В омуте чужих мыслей

      Сидя на постели, Полина впервые за долгое время сжимала пальцами место, где чернила прожигали кожу чужим именем — незнакомым и ещё более далёким, чем когда-либо. Парень, её истинный и тот, от кого она столько лет отрекалась, боясь оказаться ненужной, был неизвестно где и ничем не мог помочь. Он не понимал, что нежеланием встретить свою половинку Полина оберегала его. И даже не от собственного проклятия, которое прочно въелось в её тело, а от неизбежности принести себя в жертву ради способностей, так необходимых всем вокруг.       Воздушный отвлек её от мыслей, не дал произнести слов, рвущихся наружу криком, вслух, поэтому она зажмурилась, вздрогнула и оставила их невысказанными. «Я больше не боюсь тебя встретить. Теперь я боюсь, что ты погибнешь из-за меня». Колдун протянул ей рубашку, и в этот краткий миг — такой неудержимый и нереальный — Полина хотела броситься в его объятья. Прижаться к широкой груди, цепляясь руками за мужские плечи, и рассказать обо всех страхах. Но она ничего не сделала. Полина приняла рубашку и отослала его прочь, чтобы вскоре всё же очутиться в Севиных руках.       Она смотрела на себя и улыбающегося Севу со стороны, крича. Воздушный прижимал Полинино тело к своему, смеялся и водил руками по девичьей коже, но это была лишь оболочка, в которой не осталось ничего от Водяной колдуньи. Она не помешала той, другой, вести себя с колдуном влюбчиво. Не предотвратила действие чар Сирены на своё лишённое истинной души тело, просто кричала в пустоту, пока Воздушный наслаждался своим превосходством над ней.       О, Полина вполне представляла, с каким воодушевлением он разглядывал её. До этого Воздушный видел её совершенно другой. Она не замирала, когда слышала его голос, по крайней мере, не по той же самой причине, что и остальные девушки. Не забывала о реальном мире, полностью сосредотачиваясь лишь на юной Сирене, а ещё Полина постоянно мешала его чарам действовать на своих подруг. Наверняка Сева торжествовал, когда в его руках очутилась Водяная колдунья. Та самая, которая разгадала его тайну, та, которой он ничего не мог сделать, потому что ни одна из его «штучек» на ней не работала.       Сколько бы она ни повторяла: «Это не я. Не смей думать, что это я ловлю каждый твой взгляд, запоминаю каждое прикосновение», ничего не менялось. Он не слышал её голоса, и это злило сильнее, чем она могла себе представить. Полина вспоминала все те мгновения, когда Сева как-то умудрялся понимать, о чём она думает; вспоминала, как он смотрел — прямо и открыто, словно для него Водяная, ни больше ни меньше, — раскрытая книга. Но почему сейчас, когда она, надрываясь, пыталась достучаться до колдуна, он так закрыт?       Её не слышно никому, кроме Маргариты. Маргарита — ее связь с реальностью, надежда вспомнить себя, вернуться назад. И в кои-то веки надежда Водяной оправдалась.       Полина вовсе не чувствовала себя хорошо, и наверняка по ней это было заметно, но, вглядываясь в лица друзей, она выдавливала улыбку. Говорила с теми, кто пришёл навестить её, смеялась над их шутками и в какой-то миг, не задумываясь, присела на кровать Севы, устраиваясь поудобнее. Она так до конца и не призналась себе в этом, но там, в своей страшной тюрьме, представляя вместо Алексея Севу, Водяная научилась успокаиваться, чувствуя себя в хрупкой безопасности. Это было не притворством — скорее, недолгим побегом от действительности, подобной самому кошмарному сну, о прекращении которого она тогда и не помышляла. И сейчас, потерявшись в переживаниях и беспокойствах, Полина вновь полуосознанно выбрала его, чтобы хоть на миг ощутить себя прежней.       Она чувствовала прожигающий взгляд, вернувшуюся недосказанность — Полина так и не поговорила с ним нормально после возвращения, — но не реагировала, помешивая суп. И пока она пыталась растопить лёд и холод, поселившиеся внутри, в её голове опять промелькнули мысли, ей не принадлежащие. Но как только Водяная ухватилась за единственное верное объяснение этому странному явлению, Попов неловко сообщил, что оставленный ею конь погиб, и девичье сердце в который раз пронзила боль. «Вот оно как, — думала она, глядя на поникших друзей, — сколько не притворяйся, ни от кого не скрыть последствий моей привязанности». Перед её глазами пронеслась вся жизнь: от тёплых поцелуев родителей до одурманенного Алексея, не понимающего, что это его последняя минута.       Перед тринадцатилетием Полина говорила с дядей об имени на своём запястье. Он тепло ей улыбался, гладил по волосам и всё повторял, что ни за что нельзя отказываться от предназначения. «Сколько бы бед не случалось с остальными, ты не должна молить судьбу о подобном», — так сказала тётя Ольга, перебив Полину в миг, когда она клялась, что никогда не встретит истинного. Тётя и не думала слушать, как племянница приводила в пример их пару. Ольга кашлянула, присела у кресла, в которое забралась с ногами Полина, и улыбнулась ей своей самой широкой улыбкой. «Если бы оба твоих родителя отказались от истинного, они бы никогда не встретились, и у них не родилась бы ты. Чем не лучший пример?» Вот только тётя не знала главного — никому не сохранить жизни, если их полюбит Полина Брусникина.       Она схватилась за браслет непроизвольно, а имя истинного промелькнуло в мыслях беспокойной птицей: «Севастьян». Не откажись она от предназначения, стала бы свидетелем его смерти? Он винил бы её в несправедливости судьбы? Кричал бы, что лучше бы они никогда не встречались? Полина не успела себе ответить. Чужие мысли, озвученные голосом, который она много раз слышала, ворвались в голову. Этот голос её жалел, пока Полина мучилась от осознания собственной беспомощности.       Такое ведь случалось несколько раз — раньше и дважды за сегодняшний день, — и будь у неё время подумать, она обязательно нашла бы объяснение этому, но Полину похитили, а до этого Заиграй-Овражкин разозлил её, притворившись, что она пустое место. Водяная и не заметила, как воспоминания о разговоре, прервавшемся из-за Лисы, и о коротком мгновении позже, когда они танцевали и чувствовали себя комфортно друг с другом, скрылись где-то очень глубоко в памяти. Из-за непонятной обиды либо из-за недостатка времени она ничего не поняла, и всё потускнело и вскоре перестало что-то значить — до этого мгновения.       Полина знала, кому принадлежал этот голос. Она ведь вздрагивала каждый раз, когда он говорил вслух, кроме тех редких мгновений, когда решала игнорировать его. Возможно ли то, что она слышала мысли именно Заиграй-Овражкина? Или она просто хотела, чтобы это был он — парень, которому не нужно ничего объяснять, тот, кто приходил ей на помощь во время приступов, а не бежал от Полины, как от прокажённой? Если Водяная желала этого и выдавала за действительность, то не удивительно, что голос так схож с Севиным.       А вдруг он принадлежал кому-то другому, находящемуся поблизости каждый раз, когда Водяная и Воздушный оказывались рядом? В комнате, когда Сева пел колыбельную, на улице во время танца и в лазарете. Она сама видела, как все, кроме них двоих, заснули в тот вечер, но, может, кто-то притворялся, или просто какой-нибудь колдун оказался невольным свидетелем разговора уже после того, как Сева закончил петь?       На Русальем кругу было много колдунов из Заречья, и один из них вполне мог услышать, как Полина рассказала Воздушному о Светике. И в лазарет никто не запрещал приходить. Но что, если она всё же бежала от правды и голос тот принадлежал Сирене?       Нет, это наверняка кто-то другой. Сева не посчитал бы, что Светик выбрал не ту колдунью — не когда Оля была так красива, — не пожалел бы… Но в той комнате… Она же видела его взгляд, видела, как алели веснушчатые щёки, слышала, как дрожал чужой голос, и совершенно не замечала кого-нибудь чужого, забредшего на их посиделки.       Водяная встряхнула головой, давя на браслет. Такого быть не могло, не с ней. Она всё придумала, и причины у неё имелись — не только хладнокровное Севино отношение к приступам, но и сны, в которых Полина постоянно видела его. Раньше она уверяла себя, что это из-за ненависти к нему. И почему она решила, что столь важно, чьи именно мысли тревожат её? Больше никому не узнать, кого выбрало Полинино сердце. Алексей погиб из-за неё, из-за той силы, о которой Полина никогда не просила, и она не могла допустить, чтобы трагедия повторилась.       Жизнь в Заречье вошла в прежнее русло, и вскоре события прошлого померкли перед настоящим. Полина не забыла, ведь такое не стереть, но время для неё не остановилось. Она хотела вернуться к себе прежней, но с каждым новым прожитым днём это становилось всё невозможнее. Стоило ли удивляться тому, что преподносила Водяной судьба? Танец с шаманом, в котором она участвовала из-за увлекательных рассказов Маргариты, окончился — какое же постоянство! — приступом, но этот отличался от предыдущих. Придя в себя, Полина увидела царапины от птичьих когтей, и хотя через неделю они полностью исчезли благодаря талантливому Пирогову-Павлову, никакая игла не справилась с теми ранами, которые она носила на сердце.       А с утра, разглядывая рубашку, которую приняла из рук Севы не в самом приятном расположения духа, она вдруг решила надеть её на завтрак, и позже — на занятия, и во все остальные дни, тянувшиеся медленно, также не изменила наряда. Если бы Воздушный спросил, почему она вместо того, чтобы вернуть его вещь, предпочла превратить её в свою, Полина вероятнее всего растерялась бы, но он промолчал. Пошутил, что она украла её, но это совершенно не расстроило Водяную — она улыбнулась, прожигая колдуна взглядом. Колдунья понимала причину своего странного поступка, но объяснить кому-то не могла. Ни Маргарите, глядящей на неё с интересом, ни, конечно же, Севе, делающему вид, что ничего необычного не произошло. И хорошо, что никто из них с ней об этом не говорил.       Она не могла и дальше притворяться — особенно перед собой, — что не изменилась. Иногда во снах Полина видела себя той юной девочкой, впервые узнавшей о колдунах и колдуньях и о своем волшебном даре. Смотрела на растерянную, потерявшуюся среди незнакомцев и приобретённых сил, одинокую и печальную себя. В тех серых глазах скользила пустота вперемешку с болью из ещё не прожитой жизни, о которой тогдашняя Полина и не догадывалась. Она не представляла, как перехватывает дыхание от одного взгляда в прошлое, не ощущала острых когтей птиц, вонзающихся в кожу, не понимала, что любовь способна убивать без ножа. Та Полина — не более, чем потусторонняя, на которую только и оставалось, что бросать удивлённые взгляды. Что осталось от неё, наивной и беспомощной? Ей думалось, что ничего, кроме серых глаз и того же потерянного взгляда, только на этот раз осознанного.       Маленькая девочка в Водяной умерла вместе с желанием обрести счастье. Она ведь не могла сказать об этом за обедом, сидя в кругу друзей, пока остальные колдуны заняты поглощением вкусной еды. Не могла и не хотела показывать себя сломанной, разбитой на маленькие кусочки Тёмными колдунами, которым всё же удалось забрать кое-что у неё. Не так необходимый им дар, а беззаботную юность и детскую непосредственность, оставшуюся со времён, когда родители были рядом. Полине казалось, что она как будто разом повзрослела, совершенно не готовая к этому.       Но пусть невеселые размышления чуть ли не постоянно норовили накинуться на колдунью, это не отменяло бег времени, не перечеркивало реальности. Жизнь в Заречье даже для Водяной мало-помалу пошла своим чередом, вернулись суета, привычная обыденность, пусть призрачное, но постоянство. Вот только несмотря на то, что скучать было некогда, поскольку Полина была окружена заботой друзей и близких и ворохом мелких, но неотложных дел, колдунья ощущала себя до ужаса одинокой. И ведь она знала, что это не так, что она не одна. Но отделаться от давящего на сердце чувства не выходило. Не с кем было поделиться, и в этом отнюдь не были виноваты ее друзья. Просто есть вещи, о которых нельзя рассказать при всем желании, и Водяная четко ощущала, что ни с кем из подруг разделить эту часть своей боли не сможет.       Да и в самом деле, что бы она сказала, например, Маргарите? «Ах, Марго, ты знаешь, я чувствую себя такой одинокой…» В ответ стоило бы ожидать как минимум затрещину, а после верная подруга нашла бы способ развеселить Полину. Вот и всё, но ведь за смехом от правды не спрячешься. Водяной как никогда не хватало истинного.       Потому что когда знаешь мысли человека напротив, и он знает твои, это означает отсутствие свободы, а значит, и одиночества. В своей собственной голове ты не один — такая вещь должна бы прогонять всех скребущихся на сердце кошек прочь. Но Полина была один на один с чертовым именем на руке, бременем прошлого и огромным количеством противоречий в запутавшихся мыслях.       Казалось, что подсознание колдуньи само начало искать способ избавиться от такого количества гнетущих чувств и заставляло ее думать об истинном. А еще устраивало во снах целые смотрины, где недовольный Светослав превращался в Алешу Попова, который пылко вступал в драку с неизвестным красавцем, и после колдунов разнимал Маливиничок — однако крепко же Марго вдолбила в головы подруг своего нелюбимого наставника, — а потом все трое выстраивались в линейку, как на потусторонней физкультуре, отдавали честь, и лица у них были уже совсем другие — Мити, Арсения и Елисея Вилкина. Правда, эту чепуху из знакомых и незнакомых колдунов Полина к утру забывала — все это было не о том. Запоминался ей, как и всегда, только один человек.       В тех странных снах, несбыточных и удивительных, она возвращалась к жизни, где Заиграй-Овражкин слышал каждую из её мыслей, как и она каждую из его. Он отвечал на любой незаданный вопрос, раскрывал запрятанные глубоко внутрь тайны, понимал… С настоящим Севой всё было таким же, как и прежде. Благодаря его за спасение от смерти, Полина пообещала не попадать в серьёзные передряги, чтобы ему больше не приходилось чем-то жертвовать ради помощи ей. Слушая Водяную, он хмурился, а когда она сообщила, что девочки и Митя рассказали ей о последствиях долгого нахождения в теле коршуна, буквально пригвоздил Полину к месту злым взглядом. Невольно она предприняла попытку прочесть его мысли, но ничего не произошло. Если ей и хотелось найти подтверждение своей невероятной догадке, она не ощутила разочарования. Но всё равно скользнула взглядом за его спину, оглянулась за свою, и никого не заметила. Она видела, что Сева подметил её странные метания, но промолчал. Не ответ ли это? Они одни, и ни единой чужой мысли не слышно, да и Воздушному колдуну совершенно неинтересно, что терзало её.       Позже, оказываясь вблизи Воздушного, разговаривая с ним или просто мельком встречаясь взглядом, Полина всегда смотрела по сторонам. Мыслей своего избранного она не слышала, но отчего-то никак не могла отказаться от тех, оставшихся в прошлом. Решившись скрывать истинные чувства, Водяная не сумела перебороть себя же. Сны лишь подстёгивали её, как и воспоминания о спокойном мужском голосе в голове. И даже видя мёртвого Алексея, кажется, навсегда выжженого в её памяти, она представляла Севу тем, кого выбрала ей судьба. Несмотря на то, кем он являлся, несмотря на его слова, несмотря на то, что Полина узнавала его не с лучшей стороны, избавиться от Заиграй-Овражкина она не могла. Он никак не желал покидать ни её снов, ни мыслей.       Реальный Сева играл с девушками, прятал настоящего себя за неискренними улыбками, которых никогда не дарил Полине, и, сидя перед ним, крепко вцепившись руками в шею чёрного пегаса, она думала не только о земле под ногами и Анисье, развлекавшейся с Поповым, но и о словах Сирены. Совсем неудивительно, что Муромец запрещал другу катать Водяную на Вороном, и расскажи он о плате, спрошенной Севой с околдованных его чарами колдуний, Полина ни за что не согласилась бы на его предложение.       И почему она каждый раз забывала о главном? Если представить её не проклятой, прежней и полностью цельной, а Севу истинным, от которого она отказалась в далёком детстве, но с годами пожелала его внимания и заботы, меняло ли это финал истории? Оставляя Севу самим собой — Сиреной с чёрной кровью и без сердца, глядящей на неё злыми глазами и не выказывающей ни капли интереса, — что их ждало? Она ведь не глупа, и вера в чудеса больше не посещала её, так что задумываться о подобном Полине не приходилось.       Она не видела, как Нинон отказывала дяде, не знала истории истинного тёти, не встречала погибшую девушку кузена, но о трагических случаях, так и не ставших романтическими, читала, и много. Тех, где люди оказывались преданными и униженными, где заканчивали жизни, так и не сумев собрать воедино осколки собственных сердец. Они верили в судьбу и искали истинных, может, и задумываясь над последствиями, но спастись от неизбежного не успевали. И даже если не умирали, не выдерживая правды, оставались с ней один на один, понемногу теряя себя.       Что сделала бы Полина, будь Воздушный колдун вопреки всему её судьбой? Как склеивала бы разбитое сердце после его ухода? «Как будто Сева вообще обратил бы внимание на меня». Не слишком ли самонадеянно с её стороны просто раздумывать о таком? О том, что произошло бы, не только сотри Полина родство с ужасающей колдуньей, но и измени собственную внешность на достаточно подходящую временным избранницам Сирены.       Водяная разыграла сценку, правда, только в своей голове, но когда та закончилась, колдунья отчего-то расплакалась. Она не представила себя красивой или Севу другим, потому что это абсолютно ничего бы не поменяло, она вообразила, как говорит с ним о голосе, похожем на его собственный. «Я понимаю, что это, скорее всего, недоразумение, и мне просто показалось, но иногда мысли в моей голове принадлежат тебе. Помнишь, как мы разговаривали о Маргарите в той комнате? А во время танца? В лечебнице? Скажи, ты действительно тот, кто предназначен мне судьбой?» Заиграй-Овражкин не отвечал, ведь она придумала его сама, но слёзы всё равно текли по щекам, горячие и печальные.       Какой бы Полина себя не рисовала, будущего с Севой не существовало. Не с колдуном, без счета целующим девушек в нежные губы, не с тем, с кем полёт на Вороном заканчивался подобной платой. Потому, когда Водяная вновь услышала его голос у себя в голове, а рядом не оказалось ни одной живой души, кроме Воздушного, она отвернулась от Севы и, как и он много раз до этого, ушла, притворившись ужасно озабоченной всеми вещами вокруг, но только не им. И, идя по дороге, усыпанной пыльцой, она прекрасно ощущала взгляд Сирены на себе. Был ли он её судьбой, был ли заблуждением, о котором она мечтала по ночам? Колдунья не могла разобрать. Возможно, играть роль незаинтересованной в нём — не то, что было нужно, но проблем хватало и без Севы. Ни собственное проклятие, ни Старообрядцы не собирались просто исчезнуть, давая Полине спокойно жить.       Водяная предпочла сосредоточиться на чём-то ещё, кроме предположений об истинном, по большей части из-за того, что боялась узнать правду. В её сказке, увы, хорошего финала не предвиделось, и если Сева действительно носил Полинино имя на своём теле, он не спешил делиться этим. Возможно ли, что сам мучился похожими догадками, не решаясь рассказать? Поэтому и смотрел так зло, перебивал, не давая высказаться — ожидал услышать чужие мысли, невзирая на невозможность оного, как убеждала Лиса? Удавалось ли ему это, как иногда самой Полине, или же каждая проверка оканчивалась ничем?       Полина осознавала всю бесполезность подобных рассуждений, поэтому всё чаще гнала от себя мысли о колдуне. Она отмахнулась от снов, от внимательных взглядов и лишь отвечала на его редкие приветствия. Конечно, остаться без внимания такое поведение не могло, но никто из подруг ничего не комментировал. Они лишь посматривали на Полину, пытающуюся вести себя незаинтересованно, и Севу, чей голос становился с каждым днём всё холоднее. Водяная сама видела, как Митя развёл руками на невысказанный вопрос Марго, которая ещё недавно сверлила взглядом сидящих рядом Полину и Севу. И её можно было понять. В надежде забыться Полина уж слишком явно игнорировала Сирену. Да, отвечала, когда Заиграй-Овражкин обращался к ней, не отводила взгляда, но больше никак не мешала чарам Сирены влиять на колдуний. Не вмешивалась, если кто-то обсуждал Воздушного колдуна, а иногда, неожиданно впутанная в подобные разговоры, лишь пожимала плечами, хватаясь за любое дело, только бы отвертеться. И в один из таких моментов причина уйти от Сирены нашлась сама.       Полина могла себе представить, как это выглядело со стороны. Она, только увидевшая направляющегося в её сторону Севу, в следующую же секунду поражённо взглянула на Анисью, стоящую рядом, и, схватив за руку подругу, развернулась, чтобы броситься прочь. Она не сбегала от колдуна — все, кто находился там, подумали иначе, — ей просто хотелось остаться наедине с Анисьей, а избавление от разговора с Полининым предполагаемым истинным стало приятным дополнением. И пока Водяная тащила подругу за собой, колдунья смеялась.       — Поля, ты понимаешь, о чём все подумали? — спрашивала Анисья, даже не пытаясь скрыть широкой улыбки. — Мало того, что ты избегаешь разговоров о Севе, так сейчас еще просто взяла и припустила с невероятной скоростью, стоило ему направиться в твою сторону.       — Это не из-за него, — не разделяя веселья подруги, прошептала Полина, замирая у избушки. — Почему ты сказала мне об этом сейчас?       — А почему ты избегаешь Севу? — вопросом на вопрос ответила девушка, поправляя выбившиеся из причёски золотистые пряди.       Они обе замолчали, спустя мгновение поднялись по ступенькам, и там Анисья развернулась к подруге спиной, дождалась, пока Полина поможет расстегнуть платье, и выдохнула. Водяная не рискнула дотронуться до красивой надписи. «Дмитрий».       — Она появилась в пятнадцать, — проговорила Анисья, — а ведь я перестала ждать намного раньше. Идеальный избранный для семьи. — Колдунья расхохоталась.       — Но ты отказала ему, — удивилась Полина.       — Мне хотелось быть принцессой, которую спасёт рыцарь, а из Димы вышел бы отвратительный герой. Особенно сейчас, когда он выбрал сторону Старообрядцев.       — Если выбрал, — поправила Водяная, но подруга не обратила внимания.       — Послушай, можно сколько угодно бегать от судьбы, притворяться, что тебе наплевать, но однажды ты пожалеешь. Не завтра, так через месяц.       — А как же ваше пресловутое «выбирай сам или по статусу»? — не удержалась Полина.       — Каждый волен выбирать то, что ему нравится, но не притворяйся этим человеком, Поля, тебе не идёт.       Анисья не произнесла имени Севы, не заговорила о своём отношении к Сирене, но в каждом её слове сквозило то, что она знает. Земляная колдунья улыбалась, понемногу пила тёплый чай из большой кружки и рассказывала истории из детства. Полина слушала вполуха. Разговор с Анисьей не решал всех проблем, ведь Водяная до сих пор не знала, не ошиблась ли она. Она могла уточнить полное имя Сирены прямо сейчас, но не хотела рушить относительную идиллию, да и впутывать в свои проблемы друзей — не лучший из выборов. Оставался лишь Заиграй-Овражкин, в силах которого разбить её сердце. Если, конечно, оно всё ещё цело.       Сева не притворялся перед Водяной милым и хорошим, не выдавливал неискренние улыбки и не смягчался, как бы сильно она в этом не нуждалась. Он не играл рыцаря, которым никогда не являлся, и Полина знала лучше остальных, что отсутствие линии сердца не столь уж и волновало его. Он мог жаловаться Мите на пристальное девичье внимание, но всегда немного лукавил — ему льстил чужой интерес.       Будучи юным колдуном, не знающим, что такое настоящие чувства, и довольствующимся чувствами навязанными им же — следствие ли это истории его собственных родителей или чего иного, — но Воздушного, похоже, вполне устраивало то, что он имел. Полина же, наблюдающая вначале за отношениями родителей, а после за дядей и тётей, мечтала о прямо противоположном. Не с истинным — её пугали придуманные страхи, где он совсем не такой, каким она могла бы его представлять, — но с человеком, которому Полина смогла бы довериться. С таким, чтобы ощущать себя полностью цельной. С Севой же всё это больше напоминало игру, где не предугадать, какие именно чувства её посетят. Она не желала становиться ещё одной девушкой в его списке, о которой он позабудет, когда чувства вскоре пройдут. Ради чего? Мимолётного спокойствия? Проверки собственного интереса? Ничто не стоило будущей боли.       Разве мало она уже пережила, чтобы бросаться в омут с головой из-за колдуна, столько лет прожигающего её неодобрительным взглядом? И пусть её глупое сердце с ней не согласно, Водяная не позволит себе подобной слабости.