этот за шкуры отдал. Говорит, если я к священнику византийскому пойду, то тот мне все про Бога Распятого расскажет. — улыбнулся Троян, крест в кисет убирая. — И что ж не пошел? — ухмыльнулся скиф. — Нам на север надобно было спешить. Тогда, до зимы, от Царьграда последний корабль отходил. — отозвался варяг, присаживаясь к огню. — А вы куда путь держите? — спросил купец у друга. — Домой. По степным широтам я заскучал. — молвил Тур. — И доченьку мою надо в стаю отвезти. Троян на Марысю взглянул, а она голову вскинула да взгляд отвернула. Ох, не по нраву ей этот купец был. Много лукавства в глазах его серых было. — И хорошо ей в стае твоей будет? — а голос у купца сделался мягкий, певучий. — Она человеком росла да среди таких же ей и жить. Может она к людям хочет? А? Мы в Киев путь держим. Хочешь с нами, голубка? — уже к деве обращался Троян. — Не твоего ума дело, что она хочет. — ощерился волк. — Благодарствую за приглашение, но я с отцом пойду. Мне стая роднее, чем люди Киева. — соврала Марыся. Все равно нет у неё никого роднее матушки. — Как жаль, краса, как жаль… — купец на деву взглядом сверкнул да отвернулся, покуда скиф не заметил.***
С восходом пришла пора прощаться. Пока варяг и Тур коней запрягали, Марыся костер землицей да снегом засыпала. Дева всю ночь не спала. Казалось ей, что Троян вокруг неё ходит аль со своего места смотрит, взглядом прожигая. И отцу не скажешь, ведь он друг его. Не станет же Тур доброго гостя из-за страхов дочки прогонять? — Отец твой от меня подарков не возьмет, а отблагодарить за тепло и еду вас надобно. — купец подошел к Марысе так тихо, что она чуть не вскричала, голос его услышав. — Троян добро помнит. — он протянул ей обруч золотой. — Благодарствую, но не нужен мне ваш подарок. — отмахнулась Марыся от украшения. — У скифов такого добра нет. Они все в костяных браслетах да ожерельях ходят. Бери. — купец надел ей на руку подарок. — Не нужны мне золотые браслеты. Ежели добро вы наше помните, то отблагодарите, когда время придет. — она сняла украшение, отдавая Трояну, и поскорее отошла к повозке. Купец разочарованно цокнул языком, смотря как Марыся садится на козлы к отцу. Тур дернул поводья и телега тронулась вперед. — До скорой встречи, Троян! Береги себя! — крикнул скиф другу на прощанье. Купец помахал им вслед, золотой браслет в руке сжимая. Обидно ему стало, что дева от подарка отказалась. Другая бы в его браслетах по Киеву ходила, а эта нос воротит. Но он обязательно её отблагодарит за все. Троян добро помнит.