***
Я проснулась от жалобного блеяния моей Джали. С улицы раздавался какой-то странный шум, точно от толпы народа. Выбежав из кельи, я почувствовала, как кровь стынет в жилах: Соборная площадь была наводнена вооруженными до зубов людьми. Толпа была огромна! Это было просто сплошное живое море, среди которого в свете факелов я могла рассмотреть косы, вилы, дубины и еще какие-то страшные орудия. Я метнулась назад в свою келью, дрожащими руками схватила свисток Квазимодо и изо всех сил дунула. Никто не явился. Я в отчаянии кинулась на свое ложе, зажимая уши руками, лишь бы не слышать все возрастающий шум на площади. Наслышанная рассказов о народных бунтах, я знала, чем заканчиваются такие выступления: кровью и смертью. Мать Пресвятая Богородица, что я сделала этим людям? За что они желают моей гибели? И где Квазимодо, неужели он бросил меня? А вдруг он уже мертв! Мысли одна страшнее другой одолевали меня. Я не знала, что мне делать, куда бежать, где спрятаться. Я была совершенно одна в огромном осаждаемом со всех сторон соборе, всеми брошенная, беспомощная как воробышек. Я бормотала первую же пришедшую мне на ум молитву, вздрагивая всем телом, борясь с желанием забраться под тюфяк. Смерть просто не оставляла меня, следуя по пятам, как бы горбун не пытался меня защитить. О, лучше бы меня тогда повесили! И мне бы уже не было так жутко, я бы не страдала, мне не пришлось бы ожидать лютой смерти в третий раз за два месяца! Это были самые страшные минуты в моей жизни. Я неподвижно лежала на тюфяке, шепча молитвы, с замиранием сердца ожидая, что сейчас сюда ворвется озверевшая толпа и разорвет меня в куски. И дверь действительно распахнулась, пропустив двоих человек. Я вскрикнула, вскакивая и прижимаясь спиной к стене. — Не подходите ко мне! — испуганно пригрозила я. — Эсмеральда, неужто Вы не узнаете меня? — произнес смутно знакомый голос, — это же я, Пьер Гренгуар. — Гренгуар? — тупо повторила я, чувствуя, как мое бешеное сердцебиение медленно успокаивается. Это действительно был поэт собственной персоной, который почему-то вдруг решил обратиться ко мне на «Вы». — А Джали меня сразу узнала, — несколько обиженно проговорил мой «муж», опускаясь на корточки, чтобы погладить козочку. — Что вы здесь делаете? Что там происходит? Кто Вы? — последний вопрос был адресован спутнику Пьера, который скрывал лицо под широким капюшоном. — Эти люди пришли, чтобы забрать Вас из убежища и повесить. Мы же здесь, чтобы спасти Вас. Этот горбун Квазимодо держит оборону собора, так что есть время уйти, прежде чем они ворвутся сюда. Учитель, — вдруг обратился Гренгуар к своему молчаливому спутнику, — как мы и договорились, я забираю и спасаю козочку, прелестную Джали, а Вы позаботьтесь о девушке. Я не желаю нести за нее ответственность, — прибавил он совсем тихо, но я расслышала. Однако прежде чем я успела осознать, что происходит, поэт ловко подхватил Джали и покинул мою келью, а человек, которого он называл учителем, загородил собою проход, лишая меня возможности последовать за Пьером. — Кто Вы? Пропустите меня, — ничего не подозревая, попросила я. — Гренгуар отказался от тебя, — услышала я голос, который надеялась больше никогда не услышать, — он получил, что хотел, вряд ли ты еще увидишь его. — И с этими словами священник снял капюшон с головы. — Господи, неужели Вы не перед чем не остановитесь! — вскричала я в отчаянии, — это Ваших рук дело? — Бродяги лишь отвлечение, возможность вывести тебя из собора. Теперь же у тебя нет выбора, солдаты скоро будут здесь, тебя наверняка повесят. Пойдем же со мной, я спасу тебя. Но я отшатнулась от протянутой руки, точно это была ядовитая змея. — Квазимодо…что с ним? — Не смей говорить мне о нем! Мой бедный брат… Жеана больше нет, — при этих словах лицо священника скривилось как от сильной боли. Но он быстро взял себя в руки. — У нас мало времени. Идем же со мной, девушка, — и он подступил ко мне. — Убери руки! — закричала я, с силой отталкивая его, — я никогда не буду принадлежать тебе, поп! Лучше убей меня, только оставь в покое! — я уже не отдавала себе отчета в том, что говорю, лишь бы оказаться как можно дальше от этого страшного человека. — Смотри же, — прошипел архидьякон, подтаскивая меня к окну, заставляя выглянуть наружу, — все эти люди хотят твоей смерти. Как можешь ты, неразумная, отталкивать человека, желающего спасти тебя! Послушай, — быстро продолжал он, удерживая меня за плечи, — твоей смерти нельзя допустить, о дивное создание, без которого погаснет солнце в небе! Сама Богоматерь, судя по всему, покинула это место, не в силах соперничать с твоей нежной совершенной красотой! Я же буду беречь и охранять тебя, точно редкую прекрасную розу, стану твоим псом, твоим рабом… Ты познаешь такую любовь, какой не знала еще ни одна женщина в этом мире! Только, умоляю тебя, девушка, пойдем со мной, чтобы я мог спасти тебя. — Я не верю Вам, — с силой рванулась я из его рук. На удивление, он отпустил меня, — скорее в аду похолодает, чем я пойду с Вами по доброй воле! — Ад? — священник рассмеялся, — нет и не будет большего ада, чем моя жизнь на земле без возможности обладать тобой, цыганка! Хочешь ты того или нет, но ты пойдешь со мной. О, девушка, ты еще так молода, ты поймешь свою ошибку, ты полюбишь меня. — Я ненавижу Вас! — прокричала я, чувствуя всю безнадежность своего положения. Этот человек не в себе, я не могла с ним договориться. Что-то в лице священника переменилось после этих слов. Он вдруг снова вцепился в меня мертвой хваткой. — Что ты со мной такого сделала, колдунья, что мне жизни нет без тебя! — кричал он, периодически грубо встряхивая меня, — что я не вижу Бога, не вижу вообще ничего, кроме твоих колдовских глаз! Я отвернулся от всего, что считал святым, от всего! Все из-за тебя, ты виновата! Виновата, в том, что родилась, смеялась, танцевала, попалась мне на глаза! Ты сделала меня убийцей, сделала преступником! А теперь ты отворачиваешься от меня! Ну уж нет… — и он достал кинжал, который прятал в складках сутаны, — я опасался встречи с Квазимодо, — сухо пояснил он, — но он слишком занят сегодня. — Ты не сможешь, — холодно сказала я, с не пойми, откуда взявшейся смелостью, — ты всегда действуешь чужими руками, проклятый трус. Квазимодо, Гренгуар, королевский суд, палач, толпа этих людей у собора. А сам ты просто ничто… На лице священника не дрогнул ни один мускул, — посмотрим, — только и сказал он, толкая меня к выходу из кельи. Прижимая нож к моему боку одной рукой, другой он крепко удерживал меня, направляя в нужную сторону. Я судорожно думала, как отобрать нож у никогда не державшего оружия священника, как вдруг… — Господин! — раздался позади нас такой знакомый хрипловатый голос. Архидьякон круто развернулся, и я почувствовала, что холодное острое лезвие прижалось к моему горлу. Прямо перед нами стоял звонарь. Несмотря на мое опасное положение, я почувствовала волну облегчения от одного присутствия Квазимодо. — Пошел прочь, — прошипел священник, — ты дашь нам уйти, если хочешь, чтобы она жила. Иначе ее кровь обагрит плиты собора прямо на твоих глазах. — Господин, — продолжал звонарь, — умоляю, отпустите ее. Это не сделает Вас счастливым. Если хотите убить, убейте меня, только не причиняйте ей боли. Отпустите, — голос горбуна предательски дрожал, он не сводил взгляда с кинжала, не смея сделать ни шагу вперед. — Что с бродягами? — вдруг спросил священник. — Они бежали. Там солдаты, они всех разогнали, — покорно ответил звонарь. — Солдаты, — тихо повторил Фролло, — надо спешить, — и потащил меня по коридору. Горбун бросился было за мной, но кинжал священника прижался еще сильнее, царапая мне кожу. Показалась кровь. Я в этот момент забыла, как дышать. — Нет, — прошептал Квазимодо с таким отчаянием, что по спине побежали мурашки. На его лице была написана полнейшая беспомощность, его трясло от страха за мою жизнь. Вдруг где-то поблизости раздались голоса и топот ног: — Она должна быть где-то здесь! — сквозь пелену страха расслышала я. Внезапно из-за поворота показался Тристан Отшельник собственной персоной в сопровождении пары десятков солдат. На нескольких из них была испанская форма. Священник растерялся, рука, державшая кинжал, опустилась. Воспользовавшись этим, я смогла вырваться от него, тут же оказавшись в надежных руках подскочившего ко мне звонаря. — Вот ведьма, что вы искали, хватайте ее! — крикнул архидьякон, видимо, поняв, что я потеряна для него. Он побежал в сторону солдат. — Арестовать священника, — бросил на ходу Тристан, — горбуну не причинять вреда! Квазимодо, ничего не слыша, быстро взглянул на меня так, словно пытался запомнить каждую черточку моего лица. Не дай Бог мне еще хоть раз увидеть такой взгляд! — Я люблю Вас, — быстро произнес он, затем развернулся к приближавшимся солдатам, заслоняя меня собой. Я видела, как сжались его тяжелые кулаки. Вид готового к своему последнему бою звонаря поколебал смелость даже грозного Тристана Отшельника. Остановившись на значительном расстоянии, он опустился передо мной на колено, его примеру последовали и другие солдаты. Если бы не серьезность ситуации, я бы насладилась выражением лица Клода Фролло в этот момент. — Ваше Сиятельство, — твердым сухим голосом заговорил он, — Ваш король в Париже. Мне поручено препроводить Вас к нему как можно скорее. А также Вашего…защитника, — он искоса взглянул на все еще готового к бою Квазимодо. — Отец приехал, — только и смогла прошептать я, выглядывая из-за плеча звонаря.Битва за Собор Парижской Богоматери.
23 июля 2019 г. в 20:27
В последние дни с Квазимодо творилось что-то странное: он был мрачен, неразговорчив, словно его пожирала какая-то неясная мне тревога. Все мои попытки узнать у него хоть что-нибудь закончились провалом, горбун просто уходил от ответа.
— Квазимодо, миленький, скажи, что тебя беспокоит. Мне уже страшно, — в очередной раз попыталась я его разговорить.
— Не тревожься ни о чем, — покачал он головой, — я обещаю, у тебя все будет хорошо.
— Священник очень сердился на тебя, да?
— Господин избегает меня, — вздохнул звонарь, — но тебе не стоит переживать о нем, он и сам старается не приближаться к твоей келье.
— Опять ты уходишь от разговора, — разочарованно протянула я. Вот так было всегда, горбун точно старался уберечь меня от каких-то переживаний, заставляя только сильнее нервничать. Я чувствовала, что грядет что-то страшное. И однажды ночью оно пришло…