***
Для дворянских бездельников Эраклион представлял из себя страну пирушек и легких развлечений, когда более-менее опытные путешественники видели страну вопиющих контрастов. Нечто подобное было и на Мелодии, где крайняя бедность соседствовала с невероятной роскошью, но только тамошняя императорская семья не особо скрывалась и признавала бедственное положение собственных дел, когда местная королевская чета на все закрывала глаза и тратила уйму денег на пускание пыли. Они не говорили про выжженную гражданской войной землю, старательно скрывали данные о погромах и тратили-тратили-тратили уйму денег на бессмысленную войну. Саладин ни в коем случае никого не осуждал и даже, честно говоря, поддерживал королеву Самару в начинаниях, чувствуя привкус кровавых денег на губах. Королева была щедра, а далекий потомок мифических карликов деньги любил сильно. Прошлое, бедное и голодное, оставило ужасный отпечаток на душе человека, которому едва-едва перевалило за сорок, но тело уже потеряло всякую молодость. Будь прокляты чертовы ведьмы! Эраклионовские леса пользовались дурной славой. Стражники предпочитали их не посещать, местные ходили туда весьма редко и то, далеко не все возвращались домой. Не смотря на обилие потенциальной пищи, даже самые изнуренные голодом люди вторгались в лесные массивы очень неохотно, зачастую оставляя завещание или расписку. Отчасти их можно было понять. Люди боялись лесов, однако их пугало вовсе не обилие потенциально смертоносной дичи или жуткие растения, а партизаны-радикалы, облюбовавшие лесные массивы в качестве своих укрытий. О них говорили много, зачастую шепотом и в полной темноте. Кто-то их проклинал, кто-то возводил в герои и верил, что именно за ними стояло будущее, но Саладин считал идиотами и первых, и вторых. Страшными эти людишки стали благодаря сплетням, а светлое будущее, предполагающее либо революцию, либо переворот не было в силах ряженых повстанцев, неспособных договориться даже меж собой в повседневных условиях. Впрочем, все это было не важно. Саладин вступил на территорию леса легко, даже не оборачиваясь. Кучка сопляков с дороги осталась где-то позади. Воспитанные на байках взрослых, малолетние оборванцы отстали от странного путника у самого конца разрушенной деревушки. В этих местах старый паладин бывал, оттого путь ему был знаком. Пусть глаза Саладина утратили зоркость, засечки на деревьях и мелкие знаки, не значащие ничего поддельности, но важные вообще, быстро дали о себе знать. Идя по памяти, мужчина через некоторое время вышел на небольшую поляну. Радиус поднял руку и открыл сознание. Врожденная восприимчивость к магии мгновенно дала о себе знать. Здесь, перед самым носом, что-то было. — Откройся. Пространство заискрилось. Невидимый купол сначала покрылся сетью мелких энергетических трещинок, после чего лопнул, подобно мыльному пузырю. В этот же момент сквозь Саладина прошло опознавательное заклятие. Дрожь сначала охватила тело старика, потом заболела голова. Инородная магия просочилась в дряхлое тело, считывая клетки. Саладин терпел, мужественно сжав зубы. Спустя несколько секунд тело отпустило и старик, чуть хрипя, прошел дальше, не обращая внимание на восстанавливающийся барьер. Стоило иллюзии исчезнуть, как перед уставшими глазами появился небольшой дом. Один из многочисленных штабов местных повстанцев мало чем отличался от дома в среднестатической деревне «большого мира», но при этом выглядел безусловно привлекательно на фоне эраклионовских построек. Тут уже не было магии. Чистая техника, стащенная прямиком с Зенита, встретила старика. Потом был безумно-вялый робот-дворецкий и чашка дымящегося чая из сор-травы для покоя ноющих костей. — Вы хотели видеть меня, дядя. Стоило Гелии войти, как тут же юноша низко поклонился. Темные волосы, завязанные в свободную косу, даже коснулись пола. Саладин скривился. В его время подобные прически были запрещены уставом и длинные волосы полагалось носить лишь старикам, чьи военные подвиги остались позади. Молодежь, конечно же, об этом не думала, оттого и растила патлы как ей вздумается, введя в мужскую моду откровенно женские прически. Саладин молчал. Сверлил племянника недовольным взглядом и молчал, потихоньку попивая чай. Горячая жидкость жгла сухие губы, но это не волновало действующего директора «Фонтана». Он был увлечен молодым человеком, который не смел поднять глаз. И, что было самым страшным, подобная реакция диктовалась вовсе не страхом. Гелия не боялся родственника, но при этом он делал все, чтобы не злить того еще больше. Отчасти это было весьма иронично, ведь именно подобное решение вводило Саладина в лютую ярость. Они могли молчать долго. Как-то родственники не общались друг с другом целый год, хотя все это время они жили под одной крышей. Саладин скривился. — Ты подвел меня, Гелия. — Знаю, дядя. Голос его был громок и пуст. Казалось, что мыслями своими Гелия где-то совсем далеко. Или не казалось? Не смотря на кровные узы, Саладин знал о племяннике немногое и это старика пугало мало. — Мальчик мой, я подобрал тебя ребенком, когда мой брат и та девица погибли под обломами. Я кормил тебя, воспитывал и давал кров все эти годы. Ты хоть понимаешь насколько твоя текущая жизнь зависит от моих действий? — Понимаю, дядя. — Я забрал тебя и вырастил как своего сына, — спокойно продолжил Саладин, внутренне усмиряя дикую ярость. Безразличие племянника бесило. — Когда мог бы сдать в приют при драконовой церкви или вовсе отказаться, оставив тебя на попечении улиц. Так почему же ты, мой дорогой человечек, плюешь на все это, расстраивая дорогого дядю? Гелия промолчал, все так же пряча взгляд. Отчитывать или говорить с ним было равносильно ведению беседы со стеной. Саладин устало зевнул, не понимая, ради этого ли он мучал свои старые ноги? — У меня была тяжелая судьба. — Заметил директор «Фонтана». — Мы с братом побирались и работали за гроши, когда ты, проклятый нахлебник, не в состоянии даже проявить свою полезность! Деланное спокойствие исчезло в всполохе гнева. Старик замахнулся. В переговорной раздался шлепок. Гелия отпрянул назад, хватаясь за налившуюся кровью щеку. Саладин тяжело задышал, но походный посох отложил. — Скажи же мне, племянник, что с тобой не так? — Спросил Саладин, презрительно скривившись. — Почему ты не можешь быть как другие дети? Отчего ты, проклятое отродье, не в силах исполнить даже простейшего задания? Разве за тем я тебя отправлял на учение в Линфею, чтобы ты, ублюдок, портил все карты? Теперь держать рот на замке было бессмысленно. Первый удар всегда служил своеобразным сигналом. Морщась, но не позволяя себе застонать от боли, Гелия поднял глаза на родственника. Художник смотрел на злого старика все также пусто, без намека на эмоции. — В процесс вмешались. — Тихо, но ровно ответил художник. — Появились непредвиденные обстоятельства, дядя. Саладин закатил глаза и уже было потянулся к посоху. В самый последний момент полные, но морщинистые пальцы ослабли и древо основания выскользнуло прочь. Старик удобнее уместился на кресле. — Тебя и ту патлатую вздула парочка молокососов, — раздраженно заметил директор. — И если насчет девки все ясно, то ты сильно оплошал, особенно после всего пройденного. — Они оказались сильны. — Вяло побормотал художник. В его голове воскресла картина бегства. Ужасная огненная фурия и дракон, сотканный из зачарованного пламени, промелькнули перед глазами Гелии так ясно, что отравителю даже почудился запах жженных волос. — Сильнее, чем ты? — Саладин хохотнул, хотя смешного было мало. Гелия был опытным бойцом. Мальчишка прекрасно разбирался в ядах и знал куда давить, чтобы обездвижить жертву. Он явно превосходил хорошего, но туповатого специалиста и недо-фею первокурсницу. — Да. — Звезда! — Саладин все же стукнул племянника во второй раз. Удар пришелся на спину. Гелия пошатнулся и упал. — Не мели чепухи, дорогой! Из-за твоей оплошности проблемы могут возникнуть у меня! Грх, парень, ты заварил ужасную кашу, поэтому тебе ее и расхлебывать. Бери этих тупиц и дуй на Солярию. Заказчику не нужны лишние свидетели.***
Магии в Скае было не больше, чем в любом другом среднестатистическом человеке. Дракон принца волшебными силами не наделил, но сейчас мечнику казалось, что это было не совсем так. Перед глазами юноши простирались леса, чей шепот юный принц чувствовал каждой клеточкой своего бренного тела. Листва деревьев шептала слова поддержки, ветер указывал путь к источникам силы, вода пела о приключениях за другим берегом. Это место не было знакомо сыну Самары и Эрендора, однако в этом проблемы не ощущалось. Совершенно незнакомые земли совершенно не пугали принца, который совершенно не помнил предыстории. Как он здесь оказался? Почему стоял на песке босыми ногами? В какой-то момент мир стал совсем прост. Стоило исчезнуть людям и появиться природе, как мечущаяся душа обрела долгожданный покой. Сила странных мест была велика. Не чувствуя на душе груза, Скай шел куда-то вперед, с жадным любопытством всматриваясь в каждый встреченный куст. Разнообразие фауны приятно грело сердце. Ни один цветок не был знаком будущему королю, хотя по прикладной «травологии» и элективному курсу дикой природы специалист имел высший бал. Скай не мог сказать точно, был ли ягоды, так заманчиво свисающие с куста, ядовитыми или плоды, отдаленно походящие на груши, съедобными, но… Было ли это важно? Голод не царил в желудке. Принц насыщался лишь от одного вида идиллии перед глазами. Все это было хорошо настолько, что Скай даже поймал себя на несколько безумной мысли. Впервые за долгое время ему было не плевать. Через некоторое время перед глазами принца предстал небольшой домик и до подозрительного знакомая собака-фамильяр, чья пыльно-серая шкура сменила цвет на светло-коричневый, карамельный цвет. Неожиданно для себя принц ощутил удивительную радость, когда собака резко сорвалась с места и радостно залаяла, виляя хвостом. Стоило животному влететь в чужие руки, как странная теплота разошлась вдоль всего тела. — Здравствуй, Леди. Стоило непонятному чувству зародиться в сердце, как маленький идеальный мир пошел по швам и вместо безоблачного неба принц увидел унылый потолок. Легкие молодого человека впитывали в себя запах до боли противных лилий, а вдоль кожи прошелся холодный разряд. Онемение сковало тело. Скай попытался шевельнуться, но не смог. Пробуждение вышло болезненным, но причиной тому была вовсе не физическая оболочка. Скай морщился. Скай закрывал глаза. Скай пытался вернуться туда, на поляну, к домику и собаке, но ничего из этого не помогло. Душа Ская вернулась сюда, в белый унылый мир с нарциссами на прикроватной тумбочке. — Душа моя! Холодок прошелся вдоль позвоночника. Самара резко метнулась в сторону койки. Стул, на котором ранее сидела женщина, пошатнулся и рухнул на пол, издавая ужаснейший звук. Королева накинулась на отпрыска с объятиями, едва тот моргнул во второй раз. Скай чувствовал себя отвратно. С каждой секундой горечь усиливалась. Очень вернуться в царство грез, где принц не был никому ничего не должен. Чувства, словно пробудившиеся ото сна, заснули вновь, стоило несколько холодным рукам матери оплести сына. Самара, не помня себя от счастья, целовала специалиста в макушку, параллельно благодаря Дракона. Ее тихий шепот обрывками долетал до сознания. — Мой мальчик. Мой сынок. Моя радость. С каждым новым словом морально Скай умирал все сильнее. Привычная паволока заслонила окружающий мир, окрашивая окружения в противные серые цвета. — Я отомщу этому ублюдку. — Прошептала Самара, приходясь пальцами вдоль шевелюры юноши. — Не переживай, Скай. Эраклион останется твоим. Но Скай не переживал. Скаю стало все равно. Пока мать давала бессмысленные клятвы, специалист с сожалением думал о собаке карамельного цвета.