Скованные одной смертью

Петунья Дурсль ненавидела магию, и всё, что не вписывалось в рамки нормальности, а потому предпочитала это игнорировать, если оно не приносило проблем. Девочка, которую никто не видит кроме неё и этого неадекватного племянника? Подумаешь! В какое сравнение это идёт с тем, что творилось на её свадьбе? Когда роскошный свадебный торт превратился в белую корову, а вместо добрых пожеланий слышались кваканье и лошадиное ржание, было, право слово, намного хуже. Десятки гостей, приглашённые на радостное торжество, в итоге были подвержены обливиэйту, а в памяти Петуньи осталась настоящая мешанина: кусающиеся тарелки, танцующие с этими идиотами-магами скатерти, смех, мыльные пузыри, вылетающие у неё изо рта, сопровождающийся привкусом, что не удивительно, мыла. Каждый раз, вспоминая этот день, она испытывала бессилие: столько репетиций, столько надежд на счастливые воспоминания возлагалось на это событие, а в итоге… А в итоге всё коту под хвост. И кто виноват? Эти ненормальные. Им казалось, что это смешно, что своими действиями они разбавляют скуку; на деле же они растоптали мечту о спокойной и уютной свадьбе, во время которой не будет драк, не произойдёт ничего необычного, и на которую Петунья ни Джеймса, ни уж тем более его дружков, чёрт побери, не приглашала. Так почему же её должна волновать эта девчонка? До ужаса похожая на Гарри, судя по виду одинакового с ним возраста, обладательница таких же тёмных волос и зелёных глаз, а ещё, что нравилось Пети больше всего, не материальная и абсолютно бесшумная. Даже когда было видно, что девочка рыдает, от неё не доносилось ни звука, а любые её попытки прикоснуться к кому-либо и — о счастье! — к чему-либо заканчивались тем, что она исчезала на время. Да, появлялась затем вновь, мозолила глаза, но по сравнению с сыном Лили была беспроблемной: от её действий не летала еда по кухне, не переворачивались столы, и криков, как говорилось, слышно не было; её не нужно было кормить, баюкать, успокаивать, покупать одежду и игрушки. Никаких странностей, если не считать само её существование… И то, что Вернон её не видел. Но была ли разница? В детстве Петунья мечтала о волшебстве, позже возненавидела. Миссис Дурсль знала, что магия способна на многое, понимала, что видеть ребёнка, которого-вроде-как-нет, — ненормально, и это как-то идеально вписалось в картину мира: ненормальный ребёнок и ненормальная магия не могли быть не связаны. И нет, нет, нет, она не сошла с ума! Мысль о том, что это последняя шуточка умершего (Слава Богу, прости Господи) муженька Лили, который не мог не нагадить под конец, Петунье даже импонировала. Бывали, конечно, сомнения, но она слишком устала, чтобы искать иные варианты, а признать, что спятила, не могла и не имела права: если её вдруг запекут в психушку, что станет с Дадли и Верноном? А ведь последнему придётся ещё следить за Поттером, доставляющим множество бед, которых от магического миража не было. Страшно, конечно, что внезапно появятся, но судьба Петуньи, как ей казалось, жить на пороховой бочке вблизи ненавистного ей волшебства, боясь и постоянно оглядываясь. Гарри Поттеру всего два года, а он уже взорвал телевизор, стоило Вернону переключить канал с мультфильма на новости. Всего два, а он уже спалил игрушку Дадли едва ли не у того в руках, ведь этому ненормальному так хотелось с ней поиграть, а её сын не дал. Всего два, а он опрокинул на неё суп, когда ему не понравилось еда, всего два, а проблем столько и они порой настолько масштабны, что ненависть с каждым днём крепнет. Петунья мечтала избавиться от племянника, сдать в приют, чтобы не видеть его и не слышать, но письмо, оставленное вместе с ним, исключало такую возможность. Ненормальные хотят, чтобы Гарри жил с ними, а на желание семьи Дурслей им плевать; и пусть там не было написано, что будет, если они отдадут его в детский дом, но от магов не приходится ждать ничего хорошего. Если они для смеха испортили ей свадьбу, то что стоит им в отместку за непослушание забрать её собственного сына и стереть о нём память? Сделать смыслом жизни уход за Поттером, подчинить. Петунья ненавидела магию и вполне заслуженно. Ведь как можно любить то, что раз за разом приносит один только вред, против чего невозможно защититься? Даже ружьё Вернона вряд ли поможет, если один из ненормальных решит заколдовать их… Петунья с силой сжала кухонный нож, вздохнула и выдохнула, прежде чем продолжить нарезать яблоки. Рядом, сидя в высоком детском кресле, играл динозавриком её сын, племянник же находился в чулане — в самом безопасном месте в их доме, в котором не было абсолютно ничего: просто небольшая комнатушка с мягкими игрушками и ковром, расстеленным по полу. После того, как Гарри заставил летать посуду, Петунья боялась его сюда приносить, а там (миссис Дурсль очень надеялась) с ним ничего не могло произойти. Раньше их семья использовала чулан для хранения метелок, вёдер и тряпок, но отчаянные времена требовали отчаянных мер, а потому комната была немного переделана и теперь являлась пещерой Смауга — заходить туда тоже не хотелось. Но нужно было. Как жаль, что не для возвращения трона. Петунья в очередной раз тяжко вздохнула. Ещё и день рождение у неё скоро… Пригласить подруг явно не выйдет: если племянник опять что-нибудь вытворит, она не сможет этого объяснить, а уж если появятся эти ненормальные в красных мантиях… Хватит обливиэйтов в её жизни! Петунья резким движением отложила нож и смахнула с доски уже нарезанные яблоки в кастрюлю. Не может же в её жизни быть всё настолько ужасно? Гарри ведь в первую очередь ребёнок, может, если с ним поговорить, объяснить, он всё поймёт и делать так не будет. Правда он маленький, ему всего два года, но ведь чем раньше начнёшь, тем лучше, да, Дадли? Последнее она от недостатка общения произнесла вслух, но младший Дурсль, в последнее время пытающийся повторить всё, что услышит, тут же произнёс: — Да, Дадли. И сразу попытался откусить голову игрушечному динозаврику, впрочем, быстро исправившись и просто кинув брахиозавра в сторону. — Есть, — произнесла мамина симпатяга, вызвав у Петуньи умилённую улыбку. Вот она, её отрада, её счастье, то, что помогает жить и смириться с… Погас свет, раздался рёв. С уст миссис Дурсль сорвался обречённый стон; испугавшись резко наступившей темноты, заплакал и Дадли. — За что мне это? — не сдержавшись, вопросила Петунья в пустоту и подхватила сына на руки. Не нужно было быть Оракулом, чтобы понять, в ком именно причина, и это раздражало… Как же быстро прошли минуты спокойствия!

***

Мира знала, что она странная. Но как может быть по-другому, если её видят лишь два человека, а слышат и того меньше? Раньше, кажется, было иначе… Порой ей снились сны, в которых она видела девушку. Длинные рыжие волосы волнами падали ей на плечи, она нежно улыбалась, что-то щебеча им с Гарри; сейчас Мира многое бы отдала, чтобы понять, что именно говорила эта особа, смотря на них таким тёплым, согревающим сердце взглядом. Так на них больше никто не смотрел, и этого, признаться честно, не хватало… Как и общения. Гарри все слышали. Да, он не ходил в подготовительный сад, как тот же Дадли, но зато с пяти лет начал ходить в начальную школу. Это не говоря о том, что иногда Петунья брала его в парк, на ту же площадку, где он вполне себе мог поиграть с детворой, побегать, покататься на качелях, скатиться с горки, зарыться в эту несчастную песочницу, дабы построить замок. Мире тоже этого очень хотелось, но единственное, что она могла — ходить по воздуху и сквозь предметы. Да, в её состоянии были свои плюсы, но как можно о них думать, когда её брат катается на одолженном — взрослом, двухколёсном! — велосипеде, а ей только и остаётся, что смотреть? Причём в тех снах, так похожих на воспоминания, она тоже могла трогать и использовать вещи, а потому ей вдвойне обидно, что это отчего-то изменилось. Ей уже девять, она тоже хочет всё это делать! Впрочем, видя, как счастлив её брат, выигравший импровизированную гонку на велосипедах среди мальчишек, Мира почувствовала, как расползается на лице улыбка. Гарри обернулся на неё, словно ища поддержки, и девочка показала ему большой палец, отчего тот радостно рассмеялся. И никаких слов. Никаких «Мира, смотри!», потому что близнецы уже давно усвоили, что если Гарри с ней разговаривает, его начинают сторониться. Да, какое-то время назад это считали милой детской шалостью, ведь воображаемые друзья — это так… обычно? Если они не обретают свои привычки и не живут годами. Мира даже была благодарна, что вопреки советам всех этих взрослых с площадки, тётя Петунья не повела Гарри к психологу. Насмотревшись программ, которые вечерами поглядывал дядя Вернон, девочка была уверена, что эти доктора вполне способны убедить, что её и правда нет… А она есть! Она существует! И обязательно когда-нибудь сможет покататься на велосипеде, обнять брата, нарисовать цветочек на бумаге… Тем более всё постепенно меняется, и если раньше Мира почти ничего не могла, большую часть времени находясь словно в меж пространстве, то теперь она в состоянии постоянно находиться тут, в этом мире. И до бытия обычной девочки ей не хватает быть просто материальной. Ведь так? Видимо почувствовав её сменившееся настроение, отвлёкся от разговора с Дадли брат. Посмотрел на неё обеспокоенно, и Мира сразу же поняла, что он хотел бы сказать и зажмурилась, обхватив себя руками. Да, Гарри, она научилась переворачивать листы у книги, да, она знает, что это только начало, что всё будет хорошо, что он её любит, но ей страшно. Потому что это правда сложно, так существовать, потому что ей хочется завести друзей, потому что ей хочется учиться в школе, быть как все эти обычные дети… разбивать коленки, рисовать, писать, лазить где-то. А так же хочется знать, кто она. Если не плод фантазии Гарри, то, может, призрак? Но они ведь не растут! И запахи тоже не чувствуют. А Мира их ощущала. Она знала, как пахнет дождь, фирменный пирог тёти Петуньи, вишневый, напоминающий о лете и который она так хотела попробовать, ароматы цветов, мяты, чая… да чего угодно! И при этом не знала, каковы они на ощупь. Бумага, впрочем, оказалась шершавой. «Я с тобой», — одними губами шепнул Гарри, и девочка сурово сдвинула брови, мотнув головой, говоря этим жестом, чтоб он не привлекал внимание, но тут же улыбнулась, показывая, что ценит его слова. Легко не стало, но в груди всё равно появилось тепло, дающее надежду на лучшее, помогающее смириться. Своего брата Мира любила больше всего на свете, и если бы не он, жизнь не имела бы смысла. Неважно даже, подобная или нормальная, ведь девочка просто не могла представить, что этого разгильдяя может не быть. — Дадли, Гарри, домой, — послышался строгий голос Петуньи. Некоторые родители позволяли своим детям гулять одним, но не их тётя. Пети, как часто называл её Вернон, была откровенным параноиком и постоянно ожидала беды. Даже в школу, которая находилась на соседней улице и до которой нужно было идти минут десять, она отводила их сама, что вызывало громкое возмущение Дадли: подобное покровительство его раздражало, ведь он считал, что оно подрывает его авторитет. Отличником в школе двоюродный братец не был, зато являлся главным заводилой; порой девочке казалось, что если бы не Гарри, Дадли бы давно пересёк черту дозволенного и начал бы издеваться над слабыми. Нет, он не был плохим, но была в нём уверенность в том, что ему можно всё, некая избалованность, появляющаяся, когда родители слишком многое разрешают. Неудивительно, что близнецы относились к двоюродному брату с осторожностью. Гарри общался с ним, иногда играл, порою помогал с уроками, но не доверял: Дадли был непредсказуем, очень часто вначале делал, потом думал, что часто оборачивалось проблемами. Этим же он был похож на Гарри, но у последнего эти черты характера проявлялись иначе, да и другие качества делали их абсолютно разными. Вот и сейчас Дадли начал ныть, прося погулять ещё немного. Близнецы одновременно закатили глаза, сокрушённо посмотрев в небо: была у них обоих одна и та же черта, которая категорически не переносила скулёж. — Дурак, — озвучила общее мнение Мира. Девять лет, а такими вещами занимается! Нет бы просто попросить, адекватно, спокойно… Хотя что толку? Сегодня должна приехать тётушка Мардж, так что Дадли сам должен был понять, что его нытьё, обычно помогающее, в этот день результата не принесёт. — Она привезла тебе подарок, — аргументировала Петунья, и двоюродный братец мгновенно побледнел. — Деньги, — уточнила женщина. — С этого и нужно было начинать, — с ехидцей прокомментировала Мира, вызвав понимающее фырканье Гарри. Марджори явно думала, что Дадли обожает собак. Каждый раз, наведываясь в гости, она привозила что-нибудь, с ними связанное: тетради с бульдогами, игрушечные бульдоги, свитер с ним же. В последний раз она притащила щенка, вполне себе живого, из-за чего истерика случилась сразу у двух человек, Петуньи, на дух не переносившей животных, и её сына, у которого эта порода ассоциировалась с исчадьем Ада: Злыдень, один из пёсиков Мардж, как-то укусил его за руку. Дадли приободрился. Моментами казалось, что деньги он любил больше матери, а потому и сейчас он позабыл об опасности в виде грозного бульдога и первым отправился в сторону дома. Учитывая, как он задрал подбородок, Дадли явно ощущал себя великим полководцем, ведущим солдат в бой. — А ты поможешь приготовить ужин, — чопорно произнесла Петунья, обращаясь уже к Гарри, и, даже не дождавшись ответа, последовала за сыном. Поттер показал ей в спину язык. — Она в своём праве, — мягко произнесла Мира. Гарри качнул головой, явно не согласившись, но не решившись сказать вслух: они всё ещё находились на площадке и людям показалось бы, что он говорит сам с собой. Слова, впрочем, не сказать, чтобы требовались: девочка и без того видела, что отношения между племянником и тётей сложные и даже догадывалась почему. Мира знала, что она странная… но и её брат был далеко не обычным мальчишкой. Ведь как можно назвать обычным того, чьи пожелания порой исполняются? Того, чьи вспышки ярости взрывают лампы, который может левитировать предметы, если очень сильно захочет? Близнецы считали, что это магия; Петунья говорила, что её не существует, тем самым отрицая очевидное. «Она ведь боится», — хотела сказать девчушка, чьё увлечение было наблюдать за людьми, но промолчала, понимая, что это может спровоцировать более серьёзный разговор. Обсуждать же такие вещи на улице совершенно не хотелось. — Пойдём, — проговорила Мира, по наитию хватая своего брата за руку, с удивлением отмечая, какая она приятная на ощупь, удивляясь, тут же поднимая взгляд на Гарри и смотря ему в глаза, столь же ошарашенные, что и её. От охватившего её счастья девочка засмеялась, выпустив ладонь и резко обняв самого дорогого для себя человека. И пусть спустя несколько секунд она вновь ничего не чувствовала, пусть умудрилась пройти сквозь брата, заработав странные, леденящие ощущения, в этот миг Мире казалось, что всё ещё впереди. Надежда, горевшая маленьким огоньком, заискрилась как никогда ярко, обещая светлое будущее. И раз уж в мире точно существует магия, как бы не отрицала тётя, может, найдутся и ответы на её вопросы? Их вопросы.