Королева. Последнее восхождение Луны

— Я должна тебе кое-что сказать, — все тем же хрипящим, пустым голосом произнесла Элиз, и подняла на Эдмунда глаза. Юноша кивнул, чувствуя, насколько серьезна его девушка. Он расцепил их руки. — Хорошо, давай поговорим. Это был тот самый момент, когда теряешь всякую, даже крохотную частичку надежды, когда плохие мысли всё лезут в голову, не давая проходу хорошим и светлым, когда хочется плакать и бросить всё, забыть все, когда на душе скребут коты, когда в душе опустело. — Я солгала тебе, — честно признает Элизабет. — Когда у меня было видение на Одиноких островах, я увидела тот момент, когда ты, ещё ребёнком, пришёл к ней, к Джадис. Слышала, как сказал, что тебе важно мое присутствие. Так случилось, что не напрямую, но я получила от Джадис кое-какое послание. — И что там? — небрежно спрашивает Эдмунд с легкой ухмылкой, стараясь казаться незаинтересованным, однако повисшее между ним и Элизабет напряжение ощущает с лихвой. — Что-то важное? — Да, — легко произносит девушка. — Там написано, что я ее дочь. — Дочь, а...? — машинально повторяет Эдмунд, но тут ухмылка сползает с его лица потому что смысл слов до него доходит. — Стой, нет, подожди... как? Элизабет тяжело вздыхает и произносит, медленно, выделяя каждое слово, чтобы дать Эдмунду время осознать сказанное ею. — Я. Дочь. Джадис. И я знаю, что ты попытаешься найти логичное объяснение, но нет, это не туман. Я получила доказательства от Алетиометра, Кориакина и даже от Аслана. Это правда. — И как давно ты знаешь? Это, конечно, не тот вопрос, которого Элизабет ожидала, да и судя по Эдмунду он хотел спросить вовсе не это, но девушка не была в состояние как-то самостоятельно думать и предпочла отвечать на вопросы. Это было странное чувство, вроде ты и все сказал, и внутри такая противная звенящая тишина, а тебе продолжают задавать вопросы, и ты в этом мертвом звоне ищешь ответы на них. — Узнала почти сразу после нашего отбытия с острова Кориакина, — медленно ответила девушка, и коротко рассказал все события, упомянув о намеках Аслана в самом начале, настоящих видениях Алетиометра, словах Кориакина, о том, почему она рассказала именно сейчас. Голос звучал ее тихо и приглушенно, и со стороны могло показаться, что девушка просто не хочет говорить, но Эдмунд знал ее лучше всех остальных, лучше себя самого — внутри Элизабет бушевала буря, и она пыталась не выпустить ее из-под контроля. Ей было больно. Эдмунд захотел подойти обнять ее, но, как и тогда в лодке, этот жест показался ему неуместным, и вместо этого он спросил: — И молчала все это время? Получалось куда жестче, чем он рассчитывал, но это, кажется, придало Элиз сил. Она встрепенулась. — Я вообще говорить не хотела. Думала, что вернувшись в Лондон, смогу вытравить из себя эти воспоминания. Но после острова Мертвой воды поняла, что мне лучше самой тебе рассказать, чем ты бы узнал это как-то ещё. — Разве я дал тебе повод не доверять мне?! — внезапно сорвался Эд, и Элизабет вздрогнула. Его слова рассекли пространство как резкий холодный осенний воздух. — Хоть раз!? — Это другое... — слабо возразила Элизабет. — Отчего же? — едко поинтересовался Эдмунд, и колдунья поняла, что он на взводе. — Ты являешься дочерью нашего бывшего врага, но Джадис пала. Неужели это имеет какое-то значение? — Для меня - да! — горячо воскликнула девушка, но тут же вздохнула, стараясь успокоиться. Их мелкие с Эдом ссоры, которых никто не видел, но которые все же были, начинались именно так — один из них кипятился, и другой тоже начинал злиться. Маленькие бытовые ссоры, которые не были чем-то серьезным. —Ты не понимаешь, какого это быть... другой. Эдмунд, твоя семья... я вошла в неё изначально с вранья, и хотя я люблю вас больше всех во всех этих мирах, я не могу откинуть чувство того, что я не должна занимать то место, которое занимаю. Чужая, даже когда мы стали парой, я все равно была чужой. Подкидышем, у которой нет истории и нет настоящей семьи, кроме вас, которым меня навязали, — тут она усмехнулась, зло скривив рот, хотя Эдмунд видел, как слезились ее глаза. — Кроме того, ты сам говорил о том, что ничего не должно напоминать тебе о Джадис. — О, теперь я виноват? — Я не это сказала, — заметила девушка, потирая лицо, и на пару минут они замолчали. Эд повзрослел. Он больше не был тем глупым мальчишкой, который постоянно спорил с Беллатрисой Грейс, давая таким образом понять, что она ему небезразлична. Элиз пыталась сохранить серьезное выражение лица, но буря эмоций: страх перед будущим, грусть от того, что она, возможно, больше не увидит этих черных глаз и не услышит его подколов разрывала ее изнутри. Хотелось кричать. — Хорошо, — сказал Эдмунд. — И что мы теперь будем делать? — Не знаю. Я хотела, чтобы ты принял решение, — Эдмунд удивленно посмотрел на девушку, и Элиз всплеснула руками. — Я не могу взваливать на тебя подобное и делать вид, что ничего не произошло, как и не могу заставить тебя мириться с этим. — А, вот оно значит как. Твой единственный вариант - разрыв? — Нет, конечно, нет! — Элиз вскрикнула, сделав шаг назад от такого страшного, невозможного предположения. — Но... ты меня понял. — А знаешь, что самое отвратительное? — внезапно спросил Эдмунд, и Элиз услышала в его голосе настоящую горечь. Тут же она осознала, что больше не плакала — глаза резало, как от яркого солнца, но слез не было. —Ты предпочла лгать и изворачиваться, вместо того, чтобы сказать правду сначала. Зачем это понадобилось? Это же... — Может, потому что я и Джадис не такие уж и разные? Может, узнав о нашем родстве, я стала принимать то, что похожа на неё? Слова прозвучали резко и неожиданно, и сказаны были с каким-то особенным холодом, и перед глазами Эдмунда встала высокая женщина в меховых одеждах. Он зажмурился и покачал головой. — Ты не похожа на неё! — Нет? Почему? — каждый вопрос ударял без промаха, в сердце и юноши, и девушки с одинаковым успехом. — Мы ничего о ней не знаем, я ничего не знаю о женщине, которая оказалась моей матерью! Она могла провести детство и юношество так же, как и я, а потом оступиться. — Ты видела, что она творила! — и он чуть было не добавил «и я видел, я ей помогал», но так и не сказал. Эдмунд чувствовал бурю в сердце Элизабет, и так же остро ощущал, как сам тонет в ней, настолько крепко он был связан с этой темноволосой красавицей. — Да, и я ненавижу ее за это, — ровно произнесла Элизабет. — Но проблема в том, что она стала такой в итоге, и где гарантия что и я не стану такой в своем итоге, —она делает паузу, вспоминая все ее злые шутки на Юстэсом, слова на острове Мертвой воды, и признается только в одном. — Тогда, когда Люси похитили однотопы, я принесла решение, что сожгу их всех, если с Лу что-то случится. — Это другое! — вскрикивает Эдмунд, и хочет сказать, что он тоже принял такое же решение. Он бы убил каждого, кто причинил бы вред его сестре, и без малейших раздумий снес бы голову тому карлику-вождю. Но эти слова лишь больше разозлили девушку, она буквально вспыхнула: — Да хватит это твердить! — а она смотрит на его мутные глаза умоляюще, пытается разгадать чего же он прячет за ними? Но не может. Никто не мог, кроме нее. В сердце колет, а горло сушит, от чего он начинает кашлять. Он готов сквозь землю провалиться чтобы не видеть Элизабет и не вспоминать треклятую Джадис. —Другое или нет, но я спокойно приняла решение о том, что убью, а убийство - в любом случае убийство. — Что ты пытаешься добиться, сравнивая себя с Джадис? — устало спросил Эдмунд. Вот так прошла гроза —простой, казался, разговор с изредка подскакивающим тоном вымотал их обоих до невозможности. — Чтобы я ненавидел тебя? Боялся? С криками «Покараем ведьму!» сбросил тебя связанную в воду? Этого не будет, Элиз! Тут девушка впервые за весь разговор посмотрела прямо ему глаза. Сияющие сиреневые глаза обожгли Эдмунда, и была произнесена та фраза, которая, наверное, могла заменить весь этот разговор. — Тогда посмотри мне в глаза и скажи, что ни мое молчание, ни прямое родство с Джадис ничего не поменяло. Если бы Элизабет спросила, не поменялось ли отношение Эда к ней, то юноша ответил бы сразу и без промедлений. Но вопрос был сформулирован неправильно, и Пэванси молчал, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь подобрать в голове правильные слова, но как только набирается смелости, его опережают: — Вот и ответ. Эдмунд застыл, словно статуя. *** — Я уж подумал, что это какой-то матрос решил перекусить. Элизабет поднимает голову и смотрит на Каспиана, который спустился по лестнице, наклонившись, чтобы не удариться о балку. Было уже поздно, и все матросы спали, наконец-то имея возможность нормально отдохнуть. Юстэс тянул за собой корабль, и от взмахов его крыльев ночной воздух делался еще прохладнее. Элизабет хотела посидеть на палубе, но все-таки спустилась сюда. — После твоих угроз о двадцати горячих все трясутся по углам, — криво усмехнулась девушка. Она не говорила с Каспианом после того, как они втроем высказали все, что думали друг о друге, и сейчас ей было несколько неловко. Но Каспиан лишь слабо улыбнулся: волосы у него были растрёпаны, под глазами у Короля залегли круги. — Ну да, кроме тебя, — Каспиан опустился на соседнюю бочку, смотря на девушку, которая бездумно водила маленькой серебряной ложкой в какой-то плотной темно-розовой субстанции. — А что ты ешь? Элизабет отломила кусочек от частично растаявшего шарика и отправила его в рот. — Мороженое. Это такое лакомство из нашего мира, что-то вроде замороженной сладкой смеси из молочных продуктов с различными добавками — ягодами, орехами, — Элизабет ненадолго замолчала, сжимая холодную чашу руками, а потом сказала. — У нас сладким обычно заедают расставание. — Расставание? — недоверием переспросил Каспиан, и его взгляд изменился. —Подожди... ты и Эдмунд? — Судя по всему. После ее последних слов они так и не поговорили до конца, тонкая нить, единственное, что осталось от прочных канатов, связывающих их, повисла в воздухе вместе с недоговоренностью. Элизабет не вернулась ночевать в каюту, проведя весь день с Люси, которая, вроде как, списала все на ссору на острове, и не стала задавать лишних вопросов. О том, вернулся ли Эдмунд ей тоже было неизвестно, но девушка слишком устала, чтобы снова начинать какой-то разговор. А выговориться, между тем, хотелось. — Но как? Из-за чего? Из-за острова Мертвой воды? Для Каспиана, да и всей Нарнии, знавшей историю Короля Справедливого и Королевы Чарующей, пара представлялось чем-то нерушимым. Вечная, прочная, сказочная любовь, которая прошла огонь и воду, которая не испугалась ничего и длилась с детства этих влюблённых, и прошла не одну жизнь. Каспиан видел, как Элиз и Эд смотрели друг на друга, как они были важны друг другу. Неужели эта их великая любовь, которая вдохновляла влюбленных всей Нарнии, могла сломаться и не выдержать? — Я узнала одну неприятную правду, — сказала Элизабет, не отвлекаясь от своего мороженого. — Оказывается, что та Белая колдунья, от которой мы освободили Нарнию и которая хотела убить нас, является моей матерью. — И что? — непонимающе спросил Каспиан. Элизабет быстро глянула на него, а потом досадливо поморщилась. — Тебе ничего. А для нас это было очень важно, особенно для Эдмунда, который... ну, ты понял. — Не обижайся, но не думаю, что это серьёзно. Вы никогда не ссорились до такой степени, возможно, просто у вас обоих накипело. Элизабет ему ничего не сказала. Накипело, ха. Они с Эдом могли ссориться, просто обычно никто об этом не знал, да и предпочитали решать свои проблемы по-другому. Вот во времена Золотого века да, там были ссоры, причем довольно крупные, вплоть до того, что она тайно сбежала от своего парня — Элизабет отправилась в Тархистан вместе со Сьюзен, причем сама Сьюзен узнала об этом только на полпути. Вернувшись, получила нагоняй от Питера и Люси, а Эдмунд так вообще развел такую тираду, что и вспомнить было страшно. Правда, в конце они все-таки помирились — Эд ругался, потому что волновался, и закончилось все это там же, в его кабинете, потому что и Элиз поняла, что без Эдмунда она не сможет. Они просто замолчали, а потом порывисто прижались друг к другу. Люси злилась на нее еще какое-то время. Но опыт в отношениях приходит со временем, поэтому вернувшись в Лондон Эд и Элиз смогли вести именно такие отношения — взрослые, адекватные. Следовательно, и проблемы они решали так же — поворчали, опустили несколько едких шуток, потом поговорили и все. И теперь Элиз задавалась тем же вопросом: неужели такого их отношения не выдержат? Элиз не знала, что ей теперь было нужно: быть вечным напоминанием об ошибке Эда она не хотела, но и потерять его она не могла. Именно поэтому право решать Колдунья предоставила самому Эдмунду, но, очевидно, тот просто не мог принять решения так же, как и она. — Ты помнишь моего дядю Мираза? — внезапно спросил Каспиан, о присутствие которого темнокурая успела забыть. Элиз вздрогнула, а потом насмешливо фыркнула. — Того сумасшедшего, который пытал меня и запер в подземелье? Нет, напомни-ка, кто это? — Он был братом моего отца, — произнес Каспиан, стараясь не обращать внимание на сарказм девушки. Элиз поморщилась, понимая, куда он ведет. — Этот тиран был моим единственным родственником, и меня из-за этого не любили Нарнийцы. Мне пришлось доказывать, что я на Мираза совсем не похож, и теперь никто не ставит мне в упрек наше родство. И я сам не предаю ему большого значения, хотя мне порой и тошно от мысли, что в наших жилах была общая кровь, — Король положил руку ей на плечо и по-дружески ободряюще сжал. — Это имеет значение, только если ты сама позволяешь ему быть значимым. Эдмунд любил тебя все это время, любил с твоей кровью, и разве сейчас что-то изменилось? Кроме того, что ты знаешь, что Джадис — твоя мать? Это было и прошло, просто не думай об этом. Она мертва и больше никогда не вернется, не испортит твою жизнь. Какое-то время они молчали. — И думаю, — снова начал Каспиан. — Что Эд больше разозлился из-за того, что ты скрывала это. Он любит тебя, ты любишь его. Это и только это главное. Элизабет посмотрела на Каспиана, и Король увидел, что глаза ее слезились. Всегда сильная и гордая, она ломалась из-за Эдмунда Пэванси так же, как он ломался без нее. «Эти двое, — подумал Каспиан. — Такие упрямцы. Им определенно стоит быть вместе». Ранним утром подул попутный ветер, и в обед следующего дня они подошли к острову, который видели на горизонте с драконьего полёта. На острове, низком и покрытом зеленью, обитали только кролики и дикие козы, но по развалинам каменных лачуг, старым чёрным кострищам, обломкам оружия и костей они поняли, что ещё недавно здесь жили люди. – Пираты потрудились, – сказал Каспиан. – Или дракон, – добавил Эдмунд. И ещё одну вещь они нашли на острове – крохотную лодочку, лежавшую на песке у воды. Она была сделана из кожи, натянутой на плетёный каркас, и едва достигала в длину четырёх футов. Весло было ей под стать, и все решили, что её изготовили для ребёнка или же этот остров когда-то населяли гномы. По размерам она вполне годилась для Рипичипа, поэтому её взяли на корабль, а остров назвали Горелым и ещё до полудня отплыли от него. Пять дней ветер гнал корабль на юго-восток, и на пути не было ни островов, ни рыб, ни морских птиц. Потом целый день шёл дождь. На следующий день было свежо, и матросы все толпились на палубе, стараясь надышаться приятным прохладным воздухом. Элизабет не была исключением — она сидела на борту, перекинув ноги, из-за чего мелкие капли достигали голых щиколоток. Нарния умиротворяла. Она отнимала все заботы и дарила покой. Волны легко прижимались к кораблю и так же легко убегали, мурлыча свои песни. Несколько капель попало Элизабет на щеку, и она закрыла глаза. Осознание того, что с Эдмундом она не говорила почти неделю давило неприятным осадком, и Элизабет старалась не думать об этом. Но оказалось, что избегать друг друга на корабле оказалось просто — Элиз предпочитала теперь не сам корабль, а дракона, что тянул его. Конечно, Юстэс был не лучшим сейчас собеседником, но Колдунья чувствовала, как он меняется. Да и судя по всему, Юстэсу было куда веселее лететь с ней на спине, слушая ее рассказы о Нарнии — к ним он теперь относился по-другому — или их разговоры с Рипичипом, который начал симпатизировать мальчику из Кембриджа раньше, чем сам Юстэс. — Так и будите бегать друг от друга? — буркнула Люси, и Элиз приоткрыла один глаз, глянув на подругу. Люси оперлась на борт рядом с Элиз и хмуро смотрела вперед. Напряжение между братом и любимой подругой выводило девушку, поскольку она знала причину расставания и считала ее довольно глупой. Но так же Люси понимала, что если попробует вмешаться — а возможность запереть их в одной каюте, взяв Каспиана в помощники была очень-очень заманчива — то на нее могут обрушиться два огнедышащих дракона, которые мало чем будут похожи на милого дракончика Юстэса. — Я ни от кого не бегаю, — спокойно сообщила Элиз, снова прикрывая глаза. — Я даю твоему брату время все осмыслить и принять решение. — А Эд об этом знает? — поинтересовалась Люси. — Или он думает, что вы расстались? Элизабет открыла глаза, закатила их и, поняв, что спокойно посидеть ей не удастся, перемахнула обратно. Обуваясь, она заметила приближающегося вместе с Каспианом Эдмунда, но бежать уже было поздно. Поэтому она продолжала шнуровать высокие сапоги. — Столько дней плывем, а острова Раманду все еще не видно, — сказал Каспиан, подходя к ней и к Люси. Он положил руки на борт, окидывая бескрайнее море взглядам. — Элиз, у тебя ничего? — Море на несколько километров, — ответила девушка, доставая из-под выреза белой рубашки цепочку, где вместо кулона висела та Книга Истин. На поясе носить ее было бы неудобно, а вот уменьшить до размера кулона — вполне можно. Отцепив Книгу от цепочки, девушка встряхнула ее в руке, и Книга раскрылась в настоящем виде. Страницы стали перелистываться самостоятельно, и Элиз отметила, что изображении Джадис и Евы не исчезли. Открывшись на произвольном месте, Книга сама начала заполнять пустые страницы — на двух страницах вырисовывалось два разных острова. Над одним сияли яркие звезды, другой же — тот центр Зла, о котором говорил Кориакин. Остров Зла остался нетронутым, а вот когда изображение острова Раманду приняло свой окончательный вид, то на страницах взыграли волны, и остров стал стремительно удаляться. Причем луна и солнце сменяли друг друга на странице, и внезапно Книга показала им сам Покоритель Зари. Эдмунд раздраженно-насмешливо фыркнул. Он был взъерошен, явно недосыпал, и Элиз было невдомек что это из-за того, что уже несколько лет Пэванси засыпал только с ней, и сон не шел к юноше, когда вместо нее он обнимал одеяло, а носом утыкался не в черные волосы, а в подушку. — Я насчитала три луны, — спокойно оповестила Элизабет, убирая книгу обратно на цепочку. — Значит, мы будем там, где-то через четыре дня. — Ну, хоть что-то, — кивнул Каспиан, и отправился к Дриниану, чтобы сообщить о полученных новостях. Элиз проводила его взглядом, и уже хотела было придумать причину, по которой смогла бы избежать общества Эда, потому что была уверена процентов на восемьдесят, что Люси попытается смыться первой. Но Пэванси внезапно тяжело вздохнула. — Вот бы знать, что сейчас у Сьюзен и Питера. — О, у них все нормально, — с готовностью сообщила Элизабет, радуясь, что не придется говорить с Эдом напрямую. Юноша почему-то не спешил покинуть их компанию. — Питер с Корин встретился, ну, феей Корнелией, — Люси восторженно улыбнулась. Проследить за сменой эмоций Эдмунда она не могла. — А Рабадаш и Сьюзен обвенчались. — О, как это прекрасно! — воскликнула Люси, и на ее крик обернулось несколько матросов. Пусть они и не знали причину ее радости, нельзя было оставаться равнодушными, глядя на радующуюся королеву Отважную. — Да, прекрасно, — внезапно протянул Эдмунд, и Элизабет сжала губы от явной злости в его голосе. — Прекрасно, что ты наконец-то решила делиться с нами своими видениями. Элизабет прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не показать своих эмоций, а Люси, широко распахнув глаза, смотря на брата. Эдмунд быстро развернулся и направился прочь, а Элизабет, ничего не объясняя, тоже направилась в сторону кормы, очевидно вновь планируя провести время с Юстэсом. Люси тяжело вздохнула, как внезапно заметила подошедшего к Элиз Томаса, который со смущением что-то спросил. Элизабет устало ему улыбнулась и кивнула, и они вместе направились в трюм. Люси проводила их задумчивым взглядом. *** — Доброй ночи, Ваше Высочество. Люси вздрогнула и посмотрела на стоящего в стороне Томаса. Матрос неловко улыбнулся ей, и подошел ближе, держа руки за спиной. — Я же просила, просто Люси, — мягко улыбнулась девушка, и Том кивнул. — Просто, обращаться к столь знаменитой особе по имени несколько странно, — пояснил Том, вставая рядом с ней. — Не обижайтесь. — Не буду, — сказала Люси. — Но жизнь показала, что каждая особа по-своему знаменита и прекрасна, — девушка улыбнулась. — Поэтому, просто Люси. Пару минут они стояли молча, смотря на звездное небо. Небосвод в Нарнии всегда завораживал Люси Пэванси больше всего — да, таких везде не увидишь в Лондоне или Кембридже, и Королева была готова биться от заклад, что даже в Америке нет такого небо. Да только в Нарнии, наверное, и можно увидеть столько светил ночью. Люси вспомнила, что в Нарнии есть ночь, в которую звезды светят так ярко, что ночь превращается в день. — Прости, Люси, — внезапно начал Том. Девушка глянула на него, вопросительно приподняв бровь. — Можно я немного побуду дерзким матросом? — Дерзким? — удивленно переспросила Люси. — То есть? Она видела, что юноша нервничает, но не могла понять из-за чего именно. Томас нравился Люси, по-особому нравился. Молодой матрос, который был остроумным, играл на флейте и чем-то напоминал Отважной ее старого друга — фавна Тумнуса. Первого, кто заговорил с ней в Нарнии, ее первый друг в этом большом мире. Возможно, именно поэтому она так сразу прониклась к Тому, видя в нем черты мистера Тумнуса. Кроме того, матрос был очень красивым: сейчас, в лунном свете, его волосы казались серебряными, а голубые глаза — бездонные. Прежде, чем Люси успела окончательно смутиться, перед ее глазами предстал небольшой горшочек с цветущими в нем цветами. — Королева Элизабет помогла мне их вырастить, — признался Томас. Люси взяла горшочек в руки: в нем росло всего пять цветков, но они были яркими и красивыми, и Лу знала каждый из них. Также она знала, какое большое значение придавали в Нарнии языку цветов. Это, как и некоторые другие маленькие атрибуты их нарнийской жизни, никуда не ушли, когда они вернулись обратно. Эдмунд, к примеру, желая извиниться перед Элиз в чем-то, дарил ей лютики — чтобы показать, что она его богатство, а вот цветы желтого цвета у Элизабет, кроме одуванчиков, никогда не было — символ отвращения, ненависти; кроме золотистого — символа солнца и радости. И сама Люси хорошо разбиралась во флориографии, поэтому для нее это больше, чем простой горшок с цветами. Вот цветок колокольчиков, который говорил «думаю о тебе», красная гвоздика — «мое сердце страстно стремится к тебе», бледно-лиловая роза — «любовь с первого взгляда», и красный тюльпан — «признание в любви». Эти цветы говорили своим языком, и Люси его понимала, и не могла поверить, что так говорят с ней. Легкий ветерок согрел ее щеку, из-за того, что Томас подался вперед и поцеловал Королеву в уголок губ. Люси замерла, а потом посмотрела на Тома — в его голубых глазах расцветали каллы, «Высшая степень преклонения, уважения, восхищения; даритель склоняет перед Вами колено; Вы великолепны!». И она тихо рассмеялась, сжав его пальцы своими, и он столь же тихо посмеялся ей в ответ, и смех их уносило в ночное небо. Но пока Люси — влюбленная и юная —жила настоящим, что у нее всегда получалось лучше остальных, прибывала в счастливом настоящем, кое-кто совсем не разделял ее настроения, более того— был далек от него. Элизабет не видела звездного неба, но легко могла его себе представить. Противная колдовская память услужливо подкидывала моменты не только из прошлого, но и из прошлого-прошлого, когда девушка только-только стала Королевой. А поскольку заняться Элиз было сейчас нечем, отогнать их она не могла. Лунный свет проникал в широкие покои, освещая их красивым серебряным светом. Ночь была одной из самых ярких — множество звезд, и яркая луна светили над всей Нарнии. Холодный лунный свет для холодных зимних дней; теперь, спустя чуть ли не десять лет после победы над Белой колдуньей, нарнийцы снова начали радоваться зиме. На кровати спал молодой юноша — волосы его растрепались — а рядом с ним находилось свободное спальное место. В колыбели внезапно заворочался двухлетний ребенок, и Король, машинально выдавив: «Спи, я сам», открыл глаза. Королевы не было. — Элиз? — сонно позвал он, оглядываясь. В комнату ворвался холодный ночной ветер и, очевидно, именно это побеспокоила юного принца Анабесса. Эдмунд встал и подошел к кровати, поймав на открытом балконе женский силуэт. — Спокойно, Анабесс, папа здесь, — пробормотал Эдмунд и присел перед кроваткой, поправляя сыну одеяло. Анабесс еще пару минут вертит головой, по-детски хмурясь во сне, но вскоре замер и заснул спокойно. Эдмунд выпрямился и пошел на балкон, чтобы узнать причину, по которой не обнаружил супругу рядом с собой. Юноша положил руки ей на плечи, и Элиз даже не вздрогнула. Спустя минуту раздался ее тихий голос: — Не могу уснуть в такую ночь. — Из-за завтрашнего праздника? — спросил Король. Завтра будет годовщина их победы над Джадис, и все нарнийцы устраивают праздник, который начинался в Кэр-Паравале, а выходил далеко за его пределы. — И из-за него тоже, — качнула головой Королева, опираясь спиной на мужскую грудь. — В такую ночь всегда снится моя тетка. От Джадис в голове просто так не избавится. — Но мы ее победили, верно? — слабо улыбнулся Эдмунд, обвивая руками талию жены и утыкаясь носом ей в висок. — Уже столько лет прошло. Посмотри, моя госпожа — там, в колыбели спит наш сын. Я не призываю тебя забыть о том, что произошло десять лет назад, но и думать об этом не стоит. Эти мысли не должны расстраивать тебя. Я сам хочу забыть Джадис больше всего на свете, но пока мы помним о ней, мы помним, что мы — победили, и какой ценой нам далась победа. А это не стоит забывать. — А ты меня и от этого хочешь уберечь? — тихо рассмеялась Элизабет, поворачиваясь к нему. В ее сиреневых глазах, казалось, отражались все звезды мира, и Эдмунду пришлось собраться, прежде чем ответить. — Я хочу уберечь тебя от всего, что причиняет тебе боль или заставляет грустить, — серьезно ответил он. — В свою очередь могу поклясться, что никогда не стану причиной этого. Я тебя люблю. — И я тебя люблю. Он осторожно дотронулся до щеки и убрал выбившуюся прядь за ухо. Поцеловав Королеву, Эд прикрыл тяжёлые веки, ощущая на щеке несильное дыхание и обволакивающее тепло ее объятий. Затем нежно поцеловал её в лоб. — Ты совсем замерзла, пойдем внутрь. — Снова едим? Что на этот раз? Элизабет усмехается, шурша оберткой. — Шоколад, — смущенно улыбнулась она. Глаза ее слезились и скрыть она этого даже не пыталась. Каспиан снова сел на то место, где у них с Элизабет уже состоялся душевный разговор. — У нас тоже есть шоколад, — внезапно сказал Король. — Только выглядит немного по-другому. Элизабет молча кивнула, словно не слыша его, продолжая ломать твердый шоколад на маленькие дольки. — Слушай, Каспиан… — внезапно начала она. — А вот если я захочу... В Нарнии найдётся для меня место? — В каком смысле? Король надеялся, что просто неправильно понял вопрос, и Элиз имела в виду что-то другое. Но как еще можно было трактовать сказанное ею? Ее сосредоточенное лицо, которое обратилось к нему, составляло невероятный контраст с сиреневыми, полными болью и слезами глазами. — В самом, что ни на есть, в прямом, — раздраженно рыкнула девушка. — Я могу остаться в Нарнии и, к примеру, вернуться с вами к Кориакину, м? — Элиз, в моем дворце всегда найдётся место для тебя и всех остальных, но... — постарался аккуратно вразумить девушку Каспиан, но в чем он не был хорошо от слова «совсем» — в романтических делах. Сам он еще никого не любил, да и сомневался, что когда-нибудь появится пара, чья любовь по силе будет напоминать Элизабет и Эдмунда. — Разве будет правильным рубить все так сразу из-за одной ссоры? — Ты не понимаешь, — внезапно из глаз девушки стремительно потекли слезы, и голос ее сорвался. — Это ссора, она уничтожила мне, выжгла. Каспиан, я ем, потому что хочу... Я ничего не чувствую, Каспиан. И пытаюсь так заполнить пустоту. Я не хочу есть, пить, жить не хочу! Без него я просто... не существую. И там, в Лондоне, у меня ничего нет. Я всю жизнь жила с ними, а теперь... Я бы отдала всё, что у меня есть или будет, чтобы снова почувствовать боль, страдать. Это странно, не так ли? Я не могу почувствовать все это. Ведь я ничего не чувствую. Мы думаем, что самое худшее чувство — боль. Но это не так. Что может быть хуже пустоты внутри меня? Элизабет запнулась, подавляя рыдания. Не зная, как ее утешить, Каспиан даже боялся прикоснуться к ней, такой уязвимой и хрупкой она казалась сейчас. Ее слова «Зато слова Кориакина стали понятны…», наполненные горечью и злым смехом, он больше угадал, чем услышал. — Элиз, послушай... Но тут на лестнице раздались шаги, и в трюме появился Эдмунд — хмурый и недовольный. Увидев его, Элиз поспешно отвернулась и вытерла слезы несколькими аккуратными движениями. — Я вам не помешал? — зло спросил юноша, и Элизабет послала в него злой взгляд, хотя вряд ли красные от слез глаза могли напугать кого-то. Каспиан, однако заметил, как задрожал Эдмунд. Он встал и, даже зная, что Элизабет, возможно, никогда его за это не простит, сказал, и голос его звучал в тишине очень громко: — Она не хочет покидать Нарнию. Каспиан увидел, как расширились глаза Эда, но у Элиз была совсем другая реакция. Она вскочила, и Король буквально почувствовал, как его обожгло болью предательств. — Каспиан! — воскликнула Элизабет, как раненая птица, но видя реакцию Эдмунда, он не замолчал. — Хочет остаться здесь, отправиться к Кориакину, — продолжил он, становясь боком к каждому из них. — Вы готовы к тому, что никогда больше друг друга не увидите?! — последние слова он буквально прокричал, потому что… ну, черт возьми, это же было глупо! Навсегда рвать такие отношения, которые, может и не являясь идеальными, были примерами для многих. И ладно, если бы действительно друг друга не любили — любят же, глупые упрямцы! — Если ей так будет лучше, то не все ли равно? Тихий ответ повис в тишине. Каспиан уставился на Эдмунда недоверчивым взглядом, будто не веря, что тот это сказал. Эдмунд, судя по всему, сам в это не верил: он побледнел, ему стало плохо, и он сжал перила лестницы, чтобы не свалиться вниз. Элизабет бегала глазами по помещению, не зная, что ей сказать и как вообще отреагировать. — Да не верю я, что вам настолько друг на друга наплевать, — тихо сказал Каспиан, и два горящих взгляда обратились к нему. — Вы же... — Заткнись, Каспиан, — тихо прошептала Элиз, но лучше бы она его ударила. Девушка взлетела вверх по ступеням, покидая трюм, при этом задевая Эдмунда плечо. Ее тихие рыдания услышал и Король Каспиан, и Король Эдмунд. Чувствуешь ли ты, холод и потерянность в отчаянии? Ты строишь надежды, но неудачи — все, что ты знал. Помни все печали и разочарования, И пусть они пройдут. И в порыве света, что ослепил каждого ангела, Как будто небо разорвало небеса на звезды. Ты почувствовал тяжесть характера благодати, падая в пустоту. Никого нет, чтобы поймать тебя на руки.