***
Локи, закованный в кандалы, стоял перед высоким троном отца. Он гордо поднял подбородок; самодовольная, слегка растерянная улыбка все так же играла на губах; хотя на душе, если она вообще существует у вероломного трикстера, все рвалось на части. План провалился. Подчистую. С помощью мидгардки Локи планировал разгадать тайну шкатулки: найти способ «активировать» артефакт. Мощнейшее оружие, которое создали Древние для того, чтобы дать владельцу власть над всем сущим. Заполучи Лафейсон право повелевать всеми девятью Мирами, он бы наконец-то обрел то, чего считал себя незаслуженно лишенным – и это не власть! Локи преследовал цель доказать Одину и всему Асгарду, что он – «мерзкий скользкий трикстер» — тоже может зваться достойным. Тая стала неожиданным ключиком к открытию тайны, и поначалу Лафейсон наивно полагал, что с легкостью, используя кровь девушки, достанет камушки, а дальше – вся магия тут же перейдет в его руки. Но не тут-то было! И даже когда девчонка проносила украшение больше недели, единственное, чему она научилась – прятаться от чужих глаз, да и то неосознанно. Разве не должна была она уже давно постичь тайны вселенной? По щелчку пальцев заставить Зимнего Солдата рассыпаться в прах?.. Глаза Локи бегали по полу и высоким сводам дворца. Он понимал: милостивым суд отца не будет. Нет, только не в этот раз. Опустошение, дикое желание накричать на самого себя, отругать за промах, за очередную слабость и неумение заполучить желаемое, душила. Трикстер рассмеялся. Сладко, дико, панически. От неслыханной дерзости приемного сына, Один даже привстал с трона, наклонившись вперед и яростно сверкая глазами из-под густых седых бровей. Но Локи уже было не остановить. Он считал, что потерял всё. — Что, отец? Гордишься Тором? А меня, не оправдавшего твоих ожиданий, выбросишь прочь за ненадобностью? Да, да, именно так и поступают любящие родители. — Молчи, негодник! Благодари Тора, что я не уничтожил тебя еще в Мидгарде! Позор моего дома! Груз на моих плечах! Отступник! Ты поплатишься за всё содеянное. Но, сперва, ты вернешь мне то, на что посягнул: артефакт матери. Раскаты эха разносили по дворцу крик Одина. Леди Сиф услужливо стояла в толпе пришедших поглазеть на расправу над Лафейсоном зевак, то и дело кивая в такт словам сидящего на троне. Тор заметил это и недовольно скривился: для бога Грома сейчас вершилась судьба брата, каким бы плохим Локи не считали остальные, но они – братья! А Локи лишь продолжал самодовольно смеяться. — Ты можешь велеть меня казнить. Мне не привыкать умирать. Но… — Опомнись, брат! – Тор позволил себе перебить его речь, осознавая, что последняя фраза станет приговором для Локи. – Мы враждовали с тобой, даже сражались по разные стороны баррикад. Но ты мой брат, Локи. Фригга наша мать. И моя, и твоя. Ты совершил ошибку, заигравшись и посягнув на святое. Верни же реликвию и исправь содеянное тобой, пока ещё не поздно! — Что?! Как же ты не видишь, о мой идеальный братец, что нельзя ничего исправить! Я никогда не стану для отца даже на четверть таким же родным, как ты! Один больше не мог терпеть непотребства, творившегося в золотых стенах. Ударив посохом в пол, он молвил: — Именем Отца-Вседержителя, словом Повелителя Девяти Миров, ты, Локи Лафейсон, обвиняешься в предательстве, измене, вступлении в сговор с вражескими Читаури, а также грехе, что не омоет ни одно жертвоприношение — краже артефакта матери всея живого – Фригги и приговариваешься к смертной казне. – Дамы, присутствующие на церемонии суда, ахнули. – Видит Мать Праотцов, я давно должен был это сделать. Моё сердце подверглось коварным чарам младенца, так ошибочно казавшегося невинным. Но не достоин ты, Локи, ни единого вздоха, что по своей милости я подарил тебе, о, паршивое отродье павшего царства льда. Три дня тебе будут отведены на подготовку к церемониальному ритуалу. А далее твоя душа отправится в ад, где ей по праву рождения уготовано место! — Но отец! – испуганно, не ожидая такой кардинальной решимости, воскликнул Тор. — Молчать!!! Стража, уведите его. Сквозняк заунывно скользил по лацканам и воротнику трикстера, как бы насмехаясь: "Ну вот и ты доигрался, малыш. Думал, можешь ускользнуть от возмездия? В потаённые щели способен проникнуть только я, Ветер." Душило дикое желание выть, царапать пол, обламывая ногти; отчаяние билось внутри, приобретало физическую форму, грозилось разорвать плоть. "Нет, нет, нет! Нет, умоляю, пожалуйста!" – в пульсирующей у висков крови, скрытый под маской равнодушной ухмылки, звучал немой крик во время оглашения Одином приговора. – «Ааааааааа!!!» Душа вопит. Орёт до хрипа. Сознание знает, что всё бессмысленно — тот, кому адресована отчаянная мольба заметить и признать, никогда не услышит. Не слышал тысячи раз. Где надежда на изменённый исход в тысяча первой попытке?! Невозможно достучаться до отца. С каждым движением трикстера скрежет кандалов противно давит на воспаленный мозг, нагнетая ещё большую грусть от разочарования самим собой. «Как можно было так облажаться в очередной раз? Потерял и девчонку, и камни… и жизнь.» — Локи тянет скованные короткой цепью руки к лицу… Один резко поднялся с места. В этот момент Всеотец ненавидел своего названного сына. Во всех бедах, случившихся в Асгарде за прошедшие годы, он винил именно Лафейсона, так и не научившись любить йотуна. Да и изначально Один сохранил жизнь младенцу лишь потому, что тот стал отличным трофеем, тешившим самолюбие Повелителя девяти Миров. Если бы не покойная Фригга, о хвала её доброму сердцу, Локи лишился бы жизни намного раньше. Стражники поспешили к узнику, которого подобный вердикт ничуть не удивил; напротив — позабавил. Всеотец широкими шагами, переступая сразу через две ступени, спускался с трона, когда почувствовал резкую боль в груди. Ребра сжались, затрещали кости, выталкивая кислород из легких; черные зрачки расширились, сердце замерло, и золотой эфир беспощадно начал поглощать окаменевшее тело. Один видел, как стремительно приближающаяся тень из золотой пыли пронзила его насквозь. «Это камни Немезиды!» — сообразил правитель Асгарда, но было поздно. Тысячи частиц разом вонзились в плоть. — Отец! Отец!.. Стража, уводившая трикстера в темницу, остановилась, оборачиваясь на крик. Локи даже не думал вырываться и совершать очередную попытку бегства: настолько ему стало все равно. За спиной трикстера послышался глухой стук: обессиленное тело Одина рухнуло на мраморный пол. — Отец! Неееет!!! – рыдания Тора сокрушили своды дворца. Сердце Лафейсона заходилось от частого биения. Но он продолжал неподвижно стоять, опустив голову, безучастно уставившись в пол. Для него умер не отец. Умер тиран. Решительно Локи двинулся вперед, по направлению к темнице.***
Тая Дэвидсон сидела на койке в маленькой пустой комнате. После допроса под «сывороткой правды», которую ей вкололи в вену, девушку наконец-то отпустили. Студентка размышляла обо всем, что случилось. Но мысли ускользали. Так много событий за короткий промежуток времени! Так много, что слабо верится в их реальность! Она старалась придумать стратегию, спланировать план спасения, но мозг усердно противился. В итоге сил не хватило даже на истерику, слезы или крик. Одно не переставляло забавлять: Гидровцы купились на легенду. Они безоговорочно поверили в то, что Тая теперь не знает где камни, но при этом активировать силу артефакта способна только её кровь. «Ну не бред ли? Едва ли можно было придумать более тупую сказку! А эта кучка амбалов слушали, даже ни разу не рассмеявшись… Видимо, у хваленой сыворотки правды не вовремя для этих мразей вышел срок годности!» В двери постучали. На пороге вновь возник Зимний. — Джеймс?.. – вопросительно взглянула на гостя, скрестив на груди руки. — Я принес тебе теплую одежду. Можешь переодеться. Не волнуйся, я не стесняюсь. – С легкой печальной ухмылкой на лице, мужчина приблизился к койке и положил сверток вещей. Не смотря на жаркое лето, которое осталось где-то на поверхности, в поземном бункере Гидры было довольно прохладно. Тая взглянула на кожаные утепленные берцы, с виду мягкий серый свитер и джеггинсы цвета хаки. — Спасибо, – ответила, продолжая неподвижно сидеть. Затем, подумав, добавила, — А ты мог бы принести мне блокнот и ручку? — Что, фильмов супергеройских пересмотрела? Надеешься засадить всем охранникам стержень в сонную артерию? Не получится, детка. – Бьюкенен наклонился к Тае ближе, опасаясь прослушки, прошептал у самого уха, обдавая горячим дыханием, — Котеночек, потерпи, немного осталось. Скоро мы сбежим. Вдвоем. Неприятные мурашки пробежали по коже. Волоски на позвоночнике поднялись как у ощетинившейся кошки. Для полной картины надо бы только зашипеть! Кое-как совладав с собственным страхом, пленница заставила себя улыбнуться. — Да, милый. Как скажешь. Но нет, ручка мне не для этого нужна. Я хочу нарисовать тебя. — Что?.. Зачем? — Ну как же?.. Разве тебя никто никогда не рисовал, Джеймс? – делая вид, что нисколечко не сердится, мурлыкала Тая. — Нет. А это что, важно? — Нет. Не важно. Но я так хочу. Идеальная тактика. Она сама не знала, зачем ей рисовать своего мучителя. Наверное, хотела так успокоиться, сосредоточиться и, главное, усыпить бдительность преступника. Пусть его мысли будут заняты какой-нибудь ерундой — так больше шансов осуществить побег, если представится возможность. «Осуществить побег из хорошо охраняемого, зарытого бог знает где, бункера. Кого ты обманываешь, Дэвидсон?!» Но эта девушка – боец. Она ни за что не сдастся. — Ну… Хорошо. Посмотрим, что можно придумать… Тая улыбнулась. Кажется, Зимний не собирался уходить. Он прислонился к обшарпанной стене, выложенной из коричнево-бордовых кирпичей, продолжая сверлить Таю взглядом. От его горячих глаз, в которые Тая еще несколько часов назад была почти влюблена, становилось не по себе. Теперь-то она поняла, почему, припарковавшись у ворот университета, когда подвозил её обратно в кампус, Джеймс предлагал сбежать вместе. Он тогда ещё сказал, что обещает оберегать и защищать. Теперь эти слава больше не звучали как странный бред. Таю бросило в жар. Мокрая одежда противно липла. О душе даже мечтать не приходилось; но вот надеть другую, чистую одежду… — Джеймс… — голос Таи смягчился. Теперь она говорила ласково, даже сумела подарить искреннюю улыбку Барнсу. – Ты не мог бы, пожалуйста, отвернуться?.. Она просила. Не ныла, не паниковала, не требовала. Она наконец-то поняла, как можно добиться капельки свободы и нежно просила, окутывая незримой заботой, так отчетливо звучавшей в голосе, чтобы Зимний Солдат вспомнил главное: за что и ему она успела понравиться – вновь почувствовал природное женское тепло. Теперь он не мог, не хотел отказать. Молча, хмыкнув, но не озвучив мысли, похититель повернулся к двери лицом. Тая – запуганный кролик — тут же спешно начала переодеваться. Когда последний шнурок был завязан, она вдруг почувствовала, как тело покидает разум. Голова закружилась; она, хватаясь за воздух, стала сползать на пол. Перед глазами оживали картинки. Высокая статная блондинка… уже в возрасте… с младенцем на руках. У малыша были яркие изумрудные глаза, овальное лицо, прямой аккуратный носик, смолянисто-черные волосы. «Это же бэйби-Локи!» — тут же догадалась Тая, наблюдая откуда-то сверху, словно зависнув в воздухе, но при этом не видя себя. Женщина откинула за плечи шикарные густые вьющиеся локоны. В свете асгардского заката её волосы переливались глубоким золотым сиянием. Чарующим звонким голосом Фригга начала петь колыбельную. Девушка не понимала слов, но вокруг стали оживать образы. Шесть разноцветных сфер одна за другой возникали над колыбелью; они вращались, ширились, заполняли собой всю огромную комнату… И вдруг соединились воедино. Возникли алые камни. Точно такие, как в сережках!«И когда заря встретится с бушующим океаном, Когда в ледяную пропасть опадут лепестки алых роз, Я раскрою для тебя свою тайну, Эфир наполнит хмельным дурманом — Ты грааль мой нерушимо избранный. Предначертано Принцу отвергнутому Стать хранителем снов твоих, О, заря моя милая, милая! Окропи же меня, дитя, алым благом… Отрекись!.. Отрекись от …»
Тая мотнула головой, прогоняя видение прочь. — Да что это такое?! Две половинки камней соединяются воедино, образуя сердце. Налетает порыв холодного ветра, сердце разлетается на осколки. Все больше и больше капелек крови вокруг кружатся, задевая и пачкая мраморные светлые стены. «Немыслимо!» Малыш Локи тем временно мирно засыпал, и Фригга вместе с ним. Тая совершенно отказывалась что-либо понимать. В тот же миг, обернувшись на знакомый яростный крик, она увидела Одина, восседающего на троне. Перед ним, преклонив колени, стоял уже взрослый Локи. — Именем Отца-Вседержителя, правом Повелителя Девяти Миров, ты, Локи Лафейсон, приговариваешься к смертной казне! – слова звучат как в тумане, едва различимо, но Тая не в силах терпеть эту чудовищную несправедливость. — Что?.. Нет! Нет, стойте, нет! – девушка отчаянно пытается протестовать. Но она — лишь сгусток бестелесной материи, сияющей золотом … пыль. Она бьется в агонии от собственного бессилия остановить, повлиять на решение Одина. Наконец-то, Тая чувствует, как ломает какой-то незримый барьер, срывается на бег, вперед, желая как можно быстрее добраться до Одина… но почему-то пролетает сквозь его тело, оказывается за спиной асгардского правителя. – Остановись! Остановись! Ты не смеешь его казнить, ты не прав!!! Неожиданно Тая видит устремленные на нее глаза Одина. Он пытается что-то сказать. «Это же камни Немезиды!..» — читает его мысли. Ощущает дикий жар тысячи раскаленных иголок, которые словно загоняют под кожу. Вены наполняет жидкое тягучее золото; Таю всю трясет. Она чувствует, как по щекам её, обмякшую, полулежащую на пыльном полу камеры, хлестает Джеймс. — Очнись! Очнись! Не смей мне тут умирать, не сейчас!.. Девушка наконец-то делает глубокий вдох. Горечь ядовитого воздуха ошпаривает нёбо. «Что со мной?» – думает, не в силах произнести ни слова. – «Таких правдоподобных видений раньше не случалось…» В камеру вбегают вооруженные охранники; вопросительно смотрят на Джеймса. — Она умирает. Сыворотка убивает её! Срочно, в клинику, иначе вместе с ней мы утратим шанс заполучить силу камней! – Зимний Солдат подхватывает на руки обессиленную Таю и бежит к выходу.
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.