Принцесса-бродяжка

      Едва придя в себя от радостной новости, я поспешно положила руку Квазимодо на плечо. Я еще в состоянии была понимать, что, если не успокоить его, может пролиться кровь, а армии Франции и Испании лишатся нескольких своих воинов.       — Квазимодо, послушай меня, — я взяла его лицо в ладони, искренне стараясь не тараторить, — это не враги. Они пришли помочь мне. Они отведут меня к моему отцу. Понимаешь?       Горбун кивнул, не сводя с меня взволнованного взгляда.       — Отец желает видеть и тебя. Так что ты тоже должен будешь пойти с этими людьми. Только не сопротивляйся, ладно? Я очень тебя прошу. И тебе никто не причинит вреда. Правда? — последнее было адресовано Тристану, который благоразумно не мешал мне разговаривать с глухим.       — Даю слово, — этот краткий ответ меня более чем устроил.       Квазимодо продолжал растерянно смотреть на меня, то и дело настороженно поглядывая на солдат. Было видно, что он не понимал ничего из происходящего.       — Тебе не причинят вреда? — наконец, тихо спросил он.       — Нет. Как и тебе. Все хорошо, все закончилось, — на этих словах я не смогла сдержать счастливой улыбки.       Неожиданно он потянулся к моему лицу, нежно отводя в сторону лезущий мне в глаза локон.       — Я верю тебе. Если ты хочешь, чтобы я пошел с этими людьми, я пойду.       — Спасибо, — отозвалась я.       Даже Тристан Отшельник, обладавший, по легенде, каменным сердцем, почувствовал себя несколько неуютно от столь трогательной сцены между уродливым звонарем и испанской маркизой.       — Пора, король ждет, — напомнил он мне, наконец, взяв себя в руки. Когда я приблизилась к нему, он набросил мне на плечи свой тяжелый плащ и легко подхватил на руки.       — Я могу идти самостоятельно, — сообщила я.       — Мне было приказано, доставить Вас в целости и сохранности, миледи. Снаружи может быть небезопасно. Кроме того, когда мы выйдем, лучше не смотрите, закройте глаза. Не для Вас зрелище. — Он говорил сухо и отрывисто, я была для него лишь грузом, который нужно было доставить его господину. Поверх широкого плеча мужчины я последний раз взглянула на Квазимодо, который не отводил от меня печального взгляда. Я успела только улыбнуться ему, пока Тристан не вынес меня из собора.       Я не сдержала испуганного вскрика и уткнулась лицом ему в плечо, крепко зажмурившись. Вся Соборная площадь была завалена трупами. Некоторые были настолько изуродованы, что их невозможно было узнать.       — Ваш глухарь славно постарался, — услышала я тихий голос Тристана, — а затем и мы подоспели. — Он покрепче прижал меня к себе, словно желая успокоить. Вдруг я увидела знакомое лицо.       — Клопен! — воскликнула я. Он лежал мертвый, весь в крови. Меня охватила дрожь: неужели он хотел моей казни?       — Тише, миледи, мы уже почти вышли. Говорил же, не смотрите, — недовольно ворчал Тристан. Из домов то и дело выглядывали люди, провожая удивленными взглядами легендарного королевского прево, держащего на руках завернутую в плащ цыганку. Впрочем, задавать вопросы Тристану Отшельнику никто бы не осмелился, слишком страшна была его слава.       Он внес меня в Лувр и, пронеся через коридоры дворца, опустил на ноги у указанной служанкой двери в выделенные мне покои. Я с удивлением оглядывала внутреннее убранство этого величественного строения, здесь все казалось таким чужим! За четыре месяца, проведенные мною то во Дворе Чудес, то в камере, то в келье собора, я успела забыть все это великолепие. Мои покои были просто огромны, даже шикарнее предыдущих! Но меня ничего не радовало, слишком многое я сегодня пережила, хотелось лишь увидеть отца. Наконец, я обратила внимание на склонившихся в неуклюжем реверансе троих горничных.       — Нам приказано подготовить Вас к встрече с Его Величеством королем Фердинандом II, Ваше Сиятельство, — заговорила самая смелая из них.       — Где Луиса? — устало спросила я.       Горничные замялись, испуганно переглядываясь.       — Говорите же! — терпение явно не было сейчас моей добродетелью.       — Вашу служанку казнили, госпожа, — наконец, услышала я все от той же девушки.       — Казнили… — медленно повторила я. Снова смерть. Судьба продолжала наносить мне удары, даже когда я думала, что все уже позади. Но я не заплакала. Мне казалось, после всего пережитого, я вообще уже не заплачу.       — Не стойте столбом, — сверкнула я на них глазами, — приготовьте мне ванну и чистое платье. Все равно, какое. Пошевеливайтесь!       Я была готова в рекордно короткое время. На мне было простое розовое платье из мягкого бархата и башмачки без каблуков. Волосы я заплела в простую косу, завернув ее «улиткой».       — Кликни слугу, я готова, — сообщила я горничной, зная, что король ждет меня с самого моего проявления в Лувре. Меня проводили ко входу в личные покои короля, один из стражников доложил о моем прибытии, и меня, наконец, пустили внутрь.       — Папа! — закричала я, забыв обо всех надлежащих правилах поведения, и бросилась в крепкие объятия короля.       — Валерия, доченька, — бормотал он, подхватывая меня на полпути и прижимая к себе.       Меня прорвало: я, наконец, разрыдалась, выплескивая все накопившееся. О, сколько дней я мечтала об этой минуте! Как часто я теряла надежду! Я никак не могла взять себя в руки, заливая слезами шикарный кафтан короля. Когда я все же немного успокоилась, отец усадил меня на диван, сам опускаясь рядом со мной и снова обнимая. Он как будто боялся выпустить меня из рук, не желая, чтобы я опять пропала.       — Валерия, милая, расскажешь мне, что случилось с тобой?       — Дай мне прежде поесть, — подняла я на него глаза.       — Ты не ела? — удивленно воскликнул он и дал знак слуге, молчаливо стоящему у двери. В считанные минуты передо мной оказался тяжело нагруженный поднос, на котором были мясо, рыба, белые булочки, фрукты. После однообразной монастырской еды я не могла насытиться некогда привычными яствами. Отец, видя моя аппетит, только улыбался, иногда сам подкладывая добавку мне в тарелку. Наконец, сытая сверх всякой меры, я отодвинула от себя поднос, опуская усталую головку на отцовскую грудь.       — Ты не отдашь меня в монастырь? — робко спросила я.       — Я понял, что ты дала довольно четкий ответ, когда бежала из дворца. Мне остается лишь принять его, — мягко отвечал король, — сама додумалась или подсказал кто?       — Луиса, — это имя причинило резкую боль.       — Ты уже знаешь?       — Да, — кратко ответила я, не желая об этом говорить.       По просьбе отца я пересказала ему всю свою четырех месячную историю, стараясь не упускать подробностей. Я не хотела держать от него секретов, да мне и необходимо было выговориться. Я вела рассказ абсолютно без эмоций, словно все это произошло не со мной, а с другой девушкой по имени Валерия. Король прилагал все возможные усилия, чтобы не перебивать меня, хотя я видела, как ему нелегко. Особенно на моментах с Фебом, судом, священником и болезнью. Когда я закончила, но некоторое время молчал, затем все же медленно заговорил:       — Священника арестовали, сейчас его держат под стражей. Тристан доложил, что он угрожал тебе, за одно это его ждала смерть, но то, что ты рассказала… Существует ли наказание, достойное подобных преступлений?       — Я не желаю его смерти, — неожиданно для себя отозвалась я.       — Нет? — удивился отец.       — Нет. Ее и так слишком много. Ты бы видел Соборную площадь… Луиса, Клопен, я сама трижды лишь благодаря Квазимодо избежала ее… Я не хочу крови, я устала.       — Будет по-твоему, Валерия. Я вниму твоей просьбе. А капитан?       — Оставь и его. Он не виноват, что я оказалась не цыганкой. Кто из твоих придворных поступил бы иначе?       — Меня не перестает удивлять твоя мудрость, дочка. Ты словно бы и не ты больше. Так повзрослела… — и он с нежностью погладил меня по голове.       — Папа, что с Квазимодо? Где он? Ему же не причинили вреда?       — Звонарь? Ему выделили отдельные покои и слуг. Завтра же я устрою ему аудиенцию. Людовик также желает видеть его, ведь горбун твой в одиночку организовал эффективную оборону собора Богоматери от черни, не дав разграбить его. По-моему, он вызвал сдержанное восхищение даже у Тристана Отшельника. До сих пор не верю, что этот угрюмый уродец и есть тот человек, о котором ты столько рассказала. Я видел его мельком, — пояснил отец в ответ на мой вопросительный взгляд.       — Он вовсе не урод, не называй его так, — вступилась я за звонаря, — это самый преданный, заботливый, внимательный, ласковый человек из всех, что я встречала. — «И он признался мне в любви» — вдруг вспомнила я. Я вдруг изумилась, как вообще могла не заметить очевидного. Его взгляд, неизменно преисполненный глубокой нежности, ласковый голос, заботливые прикосновения, искреннее стремление помочь, защитить, уберечь — все указывало на любовь. Причем, самую бескорыстную и самоотверженную, какую только можно себе представить. Но я принимала все как должное, не задумываясь ни о чем, слишком зациклившись на своем горе. Интересно, что он теперь думает обо мне?       — Валерия, — тихонько позвал меня отец. Я подняла голову.       — А?       — Я уж думал, ты заснула.       — Скажи завтра Квазимодо, что я очень хочу увидеть его. Только не приказом, папа. Я, наверное, никогда не смогу приказать ему как маркиза…       — Это правильно, Валерия. Такую преданность нельзя забывать. Тем более дочери короля.       Он еще что-то рассказывал мне о том, как отослал Изабеллу в Испанию, о том, как мы сами скоро туда вернемся, делился кое-какими новостями из дома. Я вскоре все же уснула. Отец осторожно подложил мне под голову диванную подушку, укрыл теплым одеялом и очень тихо покинул гостиную. Ему предстоял серьезный разговор с Людовиком, в чьей столице его дочь подверглась столь страшным испытаниям.