Sunny

      23.08.19       Снова полночи не спал. Вроде бы разрешено попросить у дежурного врача снотворного. Ага, щас. Так я и дался. Было тревожно. Хочу сдохнуть. Даже если я вылечусь, то что будет дальше? Я никому не нужен по факту. А тот, кому был нужен, сам сейчас завис между жизнью и смертью. Если бы на моём месте был кто-то другой, он не стал бы так бездарно тратить отведённое время: он любил бы жизнь, не загремел бы в психушку. Лукас бы точно справился лучше меня.

Так почему выжил я?

      Утром пришла медсестра и принесла несколько маленьких таблеток. Я не проглотил их, выпил воду, после чего мне сказали открыть рот. Что ж, проглотить пришлось. Теперь надо избавиться. Как только сестра вышла, вышел и я. Туалет пришлось поискать, но и тот, что найти удалось, оказался непригодным: вдоль кабинок шатался подросток с пакетом, мать его, на голове. Шаги его медленные, шаркающие, а сам он высокий, и форма на нем мешковатая. Я спрятался от него за кабинками и наклонился было к мойке и сунул два пальца в рот.       — Не делай глупостей, если не хочешь круглосуточного присмотра, — послышался мальчишеский голос.       Я вздрогнул и только потом обернулся, вообще-то, не зная, как тут действовать, чтобы не доложили. Помешал мне, оказывается, сосед.       — Глупости? А психотропы — не глупости? — возразил я. — Не дам сделать себя овощем: я не больной и мне не нужны пилюли, чтобы не сходить с ума.       — Считаешь, что ты особенный? Не стоит. Здесь лечатся не безумные, а обычные люди, — сказал он по-прежнему безразлично. — Доброе утро, Зази.       Ответа не послышалось, и я вышел оттуда сразу за Челкастым, потому что от одного присутствия того парня с пакетом мурашки по коже. Я догнал соседа и спросил:       — Эй, что за чертовщина происходит с этим парнем? Из-за чего он здесь?       — Во-первых, у него аутизм, и навредить здесь можешь ты, а во-вторых, меня зовут Рей, — ответил мальчик, не останавливаясь.       — Юго. Будем знакомы, — я протянул ему руку, на что тот, удивительно, ответил и не выказывал отвращения. Рей показался мне нормальным, и только поэтому я сказал своё имя.       Я спустился в столовую вместе с Реем. Детей тут двадцать-тридцать, не больше. Изабелла присутствовала и разговаривала с детьми и медсёстрами. Эмма сидела рядом с маленькими детьми и что-то увлечённо рассказывала, а еще помахала мне рукой, что я проигнорировал. Рей наступил мне на ногу под столом и выразительно глянул на меня из-под чёлки, мол, не выделывайся, на что я только закатил глаза.       У врача я только отвечал на задаваемые вопросы и смотрел на стеллаж с препаратами, не вглядываясь — в общем, засыпал. Ах, да, после этого я снова лёг спать. Не сильно успешно, поэтому и пишу. Днём здесь на удивление тихо. Все дети на нижних этажах или просто не шумят, что вообще не реалистично.

***

      Я пытался спать — не знаю, спал я или нет, но день как-то проходил мимо меня, — но услышал знакомый звонкий голос. Лучше бы я на него вообще не откликался и прикинулся спящим — избавился бы от нескольких проблем сразу.       Велико было желание уткнуться носом в подушку и не существовать вообще — вот такие логические цепочки бывают, когда тебя будят, — но пришлось однако.       — Чего? — я сел и оказался лицом к лицу с Антенной.       Девчонка сжала руки в кулаки и забавно свела брови в выражении наибольшей степени гнева, на которую она была способна.       — Как, чего?! — девчонка активно жестикулировала и почти срывалась на крик. Сдерживало её наверное только то, что её могут услышать и посчитать за буйную. — Ты целый день не выходишь из комнаты. Тебе не стыдно вообще ни капельки?       На моём лице сама собой появилась ухмылка. Антенна была бы забавной, если бы так не раздражала. Я заметил, как Рей, поглядев на нас, отвернулся к стене, выражая полное безразличие.       — За что? — спросил я.       — Ты нарушаешь режим, и из-за этого могут быть проблемы у мамы! — объяснила девочка.       — Меня не ебёт.       — Хотя бы встань с кровати, с таким настроем ты никогда не вылечишься! — девочка почти плакала.       Я не понимал, что её так тронуло, но мне было настолько всё равно, хоть она при мне закати истерику. Её эмоции были ничем по сравнению с раздражением моей мамы или учителей. Все они считали меня «беспутным оторвой», да и сейчас считают, наверное, а соболезнования принимают с видом такого горя, как будто меня уже нет в живых. А какая-то гиперактивная больная, которую я вижу третий раз в жизни — её доёбы сущий пустяк.       — А я разве хочу вылечиться? — спросил я пустоту, откинувшись на кровать и положив руки под голову.       Ни девчонка, ни потолок, ситуацию нисколько не прояснили. Чего я вообще ожидал?       — Да что с тобой не так?! — продолжала она. — Как же твои семья, друзья? У тебя нет друзей, или ты их совсем не любишь?       Я не представляю, какой надо быть безмозглой дурой, чтобы спрашивать у человека, о чьей попытке свести счёты с жизнью ты осведомлена, на чьей левой руке живого места нет, о чём-то подобном.       Я сел, и меня нисколько не смутило то, что её в тот момент наши лица были о-очень близко и сказал ей:       — Тот, кто был моим смыслом, сейчас в коме из-за какого-то мудака. Родители не скрывают, что я для них позор и обуза. И ты безнадёжная идиотка, если до сих пор не понимаешь, почему я хочу сдохнуть побыстрее. Есть ещё вопросы, Антенна?       Лицо девчонки переменилось за время моего рассказа: от гнева и непонимания до раскаяния и печали. Она подняла брови и смотрела мне в глаза изумлённо. Тогда я почти извинился перед ней за грубость, но мне помешали.       — Может, вы уже уйдёте и продолжите в коридоре? — недовольно сказал сосед, приподнявшись на локоть.       На время разговора я совсем забыл про Рея. Мы мешали ему. Что ж, мне понятно его раздражение. Чем-то мы с ним похожи.       Я и Антенна посмотрели на него одновременно, и некий транс, в который мы впали, был, к счастью, нарушен.       — Жду у двери, — сказала девушка и вышла из помещения.       Я надел форму (белые штаны, белая рубашка и коричневые ботинки, что, я уверен, быстро замарается, если не быть овощем) первый раз за два дня пребывания в больнице, застелил кровать и почистил зубы быстро как мог. Рея я послушал, на самом деле, непонятно почему, но его слова звучали убедительно, да и перепалка с Антенной подействовала на меня так, что я не слишком сообразил, что было вне её.       Дальше мне пришлось вспомнить, что нахожусь я в психушке, а не в отпуске: режим тут строгий. Изабелла пригрозила мне переводом в другое отделение, в случае, если продолжу пропускать всё на свете, а в частности осмотры. Тут относительно мало контроля, так что мне лучше остаться здесь. Придётся играть в порядочного.       Я сразу же, как только мне перемотали руку, вышел на улицу — благо, гулять тут можно до восьми, — осмотрел место моего «заключения». Оно состоит из четырёх длинных пятиэтажных зданий — из открытого окна южного корпуса я, гуляя по территории, услышал чей-то вопль, из-за чего я узнал, что не все здесь такие спокойные, как моё новое окружение, — стоящих квадратом таким образом, что во внутренний двор можно выйти только через одно из этих зданий. Хорошо, что из-за этого устройства детям старше семи и без особых причин того не делать разрешают гулять без сопровождающего. Пока что я побывал только в одном из них, а об обитателях и назначении других зданий оставалось только догадываться.       Темнело. Небо было розово-фиолетовым, что делало этот сквер мрачноватым. А дети играли на улице, радуясь. Привыкли они к этому ощущению безысходности в окружении четырёх зданий с решётками на окнах, или его чувствую только я — долго я здесь не продержался и вернулся в комнату.       24.08.19       Первая половина дня расписана занятиями и лечением, а вот после четырёх дня нас, наконец, отпустили. Я вышел на улицу и, что удивительно, увидел там Антенну и Рея в окружении детей. Они были на голову выше всех присутствующих, что ещё раз напомнило, что-либо старших мне только следует увидеть, либо же их тут нет. Я был уверен, что Рей постоянно один, но всё же он общается с людьми и даже удивительно живо. Когда от нас отстали и отправили гулять, я сел на скамейку и, откинувшись на спинку, сидел так с закрытыми глазами, подставив лицо жаркому летнему солнцу. Выглядит, наверное, странно. Забавно, что я уже в третий день пребывания в психушке делаю странные вещи.       Отдыхая так, я запомнил разговор девчонки и Челкастого, который выделялся из общей бессмысленной болтовни. Попробую пересказать его.       — Рей, я скучаю по Норману. Ты не знаешь, когда он к нам вернётся?       — Я знаю ровно столько же, сколько и ты. У него ремиссия. Надо будет — его заберут, не надо будет — просто порадуйся за него.       — Меня никогда не забирают, даже когда я себя хорошо чувствую. А скоро уедешь домой и ты. Я буду скучать по вам обоим, сильно-сильно.       — Мы вернёмся сюда, а выпишут нас троих в один год. Что ты как маленькая?       — Всё равно это очень грустно.       По-прежнему не понимаю, о чём они, как выписки привязаны к датам, и кто такой Норман. Похоже, мне еще предстоит узнать больше о местных порядках.       Когда эта парочка ушла, я посидел ещё немного в одиночестве. Вечер намечался прохладный. Не верится, что уже конец августа. Вот и пришёл конец самому тревожному лету в моей жизни. Помимо шрамов и кошмаров в память об этих событиях появилась пара седых прядей.       Близится осень, а еще конец всего. Мне кажется, я умер ещё тогда, в госпитале. Осознание пришло, когда я шёл по траве в сторону западного корпуса, а под ногами хрустели сухие листья. Ощущений не осталось, как и всякого желания жить. Просыпаясь по утрам, я не вижу смысла вставать с кровати — не это ли последняя фаза забытья?       Я пережил этот день по расписанию, что было достаточно утомительно, поэтому я был уверен, что смогу нормально поспать. Голова болела жутко, но это ничего по сравнению с усталостью и недосыпом. Но не тут-то было. Сосед, когда я уже был готов провалиться в сон и даже накрылся одеялом и закрыл глаза, заговорил:       — Не знаю, что ты о себе возомнил, но Эмма грустит из-за того, что ты её якобы недолюбливаешь. Поэтому веди себя нормально, а то я расскажу про тебя такого, что тебя быстро переведут.       Я не стал обращать внимание на его угрозы. Удивительно, но меня интересовал только один вопрос:       — Погоди-ка, с какого момента я ей не безразличен?       Я даже присел на кровати и посмотрел на Рея.       — Я без понятия, что ей движет и что в тебе вообще может приглянуться, но она не должна из-за этого грустить. Она очень нестабильна сама по себе, таково следствие СДВГ, и я не могу смотреть, как она волнуется о ком-то вроде тебя.       «О ком-то. Вроде. Тебя.» Интересно, со всеми он так себя ведёт, или это он меня особенно не любит. А ещё интересно, что бы я ответил и чем бы обернулся наш разговор, если бы не раздался звук в дверь.       — Рей! Мистер! Скоро конец лета, и мы должны сделать прощальную вечеринку в честь него! Займём зал или комнату отдыха тридцать первого числа, когда те, кто уезжал, вернутся. Надо спросить разрешение мамы, украсить комнату отдыха, а ещё очень-очень важно найти колонку или что-то, на чём можно включить музыку немного громче.       От её громкой и эмоциональной речи голова заболела ещё сильнее.       — Сначала иди к маме, а потом к нам. Ещё не факт, что она это одобрит.       Девчонка ушла, нет, убежала искать Изабеллу. Рей усмехнулся и вернулся к чтению. Я лежал и рассматривал потолок в надежде поспать, но уже тогда догадывался, что меня в стороне не оставят.       Эмма вернулась с радостным возгласом: «Разрешила!» Мне уже за один возглас захотелось задушить кого-нибудь рыжего и шумного, а потом Рей вынес ожидаемый вердикт:       — Кажется, мой дорогой сосед готов сходить с тобой через подвал к РПП-шникам.       — Отлично, я зайду к вам утром, — заключила Антенна с улыбкой до ушей.       Я вовремя сообразил держать язык за зубами. Интересно, как долго мне ещё тут существовать? Что-то подсказывало, что так быстро, как хотелось бы, меня не отпустят.