***
*** Четвёртое мая перестало быть счастливым днём для Эмили уже как два года — день рождения она обычно справляла вместе с родителями и своими сёстрами. А потому она никак не ожидала, что в этот раз что-то изменится. — Эмили, с днём рождения! — налетел на неё Кадис или, как его называл Соколовский, «очкастый ужас». — Расти большой, не будь лапшой, — приговаривал он, доставая какую-то коробочку, где лежат ювелирные украшения. Он достал золотой кулон на цепочке, изображавший причудливо переплетавшиеся латинские буквы «V» и «B». — Вот, носи и не снимай, — продолжил парень, ловко надевая украшение на девушку. — С-спасибо, — растерялась Рузенкрейц. — Эмили… я не умею поздравлять… так что вот… — сунул девушке в руки цветы и коробку дорогих конфет Элайджа, не то чтобы Кадис умел… Именно после этого она и зависла окончательно. — Ну вот… ты её сломал, Элайджа, — спокойно произнёс Кадис. — Эмили! — прокричал женский голос. — Иди сюда. — А? Да, иду! — русоволосая впервые улыбнулась, и в ответ на эту улыбку улыбнулись два парня, что стояли рядом с нею. — О Господи… — пробормотал Тод, увидев Эллу Брут. — Что такое? — спросил ди Рейзел, смотря на бегущую к рыжеволосой Эмили. — Она меня уже достала… — Пристаёт что ли? — не понял собеседник. — Да. Неужели она не видит, что мне плевать на неё, неужели не видит, что я её как минимум презираю, — сказал зеленоглазый морщась. — Не нужно быть таким снобом, не все рождаются графами. — Я не из-за этого… — смутился парень. — Просто… её ведь кроме инстаграма и тусовок ничего и не интересует. На кой-чёрт мне такая нужна? В ответ человек в очках лишь пожал плечами. Элайдже уж точно не нужны были подобные «Эллы» и так далее, у него уже было всё, о чём он мечтал, всё, что он видел во снах, в которые сбегал после того проклятого двадцать восьмого сентября. Тем временем Элла вручала плюшевого осьминога имениннице. — Элла, ты себе не изменяешь, — расхохоталась синеглазая. — Спасибо. И тут появился Соколовский. Ди Рейзел уже двинулся к Эмили, чтобы увести её от блондина, но его вдруг остановил Тод, схватив за локоть и проговорив: — Не надо… У неё сегодня праздник, пусть повеселится. На удивление брюнет послушался. — С днём рождения, — поздравил голубоглазый блондин, добавив что-то на русском. — Вот, — он протянул ей огромный конфетный букет. — Я знаю, ты любишь сладкое. — Спасибо, — вновь сказала Рузенкрейц, не зная как же ухватить все подарки. — А цветы и шоколад от кого? Осьминог-то точно от Эллы… — растерялся русский. — А… это от Элайджи. — Элайджи?! — воскликнули её друзья. — Ну да… А вот это от Кадиса, — она выпятила грудь, чтобы лучше было видно золотой кулон. — Ого… дорогая вещица, — Элла включила режим «оценщик». Сергей аккуратно взял кулон в руку, рассматривая, а затем посмотрел за спину русоволосой, на Кадиса. И почему-то сейчас блондин почувствовал, что он уже близок к чему-то… какому-то новому знанию, словно это был не просто кулон, он что-то означал, ему показалось, что он видел такой у Элайджи. Элайджа смотрел прямо в глаза русского, а ди Рейзел отвернулся от их компании, смотря в окно. И словно почувствовав взгляд Соколовского на себе, Кадис повернулся и посмотрел на него (по крайне мере, так казалось Серегею), а затем улыбнулся. Каким-то образом сын герцога умел улыбаться так, что, даже не видя половины лица, можно было понять, что это за улыбка. Конкретно сейчас эта улыбка смешала в себе подлость, чувство собственного превосходства, высокомерие, снисходительность и какой-то оскал. Соколовский вдруг взбесился, с силой сжал кулон и сорвал его с девушки, порвав золотую цепочку, а затем разжал кисть руки. — Что ты… — сказала Эмили осипшим и расстроенным голосом, глядя на падающее на пол украшение. — Ты что творишь, кретин?! — взбесился ди Рейзел, быстро подбежав к компании, он почувствовал себя уязвлённым, словно у него хотят отобрать что-то, что принадледит ему, содрав этот кулон. — Зачем ты это сделал?! — внезапно закричала русоволосая — ей был дорог подарок Кадиса, слишком дорог. — Зачем? — спросила она вновь поникшим голосом, садясь на корточки и кладя остальные подарки на пол. Девушка аккуратно взяла кулон в руки. И тут Сергей понял, что допустил самую фатальную ошибку. Он видел, как она рыдала, рыдала в свой же собственный день рождения, но не от счастья. Он всё испортил… — Я… — блондин не нашёлся, что сказать, а потому просто сбежал из коридора, а за ним последовала и Брут. — Эмили… ну что ты так убиваешься, я отнесу — и его починят. Успокойся, — обнял он дрожащую от рыданий синеглазую. — О-он… он вс-сё исп-портил, — затряслась она с новой силой. — Ещё не всё. Ты же любишь рок-оперу? — спросил он, доставая билеты на мюзикл. — Я… — русоволосая потеряла дар речи, — люблю… Это что на сегодня?! — радостно воскликнула она, забыв о печали. — Ну да. Элайджа, пойдёшь с нами? — спросил он у Тода, поднимая девушку. — Если Эмили захочет… — Хочу, — прервала она брюнета, который в этот момент поднимал подарки. — Можем и твою подружку взять, если хочешь, — предложил Кадис. — Нет. Она ушла с НИМ, пусть с НИМ и остаётся! — гневно прошипела синеглазая. — Ну хорошо, иди приведи себя в порядок, и пойдём. — Но уроки… сейчас ведь контрольная… мне ещё сочинение надо сдать по истории… — Возьмём тебе справку от врача, не парься, — вместо ди Рейзела ответил Элайджа. — Я пойду закину подарки в машину. — Угу, — ответила Рузенкрейц идя по направлению к туалету и засовывая кулон в карман. — Что на Соколовского нашло? — спросил брюнет у Тода. — Я что-то не то сделал? — Вы как-то странно улыбнулись… нехорошо как-то… — Я не специально, — ответил человек в очках, а вот Элайджа до этой фразы думал, что специально. — Ладно. Иди к машине, я сейчас, — и его глаза блеснули недобрым красным огоньком, Тод знал, что собеседник сейчас очень зол. — Он заставил её плакать… — тихо проговорил Кадис. Школьные коридоры быстро сменяли друг друга. И вот он видит Сергея, одиноко сидящего на ступеньках пустого школьного двора. Вот он подходит к нему сзади, хватает за шкирку и швыряет в сторону. — Ди Рейзел?! Ты что делаешь?! — прохрипел Соколовский. — Нет, это ты что делаешь? Ты заставил её рыдать в собственный день рождения. Ты всё испортил… Что же это у тебя за привычка, всё портить? — шёпотом спросил Кадис. — А может, это ты всё портишь? Пока тебя не было, всё было хорошо! — взбесился блондин. Да ничего он не портил! Даже смерть её семьи была к лучшему, иначе не было бы того человека, которого он знает! Ди Рейзел, казалось, подлетел к парню и быстрым движением, подсмотренным у одного своего старого друга, повалил Сергея на пол, схватив за шею и начав душить. Он слышал, как блондин кряхтел, пытаясь безуспешно вздохнуть, чувствовал, как Сергей царапает кожу его руки, пытаясь оторвать ту от горла, и от этого ему становилось как-то радостно. Казалось, что стоит ему продержать руку так чуть дольше, и проблемы по имени Сергей Соколовский больше не будет. — Что вы там делаете?! — крикнул Сато, высунувшись их окна второго этажа, очевидно, он услышал их крики. Брюнету пришлось оторвать руку от горла. — Не приближайся к ней больше, или в следующий раз, я не прекращу.***
*** Элайджа только сейчас, в этой опере, когда знаменитая оперная дива исполняла арию про дьявола, понял, как странно выглядела их компания. Он, сын графа, преданный раб Кровавого императора, сам Кровавый император, который решил, что лежать в гробу — слишком скучное занятие… и Эмили, которая их одинаково ненавидела, ладно, Элайджу она больше не ненавидела, но если узнает, кто такой Кадис Эстрама ди Рейзел, кто примерил на себя эту маску, и что Элайджа Тод знал о нём, то непременно ненависть вернётся. Кадиса она тоже не ненавидела. «Очумелая троица… Заходит как-то священник к Дьяволу в бар… Что-то из этой оперы», — хмыкнул Элайджа. И весь этот хрупкий мир сохраняли только чёрные стёклышки очков. Под словом «мир» можно подразумевать не только отсутствие вражды между ними троими, тут скорее глобальный вопрос. Боже, все эти улыбки, всё это есть только потому, что есть эти чёрные очки, только потому что глаза Дьявола не могут смотреть на этот мир без чёрной призмы, чтобы не причинять разрушения, но как только эта чёрная пелена уходит, то непременно происходит нечто… что другие назвали бы плохими вещами, но Элайдже это нравилось, в этих смертях: в тех, что уже успели произойти, и что только произойдут, он видел какое-то благо. Слава богу, они не пошли в обычную оперу, а то Элайджа бы тут повесился. А ещё они сидели не в ложе, они находились в бельэтаже. Честно говоря, Элайдже было плевать, хоть на галёрке, его не особо интересовала опера. Он просто позволил себе расслабиться и наслаждаться пением. — Эти британцы совсем охренели, — услышал Элайджа мужской голос, французский акцент. Мужчина сидел сзади него, чуть левее, так что Тоду было достаточно едва заметно повернуть голову и кинуть взгляд, чтобы увидеть лицо. Блондин, вьющиеся волосы до плеч, пухлые губы, голубые глаза, недовольный взгляд. Рядом сидел второй. Тот уже отвечал на французском: — Да, мы им грехи прошлого прощаем, а они плюются. Да они должны радоваться и таким мелким подачкам. Тод услышал вибрацию. — Я сейчас, — вздохнул первый. Элайджа тоже встал, его схватил за ногу сосед. Тод был готов поклясться, что брюнет смотрит с полным пониманием того, что Элайджа хочет сделать. Он был готов помотать головой, Элайджа даже видел, как тот повернул голову вправо, но резко остановился и отпустил ногу, кивнув. Блондин ушёл куда-то в дальний угол, стал за мраморной статуей. Тод шёл спокойно, тихо ступая по красной ковровой дорожке, он ровно дышал, унимая трепетание в груди. Он посмотрел на руки: сильные, способные убить одним движением, в конце концов, его этому учили, белые перчатки. Что может быть красивее? — Да, я… кх… Элайджа припечатал француза к стене, мобильный упал на паркет. Блондин смотрел с шоком, непониманием, страхом, он как бы вопрошал, за что же его душат, ожидал слов от Элайджи, но Тод молчал. Ему не хотелось говорить в такой момент. Зачем заглушать одновременно весёлую и тревожную музыку, красивое пение дивы? Ему нравилась эта эстетика, до безумия нравилась. Осторожное прикосновение с плечу, он дёргается, но слышит знакомый запах цитрусовых и сосен. Рука с плеча скользит к ладони Элайджи, накрывает её, почти интимно, и надавливает, помогая душить неудачливого говоруна. Жертва кряхтит, но Элайдже кажется, будто это ещё какой-то инструмент играет, совершенно новый для этой партии, но такой удачный. Он поворачивает голову, их взгляды встречаются, именно в этот момент в мелодии звучит какой-то удар, он так и не может определить инструмент, а может, этот звук возникает, когда они смотрят друг другу в душу. Кровавый император улыбается, именно в этот момент от зрачков тянутся алые нити, они медленно заполоняют радужку, словно кровь, сгустки крови, глаза вспыхивают проклятым огнём, снова удар, может, это сердце? Может, это его сердце стучит. Может, это сердце вырвали, и это его кровь виднелась в глазах? Или ЕГО? Но Элайджа знал, что никто и никогда не видел и не увидит эту изящную, пугающую и манящую трансформацию, как человек отдаётся во власть своему демону. Под последние аккорды сердце жертвы останавливается, тело падает, стук сливается с ударом. «Как красиво…» И Тод как-то мимолётно отмечает, что чёрная пелена вновь не мешает Дьяволу смотреть на этот мир. А Кровавый император ещё с полминуты стоит вот так за ним и сжимает его левую кисть.***
*** Они гуляли по ночному Токио. Неоновые вывески, толпы людей, какие-то странные кафешки — всё это пьянило. Эмили радостно хохотала, слушая анекдоты от Кадиса и Элайджи, бегала от одного аттракциона к другому. Она совсем не подозревала, что в тот момент, когда Кадис травил ей очередной анекдот, он смотрел не на неё, а вдаль. Оперевшись о перила, совсем не замеченные праздной толпой, стояли два рыцаря Круга Лелуша ви Британии. Оба были высокими блондинами. Первому можно было навскидку дать лет тридцать, у него были разные глаза: левый — тёплый, карий, правый — ледяной, голубой, почти цвета стали. Второй был не такого крупного телосложения, да и глаза у него были обычного голубого цвета, на левой кисти красовалась татуировка — символ верности: всевидящее око Кровавого императора, который возвысил его и которому он был безгранично благодарен и предан за это. Грегори Миллер и Вирджиль Веллингтон. Британский кровопийца и Бешенный пёс. Десятый и Второй. Лучшие друзья, можно сказать. Два подонка. — Так значит, эта? — голубоглазый улыбнулся. — Не знаю, я плохо разглядел, — хмыкнул Грегори. — Остался всего месяц. — И мы вернём то, что по праву принадлежит нам, — улыбнулся Веллингтон. Брюнет в очках кивнул им, а его спутник сверкнул своими зелёными глазами, которые из-за зелёных неоновых вывесок вовсе казались какими-то космическими. А оба рыцаря, как голодные собаки, смотрели на того, кто уже сделал выбор, словно он был желанным куском сырого и сочного мяса, способного утолить неимоверный голод. Оставалось только надеяться, что мясо не отравлено.***
— И всё-таки, ты скоро вновь станешь министром, Валентайн, может быть, даже премьером, — протянул Алестеир. — Наш любезный, по всей видимости, не собирается ничего предпринимать… — Не уверен насчёт премьера, да и министра в целом, но как по мне… да, дни этой девочки сочтены, — как-то отвлечённо произнёс собеседник. — А ты вновь станешь придворным доктором. — Не уверен, что ЕМУ теперь нужен доктор, — ухмыльнулся Тод-старший. — ЕМУ, может быть, и нет, но вот только… что-то мне подсказывает, что скоро у Британии появится новая императрица, а у неё будут дети… Тод-старший рассмеялся, а затем произнёс: — Полагаешь, эта девушка ею станет? Впрочем, зная нашего общего знакомого, можно и не такого ожидать. — Она умна, хоть сразу этого и не видно — глаза многое выдают, если в них долго смотреть. — Да, я слышал от Элайджи, что она очень странно смотрит на нашего императора, будто знает, кто такой Кадис Эстрама ди Рейзел на самом деле. — Если это так, то ей удалось обвести всех нас вокруг пальца. Мне будет очень обидно, если меня обыграла девчонка… — Мне кажется, тут виной всему использованный гиасс… Полагаю, у неё весьма, повторюсь, весьма хорошая сила воли. Возможно, она видит обрывки воспоминаний, которые были запечатаны, и начинает что-то подозревать. — Или же здесь что-то другое… Но как по мне, она будет лучшей императрицей, чем нынешняя. — А чем тебе Нанналли не угодила? — не понял Алестеир. — Она слишком наивна. По крайней мере, была таковой при нашей последней встрече, два года назад, если быть точным. И герцог ди Рейзел погрузился в воспоминания.***
*** — Добрый день, герцог, — спокойно произнесла голубоглазая девушка, сидевшая в инвалидной коляске. — Для кого как, для кого как… — задумчиво произнёс Валентайн, садясь в кресло без позволения императрицы. — Чаю? — спросила собеседница. — С удовольствием. Слуга поспешно принялся за дело. Когда он закончил, Нанналли приказала ему удалиться. — И Вы не боитесь, что в чае яд? — удивилась девушка. — Ну мы ведь пьём с Вами один и тот же чай… — спокойно ответил герцог, делая глоток. — А если, я, скажем, припасла противоядие для себя? — Даже если и так, яд всё равно может навредить организму. Зачем рисковать? Есть ведь и другие способы: пуля в лоб, петля на шее, кинжал в сердце… — протянул герцог, улыбаясь и явно намекая императрице на её брата — тот разве что был убит мечом. — К тому же, Вы уж не обижайтесь, но, по моему скромному мнению, Вы не опасней воробья. — Скромному? Впервые слышу о скромности от герцога. — Ваш брат, был гораздо опаснее Вас и других людей, с кем я имел удовольствие быть знакомым. Вот с ним бы я побоялся пить чай, хоть и не имел бы другого выхода. — Я, как и он, убийца… — Да. Но Вы с ним слишком разные, хотя, не отрицаю, схожесть всё-таки есть. Вы, скорее, жертва обстоятельств и обмана, хотя и он тоже… но только в мотивах, а не действиях. — Вы знаете, почему я Вас пригласила? — спросила императрица. — Я хочу предложить вам место министра финансов. — Вынужден отказать. — Почему? — Не сочтите за грубость, но Вы не правитель, а ребёнок, дорвавшийся до власти. Я не буду служить ребёнку. Я глубоко уважаю покойного императора, Вашего брата, но даже ОН не смог бы заставить меня служить Вам. — Почему же Вы служили ему? Он был всего на три года старше. — Потому что я знал, какой путь он прошёл, я знал, к чему он стремится. Он всего добился сам, пусть и с помощью гиаса, но, согласитесь, он ведь шёл против всего мира. А Вы? Что Вы сделали? Вы пришли к власти путём интриг, заговоров, переворота? Может быть, Вы прославились на дипломатическом поприще или на военном? Вас посадили на трон за неимением других кандидатов — Шнайзель и Корнелия ведь отреклись от престола, к тому же, Вы просто удобны другим в качестве правителя — кому сейчас нужна сильная Британия? — честно ответил герцог. — Я мог бы сделать Британию сильной, только вот Вы тоже этого не хотите и не дадите мне это сделать, поэтому я откажусь. Не вижу смысла. — Что мне мешает приговорить Вас к смерти на суде? — Возможное недовольство британцев? Вы не пользуетесь у них популярностью, в отличие от Вашего брата, они и так злятся на то, что Лелуш ви Британия похоронен не на родине, а в Токио. — Это было важное место в его жизни, самое важное. — Вы им это объясните. Вам нужно бояться не иностранцев, а собственного народа, вспомните судьбу Франции и Российской империи. Армия защитит Британию в случае войны с другими странами, но люди не пойдут против своих семей, и уж поверьте, в этом случае Вас НИКТО не защитит. — Мой брат был тираном… — Это для всего мира он был тираном, но для британцев он был, возможно, величайшим императором, который привёл их к мировому господству. Лелуш ви Британия был сильным правителем, и британцы были готовы идти за ним, а за Вами… кто пойдёт за Вами? Вам придётся очень хорошо поработать, чтобы получить такое обожание, какое получил он. — Обожание? Он использовал гиасс на британцах. — Нельзя подчинить всех. Ему не нужен был гиасс… И ещё одно, не вздумайте возвращать старую аристократию — Ваш брат не зря упразднил её. А если всё-таки решите меня убить, то я не буду никак пытаться этому помешать. И ещё, подумайте насчёт сэра Джеремии Готтвальда, британцы равняются на него, не стоит убивать графа, по тем же причинам, что и меня, да и остальных рыцарей. В противном случае, Вы начнёте рыть себе могилу, а скинуть Вас туда найдётся кому. Не забывайте, Ваш голос на суде будет решающим. Если это всё, я могу идти? — Идите, — разрешила новая правительница. — Надеюсь, мы с Вами, герцог, никогда больше не пересечёмся, — произнесла она, когда Валентайн вышел.***
*** — Ааа… так вот, кто спас нас всех… — протянул Тод. — Ну и история… Добрый вечер. — Здравствуй, Джеремия, — поприветствовал вошедшего Алестеира. — Добрый вечер. Не уверен, мог ли я рассказывать об этом разговоре… — тихо проговорил ди Рейзел. — Да и… это не только моя заслуга, Вы сами слышали, как пел на суде Стаффорд, соловьём заливался, очень долго что-то твердил, у людей уже мозг плавился, а он им говорит и говорит… — Бросьте, все мы тут побывали в полушаге от смерти. Все ведь стояли перед судом, — спокойно сказал бывший первый рыцарь. — Я до сих пор помню этот день.***
*** — Сэр Джеремия Готтвальд, Вы обвиняетесь в пособничестве тирании императора Лелуша, в убийствах невинных, в осознанном насилии и преступлениях против всего человечества. Что Вы скажете в свою защиту? — произнесла императрица Священной Британской империи. — Мне даже не предложили адвоката, разве это суд? — усмехнулся человек в золотой маске и в белом костюме, стоя перед аудиторией, состоявшей из правителей ста стран. Суд проходил в Риме, в одном очень красивом здании времён Ренессанса. — Это самосуд… — улыбнулся рыцарь — Разве Вы не чинили именно самосуд? Рузенкрейцы, Варенны, Мортимеры, мне продолжить перечислять список семей, которых вы стёрли с лица земли или почти стёрли? — Вы обвиняете меня в преданности Его Величеству? Вы обвиняете меня в том, что я сдержал все свои клятвы рыцаря? — Вы клялись защищать народ. — Я это и делал. Пройдитесь по улицам Британии, спросите их мнение. Уверен, Вы найдёте занимательным то, что они с Вами не согласны, — Джеремия сделал шаг вперёд — и на него навели автоматы ОЧР-овцы. — Ну давайте, стреляйте, — с вызовом произнёс Готтвальд прищурившись. — Я не буду оправдываться, потому что не виновен. — То есть, Вы считаете, что виновен в преступлениях только Кровавый император, а те, кто помогал ему во всех злодеяниях — нет? — задал вопрос премьер-министр Японии, Канамэ Огги. — Его Величеству было видней, как поступать. Я уверен, что любое его решение было верным, и если бы мне вновь предложили служить у него, я бы согласился. А вам, премьер-министр, я бы посоветовал поучиться уважению — он сделал гораздо больше вашего и большего достиг. Будьте осторожнее в выражениях, не пристало официальному лицу так называть императора Британии. — Вы мне угрожаете? — Нет, что Вы… Это просто предупреждение, а вот, скажем, если вот так, — он выхватил пистолет, казалось, из ниоткуда и направил на премьер-министа, — вот так я уже угрожаю. Не волнуйтесь, не выстрелю, — он кинул пистолет к ногам солдат. — Сэр Джеремия, вам что, действительно мозги промывали? Откуда такая преданность. — Не понимаете, откуда преданность. А, ну да… Вам же с ОЧР это слово совсем не знакомо… Вы вообще ничего не знаете о ней, — с укором произнёс Готтвальд. — А на вопрос о промывании мозгов я отвечать не буду — глупость Вы сказали. — И всё же это противоречит законам… — попыталась высказаться королева Франции. — Это противоречит законам вашей хвалёной демократии. Не лезьте с этой болезнью в Британию. Пусть меня судит императрица Священной Британской империи по законам её страны. И не только меня, а всех остальных. Судите и решайте, кто мы: верные слуги британского престола или преступники. Я не боюсь умереть — рыцарю не стыдно умереть за своего господина и его идеи, стыдно предать его. — Но… — попытался заговорить кайзер Пруссии, но его прервали. — Достаточно, — холодно сказала Нанналли ви Британия. — Я услышала достаточно. Сэр Джеремия Готтвальд, по законам Священной Британской империи Вы невиновны, а так как весь мир на эти два месяца стал фактически вассалом Британии, то Вы не виновны вовсе. Вы будете жить, Вам оставят титул графа, но вы более не будете Первым рыцарем империи, надеюсь, этот факт Вас не огорчает? — Ни в коем случае — я и не собирался служить Вам. Я могу идти? — он не только вышел сухим из воды, но ещё и оскорбил новую императрицу. — Разумеется, — ответила императрица. Весь зал с шоком смотрел на девушку, впрочем, как и весь мир, который смотрел прямую трансляцию. В глазах каждого жителя планеты можно было увидеть не то что неодобрение, ненависть, но британцы… британцы смотрели по-другому, можно сказать, они добавили плюсик новой императрице… один из немногих плюсиков против огромного числа минусов, по их мнению…***
*** — Да уж… Тут и Ваша работа есть, сэр Джеремия. — Ерунда, она бы не послушала меня, если бы не Ваши доводы. И не подумайте, что я льщу, это правда, — спокойно сказал Готтвальд. — Вам не было обидно, что вы больше не Первый рыцарь? — задал вопрос Тод-старший. — Что? Нет, я бы никогда не служил ей, по тем же причинам, что и Вы, герцог. К тому же мы с вами прекрасно знаем, что не бывает ни бывших рыцарей Круга, ни бывших министров, ни бывших королевских лекарей… — Ни бывших императоров… — тихо произнёс Валентайн. — Ни бывших императоров… — согласился Готтвальд. — Ну, хватит об этом. Как свадьба? Простите, что не были… — извинился Алестеир. — Нормально, свадьба как свадьба. — Что даже ничего особенного? — спросил ди Рейзел. — Если бы там был ОН, — протянул Готтвальд, — уверен, что-то особенное случилось бы… Ну, а так, у священника удар не хватил, война не началась, проклятья не сыпались, короче, ничего интересно. — Мне всегда казалось, что свадьба — нечто особенное в жизни человека, — тихо произнёс Алестеир. — Да, мне тоже, но увы… — человек в маске пожал плечами.***
*** Он сидел на крыше какого-то небоскрёба, свесив ноги, и думал, а хотя нет… он не думал, он просто сидел и наблюдал, он вспоминал… вспоминал своё пробуждение…***
*** Вот он открыл глаза, никакого судорожного вздоха, никаких движений, только глаза. Он откинул рукой крышку гроба, присел, затем вылез из своей «опочивальни». За пазухой что-то зашелестело. Брюнет достал это «что-то», которое оказалось конвертом. В комнате царила тьма, изредка разрываемая светом свечей. «И как я должен был это читать, если бы свечи погасли?» — возмутился он у себя в голове. Кровавый император подошёл к одной из свечей и взял ту в руки подсвечивая, чтобы прочитать. «Если Вы читаете это, значит, всё так, как я и предполагал — Вы и вправду находитесь в добром здравии. Но не будем об этом. Думаю Вам стоит переодеться, а ещё надеть очки — всё же ваше лицо слишком узнаваемо. Всё это вы найдёте в тайнике, нужно лишь нажать на один из золотых выступов на углах гроба (думаю, вам не составит труда нажать на все). Думаю, герцог ди Рейзел или граф Тод, проживающие в Японии (если ничего не изменилось), согласятся помочь вам, вот их адреса и номера телефонов. Так же сим-карта (надеюсь, её не отключили, впрочем не должны, я пополнял её, так что…). Как добраться, надеюсь, придумаете сами. Ещё в тайнике пистолет, так, на всякий случай. Желаю удачи, надеюсь, мы когда-нибудь с Вами встретимся. Искренне Ваш Вернейший слуга» Он выполнил все указанные действия, а одежду решил благоразумно выкинуть где-нибудь подальше отсюда. «Интересно, тот, кто написал письмо, знал, что я проснусь, судя по холоду, зимой или осенью… или пальто лежала на всякий случай?» Он посмотрел на стеклянную крышку гроба и понял, что его глаза горят огнём гиасса. «И кто придумал эту глупость со стеклянной крышкой? — Пронеслось у него в голове. — Впрочем, неважно» — заключил он. Выйдя на улицу из гробницы, он увидел освещённый и заснеженный сад, что окружал место его временного пребывания, а ещё услышал голоса мужчин: — Пойдём проверим, что ли? — спросил какой-то писклявый голос, от которого ви Британия поморщился. — Та что с ним станется? Пойдём лучше выпьем… — предложил грубый бас. — Нет, ребята, сердцем чувствую: что-то не так, — снова пискнул первый, на что все остальные захохотали, кажется их было пять? — Успокойся, Дерек, — просмеявшись произнёс кто-то третий. — Гляди лучше, какая луна красивая, кровавая! — Прям как покойный император, — не унимался писклявый, как его окрестил наблюдавший всю эту сцену. — Господи, Дерек, Лелуш ви Британия сейчас… — но договорить ему не дал голос за спиной. — За твоей спиной, — произнёс обладатель красивого бархатистого голоса. — А? Что? — пятеро мужчин одновременно повернулись. Они были напуганы, напуганы до смерти. Раньше казалось, что они не испугаются перед лицом любой опасности, но вот ОН стоит перед ними и смотрит на них своими алыми глазами, такими неестественными и гипнотизирующими, словно кровавая луна. — Служите мне, — спокойно произносит он смотря в их глаза, количество не проблематично, главное чтобы они смотрели чётко в глаза. — Да, Ваше Величество, — хором говорят они. — Кто-нибудь дайте мне телефон. — Мгновение, и телефон у него в руках. Вот он проводит манипуляции по смене сим-карты, хорошо, что были перчатки — отпечатки никто не найдёт. — Алло, Валентайн, узнаёшь? — спросил он — и на другом конце трубки раздалось удивлённое «господин». — Я к тебе заеду, ты не против? Тогда жди. Вы, — обратился он к охранникам, — здесь есть камеры слежения? — Нет, только на основном выходе, — ответил писклявый. — Значит, есть чёрный выход? — Так точно. Он на противоположной стороне. — Какая глупость… не поставить камеры… И так защищают мир от меня? Ах да… они ведь не знали, что я оживу, впрочем, и я тоже… — тихо рассуждал он. — Ну что ж… выбора у меня нет, вы мне не нужны, оставлять вас глупо… а снять гиас возможности нет… Умрите, — холодно и жёстко произнёс он свой приказ, не испытывая никакого укола совести — её у него нет, она давно умерла, разве может в Кровавом императоре быть что-то хорошее? — Есть! — воскликнули мужчины и выстрелили себе в голову с безумными улыбками на лице. Кровь начала менять цвет белоснежного снега, и ви Британии пришлось отступить, чтобы не испачкать ботинки. — Боже… Чуть не испачкался… — флегматично заметил он. — Надо найти такси. А ведь луна и вправду красивая…***
*** Было ли ему стыдно за смерть этих пятерых? Нет. Совести у него не появилось ни грамма, по крайней мере, она до сих пор молчала. — Эй, парень, что бы у тебя там не случилось, не делай этого! — прокричал мужской голос. — А? — не понял ви Британия, до это сидевший к говорящему спиной, а теперь вставая всё так же, спиной. — Не делай этого, человеческая жизнь бесценна! — Да… Вы правы, человеческая жизнь ничего не стоит, особенно в данном случае, — ответил он. — Что у тебя случилось? Расскажи, легче станет. — Поверьте, Вам может плохо стать, слишком тяжёл груз для обычного человека. А впрочем, какая мне разница? Случилась золотая табуретка, которая скоро вновь будет свободна, но на эту табуретку никто не сядет, никто кроме меня — я не позволю. — Ты о чём? — не понял мужчина. — Вот видите, Вы даже не понимаете о чём я… Хотя это не Ваша вина. Моя сестра скорее всего скоро умрёт — и мне придётся занять её место, хотя почему придётся, я этого вполне хочу… — флегматично отметил он и на этом моменте повернулся. — Ну? Теперь понятно? — спросил он, глядя на шокированного японца, который резко стал белым, как простыня. — Какие мы впечатлительные… — после этих слов он надел чёрные очки, прошёлся по краю небоскрёба и спрыгнул в переулок.***
*** — Нервничаешь? — спросил ди Рейзел у Эмили. — Немного… — ответила девушка, — всё-таки открывать такое мероприятие это… волнительно… лишь бы не напортачить… — в глубине души Рузенкрейц поражалась, как Кадис может быть таким спокойным, его хладнокровие было что-то с чем-то… Они стояли уже полностью готовые к вальсу. Он был в белом костюме, так напоминающим Эмили костюм покойного Кровавого императора, и в белой маске со странными плавным золотыми линиями, с красными стёклами на месте глаз. А она — в фиолетовом платье, с золотыми вставками, чёрным кружевом на рукавах и на подоле платья. Её наряд был очень похож на костюм Зеро. На ней, как и на парне, была надета маска, только фиолетовая, но с таким же плавным узором и с такими же красными стёклами, которые, казалось, не должны вписываться в эту гамму оттенков, но каким-то образом не выглядели чужеродно. Эмили казалось, что дизайнер специально так сделала… И вот шум стих, и заиграла медленная и плавная музыка вальса. Они как главная пара должны были начинать, и ди Рейзел повёл. Вскоре к ним присоединились и другие пары. Музыка становилась быстрее, а движения сложнее. У Эмили уже начинала кружиться голова, помогало только то, что она выучила движения и уже машинально их повторяла, ну и Кадис, конечно… Она танцевала и видела лишь лицо ди Рейзела, вернее часть лица и маску. И сейчас в этом наряде он был так похож на настоящего Лелуша ви Британию. Музыка, что раньше виделась девушке торжественной, теперь почему-то казалась мрачной, нагнетающей, и сердце Эмили начало слишком быстро стучать в предчувствии чего-то плохого, слишком плохого… Они закрутились на финальных аккордах и застыли в финальной позиции. Музыка заканчивается, но её волнение никуда не уходит. Вдруг раздаётся выстрел — и наряд императрицы Британии в том месте, где находится сердце, начинает из светло-розового превращаться в ярко-алый. Нанналли ви Британия падает на руки успевшему подбежать телохранителю, но она уже мертва. Всё это происходит для Эмили, как в замедленной съёмке. Рузенкрейц видит паникующих людей, начинается суматоха, а ещё девушка чувствует, как ди Рейзел хватает её за руку и тянет куда-то, она и не сопротивляется. Она видит людей с изображением солнца на белых повязках, надетых на левую руку. Они уже ушли с площади и быстро идут по какой-то улице, и ещё одной, и ещё… Сколько они так прошли? И вот, наконец, они остановились. «Такси?» — думает девушка. — Да, этот адрес, — говорит ди Рейзел, давая таксисту деньги. «Он что, всегда деньги носит?» — думает девушка, и тут до неё только начинают доходить события последних тридцати минут. — Эмили, садись в машину. — Ребята! Дядя и тётя! Они же… они ведь могут погибнуть! — она разворачивается в сторону площади, явно собираясь уже убегать в ту сторону. Вдруг Кадис хватает её за руку, тянет на себя, а затем уже буквально запихивает в машину. — Да залезай уже в машину, идиотка! Если ты сейчас туда побежишь и умрёшь, тебе никто «спасибо» не скажет! — с этими словами он закрыл дверь снаружи и машина быстро уехала. «А мне ещё нужно здесь кое-что сделать», — подумал он, разворачиваясь и идя обратно к площади.