Принцесса-бродяжка

      Внезапно я пришла в себя от толчка. Что-то было не так… Приоткрыв глаза, я увидела над головой страшное лицо и услышала жуткий громовой смех. Первой моей мыслью было: «Дьявол! Это точно дьявол!» Неужели я так нагрешила, что он сейчас унесет меня в ад?       — Убежище! Убежище! — орал все тот же громовой голос у меня над головой.       Убежище? Какое убежище? Нет, тогда это не может быть дьявол. Постепенно я начинала чувствовать свое тело, значит, я жива! До меня дошло, что меня держат чьи-то руки, и куда-то несут меня. Вновь приоткрыв глаза, я увидела все то же уродливое лицо, в памяти шевельнулось что-то. Словно в воспоминаниях о старом сне промелькнули у меня перед глазами картины солнечного дня, позорный столб, горбун, которому я поднесла воды. Горбун из собора! Я окончательно проснулась. Он выкрал меня, пока я была в обмороке. Если раньше мне казалось, что я достигла верхней границы страха, то я была не права. Вот теперь я ее достигла. Куда он несет меня? Что сделает со мной? Господи, за что мне это, уж лучше виселица… Я изо всех сил пыталась удержать вновь покидающее меня сознание, чтобы только сохранить рассудок к тому моменту, когда мне может быть представиться возможность сбежать или как-то защититься от страшного звонаря. Вновь открыв глаза, я могла рассмотреть Париж, пестревший синими и красными черепичными крышами далеко внизу, и у меня закружилась голова.       — Убежище! Убежище! Убежище! — не своим голосом продолжал орать горбун, поднимая меня высоко на руках. Пожалуйста, пусть все это быстрее закончится, и я хотя бы узнаю, для чего я ему. Неизвестность страшила больше всего.       Вот он внес меня в какую-то комнату, и, стоило мне ощутить, как его руки больше не держат меня, я, воспользовавшись моментом, попыталась вскочить и отшатнуться от горбуна как можно дальше. Только я не учла того, что мои руки были все еще связаны, так что, вместо того, чтобы вскочить на ноги, я неловко упала обратно на каменный пол. Отступать мне было некуда: позади была стена, прямо передо мной стоял звонарь, а я даже на ноги подняться не могла. Тогда я в страхе воззрилась на него, ожидая того, что он сейчас со мною сделает, ничего другого мне не оставалось.       Но, к моему удивлению, горбун не спешил набрасываться на меня. Наоборот он отступил от меня на пару шагов и, прикрыв лицо огромными руками, вдруг заговорил:       — Я не хотел напугать Вас, не бойтесь меня, пожалуйста. Вам я никогда не причиню вреда. Я принес Вас в убежище, здесь никто не сможет тронуть Вас.       Сквозь пелену страха я действительно вспомнила о священном праве убежища, которым пользовались все храмы. Но почему он спас меня?       — Зачем ты спас меня? — пролепетала я, напрочь забыв, что он глухой.       Квазимодо (теперь я, наконец, вспомнила, как его зовут) смотрел на меня с робостью, которая никак не вязалась с его пугающей внешностью. Вместо ответа на мой вопрос, он вдруг проговорил:       — Ваши руки… Позвольте мне помочь Вам, — он шагнул было ко мне.       Движимая страхом, до сих пор не понимая, зачем я ему, я прижалась спиной к каменной стене, отшатнувшись от пугающего горбуна. — Не подходи ко мне! — вырвалось у меня. Он подчинился. Вдруг он сделал то, чего я ожидала меньше всего: опустился на колени прямо там, где стоял, умоляюще сложив руки.       — Прошу Вас, не гоните меня. Вам же, наверное, больно… Просто не смотрите на меня, закройте глаза.       Даже учитывая мое состояние, я была поражена звуком его голоса, грубого и нежного в одно и то же время. Снова вспомнилась сцена у позорного столба, когда он целовал мне руки. Ведь он тоже тогда не верил, что я помогу ему. Да и потом, звонарь был раза в два больше меня, пожелай он, мог бы делать со мной все, что душе угодно.       Глубоко вздохнув, кивнула, позволяя горбуну приблизиться ко мне, чтобы развязать веревку, впившуюся мне в кожу запястий. На удивление он сделал это настолько осторожно, что я практически не почувствовала боли. Освободив меня, он тут же снова отступил, а я попыталась натянуть рваную рубаху обратно на плечи, осознав, что он может видеть больше, чем положено мужчине. Но он тут же закрыл рукой глаза и, хромая, вышел за порог комнатки.       Я уже понимала, что этот странный человек принес меня сюда не для того, чтобы причинить боль. Зачем же тогда? И почему он не отвечает мне, меня это настораживало. Вот он вернулся и положил рядом со мной сверток. Одежда! Все еще не глядя на меня, он снова исчез. Я поспешила одеться в белое платье и закутать голову белым покрывалом. Тут мне на ум пришло, что судьба все же не спасла меня от наряда послушницы. Какая ирония!       Горбун снова вернулся, неся с собою корзину с едой и тюфяк. Он поставил корзину на пол и разостлал тюфяк на полу рядом со мной.       — Это для Вас. Кушайте и спите. Я оставлю Вас, не буду пугать, — и он развернулся, намереваясь уйти. Ну, нет! Я должна узнать, зачем он спас меня, иначе с ума сойду.       — Стой, подожди, — я схватила его за руку. Почему-то от моего прикосновения Квазимодо задрожал всем телом, а затем повернулся ко мне, не забыв снова закрыть лицо рукой.       — Я хочу знать. Для чего ты спас меня?       — Вы переживаете, зачем я Вас спас? Простите, я не сразу понял, ведь я…глухой.       Ну, конечно. Как я могла забыть. Весь Париж знал, что звонарь глухой, одна я выделилась. А он продолжал:       — Вы, наверное, уже позабыли того несчастного, который однажды ночью пытался похитить Вас, того несчастного, которому Вы же поднесли воды, когда он стоял за это у позорного столба. За ту каплю воды, за ту каплю жалости я заплачу всей своей жизнью. Вы позабыли того беднягу, но он не забыл Вас!       — Только и всего! — вырвалось у меня. Тогда я еще не в состоянии была понять, ЧТО значил для него мой поступок. Ведь для меня это было таким пустяком. Не более чем минутная жалость. Я осеклась, заметив, что в глазу у него блеснула слеза, но не скатилась. Он тяжело покачал головой.       — Просто знайте, что у собора высокие башни. Если человек упадет с одной из них, он умрет прежде, чем долетит до мостовой. Если Вы пожелаете, чтобы я упал, не произносите этого. Я спрыгну по Вашему взгляду.       — Что ты такое говоришь? — растерянно пробормотала я. Горбун опустил глаза, и я осознала, что все еще сжимаю его локоть, не в силах разжать сведенные пальцы.       — Если Вам угодно, чтобы я не уходил…       — Да, мне угодно, — уцепилась я за его предложение. Слишком многое свалилось на меня за последний месяц, как бы он ни выглядел, он был единственной оставшейся у меня опорой, единственным человеком, за которого я могла держаться, который спас меня из этого ада, не пытаясь при этом изнасиловать или убить. Я не хотела, чтобы он уходил, и я опять осталась одна наедине со своими кошмарами. Квазимодо кивнул, незаметно разжимая мои пальчики и помогая мне сесть на тюфяк, сам опускаясь на пол рядом со мной. Мы сидели и молчали. Я старалась свыкнуться с мыслью, что я не умерла и даже больше не в темной холодной темнице, я в соборе, в тепле, в безопасности. Но тяжесть всех свалившихся на меня несчастий продолжала давить мне на сердце. Я сидела неподвижно, точно каменная статуя, онемев от горя. Из тяжелых раздумий меня вырвал голос Квазимодо:       — Послушайте меня. Когда-то давно один священник сказал мне, что, если человеку совсем тяжело, ему нужно выплакаться. Вы столько пережили… — на этих словах его голос дрогнул, — поплачьте, Вам станет легче, увидите.       Что-то в этом грубом голосе, в котором, тем не менее, звучала ласка, затронуло меня. Словно невидимая рука приподняла камень с души, и я горько разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Квазимодо не пытался утешить меня, он сидел рядом и ждал, пока я успокоюсь. Он еще не смел обнять меня, хотя в тот момент я бы, может, и не отказалась. Наконец, слезы у меня кончились. Я отняла руки от лица, благодарно взглянув на звонаря.       — Спасибо тебе.       — Вам лучше?       Я только кивнула, все еще шмыгая носом.       — Покушаете? Хоть немного?       — Давай, — снова кивнула я. Он подвинул ко мне корзину, сам открывая для меня бутылку, чтобы я попила. Все еще прерывисто дыша от рыданий, я жевала хлеб с сыром, запивая его водой. Звонарь оказался прав, мне стало намного лучше, я чувствовала, как силы возвращаются ко мне. Благодарность к практически незнакомому мне человеку, который столько сделал для меня, буквально затопила. Я вдруг схватила его за руку.       — Ты такой хороший. Не могу выразить, как я благодарна тебе, — прошептала я. Он накрыл мою ручку своей теплой ладонью, ничего мне не говоря, но в его взгляде было столько нежности и грусти, что слова мне не требовались.       — Ты посидишь со мной, пока я не усну? — первой нарушила я молчание. Он только кивнул.        — Если мне будут сниться кошмары, разбуди меня, хорошо?       — Не беспокойтесь, я буду беречь Ваш сон.       — Расскажи мне что-нибудь, — сонно протянула я, поудобнее устраиваясь на тюфяке. Звонарь немного помолчал и вдруг заговорил о колоколах. Я не вникала в смысл его слов, но сам звук его низкого хрипловатого голоса убаюкивал меня. Откуда-то у меня взялось доверие к этому странному человеку, настолько сильное, что я позволила себе заснуть рядом с ним.       Пару раз за ночь ему, правда, пришлось меня будить, поскольку я начинала метаться во сне и кричать. Мне снилась моя несостоявшаяся казнь. Но каждый раз, просыпаясь, я видела склонившегося надо мной горбуна, слышала грубый голос, так ласково говоривший со мной, и снова засыпала. Его присутствие успокаивало меня, как напоминание о том, что теперь я в безопасности. Мне кажется, сквозь дрему я даже чувствовала, как большая ладонь несколько неуклюже гладит меня по голове, впрочем, может мне и пригрезилось.