Sunny

      25.08.19       Утром, когда Антенна завалилась ни свет ни заря (за пятнадцать минут до подъёма) в комнату, Рей принялся объяснять:       — Лучше идти в сон-час — всё равно спят в это время только дети, — потому что следят в эти часы гораздо меньше. Есть одно «но»: нельзя выходить на улицу. Поэтому встретитесь на лестнице и спуститесь в подвал. Будьте осторожны: нам туда тоже нельзя. Ни в подвал, ни в другие отделения. Поднимитесь на третий этаж восточного корпуса (я дам вам карту. Не спрашивайте, откуда она у меня). Попросите у них колонку до конца недели, и сразу обратно. Это практически полностью женское отделение, поэтому тебя, — он посмотрел на меня, — там заметят быстро. Так что не задерживайтесь.       Вот так и перестану я быть порядочным пациентом. Идти в женское отделение. Через подвал. Выглядит как инструкция «Сломай себе личное дело». Я бы не согласился на это, если бы не угрозы Рея, который знал, похоже, лучше всех, как настучать на человека, и связи имел соответствующие.       — Хорошо, Рей, — она согнула руку над головой, «отдавая честь» Челкастому, после чего посмотрела на меня в ожидании реакции.       Я молчал весь рассказ, потому что всё, что я мог сказать — это упрёки и проклятия. Антенна внимательно следила за моей реакцией, но я держал лицо: «Вы мне противны», — и ответил коротко:       — Ясно.       Днём мы встретились на лестнице, как договаривались, и, убедившись, что нас никто не видит, спустились в подвал и пошли, светя игрушечным тусклым фонариком на карту, потому что освещение там ограничивалось редкими не намного более яркими лампами.       Кстати говоря, так называемый «подвал» оказался самыми настоящими, мать их, катакомбами под психбольницей. Мешки, капельницы, коляски, шкафы, обсыпавшаяся штукатурка, запах сырости. Не хватало только клеток, где пытают буйных, и капель, падающих с потолка. Ещё бы электрический стул, но это я уже замечтался.       А солнечный ребёнок шёл вперёд, увлечённо вертя в руках и разглядывая карту. Я решил в это не вмешиваться и светить фонариком, чтобы Антенна хоть что-то видела, а ещё прояснить пару моментов по пути.       — Антенна?       — А?       — Запомни, что мы с тобой не друзья, не семья и вообще никто.       — Ага.       — После того, как мы заберём колонку, я больше не участвую в вашей придури.       — Ага.       — И ещё: комната моя и Рея — не твоя комната. Пожалуйста, не вламывайся в неё в любое время дня и ночи.       — Ага.       — И перестань уже говорить: «Ага»!       — Ага.       Она не слышала ничего, что я ей сказал. Ясно, понятно.       Я бы забрал у неё карту и повторил то, что сказал до этого, но вдруг из коридора спереди послышался мужской голос и быстрые шаги.       Не думая, я взял девчонку за плечо и затащил за угол. Там мы спрятались за старый стоявший там шкаф. Рыжая быстро сообразила, что нужно молчать, и даже не пикнула. Я вслушивался в слова, и получилось разобрать что-то вроде:       — Ножницы? Зачем они вам? Ах, вы, недоумки, снова похитить Стива хотите? Он вам не дастся живым, уж я-то знаю моего приятеля.       Увидев пятно света на стене, я мысленно выругался и выключил фонарик, и из освещения осталась только мигающая лампа в коридоре подвала. Мы же стояли в тени.       Человек — вероятнее всего, подросток, — шёл быстро, продолжая болтать про Стива, каких-то людей, причём, видимо, по телефону. В подвале связи нет, но до меня это осознание дошло гораздо позже.       — Кто здесь? Я знаю, что я здесь не один. Выходите, кем бы вы ни были!       Голос звучал угрожающе, и в один миг Антенна вцепилась мне в предплечье, царапая кожу своими ногтями, а я свободной рукой закрыл ей рот, чтобы не думала выдать своё присутствие.       — Хватит играть со мной в прятки, Бетти. Мы уже взрослые. Я не намерен шутить постоянно.       Шизофрения. Конечно же, тот парень здесь один. Опасности он не представлял, но мог доложить санитарам, если бы они же его и не выловили. Несколько человек силой повели его куда-то.       Мы в это время стояли и ещё больше боялись шелохнуться. А как только ушли санитары, мы двинулись дальше уже в правильном направлении. Только тогда я почувствовал боль и заметил на руке следы от ногтей.       Мы вышли на лестничную клетку. Поднявшись, как Рей и сказал, на третий этаж, мы вошли в отделение, неофициально предназначенное для тех, кто не задерживается здесь надолго. (Наш корпус — постояльцы, которые здесь же учатся и живут) Стены были белыми, как и форма пациентов. Над прозрачной дверью между лестницей и коридором была табличка «Восточный корпус, женское отделение». Мне стало жутко туда заходить, не сколько из возможности оказаться замеченным, но сколько из ощущения, будто я захожу в женскую раздевалку.       Однако зайти всё же пришлось. Мы направились к комнате отдыха, потому что основная часть детей обычно проводит свободное время там. Мимо нас прошли две девушки, тоже в белой форме. Я бы не обратил на них внимания, если бы одна из них на меня не пялилась. Мы встретились взглядами. Я даже остановился и взгляда не отвёл. Черты её лица мне показались очень знакомыми, прежде чем я узнал её.       — Дина? — предположил я.       — Юго! — воскликнула она.       Я заключил Диану в крепкие объятия, на что она ответила взаимностью. Мне ударил в нос знакомый запах её волос, который относил в воспоминания о детстве. Мы с Дианой были друзьями с детского сада до пятого класса, а потом мне пришлось переехать в другой город, и наши пути разошлись. В то время я был по уши влюблён в неё, но что уж врать, сейчас я снова влюблён. В то мгновение всё перевернулось с ног на голову, и мысли о смерти показались (и до сих пор кажутся) такими абсурдными, такими чужими, неправильным, далёкими.       Но вернёмся к реальности. Мы так простояли несколько секунд, после чего отстранились.       — Что ты здесь делаешь? Из-за того, да? — Диана имела в виду автокатастрофу, а смотрела на мою левую руку, исполосованную, к слову, длинными диагональными порезами после недавней попытки свести счёты с жизнью. — Прости, не стоило мне спрашивать. Это ужасно…       — Не бойся за меня. Со мной всё будет хорошо, — я верил своим словам не меньше Дианы, которая верила безоговорочно. — Лучше скажи, что с тобой случилось?       — Булимия, — ответила она, опуская взгляд в пол.       Я заметил тогда, как Эмма куда-то ушла, но меня это не сильно волновало. Диана рассказала о том, как сложилась её жизнь дальше. Оказывается, Дина тоже пыталась найти меня в социальных сетях, но и у неё не получалось ничего, и поэтому мы потеряли друг друга из виду на много лет. Я не помню, что именно говорил: до сих пор не могу поверить в то, что наша встреча — правда. Я узнал о травивших её одноклассниках и проблемах с самооценкой, которые привели вскоре к РПП. О колонке и о Эмме я и думать забыл. На улице ливень барабанил по окнам.       Я успел наговорить чего-то о себе — стыдно уже то, что я не могу вспомнить, что болтал, — и назначить встречу на одиннадцать часов завтра на внутренней территории больницы, прежде чем вернулась Эмма, бледная в тусклом свете солнца, пробивавшегося сквозь низкие тяжёлые тучи, с колонкой в руках и напомнила этим, что пора идти.       Мы пошли обратно снова через подвал. И карта снова была у Эммы. Ходили мы долго, подозрительно долго, как будто мы уже далеко не под больницей, а где-то далеко. Наконец, мы вышли к лестнице, ведущей к двери. Только дверь была не та. За ней была улица. Я поднялся и проверил: дверь была открыта. Выйдя, я увидел, что мы за стенами больницы.       — Прости, я не смогла сосредоточиться на карте. Давай сейчас путь показывать будешь ты? — спросила она тише, чем обычно.       — Да, конечно, — я пожал плечами и принял карту.       Мы так постояли ещё немного, после чего я закрыл дверь, и мы продолжили путь. Добрались домой мы без происшествий.