Он перестал показываться мне на глаза. Вообще. Мне стало очень страшно, а что если он тоже затаил на меня обиду? Как я буду жить без него в буквальном смысле этого слова? Однако каждое утро я продолжала находить еду и питье перед дверью. Однажды он даже принес мне клетку с птицами, которых я, правда, выпустила. Кроме того, я начала скучать по нему, одиночество сводило меня с ума. Я уже стала подумывать о том, чтобы позвать его и извиниться, в конце концов, я тоже виновата, накричала на него. Кто знает, чем бы все это закончилось, если бы однажды я не проснулась с дикой головной болью.
Мне еще с вечера было плохо, думала, посплю, и все пройдет. Наивная… Я всегда считала себя крепкой и здоровой, ведь еще будучи маленькой девочкой чего только не вытворяла, даже на земле спала. Для аристократки это было чем-то из ряда вон, но, видимо, у всего есть пределы. Время, проведенное на каменных плитах тюрьмы и в подземелье, похоже, слегка подорвало мое здоровье. А может, просто сказалось нервное напряжение последних месяцев, кто знает. Наш придворный лекарь всегда особо подчеркивал вредность излишних переживаний для организма. Короче говоря, я поняла, что заболела. И, судя по тому, что мне безумно жарко, поднялась температура, а это плохо. Мне стало очень страшно, я что же умру в келье собора, как безвестная цыганка, смертница?! Неужели смерть все же настигнет меня?
Сдерживая панику, я схватила свисток Квазимодо и изо всех сил свистнула. Раздался пронзительный звук, отчего моя бедная голова вспыхнула болью. За дверью раздались несколько неуклюжие, но такие знакомые шаги, и вот звонарь собственной персоной уже стоял передо мной.
— Вы пожелали меня видеть? — осторожно спросил он.
— Квазимодо, мне плохо. Мне кажется, я заболела, — жалобно произнесла я.
— Вам нездоровится? — взволнованно отозвался горбун, заходя ко мне в келью, забыв про всю свою нерешительность. — Скажите мне, где болит?
— Голова… и все тело ломит.
— Позвольте? — и он протянул руку, намереваясь потрогать мой лоб. Я только кивнула. Он невесомо коснулся моего пылающего лба тыльной стороной ладони. Я видела, как изменилось его лицо, хотя он изо всех сил старался не выдать своих эмоций, чтобы не напугать меня.
— Полежите немного. Я сейчас принесу Вам воды и схожу к моему господину. У него должно быть лекарство. Только не бойтесь ничего, Вы поправитесь, — ободряюще добавил он. Я только кивнула и уткнулась лбом в тюфяк, чтобы хоть как-то унять головную боль.
От священника Квазимодо вернулся полчаса спустя. На горбуне не было лица, он тяжело опустился на пол рядом со мной.
— Отец не пожелал помочь, — тихо сказал он. — Но не переживайте, я помогу Вам, все будет хорошо.
То, что он меня откровенно утешал, пугало еще сильнее. Я не сразу заметила, что он принес кувшин с водой и белую тряпку. Намочив лоскут в воде, он осторожно коснулся им моего горячего лба. Как хорошо! Холодная ткань приятно остужала кожу.
— Вот так, — ласково говорил Квазимодо, как с маленьким ребенком, — попробуйте заснуть, а я пока постараюсь сбить температуру.
Долго упрашивать меня не пришлось, я очень быстро провалилась в забытье. Но это было больше похоже на бред, вызванный горячкой. Я видела отца, он радостно бежал ко мне, раскрывая руки, чтобы обнять. Совсем как в детстве.
— Папа, папа! — кричала я, спеша к нему навстречу.
— Валерия, дочка! — он обнимает меня, и я понимаю, что что-то не так. Его руки сжимаются все сильнее, он словно душит меня, мне не хватает воздуха.
— Папа, что ты делаешь, мне больно! — сиплю я.
— Ведьма, — шепот прямо над ухом, — ты умрешь, ведьма, цыганка… Умрешь или станешь моей.
Этот голос принадлежал не отцу, я это был он, ОН!!! Я пытаюсь вырваться, кричу, но он не пускает меня. Я сейчас совсем задохнусь…
Я резко распахнула глаза. Первое, что я осознала, мне было ужасно холодно. Вокруг была темнота, лишь в свете лампадки я видела склонившееся надо мной лицо, это был не он, не архидьякон.
— Квазимодо, — заплакала я, — мне приснился такой страшный сон.
— Тише, тише, Вы бредили, — голос его звучал донельзя встревожено. Он зажег свечу, чтобы в ее свете получше видеть мое лицо.
— Сколько прошло времени?
— Больше суток.
— Квазимодо, мне так холодно…и больно. Я умираю? — стуча зубами от озноба, еле выдавила я.
— Что Вы такое говорите… Вы не умрете, слышите? — проговорил он глухо. — Не умрете, я не позволю.
Я обхватила себя руками, в попытке согреться, меня трясло. Только сейчас я обнаружила, что лежу под теплым шерстяным одеялом, что, однако, не помогало. Вдруг я почувствовала, как меня подняли с тюфяка вместе с этим одеялом, и такое желанное тепло буквально обняло меня. Моему усталому мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Квазимодо взял меня на руки и прижал к себе в попытке согреть. Я благодарно уткнулась больной головой в широкую твердую грудь, полностью доверившись горбуну. Он был таким большим и таким теплым! Даже зубы стучать стали меньше. Мне казалось, что звонарь буквально забирал мою боль, а его огромные могучие руки могут укрыть меня от любой беды, что болезнь мне не страшна, пока он обнимает меня.
И, тем не менее, ломота во всем теле, головная боль и озноб никуда не ушли. Я неохотно подняла голову с теплой груди, чтобы Квазимодо смог прочитать по губам.
— Пожалуйста, прости меня за то, что накричала. Ты ни в чем не виноват, а я сорвалась.
— Я не сержусь, я бы никогда не смог сердиться на Вас. Но зачем же Вы извиняетесь именно сейчас?
— Вдруг я умру, я хочу, чтобы ты простил меня…
— Я же сказал, Вы не умрете, — при этих словах он прижал меня сильнее.
— Мне так плохо…- и я расплакалась от жалости к себе и страха, который никак не могла прогнать. Хотя, отец всегда говорил, что истинно верующий смерти не боится, но мне было страшно.
— Не плачьте, пожалуйста. Вам станет только хуже. Эсмеральда, успокойтесь же, не надо. Вы поправитесь, все пройдет, — бормотал он, прижимая мою голову к своей груди, гладя меня по вздрагивающим плечам. — Вот так, тише, не плачьте больше, я с Вами, я рядом, — продолжал успокаивающе шептать он. Я почувствовала, как снова теряю сознание. Не желая возвращаться в мои кошмары, я цеплялась за реальность изо всех сил, он она неумолимо ускользала от меня, и я снова полетела в темноту.
Я не знала, что когда я затихла у него в руках, он некоторое время сидел неподвижно, ласково гладя меня по голове и устремив свой взгляд в потолок. Губы его беззвучно шевелились в молитве за меня, а из глаза текли слезы. Затем он бережно переложил меня на постель, задержав мою ручку в своей широкой ладони и, тихонько коснувшись ее губами, вышел из кельи, оставляя меня одну.
Я не знала, что он побежал к келье архидьякона. Толкнув дверь так, что она чуть было не слетела с петель, он ворвался внутрь и бросился перед изумленным священником на колени.
— Господин, умоляю Вас, ей совсем плохо. Все, что хотите, я сделаю все, что хотите, только дайте лекарство.
— Ты и так сделаешь все, что я хочу, — холодно отозвался священник.
— Прошу Вас, пожалуйста…
— Так и быть, — неожиданно согласился архидьякон, — возьми. — И он протянул коленопреклоненному горбуну две бутылочки. — Это давать ей понемногу пить утром и вечером, а второе втирать в грудь и спину и обязательно укрывать ее теплым одеялом. Должно помочь от лихорадки.
— Спасибо, господин. Спасибо, — пробормотал звонарь и взял край сутаны священника с явным намерением его поцеловать. Но тот вырвал сутану у горбуна из руки.
— Ступай, не тяни время.
Когда благодарный Квазимодо удалился, отправившись лечить цыганскую ведьму, архидьякон глубоко задумался. Не ошибся ли он, дав лекарство. Может, лучше было дать ей умереть? Но нет, девушка слишком юна, она еще успеет понять свое заблуждение и примет его предложение. А для этого она должна жить.
***
Когда я открыла глаза, был уже день. На удивление кошмаров в этот раз мне не приснилось, да и чувствовала я себя сравнительно лучше, хотя голова еще побаливала. Как я и ожидала, Квазимодо сидел рядом со мной.
— Как Вы себя чувствуете?
— Лучше. Немного.
— Мой господин дал мне лекарства, Вы точно поправитесь, — устало улыбнулся он.
— Ты снова ходил к нему?
Горбун кивнул. — Вот, выпейте это. Один глоточек, — он протянул мне бутылочку и осторожно приподнял мою голову. Я послушно глотнула. — А вот это Вам нужно втирать в грудь и в спину и обязательно находиться в тепле.
— Делай, что считаешь нужным. — Мне было не до стыда, лишь бы поправиться. К тому же мне казалось, что сейчас не было в мире человека, которому я доверяла бы больше, чем звонарю. Хотя раньше я бы сгорела от позора, зная, что меня будет трогать мужчина. Особенно, после того, как Феб чуть было не изнасиловал меня.
Я закрыла глаза и чувствовала, как он осторожно касается моей груди, втирая резко пахнущую мазь круговыми движениями, однако, даже не позволяя при этом лишнего. Моя грудь в том смысле, в каком вы могли подумать, была надежно скрыта под одеялом. Его ладонь оказалась грубой и шершавой от мозолей, но мне не было неприятно. Она также была очень теплой и сильной и касалась меня на удивление нежно. А еще вчера эти руки так заботливо меня обнимали… Я осознала, что мои губы невольно расплываются в улыбке и приоткрыла глаза. Горбун сидел весь красный, явно избегая встречаться со мною взглядом.
— Теперь спину, — еле выдавил он.
Я послушно перевернулась, подставляя спинку под его ласковые поглаживания. Господи, что я делаю? Это же грех… Но так приятно. Только бы мурашки не побежали, а то он заметит, стыдоба будет. Наконец, он закончил и накрыл меня теплым одеялом.
— Теперь отдыхайте. — И он быстро вышел из кельи, почему-то пряча от меня глаза, прежде чем я успела остановить его. Странно, что простым прикосновениям звонаря удалось то, что не получилось у признанного красавца Феба де Шатопера в ту роковую ночь. «Интересно, а что будет, если поцеловать его?» — мелькнуло у меня в голове, и я зарделась от своих мыслей, пытаясь даже не представлять себе реакцию несчастного горбуна, если бы он узнал, какие мысли витают у меня в голове.
***
Я быстро шла на поправку. Звонарь практически не покидал моей комнатки, пока я болела, он даже завел привычку спать прямо у входа в келью, чтобы не оставлять меня одну. Так что время мы коротали за беззаботной болтовней. Точнее говорила в основном я, рассказывая никогда не покидавшему Париж Квазимодо об Испании или развлекая его веселыми историями из детства. Естественно, приходилось упускать некоторые детали, вряд ли горбун при всей его преданности поверил бы, что я дочка испанского короля.
— А еще я здорово умею обращаться со шпагой, — как-то похвасталась я ему, — меня научил… один человек. Знаешь Жеана Мельника?
— Знаю, — как-то нехотя кивнул он.
— Тогда на Празднике шутов мы с ним устроили небольшую дуэль. Его потом долго дразнили, ведь его девчонка побила, — ухмыльнулась я.
— Вы победили в фехтовании у Жеана Мельника? На глазах у всей толпы? — медленно переспросил Квазимодо. Я заметила, что в глазу его вспыхнула какая-то мальчишеская радость, а губы дрогнули в улыбке, — хотел бы я видеть…
— Может, еще и увидишь когда-нибудь. Я бы повторила это для тебя. Кстати, говори мне «ты», давно надо было тебя попросить. Мы же друзья, правда? — абсолютно искренне спросила я. Звонарь только кивнул, растянул губы в улыбке, но почему-то мне показалось, что лицо его опять погрустнело. Не понимая причины такой внезапной перемены настроения, я решила снова его развеселить:
— А знаешь, когда я жила в Испании, у нас проводились своего рода рыцарские турниры. Хотя это больше была игра, но девочкам участвовать не разрешали. А мне так хотелось! Там среди участников был один парень, который считался непобедимым, якобы никто не может выбить его из седла. Ну, я и стащила доспехи, села на коня и выехала против него. Знаешь, как проходят такие состязания?
— Я слышал когда-то. Рыцари скачут друг на друга и стремятся копьем выбить соперника из седла. Но неужели Вы… то есть ты… он же мог поранить тебя! — Несмотря на то, что я рассказывала историю трехлетней давности, на лице его было написано нешуточное беспокойство. Я поспешила продолжить:
— Когда мы съехались, и он уже занес палку, которая заменяла нам копье, я подняла забрало и показала ему язык. И он упал с лошади. Правда, победу мне почему-то не отдали. — Тут я заметила, что звонарь, до этого ловивший каждое мое слово, вдруг опустил голову, и плечи его подозрительно задрожали. Не выдержав, он рассмеялся уже в голос.
— Эсмеральда, ты самое настоящее чудо, — наконец, выдавил он сквозь смех. В глазах его блеснуло восхищение. — Расскажи еще что-нибудь, — вконец осмелев, попросил он меня. И я углубилась в очередную забавную историю.
