Moments

Посетители входят и выходят из пекарни, получая свои заказы и с улыбкой произнося слова благодарности или что-либо ещё, мельком пробегаясь взглядом по стоящим рядом людям и ища ту самую фразу на их запястьях. Кто-то, уже нашедший своего человека, просто выходит за двери, о чём оповещает звук колокольчика. Маринетт Дюпен-Чен же просто молчит, на миг замирая, когда кто-либо из молодых парней обращался к ней, боясь, что опять может ляпнуть что-то не то, что-то глупое, бестактное, и запнётся на полуслове, как это часто бывало. Ведь карикатурное «Excusez moi?», переливающееся на её тоненьком запястье серыми бликами, весьма удачно об этом напоминало. Маринетт не первый год своей жизни гадала, почему именно «Простите?», почему именно с вопросом и почему её мозг так настойчиво подкидывал столько ситуаций, при которых может состояться встреча с соулмейтом. Большая часть из них выглядела нелепо, причём нелепо именно с её — Маринетт — подачи. То она в кафе запнётся о собственную ногу и упадёт у всех на глазах, сбив с ног молодого официанта или клиента, что, уже будучи придавленным ею к полу, в непонимании и потребует объяснений, начиная как раз таки со злосчастного «Простите?»; то она скажет что-то невнятно одному из посетителей в родительской пекарне, что тот решит переспросить, или, ещё лучше, она начнёт мямлить кому-нибудь несусветную чушь, заикаясь в каждом предложении и услышав в ответ «Простите? Я не понимаю» Тысячи и тысячи таких мыслей, сценок и всевозможных реплик могли просто довести до головной боли или свести с ума, и легче становилось только тогда, когда Маринетт представляла на своём лице скотч или какую-нибудь бандану, означающую, что она не сморозит какой-то несусветной чуши и не спугнёт свою родственную душу. В последний год лицея Маринетт было просто нечего сказать, и она ни с кем не общалась и уж тем более ни за что не думала поднимать руку. Под конец первой недели новые одноклассники начали давать ей прозвища, звать как угодно, но только не по имени, по типу «Тихая», «Немая», «Кто?», «Возможно она убийца». За месяц она уже успела к ним привыкнуть и даже приняла их, искренне считая, что чувствовать себя Мистером Мимом из Покемонов во многом лучше, чем то, что она произнесёт хоть что-то своим, охрипшим от долгого молчания, голосом. Со временем многие учителя просто-напросто смирились с тем, что когда они вызывали её для устного ответа, она упорно держала рот на замке. Многим просто было всё равно, а Маринетт была просто рада, что ей давалась возможность получать оценки за письменные задания или какие-то творческие вмешательства в жизнь класса или в какое-либо поручение. Некоторые одноклассники пытались как-то задирать и задеть её словесно, но из-за отсутствия реакции им это быстро надоедало. Казалось, все оставались довольными и ни у кого не было особых претензий, и Маринетт была уже готова закончить старшую школу с полным спокойствием на сердце... Но, как оказалось, не все желали мириться с молчаливостью одной конкретной ученицы, имя которой даже не все знали, а голос уж тем более не слышали. Под конец зимы, через месяц после восемнадцатилетия Маринетт, у них по лицею пошёл слушок, что к ним на работу учителем пришёл устраиваться студент университета Пьера и Марии Кюри, якобы у них там проходит практика. По дороге в кабинет Дюпен даже услышала, как кто-то из девушек, стоявших около шкафчиков, упомянул, что к ним в лицей сюда пришёл не абы кто, а сам Адриан Агрест. Сначала Маринетт не особо обратила внимание на это. Она привыкла больше доверять собственным глазам, чем каким-то слухам, и этот случай не являлся исключением. Но глазам почему-то верить не хотелось. Новый преподаватель сидел за учительским столом, увлечённо изучая классный журнал. Это был молодой парень, Маринетт бы не дала ему больше двадцати трёх. Его светлые волосы были идеально уложены и переливались в просачивающихся сквозь жалюзи солнечных лучах золотистым цветом свежей пшеницы. Приятные черты лица и стройное телосложение. Он небрежно закинул ногу на ногу, облокачиваясь на спинку чёрного кожаного кресла. Девушка попыталась показать свою полную незаинтересованность, но, судя по резко повысившейся температуре в помещении, это слабо получалось. Более-менее успокоив себя тем, что большая часть практикантов обычно просто забивает на свою работу или же слишком неопытна для того, чтобы совладать с таким количеством подростков, брюнетка присела за своё место, вперив взгляд в раскрытый учебник и надеясь, что и новый учитель не станет исключением и даст ей спокойно пережить последние месяцы учёбы. Но буквы как-то разбегались перед глазами, а взгляд голубых глаз каждые десять секунд стремился возвратиться к объекту сегодняшнего внимания практически всех учеников. Невольно взгляд скользнул на его руки, что скрывали рукава белой выглаженной рубашки. Интересно, а он нашёл уже свою половинку?.. Если да, то какая она?       «Скорее всего какая-нибудь модель или просто девушка из обеспеченной семьи. Возможно, это даже его однокурсница...» — подумала Маринетт, вновь опустив взгляд на учебник и вздрогнув всем телом, когда послышалась звонкая и режущая слух трель звонка. Она помнила, как Адриан, после недолгого молчания, чётко сказал: — Здравствуйте, ученики, меня зовут Адриан Агрест, мне двадцать лет, эту весну я буду преподавать у вас физику и позвольте сказать вам это напрямую: вы не выживите у меня и двадцати минут урока если вы тихони, потому что пятьдесят процентов от вашей оценки зависят от взаимной работы. Если вы думаете, что протянете все грядущие три месяца ничего не сказав, то очень ошибаетесь. Я лично прослежу, чтобы вы не прошли аттестацию. И как только можно говорить подобные вещи с такой милой улыбочкой и ангельским голосом? Маринетт на секунду показалось, что у неё весьма не аристократично задёргался глаз. Адриану Агресту не понадобилось особо много времени, чтобы распознать всех «особо необщительных личностей», в общество которых входила также и сама Дюпен-Чен. В какой-то момент он оставил их всех после уроков и сообщил, что с этого дня они должны будут приходить каждый день на дополнительные занятия с ним в семь. Никто не был в восторге от ранних приходов в школу, но Маринетт отчётливо ощущала подвох. Совет номер один: всегда доверяйте своей интуиции. Переступив порог кабинета физики, Маринетт сразу же обратила внимание на небольшую стопку книг, насчитывающую ровно то количество экземпляров, сколько человек должно было прийти на дополнительные. И, как оказалось, эти книги были далеко не книгами по физике. Когда месье Агрест, завидев оцепеневшую на проходе девушку, улыбнулся ей так по-будничному, так непринуждённо, Чен еле удержалась от того, чтобы спросить, чего он так на неё уставился. Но нет, никакой, даже очень красивый парень не заставит её заговорить, а уж тем более прочесть эту жалкую страницу вслух. Не для того она держала эту планку с начала осени. Успешно игнорируя раздражённые взгляды остальных учеников, не желавших задерживаться в этом кабинете после окончания часа дополнительных (а месье Агрест ясно дал понять, что время ещё есть и он с радостью подождёт, пока Дюпен-Чен, наконец, начнёт), Маринетт продолжала молчать. Маринетт было весьма не просто собираться каждое утро со всей своей силой воли и идти на дополнительные занятия. Да что уж там — у неё получалось полностью раскрыть веки только при выходе на улицу. Притом даже прогулять не получалось, ведь, стоило после прийти в школу, вы могли быть уверены, что Адриан Агрест обязательно притаится в каком-нибудь тёмном закоулке коридоров, готовый поймать именно тебя и даже поставить ноль за свой предмет, если ты не сможешь внятно объяснить причину своего отсутствия на долбаном дополнительном по чтению. И если судить по тому, что Маринетт вообще ничего не говорила, то... парочка нулей по физике ей уже было обеспечено. Она неоднократно слышала, как её одноклассницы на переменках обсуждали месье Агреста, какой он классный преподаватель и вообще красавчик, каждая третья, если не вторая, свободная девушка грезила о том, чтобы симпатичный молодой преподаватель обратил своё внимание именно на неё. Маринетт же тайно прозывала его чёртом в кошачьей шкуре с извечно выглаженной рубашкой и опущенными рукавами, скрывающими метку на одном из запястий юноши, ставшей объектом сплетен всего лицея. Но самый страшный промах девушка совершила за две недели до конца мая. Совет номер два: никогда не выходите из дома, когда за окном тарабанят сильные осадки и вы вообще не уверены, что всё не отменится. В то утро она как обычно поднималась на третий этаж, наслаждаясь столь редкой тишиной и уже представляя, как скоро отделается от этого Агреста и иллюзий звуков его шагов, преследующих её после опозданий или прогулов его уроков. Но, стоило ей лишь заглянуть в класс, как она заметила лишь пустые парты и неизменно сидящего в своём кресле Адриана, чей взгляд так и говорил: «Здравствуй, Дюпен-Чен, я как раз ожидал именно тебя». Маринетт уже было хотела развернуться и уйти, ведь зачем ей здесь оставаться, будучи одной-единственной жертвой присутствующей, но учитель остановил её одним лишь своим «Присаживайся и начнём». Поджав губы и почувствовав пробежавшие по спине мурашки, ей ничего не оставалось, как подойти. Адриан, видимо поняв, что Дюпен хочет опять перебраться на задние ряды, приказал пригласил присесть за первую парту, стоящую прямо впритык к учительскому столу. Мысленно проклиная расстановку парт в этом кабинете и своё обманчивое везение, Маринетт устроилась на указанном месте и приготовилась уже к чтению. Но, видимо, у Адриана Агреста были на неё свои планы. — Маринетт, мы можем поговорить с тобой? Тебя же не затруднит? — всё это было сказано мягким, но дающим понять, что отказаться она просто не сможет, тоном. Вот так вот вежливо и с улыбкой он просто не оставил выбора, иначе опять нулём пригрозит. Этот парень просто демон! В ответ последовал кивок, хотя Маринетт была далека от уверенности в то, что готова разговаривать с физиком прямо сейчас.       «Либо нравоучения, либо вербовка, а возможно и всё в кучу», — уныло подумала старшеклассница, чувствуя, что беседа будет долгой. — Я слышал, что у тебя имеются некие... проблемы с некоторыми одноклассниками. И я, как твой учитель и нынешний классный руководитель, обязан выяснить причину твоего нежелания идти с кем-то на контакт.       «Вот так значит, да?» — Твои учителя говорят мне, что делают всё возможное для твоей аттестации, но тебе обязательно стоять стеной от всего класса? Есть какая-то причина?       «Конечно нет, я ведь просто так это делаю», — неосознанно задержав взгляд на собственном запястье, скрытом пиджаком, с сарказмом и неким флегматизмом про себя усмехнулась она. — И как давно ты молчишь? — вздохнул Адриан, и на секунду Маринетт даже показалось, что он уже теряет надежду на нормальный разговор. В ответ она лишь указала взглядом на годовой календарь, мня свой несчастный пиджак, будто от этого зависела вся конфиденциальность её метки. — У тебя всё хорошо дома?       «Какой дерзкий вопрос» Так этот монолог диалог продолжался ещё минут десять, пока Адриан в итоге не сдался и просто не попросил прочесть ему двадцать первую главу «Графа Монте-Кристо» вслух. Маринетт не знала, на что он надеялся, но она всё равно читала про себя. До одного момента, пока месье Агресту резко не стало плохо. А знаете, что бы было хорошо? — Маринетт, сходи в медпункт и позови медсестру. Почитать в тишине. Ну а если серьёзно, то Маринетт слегка растерялась, вставая из-за парты и направляясь в медкабинет. Когда она привела медсестру, не смогла удержаться от того, чтобы закатить глаза. Учитель делал всё возможное, чтобы показать, как ему плохо, и когда школьный врач вынес вердикт лишь простого пищевого отравления, и то не особо сильного, и сказал Маринетт идти по своим делам, та просто не могла упустить возможности с чистой душой отправиться домой, дабы поспать ещё лишний часик.       «Ему бы не в Пьера и Марии Кюри учиться, а в Новой Сорбонне» Уже собираясь спускаться на первый этаж и идя до лестницы по пустынным школьным коридорам, Маринетт чуть было не споткнулась, когда услышала, что её кто-то зовёт. Повернувшись, она увидела никого иного, как месье Агреста. И чего он так подскочил со своими-то «болями»? Недавно же в предсмертной агонии валялся. — Любите же Вы драматизировать, месье Агрест, — раньше, чем успела сообразить, ляпнула она, когда учитель её в конце концов настиг. Его волосы были непривычно растрёпаны, а зелёные глаза, от радужки которых осталась лишь каёмочка, по какой-то причине странно блестели, рукава слегка закатались. Маринетт бы даже не узнала своего учителя, если бы увидела его в таком виде, не зная притом всей ситуации. — Простите? — слегка запыхавшись от бега, на автомате отозвался он, а вылезшая из обычно идеальной укладки светлая прядь спала на лоб. Не удержавшись, Маринетт засмеялась. Сначала неуверенно и сдержанно, а после и заливисто, впервые за этот год настолько искренне. Запястье, на котором у неё располагалось уже когда-то осточертелое «Excusez moi?», зачесалось и защипало, а ей самой уже не хотелось подтянуть рукав ещё ниже, зажав метку рукой. Адриан, сначала немного удивлённый неожиданным смехом и вопросительно склонивший голову набок, тоже не сдержался и, рассмеявшись вместе с Дюпен-Чен, не смог упустить момент, чтобы обнять своего, нашедшегося спустя столько лет, соулмейта. Того, кто был как никто другой ответственен за «Aimez-vous dramatiser, Monsieur Agrest», красующееся у него на запястье. Люди меняются. Есть те, у которых эти изменения не особо заметны, но всё, опять же, зависит от того, насколько сильно человек хочет измениться. Никто не зависит от каких-либо ярлыков, пока сам их не примет. Совет номер три: если вы застряли в пузыре, он не лопнет, пока вы просто будете думать о том, какие вы странные и даже не предпринимая попыток это изменить, потому представьте, что все вокруг голые. Ну или просто подумайте о том, что даже самая идеальная причёска всё ещё в состоянии растрепаться.