Крылатый

      Гарри не стал говорить о письме. Отдал всё дяде, а сам сел за стол. Еда его не особо интересовала в этот момент, несмотря на подташнивающее ощущение голода под языком и в животе. Он едва не пронёс гренку мимо рта, спохватившись в последний момент.       Послышался стук по полу и стенам. Дадли. На прошлой неделе тётя с дядей купили ему форму известной частной школы, в которой их сыночку и предстояло учиться с сентября, Гарри же отдали в самое обычное учебное заведение. Форма до такой степени нравилась кузену, что напялить её и не снимать до последнего он считал своим чуть ли не священным долгом. Гарри не особо-то и нравился выбор «Вонингса», остановившийся на темно-бордовых фраках, оранжевых бриджах и плоских соломенных шляпах, – слишком ярко. Помимо того соцветия, вызывавшего боль зелёных глаз, имелась ещё и узловатая трость. Гарри не особо понимал, зачем она нужна изначально, но был уверен, что Дадли опробует её как-нибудь на его несчастной спине.       Дадли стучал новой игрушкой по всему, до чего только мог дотянуться. Доставалось и стенам, и полу, и дверце в чулан, и потолку над лестницей, где до него можно было легко дотянуться. Гарри казалось, что даже слепые не используют свои трости так часто, как это делал Дадли. Останутся ли на полу вмятины от таких «встреч»? Толстяк появился в кухне и плюхнулся на пошатнувшийся стул; Гарри непроизвольно отодвинулся. В презрении и неприязни сверкнули зелёные глаза, но тут же уткнулись в тарелку. Поведение Дадли за столом вызывало восторг только у его родителей и друзей. Чавканье, неумение есть, не оставляя жирных пятен, а также постоянное пускание слюней и, конечно же, наблюдаемое Гарри сейчас: из приоткрытого рта обратно на тарелку падали недожёванные куски пищи, внутри всё напрягалось, подташнивало от сомнительного зрелища.       Гарри хотел бы не слышать и не видеть, но не мог, к великому его сожалению. Так что оставалось лишь смирение. Мальчик проглотил кусок гренки, поднеся ложку сгоревшей овсянки ко рту.       Пару раз он обернулся на коридор. Любопытство дёргало за ниточки, маня в чулан, чтобы открыть конверт. Конверт, конверт, конверт, пергамент, чернила, зелень, более яркая, чем его глаза... Если бы кто-то посмотрел ему в глаза, с лёгкостью смог бы прочесть эти слова. А вдруг, если он не обернётся, чулан неожиданно исчезнет вместе с письмом? Да, детская глупость, но Гарри не мог избавиться от этой мысли.       Он ел быстро, но старался делать это не так заметно, не хотелось, чтобы Петунья или Вернон спросили, куда Гарри так торопиться. Притворяться у него получалось, но лучшая ложь росла из обычного молчания. Сдерживая себя, он крепко сжимал вилку. Покончив со скудным завтраком, резко отличавшимся от еды Дурслей, Гарри встал и задвинул свой табурет под стол: стул, который раньше принадлежал ему, был успешно сломан Дадли.       Его словно молнией прошибло, тарелка дрогнула в его руках. То же самое, только несколько лет назад. Он будто ощутил прижатые к спине крылья, его тряхнуло... Письмо. Опять он что-то прячет от родственников, опять боится, что придётся поплатиться за свою ненормальность! Кто мог написать ему письмо? Друзей у Гарри нет, да и вряд ли появятся, а в библиотеку он не записан, чтобы оттуда могло прийти грубое требование вернуть книги. Тогда от кого?       Только Гарри домыл тарелку, ему подложили ещё несколько. Будто едят неторопливо, а потом начинают жадно глотать, лишь успеть прежде, чем Гарри уйдёт из кухни. А если и уйдёт, то громким «Вымой!» можно вернуть его к раковине. Ничего не сказав, Гарри сжал в кулаке губку, вся рука тут же оказалась в пене. В отличие от скуповатой и до ужаса щепетильной в даже таких мелочах тётушки Гарри всегда выдавливал как можно больше средства для мытья посуды. Ему нравилось, как зелёная жидкость плотным слоем покрывает жёлтую поверхность и тонкими линиями течёт по боковым сторонам, впитываясь и оставляя следы.       Всякий раз, как тётушка заставала его за столь варварской растратой средства, – а было это всего пару раз, – Гарри свято клялся, что такого больше не повторится, но тем не менее, он продолжал аккуратно размазывать тёмно-зелёную густую жидкость по губке. Вслед за тарелками Гарри отскрёб сковородку и кастрюлю, после чего, честно считая свой долг выполненным, поспешил покинуть кухню и закрыться в чулане.       Глаза привыкли читать и видеть в темноте, так что особой проблемой для Гарри отсутствие света не было. Глаза уже даже не болели, напрягаясь. Как можно плотнее закрыв дверцу, Гарри сел на кровать и взял в руки конверт. Он правда кому-то нужен? Тот чахнущий, лишь пускающий шипы да ядовитые корни цветок в груди потеплел, став немного ярче. Надежда чудодейственна... Вдруг придёт какой-нибудь родственник, далёкий и незнакомый, и заберёт его отсюда! Детская мечта, поселившаяся давным-давно в его сердце, вновь ожила. Может такое быть?..       Тонкие пальцы скользнули по гладкому пергаменту к сургучной печати. На ощупь эмблема. Гарри разобрал четырёх зверей и большую букву «Н». Лев, орёл, барсук и змея — мальчик не особо разбирался в геральдике, да и флагов с гербами он не знал, за исключением нескольких символов европейских государств, да Штатов с Канадой, и ни о какой организации с подобным знаковым изображением, да ещё и на букву «Н», Гарри не было известно.       Осторожно он разорвал конверт чуть выше печати, не желая повредить её и достал письмо, состоявшее из двух кусков пергамента. Кто сейчас пользуется пергаментом, а не обычной офисной бумагой? Гарри пожал плечами в ответ на собственный вопрос. Но эта необычность только манила... Развернув первый, сложенный пополам пергамент, Гарри стал читать. Брови съехались, а нижняя челюсть в напряжении двинулась вбок. Каждая секунда чтения заставляла сердце пускаться в бешеный пляс. Что за чушь?! Всё же нет у него права... Листок дрожал в трясущихся пальцах, тихий рваный смех, похожий на вдох, вырвался из груди. Бред какой-то или розыгрыш! Волшебников не бывает! Он отложил письмо, тихо смеясь. Закрывая лицо руками, он трясся, потонув в потоке необъяснимых чувств. Над ним смеются! А он только поверил, что может быть..! Но, всё же, над ним опять издеваются за его уродство. Разве он виноват в том, что с ним произошло в детстве?! Гарри почувствовал на ладонях тепло и влагу. «Вот же чёрт!..» — услышал он собственный голос. Нельзя сметь надеяться на спасение, он никому не нужен, да и вряд ли станет когда-нибудь... Таков, видимо, его удел, ничего уж не изменить... А всё из-за уродства. Цветок продолжал подпитываться его силами и разбившейся о насмешку надеждой. Какое дурацкое слово: «уродство»... Дурсли всегда негативно относились ко всему, что считали странным и ненормальным, не важно, что. Уродство и понимание птиц? В письме сообщают о магии... Гарри похолодел, моментально взяв себя в руки. А почему после всего того, что с ним произошло, он может отрицать существование колдовства? Мальчик рывком руки вытер замершие на щеках и ресницах слезинки, мотнув головой. А если он и правда волшебник, как и пишет некто Минерва Макгонагалл? Гарри подпрыгнул, услышав как хлопнула входная дверь: к Дадли пришли его дружки. Пальцы дёрнулись, судорожно сжав письмо. Если это и правда, то необходимо держать подарок судьбы всегда при себе. Он волшебник? Тогда всё сходится, если это так! Все странности, все ненормальности — всплески магии? Более того, его приглашают в школу колдовства, где его обучат? Ему не придётся скрывать свою «проблемность»! Правда?! Воспрянувший духом Гарри улыбнулся мохнатому пауку, вдохнув полной грудью. Если это магия, – а так скорее всего и есть, – то стоит предъявить письмо дяде с тётей. Смутная догадка пробралась в его разум, потянув щёки в разные стороны, растянув губы в неестественной для него широкой улыбке. А не могли ли Дурсли ненавидеть его за то, что он волшебник?       Дверца чулана затряслась от ударов кулаков Дадли. Гарри моментально убрал письмо и конверт под кровать, резко распрямившись.       — Га-а-арри-и-и, — протянул Дурсль под хихиканье дружков. Мальчик не стал отвечать, просто стоя у двери. Сейчас он знает то, о чём эта шайка даже не догадывается! Глаза сощурились в ехидной улыбке, смотря сквозь щель в дверце на тех придурков. Неожиданная смелость поднялась в нём, он даже решил распахнуть дверцу. Но если он не прав? Сомнения заставили его вновь сесть на кровать и затолкать ногой письмо подальше. Дадли ещё постучался, и кулаками, и палкой, после утопав с дружками куда-то. Гарри знал, что выходить из чулана сейчас — самое опасное: они затаились на лестнице или здесь же, в коридоре.       Изображая безмятежность и напевая какую-то ерунду, Гарри снял с самодельной полки книгу. Гарри купил её на днях, когда всё семейство Дурслей уехало по делам, оставив его дома. Делая уборку, – как и велела тётя-чистоплюйка, Гарри казалось, что всё и так уже блестит, – мальчик нашёл среди кучи мусора во второй спальне Дадли – единственном неприкосновенном для Петуньи месте, где хранились немногочисленные книги да испорченные игрушки и техника — целую пачку помятых карманных денег в «идиотских» по словам кузена штанах. Если Дадли что-то не нравилось, он спешил об этом сообщить. И если в магазине согласился на примерку, то дома, забыв о деньгах, зашвырнул их куда подальше. Целых сорок пять фунтов! Целое состояние! Дадли хранил все свои «сбережения» в ящике, хранившемся в основной спальне. Недолго думая, Гарри сунул хрустящие бумажки в карман и сбежал в чулан.       Лишь когда Дурсли вернулись, Гарри осознал всю глупость своего поступка. Кузен всегда трепетно, как и его отец, относился к деньгам, мальчик слышал однажды, как Дадли подсчитывал фунты. Со страхом он вслушивался в медленный счёт, которым занялся толстяк, как только попал в комнату. Остановившись на ста двадцати, сколько и оставил до отъезда, он успокоился.       Тогда, убедившись, что о пропаже денег никто не узнает, Гарри решил купить что-нибудь. Глаза разбегались, а первое, что приходило на ум — куча сладостей, которых можно набрать на эту сумму. Однако благоразумие и осторожность охладили его пыл, решив ограничиться какой-нибудь книгой, а остальное пусть хранится до его дня рождения. Нормальных подарков Гарри никогда не получал, да и его день ничем не отличался от других, разве что мальчик старался проводить эту всё же особенную дату в одиночестве, подальше от Дурслей. Он не радовался своему дню рождения так же, как и обычные дети. Для него не было таких праздников, как у всех. Ну и что с того, что несколько лет назад в эту же дату родился он?       Теперь он сидел, держа в руках тёмную книжку с позолоченным дешёвой краской названием. Гарри удалось узнать, кем его всё же обзывают. Совершенно случайно услышал разговор Петуньи с соседкой, чей сын был в шайке Дадли. Пальцы сжимали готический роман в довольно дешёвой обложке, которая отчего-то бросилась Гарри в глаза в магазине. Открыв первую страницу, Гарри стал вслушиваться в звуки во «внешнем» мире. Его догадки подтвердились: он услышал злобное пыхтение совсем рядом. Но здесь его не тронут, тут он в безопасности...       Гарри даже не думал, что ему так понравится. Он вообще покупал книгу только лишь с целью узнать, кто такой этот Квазимодо. В какой-то момент он забыл о своих проблемах, перестал чувствовать тяжесть в спине, из-за которой его позвоночник вечно передразнивал вопросительный знак, а плечи сутулились, мысленно отправившись по улицам Парижа к мрачному и величественному собору. Воображение рисовало мрачные, но хорошо врезающиеся в память образы. Пальцы с волнительным трепетом бесшумно перелистывали страницы, вскоре перестав быть видимыми. Текст перестал существовать, буквы выстраивались в улицы, канавы, домишки, площади, лестницы, появились люди...       Очнулся Гарри лишь вечером, когда с работы вернулся дядя. Услышав хлопок двери, Гарри подскочил, мигом захлопнув книгу и вырвавшись из манящих объятий готического романа. Друзья Дадли веселились вместе с хозяином комнаты где-то наверху. Тут же на него нахлынуло всё то, с чем он так долго жил. Гарри вспомнил письмо. Потрясение было сглажено книгой, но теперь необъяснимый трепет в груди вернулся. Пока друзья Дадли в доме, дядя с тётей ему ничего не сделают, как и письму. Гарри решил подождать, пока Вернон доберётся до гостиной, а там уже им обоим сказать. Правда, он не до конца понимал последнюю фразу письма «Отправьте вашу сову не позднее 31-го июля», что имеется в виду? Но, в любом случае, если это правда, то он её уже знает и Дурслям ничего не скрыть. Нужно спросить напрямую, волшебник ли он.       Двадцать пять, двадцать шесть... На «тридцать» Гарри поднялся с кровати и, наклонившись, поднял письмо. Глубоко вздохнув и закрыв глаза, он потными и слегка покалывающими от волнения руками открыл дверцу, направившись в гостиную.