Trust me

Мир пока не пробудился — Гелиос еще не запряг колесницу, и даже в Финикии, пурпурной стране рассвета, стоял теплый предутренний сумрака. Раскидистые леса замерли в ожидании солнца, замолкли ветры в трепетном ожидании, а Морфей, Фобетор и Фантас дарили людям и прочим живым существам последние сны уходящей ночи. Сон царил еще и на Олимпе, среди нимф и сатиров в межмирье. Мир не пробудился. Мир, погруженный в дрёму, ждал наступления нового дня. Не спали двое. Сидели они на прохладной траве, мокрой от росы и ароматной, и смотрели со скалы на дремлющий мир. У края горизонта серо-голубое небо медленно окрашивалось в пунцовый; это Эос поднималась со своего ложа, накидывала на плечи легкую вуаль, чтобы вскоре подняться из океана и привести за собой утро — но до этого должно пройти еще немного времени; времени густого, с ароматами лаванды и жасмина, тягучего и эфемерного, превращающегося в вечность такими предрассветными минутами. Дева сидела чуть ближе к обрыву, обняв ноги руками и положив на колени подбородок. Эфирные дуновения ветра щекотали ее босые ноги. Легкий хитон девушки, и в привычной жизни достаточно короткий, задрался еще выше, обнажив белоснежные бедра. Волосы ее, обычно собранные, распались по плечам сверкающим шелком; на траве покоился колчан со стрелами, лук, и диадема, сотканная из звезд и лунного света. Мужчина сидел рядом. В ту секунду не признать в нем было грозного воина и бесстрашного воителя — одет он был в белый хитон, и только тяжелый красный плащ оставался его неизменным атрибутом даже в тот мирный час. В глазах мужчины теплился мягкий свет, и в миг, пока его подруга устремляла взор к горизонту, он не мог отвести взгляда от нее. От девушки пахло миндалем и хвоей, и столь нежна и хрупка она была в предрассветный час, что прикосновения бы хватило, и дева рассыпалась бы звездной пылью на мозолистые ладони воины. Оба молчали. Хранили тишину замершего мира; а истинно боялись разрушить столь интимный и трепетный миг — два десятка лет разлуки теперь казались целой чередой бесконечностей. Боги, для которых десятки лет ощущаются как ускользающий миг, по-человечески ощутили тяготу ожидания и меняющееся в эти минуты течение времени. — Первая мессинская война окончена. Ты принес победу Спарте, — наконец нарушила молчание девушка, не отводя взгляда от горизонта. — Но будут еще войны. Многие сотни тысяч. Всегда люди будут тяготеть к битвам и кровопролитию, и твой пост никогда не завершится, — мужчина не ответил, и дева обернулась. Воин лениво и несколько лукаво улыбался, однако же прямо и нежно смотря в глаза своей подруги. — Вправду ли хочешь говорить ты об этом? О наших ролях и обязанностях? — Нет. Не хочу. — А чего же ты хочешь, Феба? Артемида перевела взгляд к горизонту. Арес. Он пришел к ней раньше, чем явился на Олимп. Пришел с дарами и открытым сердцем. И Артемида знала, одного ее слова будет достаточно, чтобы своевольный исполин склонил свое колено, и разбил свою гордыню о ее своенравность. Но ей не было этого нужно: две мятежные души находили гармонию в единении друг с другом. И ни один из них не старался сломить второго в угоду собственному честолюбию. Нельзя же было назвать их уговор столкновением двух стихий? Трижды Арес осрамил свою честь, проиграв и смертному, и Афине. Стойко нес испытание, возложенное Артемидой, дабы доказать ей верность и преданность свою. Подрагивала листва деревьев-великаном. Поблескивали вдали воды зеркальных озер. Зарождался рассвет. Феба лениво потянулась, вдыхая аромат наступающего утра. Вновь посмотрела на Ареса — необычайно ласково и томно. Перевернулась, опершись ладонями о мокрую траву; белыми коленями ощутила мощь спящей земли, в глубинах которой сокрылись монстры и страхи, ночные бдения и древние боевые кличи. А в следующую секунду, подобно кошке, грациозно и неспешно приблизилась к Аресу, изогнувшему в недоумении бровь. Лицо его не переменилось, но сердце глухо ухнуло меж ребер, и сладкая тягучая сила запульсировала в его теле, приковывая к земле. И губы горячие. И в голове зашумело — словно все звуки мира в один миг обрушились в одну точку меж бровей. Сломить бесстрашного воителя не сложно; нежное прикосновение девичей ладони к груди, к месту, где непозволительно быстро и сильно клокотало сердце. И, о, боги, как бы хотел Арес дотронуться до Фебы в ответ! Властно прижать бы ее к себе; схватить густую копну волос, удерживая олимпийскую деву рядом — и разгоряченные картинки мелькали перед глазами, дурманя и дразня, пока Артемида легкими поцелуями покрывала лицо и шею Ареса — но бог не двигался, не позволял себе шелохнуться, так как не смог бы держать себя боле; но уговор еще не был завершен, и не давала еще Феба позволения ему дерзнуть на ее божественный стан. — Дразнишься… — только и проговорил он через силу, не в силах ни остановить Артемиду, ни позволить себе ответного действа. — Однажды, клянусь тебе, Феба, мы поменяемся местами. Дразниться буду я, а тебе придется молить меня. Будешь гореть и умолять. Звонкий смех девушки прокатился эхом по долине; вторили ему птицы, поблескивали, смеясь, потухающие звезды. — Только после того, как я не смогу сразить Багряного вепря на священной охоте, — в этот же миг поднялось из-за горизонта солнце, и Феба исчезла со скалы, оставив олимпийца одного. Она еще не знаоа, что в этом году вепря в канун ежегодного празднества сразит копье Ареса.