***
…Но это случилось, когда срок моего временного заточения уже подошёл к концу. Практически весь пергамент был исписан моими странными фантазиями. Постепенно там появлялись вид из моего окна, композиция из кувшина и фруктов, композиция с коленопреклонённой мной перед распятием, по памяти я нарисовала чернокожую служанку графини де Корбьера… Однако, всё чаще на пергамент стали проситься мои сны. Непонятные, слишком яркие и частые, они тревожили меня, заставляя вскакивать посреди ночи. Так в одну из них мне приснился прекрасный юноша с белокурыми волосами и зелёными глазами, стоявший передо мной в саду… Возле нас цвёл роскошный куст белого шиповника, в руках он сжимал тонкий, как паутинка, кружевной платок и с нежностью смотрел на меня. Я просидела всю ночь, перенося этот образ на пергамент, отчего истратила целых две свечи. Из-за этого последующие две ночи пришлось сидеть без света, так как Хуанита поведала мне, что брать свечи сверх установленного количества — воспрещалось. Но мне это было не важно. Я рассудила, что можно приоткрыть ставни и писать при серебристом свете бледной Луны. Но один сон из общей череды особо выделялся. Он отличался от всех необычайной живостью и… греховностью. Мне приводились, что я нахожусь в богато украшенной спальне: резная мебель из дорогих и редких пород дерева, персидский ковёр на полу, огромный камин, в котором потрескивало пламя, пожирая горы поленьев. Возле широкой кровати — невысокий столик, на котором в полумраке поблёскивал наполовину опустошённый графин с вином и два бокала с его остатками ютились рядом. На белоснежной простыне лежала женщина… Её белокурые локоны рассыпа́лись по пышным подушкам, глаза были широко распахнуты, а дыхание сбилось и дрожало… Лежавший рядом обнажённый мужчина покрывал поцелуями её лик, шею и грудь… Я не могла рассмотреть его лицо — словно нарочно тень от бордового бархатного балдахина падала на него, скрывая черты. Но, мнилось мне, что он был красив… А судя по поджарому и сильному телу, совсем ещё не стар. …Улыбка появилась на лице женщины. Она закрыла глаза, и повернувшись к незнакомцу, подарила ему поцелуй — нежный и робкий. После они словно слились воедино, сладостно предавшись пылким любовным наслаждениям. И только блаженные стоны и вздохи были слышны во тьме, покидая ложе любви сквозь полуопущенный полог… От созерцания этой сцены меня словно выдернули, грубо схватив за ворот. Я проснулась, обнаружив, что лежу в кромешной тьме и моё сердце бьётся учащённо. Я медленно встала и подошла к столу с уже единственным чистым листом пергамента. Отчего-то мне подумалось, что этот сон важен. Возможно, в нём было то, чего мне так не хватало сейчас — любви. Любви мужчины… Вихря страсти, желания и привязанности… Мне удалось потихоньку приоткрыть одну створку ставней — хотя это оказалось не так просто. Дерево было массивным, тяжёлым, и, пропитавшись влагой, сильно проседало, отчего пришлось приложить определённые усилия. В спальню тот час ворвался прохладный ветерок, отчего я невольно поёжилась и набросила старую шаль, отданную мне. Тем не менее, моё желание творить не исчезло. Глядя на полный бледный лунный круг, что плыл среди громоздких и чёрных облаков, я стала уверенно переносить увиденное мною из мира грёз в мир реальных вещей. В тот момент сплетение обнажённых тел среди белых простыней не казалось мне греховным или неуместным. Это было чем-то прекрасным, исполненным самого чистого чувства. Я отложила графитную палочку, за всё время использования превратившуюся в маленький обломок, когда последняя складочка на простыни и завиток волос женщины был дорисован. Взглянув на пергамент ещё раз, я ахнула. Во время его создания я была так увлечена, что даже не сразу поняла, что я перенесла на него. Да, лица́ мужчины видно не было, но вот лик женщины легко можно было рассмотреть. И увиденное поистине взволновало меня. Но долго смотреть при Луне на рисунок мне не дали — я вздрогнула, заслышав голоса, приближающиеся к моему окну. Как можно быстрее я всё же смогла прикрыть ставень, но от окна не отошла, оставив достаточно широкую щёлку, дабы видеть тех, кто стоял неподалёку во дворе. Увы, но узрела я лишь три тени, искажённые игрой лунного света. И подобно таким предметам, как палки, камни и оставленные во дворе предметы быта, они скользили во тьме в сторону огромного куста жасмина, что рос под моим окном. Цветов на кусте было немного, зато сам он разросся настолько, что закрывал добрую часть двора от моих глаз. Там, под его сенью, и решили встретиться трое людей. Я прислушалась. Голоса были мужские, правда третий говоривший произносил слова очень тихо, поэтому тембр его голоса я не смогла уверенно распознать. — Сеньор, при всём уважении к вам и тем монетам, что мы получили, мы не подписывались на убийство этих девиц, да ещё и монахини, — пробасил один из говоривших. — Верно,— поддержал ранее говорившего незнакомца второй. — О том, что мы будем кого-то там убивать и речи не шло! Мы не против помогать вам искать сокровища, даже считаем это своим долгом, но рубить женщин, как капусту, мы не собираемся и поэтому… — Заткнитесь! Причём оба, — оборвал их самый тихий и сердитый голос. — Неужели вы думаете, что я буду с вами обсуждать все планы? Если надо вы не только убивать баб будете, но и младенцам зубами головы отрывать, — зло процедил некто своим собеседникам. — Насчёт этих девиц, то кто бы их не прикончил, он сделал всем нам одолжение. Однако что тебя натолкнуло на мысль, что к смертям этих блудниц причастен я? — Но, сеньор, их стали убивать, когда вы заявили, что наши поиски практически увенчались успехом и мы… — Думать — это явно не ваша сильная сторона! Дабы вы успокоили остатки своей совести могу вам сказать, что планы о смерти этих девиц мне не были известны, — прошипел довольно резко тот, к кому остальные обращались «сеньор». — Может, вы, сеньор, и не в курсе этих планов. А как на счёт тех людей, что недавно прибыли из Мадрида? Что если это связано с ними? — не унимался один из говоривших. — Тебя это не должно беспокоить! — сердитый шепот прервал и эти замечания. — Главное, что доны привезли с собой толстые кошели и готовы нам исправно платить. Ну, а те несчастные, всё равно бы умерли рано или поздно… В это время во дворе залаяли собаки. Видимо, кто-то вышел из замка. Люди, стоящие под кустом жасмина, сразу замолкли, затаившись среди густых ветвей. — Расходимся… Только тихо… О следующей нашей встрече вам сообщат. Что делать — вас известят через пару дней, — прошептал незнакомец, и тени вновь быстро заскользили по каменным плитам двора, сливаясь с тьмой, которую обходил стороной лунный свет. Удивлённая, размышляя об услышанном, я молча села на кровать. Кто были эти люди? Что они ищут? И что ещё за богатые сеньоры из Мадрида? Вопросы хаотично роились в моей голове. В этот раз я решила не разбираться сама, помяту́я о печальном опыте с вылазкой к той одинокой хижине. Решив, что вначале об этом должен узнать дон Алонзо, я забылась сном. На следующий день я была в приподнятом настроении. Даже скромный завтрак показался особо вкусным, а вынужденный подъём спозаранку, с первыми петухами, из-за настырного и дерзкого слуги, уже не так раздражал. Хуанита понимающе улыбалась, когда я, облачённая в платье из чёрного бархата, потёртое в некоторых местах, но подогнанное под меня, довольно быстро закончила завтрак. Платье было передано от донны Филомены и подняло мне настроение ещё больше. Служанка проворно привела мои локоны в порядок, и мы отправились на утреннюю службу. Как оказалось, тому, что я получила столь скудный завтрак, я была обязана своему раннему подъёму и заспанной прислуге на кухне, которая равнодушно положила еду на поднос, не спросив, для кого он. — Пока вы сидели взаперти много чего произошло в замке. Дон Алонзо практически не вкушает еду в обеденной зале. Пару раз там провели службы, но сейчас для падре Игнасио готовят старое крыло. Там теперь мы и молимся, — быстро произнесла Хуанита, когда мы вышли в тёмный коридор. Я укуталась в шаль, прихваченную с собой. Неся в руках мантилью, служанка шествовала впереди, пытаясь разогнать остаток ночной тьмы скромным огарком свечи в плошке. Но наш разговор прервал внезапно появившийся из бокового и довольно узкого прохода здоровенный детина. Мне показалось, что он выскочил на нас из темноты. От страха я громко вскрикнула, и мой голос эхом разнёсся по замку. — Пако, ты с ума сошёл бросаться во тьме на людей и так пугать?! — напустилась на верзилу служанка. — Прошу прощения, сеньора. Я просто спешил, не думал, что тут кто-то идёт, — пробасил мужчина, покорно стянув поношенную старую шапку с головы, невольно сминая её в руках. Когда Пако заговорил, я вздрогнула. И причиной тому было не его внезапное появление и не холод старых стен — я узнала этот голос. Он был одним из говоривших возле куста жасмина. Тем не менее, я нашла в себе силы, чтобы кратко кивнуть на его извинения и быстро последовать за Хуанитой. — Я сегодня доложу сеньоре де Эль-Бьерсо, что дворовый слуга рыщет по замку, как по своей хижине, да ещё и людей пугает… Хотя ничего удивительного в том нет — скорее всего приходил к своему дружку Бласу. Вечно то напиваются вместе, то в кости играют на деньги, да потом ссорятся и крушат мебель, — ворчала старая женщина, идя впереди. — Как дон Алонзо допускает такое поведение у слуг? — удивилась я. — Ах, сеньора… Здоровые и бравые мужчины уезжают из этих мест. Всякими хитростями бегут отсюда в другие, более оживлённые провинции. Жизнь здесь тосклива и тяжела. Всё меньше юнцов готовы возделывать свои клочки земли и работать на дона Алонзо — плачевное состояние семьи де Толедо известно всем. Но, увы, не все отличаются преданностью, да желаем здесь служить. Потому для выполнения тяжёлой работы и берём тех, кто готов трудиться, да кто здесь остался. Блас, к тому же, племянник главного повара. Так что его покрывает дядя. А отец Пако был гончаром — с трудом парня пристроил сюда. Но, видно, тот этого не ценит… Мне подумалось, что наверняка из-за подобных слуг, что похожи на разбойников, меня до сих пор не пускали в одиночестве бродить по замку. Старое крыло, куда мы направлялись, было поистине древним: стены здесь сочились влагой, настойчиво пахло плесенью и крысами, однако к этим неприятным ароматам примешивались запахи зажжённых свечей и ладана. Сюда были принесены церковные скамьи, утварь и фигуры святых. Здесь было всего лишь пара окон и намного темнее, чем в само́й часовне. Заспанный помощник падре Игнасио — худой и бледный подросток, ходил и поправлял свечи, цветы в вазах и ещё раз проверял, всё ли он приготовил для предстоящей службы. Хуанита указала мне на одну из передних лавок, куда я опустилась, предварительно осенив себя крестным знамением возле старинной серебряной кропильницы. Остальные жители замка показались спустя пару минут. Многие с интересом смотрели на меня. Но в то время как одни приветливо кивали, другие же бросали на меня хмурые взгляды и перешёптывались. Скорее всего, позицию донны Иннес о моей греховной природе разделили и некоторые слуги. Подойдя ко мне, донна Филомена была приветлива, и её слова были полны искренней радости при нашем разговоре. Бьянка и Луиза, пришедшие следом, изъявили желание сесть со мной, причём Луиза незаметно для всех держала меня за край платья. В это время возле входа в крыло поднялась некая суматоха. Посмотрев в ту сторону, я увидела, как к дону Алонзо, шествовавшему к самой первой центральной лавке возле алтаря, поспешила донна Иннес. Лицо женщины было покрыто красными пятнами, а губы сильно поджаты, да так, что они, казалось, превратились в тонкую линию. — Ваша светлость, мне нужно срочно с вами поговорить. Искуситель проник в наше христианское жилище и уже принялся сеять свои отвратные семена, — громким шепотом произнесла она, присев в реверансе. — После службы я вас выслушаю у себя в кабинете, так как не привык обсуждать такие важные дела при черни, — спокойной ответил дон и прошёл к своей скамье. Мы с донной Филоменой выразили ему почтение, сделав книксен. Хозяин замка флегматично кивнул нам, словно мы были ещё одни старые статуи, возле заплесневелой стены, и сел на своё место. Всю службу я с удивлением находила, как донна Иннес бросала на меня злые взгляды. Кончита расположилась возле неё, абсолютно не удостоив меня вниманием. Но я быстро выбросила их недовольные лица из головы — свобода от двухнедельного заточения пьянила и преподносила самые обыденные действа в ярких красках. Даже служба падре Игнасио казалась исполненной мудрых слов и благостных стремлений. Сегодня священник не выказывал своё красноречие, и мне думалось, что говорил он несколько отстранённо, словно стараясь поскорее довести службу до конца. Хотя нужно отдать ему должное — он искусно подготовил своё обращение к пастве, делая его интересным, понятным для простого люда и в некоторых моментах вычурным — по всей видимости, для своего хозяина… После окончания службы Бьянка изъявила желание погулять в моей компании по саду вместе с Луизой. — Ах, сеньора Диана, там расцвёл такой прекрасный розовый куст! Донна Филомена говорит, что все считали его погибшим, хотели выкорчевывать, но всё забывали. А тут внезапно, не заметно для всех, он дал бутоны и они распустились. Разве это не чудо? — с воодушевлением говорила сеньорита де Толедо, пока мы шли по коридору к моей спальне, где я хотела оставить свою мантилью. Но возле двери меня перехватил Фредерико. — Сеньора Диана, при первой возможности, прошу, зайдите ко мне, — несколько буднично произнёс он после учтивого поклона. — Всё то время, что вы провели взаперти у меня не было возможности удостовериться, что с вашим здоровьем всё в порядке. — Благодарю за заботу о моём здравии, но мне кажется, что если я пройдусь сейчас с этими двумя прекрасными сеньоритами, то это пойдёт мне лишь на пользу, — улыбнулась я девочкам. — Вне всякого сомнения, — подтвердил мои слова лекарь. — К тому же я хочу показать им чудное существо — Марипозу. Это слон. Ничего более удивительного я не видывала и решила зарисовать её, когда пребывала в своей опочивальне, — обратилась я к Луизе и Бьянке. Толкнув дверь спальни, я невольно замерла на её пороге — моя корзинка с рукоделием была брошена на пол. Кто-то вытряхнул из неё всё содержимое. Видимо, тут что-то искали… В камине ревел огонь, что довольно сильно удивило меня, так как топить его днём не дозволялось. — Ах, сударыня, — старая Хуанита ползала по ковру, собирая обрывки кружев и мотки ниток, что были разбросаны по всей спальне. — Я пыталась ей объяснить, что это ваши вещи, что вы расстроитесь, но она была непреклонна, поверьте! — бросилась мне рассказывать женщина. — Что случилось? — потрясённая, я прошла в комнату, только сейчас заметив, что стопка пергамента с зарисовками исчезла. — Когда мы пошли на службу, заходила донна Иннес. Должно быть, она хотела с вами о чём-то поговорить, но заметила бумаги, что лежали здесь на столе, и они, как оказалось, её сильно рассердили. После службы явилась сеньорита Кончита и заявила, что донна Иннес приказала ей уничтожить «греховные плоды». Она кинула пергаменты в камин, приказала мне разжечь его, и затем перетряхнула вашу корзинку, что-то ища… Но после она быстро удалилась… Я неотрывно смотрела на пламя — всё, что осталось от моих ночных трудов — это кучка пепла. Фантазии, сны, намерения — были уничтожены легко, быстро и назло мне. Я медленно прошла и села в кресло, продолжая смотреть на прожорливый огонь. Незаметно я попыталась утереть одинокую каплю, что скатилась по моей щеке. Но слёзы начали свой победный марш, захватив меня целиком. В глазах предательски защипало, а во рту появился солоноватый и едкий привкус обиды. — Это немыслимо! Я сейчас же пойду и поставлю в известность донну Филомену! Это дикость и скудоумие! — возмущённо произнёс Фредерико, невзначай услышавший слова Хуаниты. — Ах, сеньора Диана, не стоит отчаиваться! Я дам вам свой пергамент и графитные палочки, вы будете рисовать всё, что пожелаете, и никакая донна Иннес или Кончита ничего не смогут вам сделать! Пусть только попробуют и узнают, что моя месть может быть страшной! — грозно заявила Бьянка. — Но для начала они за это ответят, или не будь я де Толедо! — зло прошипела она. Луиза же молча подошла ко мне и нежно обняла. — Ну, матушка… Вы же запомнили того невиданного зверя и сможете нам его описать, пусть даже простыми словами? — она вытащила из моего рукава платок, и стала утирать мои слёзы. Улыбнувшись ей, я забрала белоснежный кусочек накрахмаленной материи и стала сама промокать следы печали. В это время пришедший слуга заявил, что меня хочет видеть дон Алонзо. И немедля. Пудры под рукой не было, поэтому пришлось надеяться на чистый платок и холодный ветерок в коридорах, который смог бы осушить моё лицо.***
Я застала хозяина замка в его кабинете, стоящего в повседневной тёмной одежде возле открытого окна — он что-то внимательно рассматривал на листе пергамента, под лучами утреннего солнца. Подле него стояла донна Иннес, очевидно, заканчивая очередную гневную тираду, когда слуга доложил о моём прибытии, так что я невольно услышала конец её речей: -…И после всего вы позволите ей оставаться здесь?! Какая слава пойдёт о нашем замке, если станет известно, что мы привечаем таких дурных людей?! — Донна де Лара, мне отрадно видеть, что вы так радеете за честь проживающих тут христиан. Не беспокойтесь, я со всем разберусь. Вас же прошу помочь сеньоре де Эль-Бьерсо с обустройством старого крыла под временную часовню. Всё-таки новое место коленопреклонения должно напоминать нам о величии Всевышнего, а не старый крестьянский подвал, — несколько резко произнёс дон Алонзо. Донна Иннес сделала реверанс и медленно выплыла из комнаты. Проходя мимо, она стрельнула в мою сторону злобным и презрительным взглядом. — Сударыня, подойдите поближе, — сказал граф де Толедо, после официального реверанса и приветствия с моей стороны. — Вам знаком этот рисунок? — и он протянул мне помятый пергаментный лист, на котором была изображена обнаженная пара в постели. — Да, — прошептала я, пунцовея. — Кто же автор сего? — Я… Мой ответ прозвучал быстро, и как по мне, так он раздался самым настоящим могильным набатом. Интересно, как быстро меня выдворят из замка? Я подумала, что, возможно, чета де Корбьера пустит меня переночевать у них, ежели я окажусь сегодня вне стен Сан-Тринидад… — У вас хорошо поставлена рука. Но здесь вы, всё же, действовали неуверенно. Лицо мужчины не прорисовано, хотя себя вы изобразили вполне узнаваемо, — дон Алонзо аккуратно сложил лист пергамента и передал его мне. — Это ваше, возьмите. Я подозреваю, что вы не сами его показывали донне Иннес? Я кивнула, с благодарностью приняв уцелевший рисунок. — Неужели пропажа этой фривольной композиции так расстроила вас? — заметил граф следы слёз на моём лице. — Кстати, кто же изображён на рисунке с вами? Муж? — Я не знаю… Эта сцена мне приснилась… А печальна я от того, что рисунков было больше. Конечно же, не такие смелые и вызывающие, как этот… Но их пожрал огонь. Я хотела показать сеньорите Бьянке Марипозу — слониху, которую я зарисовала по памяти. Да и многие изображения были результатом вдохновенных часов. Но с лёгкой руки сеньориты Кончиты и по приказу донны Иннес я уже лишена этого. — По приказу донны Иннес?! — фыркнув, переспросил дон Алонзо. — Она, безусловно, хорошая христианка. Но хозяин в замке — я. А не она, — холодно отчеканил он. — И вы не прогоните меня? — тихо спросила я, страшась услышать ответ. — Не вижу на то причины. Наказание за легкомысленную прогулку вы уже отбыли, да натерпелись страху на несколько лет вперёд, пока блуждали в ночи. А этот рисунок, который сеньора де Лара назвала «срамным», ещё не повод, дабы губить вашу душу, оставляя на погибель без поддержки. Вы когда-нибудь были в Риме или Флоренции, сеньора? — внезапно спросил он меня, после объяснения насчёт моего пребывания в Сант-Тринидад. — Скорее всего нет… Но я не уверена, — пробормотала я. — Мы с братом часто посещали столицу Италии. Он — по делам церкви, я — по делам своей службы. В этих городах я видел много прекрасных работ — Ботичелли, да Винчи, Рафаэль Санти — их превеликое множество, и все особо ценимы. Наш Творец наделил некоторых людей даром видеть прекрасное и переносить на холст, в камень. Это дар редкий и необычайный, — закончил он задумчиво, продолжая смотреть в окно. — Я думаю, что занятия живописью пойдут на пользу сеньорите Бьянке. Будет красиво рисовать узоры под вышивку, либо писать прекрасным почерком имя рода своего будущего супруга. Безусловно, сие пригодится ей, — усмехнувшись, закончил он. Я поспешно ответила согласием, хотя не представляла, что подобные перспективы использовать рисование только в качестве подготовки к примитивным узорам или завитушкам на письме обрадуют юную де Толедо. Именно тогда я вспомнила о ночном разговоре под моим окном и поспешила поведать о нём хозяину замка. — Хм… Вы слышали эти голоса ранее? — нахмурившись, спросил он. Я упомянула, что речь некоего Пако, повстречавшегося мне сегодня, была похожа на ту, что я услышала ночью. — Значит, они ищут сокровища?! Здесь, в Сан-Тринидад? Выбор места поистине удивляет, — пробормотал граф. — А тут хранятся ценности? — удивилась я. — Нет, конечно. Если бы здесь была сокровищница, то замок давно был бы приведён в должный вид, а этот шакал Педро и близко бы не смел подойти к моим землям, — покачал головой дон Алонзо. — Услышанное вами странно. Полагаю, что их сообщники просто спятили — искать ценности рядом с замком… В любом случае, более никто из домочадцев не должен ходить без сопровождения. А Пако я сегодня же отошлю из Сан-Тринидад под благовидным предлогом, — закончил наш разговор граф де Толедо. На счёт убиенных девушек дон Алонзо ничего не сказал. Хотя было видно, что поднятая тема его крайне беспокоит. Радостную новость о наших уроках я принесла Бьянке, когда нашла их с Луизой в саду. Девочки прогуливались по дорожкам, ожидая меня. — С удовольствием научусь переносить на материю узор для вышивки — помельче и позаковыристей для деревянных пальцев Кончиты, — несколько зло проговорила сеньорита де Толедо. — Возможно, всё же сто́ит простить их? Сеньорита Кончита просто ошибается на мой счёт и донна Иннес тоже, — постаралась я несколько сгладить ситуацию от неудобной реплики. Но моя собеседница на это всего лишь фыркнула, давая понять, что сии дамы прекрасно осознавали, что творят. К счастью, подошедший к нам Фредерико прервал обсуждение поведения вышеозначенных особ. — Я рад, что вам позволили выбраться из того заточения. Свежий воздух вам полезен, как и прогулки среди этих прекрасных растений, — он указал рукой на розовые кусты, столь сильно разросшиеся, что выходили своими колючими ветвями на дорожку. В конце сада высокий юноша со шрамом на лице подрезал садовым ножом их своевольные ветви. — Знаете, а всё это время я вынужден был поддерживать дух этих юных сеньорит. Они очень сильно переживали за вас, — кивнул лекарь на девочек, которые стояли рядом. — Сеньор Фредерико рассказывал нам много интересного о разных растениях, которые помогают от боли в желудке, заснуть и исчезнуть с тела дьявольским отметинам… — с благоговением произнесла Луиза, глядя на рядом стоявшего лекаря с примесью обожания и некой робости. — То есть про желудочное, снотворное и мази от бородавок, — пояснила Бьянка. — Я даже толкла пестиком странные бобы, — вмешалась Луиза, видимо, желая поразить меня. — Да, я немного решил занять вашу названную дочь, и она мне помогала готовить лекарства, — улыбнулся Фредерико. В это время через сад прошли слуги, таща пару корзин со свежими срезанными цветами. — Вероятно, это для украшения часовни? — взглянула я им в след. — А если точнее, то для крыла. Падре Игнасио недоволен тем, что ему дали. Но в нашей старой часовне обряд ещё не завершён — он продолжает читать там по вечерам молитвы очищения, — пояснил лекарь. — Дон Алонзо рассказал мне о девушках, которых убили, когда меня искали. Он поведал это во время поездки в замок, — затронула я интересующую меня тему. — Да, довольно печальное и ужасное зрелище. Но их убили не в тот же день. Так что можете быть спокойны — убийца не выходил на своё дело в ту ночь, когда вы пропали. Тогда мы просто нашли их тела. Санция была убита раньше всех, Антия — немного попозже, но совершенно точно, что с ними расправились до убийства монахини — тела сильно повредились, стали разлагаться к моменту обнаружения. — А это не мог быть несчастный случай? — с неким сомнением, но всё же я решилась спросить. — Нет, конечно же — их искромсали ножом, — уверенно возразил Фредерико. — Не пойму, зачем их вообще кому-то убивать? — пробормотала я, нахмурившись. — Никто этого не знает, — пожал плечами Фредерико. — Но, сеньора Диана, мы с доном Алонзо выяснили, почему крики сестры Энрикетты не были нам слышны. — И что же вы узнали? — со вспыхнувшим любопытством спросила я. Но Фредерико, видя, что Луиза и Бьянка прислушиваются к нашему разговору, предложил отойти подальше к полузасохшей клумбе, и нагнувшись ко мне, поведал свой рассказ: — Графу де Толедо это долго не давало покоя, ведь не только он, человек в почтенном возрасте, не услышал крики молодой женщины, которую жестоко убивали. Однако, он вспомнил о записках и хрониках замка. Прочитав их ещё раз, он обнаружил интересные заметки о «местах тишины». — «Места тишины»? — не поняла я. — Да. Часовня построена в том же веке, что и замок. Её первый хозяин был человеком набожным, благородным, стремящимся занять место в Царствии Небесном. Дабы показать свою честность, он не построил исповедальню, а исповедовался священнику в грехах при всех. Правда, граф всё же слукавил. Часовня была построена так, что с некоторых мест никто не мог расслышать никакие звуки. Дон Алонзо говорит, что по преданию на том месте зарыли камень, освящённый божественным сакральным огнём — пламенем, низвергнутым с молнией на землю рукой Всевышнего. Он искажает всё вокруг и отпугивает тёмные силы. — Видимо, в этом случае камень не сработал. Но выходит, что человек, убивающий невинных, знает замок, как свои пять пальцев?! — последнее особо вселяло в меня ужас. — Определённо. Я высказал дону Алонзо предположение, что это должен быть человек образованный, сумевший найти и прочесть хронику замка. Но граф де Толедо уверен, что убийца не обязательно должен уметь читать, так как Сан-Тринидад наполнен легендами, сплетнями и слухами. И они роя́тся в нём, как мухи на падали. Я кивнула. Оба утверждения были вполне верны — слухи или записи помогали злодею. Как ещё он мог узнать такие нюансы о замке? — Как вы считаете, ему кто-либо содействует? В этих мерзостных делах?.. — поинтересовалась я. Фредерико неуверенно пожал плечами. — Об этом трудно говорить. Но что точно, так это то, что данный мерзавец силён, осмотрителен и не смотря на деяния, выходящие за нормальное восприятие обычного христианина, довольно умён и хитёр. — Как странно… — пробормотала я, нечто, ранее ускользающее от меня в этом повествовании, крутилось вокруг убийства монахини и казалось главным. В это время мы услышали возмущённые голоса. Дородная служанка с внушительным узлом в руке, вероятно, пыталась прокрасться незаметно через двор, однако была замечена остальными слугами, и самое главное — сеньорой де Эль-Бьерсо. Теперь же сеньора стояла поодаль от остановленной прислуги, которая старалась укрыть юбками свою ношу. — Так значит, вот как у нас пропадают вещи! — холодно произнесла донна Каталина, сверля женщину суровым взглядом. — Что вы, сеньора! Это моё старое платье, решила вот отнести домой, постирать… — отчаянно оправдывалась служанка. — Развяжи узел, Перлита, — последовал приказ от сеньоры де Эль-Бьерсо. — Да там и смотреть не на что — исподнее, да лишь грязная тряпка, — неуверенно отпиралась та. Во двор стали подтягиваться остальные слуги и домочадцы замка, влекомые любопытством. Мы с Фредерико последовали за всеми. Перлита неохотно развязала засаленный узел. Сеньора де Эль-Бьерсо кивнула рядом стоящему слуге, и тот стал вытаскивать содержимое, показывая его. Когда он поднял вещи, то многие ахнули — в руках парень сжимал окровавленную мужскую сорочку. Затем штаны. Тут же были и сапоги — всё в кровавых пятнах. — Откуда это у тебя? — строго спросил Фредерико. — Я это нашла, сеньор! Это не моё! Ну не пропадать же такой хорошей одежонке-то! — стала причитать служанка. — Её, по всей видимости, пытались сжечь, — заметил парень, который продемонстрировал всем содержимое узла. — Где ты её нашла? — зло прошипела сеньора де Эль-Бьерсо — Я… — Мне кажется, что обсуждать такие вещи стоит в присутствии дона Алонзо. И не перед всем замком, — вмешался вновь лекарь. Донна Каталина согласно кивнула, и теперь уже рыдающая служанка со своим узлом потащилась за ними в донжо́н. Прежде чем уйти, Фредерико пообещал мне поведать после все подробности и выяснения, связанные с этой ужасной находкой. Данные слова меня слегка удивили - почему он не захотел пригласить меня, чтобы я сама увидела и услышала происходящее? Я медленно пошла по двору, погружённая в свои мысли, рассуждая про себя, как странно изменяется отношение жителей замка ко мне. В этот момент моё внимание привлёк взрыв хохота. Возле конюшенных ворот стояло несколько мужчин, чья оживлённая беседа была в самом разгаре. — Говорю вам, что на такую красивую сеньору грех не засмотреться! — вещал высокий парень, в коем я узнала дерзкого слугу, что открывал окна. — Да что ж там красивого? Тоща как жердь, а лицо такое бледное, словно сама недавно рядом с покойником лежала, — фыркнул один довольно тучный человек в возрасте из числа его собеседников. — Уверяю тебя, Хулио, у неё всё, что надо на месте. Так что о жерди ты погорячился! А кожа бледная — так сразу видно, что знатная сеньора. Они же все поди Солнца не переносят. Но я вам так скажу: таких глаз, как у сеньоры Дианы, я ещё не видел! Ах, да ежели бы она только намекнула мне на то, что не посмотрит на всякие там глупые правила, так узнала, бы, что такое горячий испанский мужчина! — А ты ей сам намекни! — посоветовал кто-то, хохотнув. — Ну, так покажи ей свой товар лицом, — добавил здоровый парень с чёрными жёсткими волосами, после чего последовал всеобщий взрыв хохота. Я почувствовала, как моё лицо пылает, и как можно тише отошла от конюшни. От жалости к себе мне хотелось расплакаться. Я чувствовала себя так, словно меня нагую прилюдно облапали грязными руками. И устремилась как можно скорее вернуться в свою комнату, дабы успокоиться, выбросив из головы эти позорные речи. Быстро подходя к главным ступеням, я случайно налетела на высокого мужчину, который нёс в руках мотыгу и пустую корзину. Он так внезапно вышел из боковой двери возле кухни, словно вырос из-под земли. Подняв глаза, я хотела было уже пробормотать извинения, но когда увидела его взгляд — столько ненависти, холода и презрения я, уверена, ещё никогда не встречала. Даже донна Иннес по сравнению с ним, можно сказать, смотрела на меня «тепло и с заботой». Страх охватил всё моё нутро и захотелось убежать, не оглядываясь, призывая на помощь людей и всех святых, что я ещё помнила. Меж тем мужчина кивнул мне, прожигая взглядом полного отвращения. Как можно быстрее я всё же пробормотала извинения, и пошла по направлению к замку. Обернувшись, я увидела, что этот странный человек не сводит с меня глаз. Как можно скорее я забежала во внутрь, и припав к стене в тёмном коридоре, почувствовала защиту этих древних камней. Закрыв глаза, я прижалась лбом к прохладной кладке. Мои руки дрожали, а сердце часто билось. Только сейчас мне пришло на ум, что я, скорее всего, разминулась со своей смертью…