Нет повести печальнее на свете

— Ко мне, — сообщил Бейбарсов, едва они с Таней вышли из гостиной. — Почему к тебе? Глеб фыркнул. — Я не хочу в самый интересный момент обнаружить под кроватью Валенка или Склепову. — Думаешь, если захотят, они и к тебе не прорвутся? — резонно заметила Таня. Губы некромага тронула самодовольная улыбка… — Пусть попробуют. Идти за некромагом оказалось… просто. Она столько времени оттягивала этот момент, что теперь грядущее было самим собой разумеющимся, и не вызывало ни страха, ни сомнений. Она втайне желала этого с того самого момента на крыши Башни привидений — вот только теперь поддаться этой тьме… хотелось. Они Черные крылья — чего такого? Им от судьбы написано быть вместе. Едва они перешагнули порог комнаты, некромаг с силой вжал ее в захлопнувшуюся дверь. С обратной стороны полыхнуло мощной синей вспышкой — Бейбарсов и раньше неплохо накладывал охранные заклинания, а с силами Тантала, и вовсе, стал всемогущ… Одежда душила, сковывала и была этой ночью лишней. Таня рвала пуговицы на черной шелковой рубашке — плевать, что Склепова будет вопить про порчу реквизита: спектакль прошел. Если после постановки девушка переоделась полностью, то некромаг всего лишь оставил в гримерной сюртук — остальной костюм Ромео вполне вписывался в его обычный гардероб. Пуловер девушки был с нее практически сорван; нитки вокруг широкого ворота лопнули, а сама ткань безнадежно растянулась… Губы некромага безостановочно покрывали поцелуями ее плечи и шею. Запрокинув голову, Гроттер ударилась о тяжелую дверь — а потом Бейбарсов поднял ее за ягодицы, и ее ноги сомкнулись на его талии… Сшибая мебель, он опустил ее на стол — прямо в ворох своих рисунков, изображавших один и тот же портрет. Таня Гроттер была везде — на картинах, набросках, в его мыслях, перед ним: здесь и сейчас. Руки девушки расстегивали застежки на его брюках, а он, тем временем, стягивал ее лиф. Когда она ощутила на своей груди тянущий поцелуй, перерастающий в укус, то непроизвольно застонала: его дыхание обжигало кожу, а поцелуи и вовсе оставляли на ней огненные отметины... Касания некромага околдовывали и становились своего рода заклинанием. Руки Тани скользнули в черные волосы; сладко-горькая мука нарастала и собиралась в комок где-то внизу живота… Черные крылья тьмы горели заживо — и не было ничего желаннее этого пожара. Каждое мгновение имело особенное значение. Глеб был влюблен в эту девушку с двенадцати лет… Он мечтал о ней — а теперь, вдруг, мечты стали явью. Весь последний месяц некромаг с упоением радовался возможности прикасаться к Тане, столь желанной и любимой — но не возможности истинной близости. И теперь он был пьян: от аромата ее кожи, от ее затянувшегося согласия. Он наслаждался каждым изгибом податливого женского тела, и бесконечно любовался им. — Ты прекрасна, Гроттер. Ты слишком прекрасна… Они упустили момент, когда остались без одежды. Бейбарсов сгреб ее в охапку и прямо-таки швырнул на кровать — а в следующую секунду навис сверху. — Я же говорил, что ты будешь моей, — раздался его тихий шепот. Таня не ответила: ее ощущения сложно было выразить словами. Дикая жажда? Нестерпимый голод? Бешеное, лишающее рассудка, желание? Безумие. То, что творилось, было безумием: слишком много было всепоглощающей страсти, слишком много было нетерпения. Их очи встретились — а потом оба потонули. Черные глаза некромага утягивали за собой в бездну Тартара, в самом низу которой бушевало синее магическое пламя; в зеленых отражался свет — теплый, неукротимый, спасающий из бесконечной пустоты. Пламя чистого эйдоса вспыхнуло, и надежным щитом охватило темную душу, изначально обреченную даром на вечные муки. В этой беспросветной тьме эта девушка была его спасением… Ее сердце колотилось и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. А потом Глеб, наконец, развел ее бедра. Он смотрел в затуманенные глаза Тани, когда входил в нее. Твёрдая плоть прорезала ее, точно нож; тихий вскрик был приглушен поцелуем. Бейбарсов насаживал медленно, с каким-то садистическим удовольствием, растягивая и запоминая каждое движение... Он был в ней целиком - теперь эта девушка принадлежала ему безвозвратно. Желанная наполненность оказалась болезненна, но прекрасна… Таня свела ноги за его спиной; расстояния между ними не стало — и некромага понесло… Стоны сдерживались с трудом: нет, это, и правда, было сумасшествием. Казалось, весь мир трясся и переворачивался в этом бешеном ритме. Ногти девушки оставляли кровавые царапины на его спине, которые тут же затягивались. Резкие толчки… Потеряв самообладание, он бился о ее бедра и ягодицы. Таня извивалась под ним и прогибалась навстречу бешеным рывкам, имеющих одну цель — нанизать на себя, слиться в одно, сделать единым целым. Комната была наполнена его шумными хрипами и ее стонами, безумие текло по жилам и отдавалось в каждой клетке тела. Гроттер отдавалась всей душой — а он, казалось, пытался в ней раствориться. Они были одним существом — как и положено быть… От исходящих волн магической энергии искрился воздух. Когда напряжение лопнуло, тело девушки пронзило судорогой и обмякло в его объятиях, а он излился в нее мертвым семенем, — тогда прочий мир перестал существовать. — Не испытываешь душевные муки? — С чего? — отрешенно вопросила Таня, и некромаг усмехнулся. — Не знаю. Ты Татьяна Гроттер… — Разве что от испачканных простыней — придется выбросить. — Уж за это тебе не стоит волноваться, — хриплым от возбуждения голосом сообщил Глеб. Тот факт, что она так и не допустила до себя Валялкина, тихо грел душу. Татьяна Гроттер принадлежала ему — и принадлежала безраздельно. Большего было не нужно… — Я поклялась защищать твою душу от тьмы, пока живу. Какой еще ответ о моем выборе ты хочешь? Губы Тани накрыли широкий рот — и некромаг попросту подмял ее под себя. Ничего, кроме Черных крыльев тьмы, более не имело значения.