Sunny

      21.08.19       День первый       Что ж, этот день с самого начала пошёл наперекосяк. Во-первых, я пялился в потолок полночи. Не помню, сколько дней не сплю нормально. Как только уснул, меня разбудили вопли из-за стены. Если к тому бормочущему рядом со мной я уже привык, то парень, который пытается задушить каждого нового своего соседа — это жутко. Было бы здорово, если бы я оказался там и не стал сопротивляться. Когда их успокоили, я проспал час сорок три минуты, после чего мне снова приснилась та дорога. Меня снова чуть не сбили, снова гудки, я снова задыхался. Спасибо, что я не вижу того, что было до этого. Даже с вашими уколами это не проходит. И вот ради этого недосна меня сделают овощем?       Я не спал остаток ночи, но смог встать с постели примерно за полчаса до выхода. Пришлось по-быстрому скидать вещи в сумку и обойтись без завтрака, чтобы не опоздать на такси. Мне удалось собраться на удивление быстро, и я даже забыл тогда, что оно мне всё не нужно. В такие моменты ты как будто возвращаешься к той прежней жизни, которая имела смысл. Это ненадолго, но всё равно прекрасно. Тяжесть, слабость, деструктивные мысли — всё отступает на второй план, когда тебя застают врасплох. «Уйти бы отсюда, быть где угодно, только не здесь», — единственная мысль, которая придавала сил.       Ах да, я же о сборах говорю. Я собрался, вот только пальто не влезло. Мне вкололи что-то, а ещё сменили повязки на руках, после чего сказали, что мне надо выйти в течение десяти минут. Сумка выглядела так, будто вот-вот разойдётся молния, поэтому пальто пришлось надеть. Знаете, что: я патологический неудачник. На улице палило солнце — спасибо, что совсем по-утреннему, — а я подросток в осеннем пальто и с трехдневной щетиной. Забавное, наверное, зрелище. Хочется рассказать об этом кому-то, вот только открываться мне придется этой книжке, а остальным, откровенно скажу, тошно.       До машины меня проводил Уильям. Он сказал что-то напутственное — я, на самом деле, не запомнил, что именно, потому что внимания хватало только на жёлтый автомобиль, от крыши которого отблески солнца били прямо в глаза. Меня тянуло бежать в противоположную сторону. И не останавливаться, пока не упаду. А ещё Уильям выдал мне этот блокнот, чтобы я вёл дневник и приносил его на еженедельную беседу у психиатра.       Пришлось выбирать: сесть в машину или провести еще хоть день в этом дурдоме. Выбор очевиден. Когда Уильям не стал садиться на переднее сиденье, меня передёрнуло.       — Вы не проводите меня? А что, если будет флешбек? — я открыл окно.       — Это уже не в моих полномочиях. Транквилизатор должен подавить приступ, но на всякий случай попроси водителя заблокировать двери. Прощай и удачи тебе.       — И вам всего наилучшего.       Понимаю, что я у него не один, но ощущение такое, будто меня бросили. Как и было сказано, я попросил заблокировать обе двери на задних сидениях, но окно открыл. Ехать далеко — в какой-то интернат за городом. А сейчас час пик. Пробки. Меня пытаются вытеснить из машины мои же вещи и это злосчастное пальто. Поспать и тут не получится: невозможно успокоиться. Мои «дорогие» родители не нашли времени не то, что проводить меня — они даже трубку не берут. Остаётся только бумагу марать, пока стоим. Что ж, первая запись есть. Надеюсь, меня хватит надолго, и мы успеем до того, как солнце достигнет зенита.       И вообще даже если сдохну тут, то что будет?       21.08.19       Всё ещё день первый.       Уильям что-то говорил про то, что записи надо делать вечером. Так вот, меня, наконец, оставили в покое. Всё ещё слышу даже через дверь голоса детей, а в частности голос девчонки с «антенной» на голове. Так-то симпатичная, в этой её белой рубашке и юбке (правда, такая форма у всех здесь девочек, но Антенне действительно идёт), не то, что её хмурый челкастый дружок. Она мне даже нравилась до того момента, как открыла рот.       Мне светила перспектива достаточно долгого пребывания в месте, в котором детям якобы помогают реабилитироваться или облегчить при помощи препаратов и приятной обстановки протекание тяжёлых стадий их ментальных расстройств. Я бы подумал, что меня кладут в обыкновенную психушку, если бы эта не была больше похожа на санаторий, чем на больницу.       Встретила меня директор этого центра, Изабелла, она же лично показала, где и с кем я буду жить, что где находится, а ещё дала график занятий и сказала, что завтра в девять утра первый разговор с лечащим врачом. Судя по всему, что я услышал, родители вложили много денег, чтобы от меня избавиться таким образом. Что для родственников попытка покончить с собой их почти взрослого чада? Правильно, идеальный способ сдать это чмо в психушку.       А жить мне придётся (какая радость-то) с Челкастиком, потому что детей тут немного, а мы тут из адекватных старшие парни, вот нас и поселили вместе. Сосед мой тихий, да и у меня пока вставать с кровати, шуметь и ссориться сил нет. Да что уж тут говорить — сосед не удосужился даже возмутиться, когда я вывалил вещи на кровать и ругался матом, пока искал направление, историю болезни и остальное — они оказались на самом дне, так как я кинул в несчастную сумку сначала самое важное, а потом всё остальное, — а потом сидел и мотал руки бинтами, которые предательски разматывались всю дорогу. К медсестре топать нескоро, а светить порезами — это не дело.       Корпус платников (p. s.: все четыре корпуса одинаковые внешне, позже заметил) — пятиэтажное длинное здание, старое, но хорошо отремонтированное. Пятый этаж — палаты, второй и первый — столовая, кабинеты и классы, где в учебное время проходят занятия, какие-то кружки круглый год. Третий и четвертый этаж — другое отделение. Коридоры прямые во всю длину корпуса, ширины такой, что у меня получится сесть у одной стены и, протянув ноги, достать до противоположной, в конце коридоров лестницы. На стенах рисунки детей. Видимо, местных. Даже в моей и Челкастиком палате висит одна, с морем и парусником. Здесь очень неплохо и достаточно тихо, а ещё есть библиотека и спортзал для старших. Спасибо, родители, что нашли подходящее место, вот только смысла в этом не особо много. Я бы предпочёл умереть, честно говоря. Но как бы то ни было, это намного лучше, чем предыдущая психушка, и, наверное, дом, если посмотреть на отношение взрослых к детям.       Это я так думал, пока под конец «экскурсии» не появилась Антенна и не начала говорить.       — Это ты новенький с попыткой суицида? Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Не грусти, у нас много кому стало лучше. Помни, ты всегда можешь подружиться с нами всеми или попросить помощи, если тебе станет хуже, — девушка шла со мной и Изабеллой и тараторила, не переставая.       Последняя с улыбкой на лице слушала девчонку. На вид рыжей лет четырнадцать, но ведёт себя так, будто ей не больше семи. Её резкие движения, живая мимика, быстрая речь выглядят довольно странно, но на серьёзные задержки в развитии не похоже. Скорее всего, её проблема только в этом — ну или в чём-то с восприятием реальности, — никаких других странностей я не замечал.       Отвечал я ей односложно, а на вопрос об имени промолчал. Не хочется, чтобы кто-то из них знал хоть что-то обо мне.       22.08.19       Спал гораздо лучше. Только в 3.17 проснулся от того же кошмара. Дальше — лучше. Наверное, дело в местных лекарствах. Кровать была удобной настолько, что я не помню, когда в последний раз спал на чём-то таком, а окно всю ночь открыто. Рей уснул (или сделал вид, что уснул) рано. Ночью я обратил внимание на решётки на окнах. Самоубийца и пятый этаж — их беспокойство понятно.       Под утро я был зол и готов убивать, потому что разбудила меня Антенна. Девчонка маячила перед кроватью и зудела на беспорядок в комнате. Единственным, что я запомнил из сказанного, было её дурацкое:       — Мистер, вставай, ты опаздываешь.       Понимаю, конечно, что мой отказ называть своё имя — это достаточно грубо, но не называет же Антенна каждого по имени, даже когда очевидно, с кем она разговаривает? Что-то подобное я и ответил.       Казалось, что не так уж и обязательно надо и вставать с кровати, и видеть девчонку, поэтому я просто лежал, смотрел в потолок и материл про себя весь этот мир. Антенна всё причитала и причитала, поэтому я сел, скинув одеяло, даже намереваясь встать, и обратился к ней:       — Отстань, Антенна. Вот кто тебя просил мне помогать? Верно, никто. Так что иди займись тем, чем вы тут обычно занимаетесь.       Она сначала собралась возразить, а потом её щеки залились краской как черешня, и девчонка отвернулась, однако то, что она меня не видела, не помешало ей возмущаться данному ей прозвищу. Рыжая антенна на голове девчонки задергалась в такт её активным движениям рук, которыми она дополняла объяснение. Я не выдержал и засмеялся над этим, после чего она снова повернулась ко мне и обиженно воскликнула:       — Чего я такого смешного сказала?!       Я не слушал, о чём она говорила, зато когда она повернулась к стене во второй раз, я сообразил, что сижу на кровати в трусах, а Антенна слишком смущена, чтобы уязвить меня. Я схватил первые попавшиеся под руку шорты и футболку и спросил:       — Погоди, а зачем ты пришла?       — У тебя психотерапевт в тридцать седьмом кабинете через три минуты, а тебя не было в столовой, вот я и…       Я вскочил с кровати, вставил ноги в тапки, схватил свою медицинскую карту и бросился к двери.       — Спасибо, Антенна!       — Д-да не за что…       Психотерапевт ничего интересного не сказал. Только поинтересовался о состоянии и сказал, что теперь я должен сидеть на антидепрессантах и еще на целом списке чего-то, о чём он не распространялся. Об этом дневнике он не знает, и рассказывать я не собираюсь. Надеюсь, Уильям не написал о нём нигде. По-прежнему клонит в сон. В общем-то, этим я и занялся, когда вернулся в комнату: вся прошлая неделя дала о себе знать.       Хватило меня до вечера. 17.23. Мне намного лучше. Делать нечего. Можно пойти осмотреться, но в коридорах слишком много детей. Они шумные и явно будут лезть с расспросами — ну, те, кто разумный. Челкастый куда-то ушёл, поэтому я только спустился в столовую, и сразу обратно.       В ведении дневника что-то есть. Может, он просто убивает скуку, и это единственное неоспоримое его преимущество?