Королева. Последнее восхождение Луны

Теплые руки Эдмунда прижимали Элиз к спящему Королю, который поминутно морщился, но, утыкаясь в волосы Элизабет, снова спокойно спал. Элиз не спала. До боли прикусив внутреннюю сторону щеки и язык, девушка делала глубокий вдох-выдох, стараясь не сорваться на истеричные рыдания, которые ей удалось подавить часа четыре назад. Последняя спокойная ночь была бессонной для Королевы. Истерика пришла не сразу. Сначала был ступор, самый настоящий, когда Колдунья внезапно услышала бурление собственной крови в ушах, слышала, как бьется ее сердце. Она просто застыла у небольшого окна, чувствуя солнечные лучи на своем лице, но вместе с тем то, как лед медленно пробирается к ее сердцу. Потом в ее разум проник еще один звук — шелест бумаги. Элизабет опустила глаза на листок и почти его не увидела: из-за слез на глазах все стало весьма размыто. А шелестела бумага из-за того, что руки у колдуньи несчастно тряслись, и Элиз, чтобы избавиться от этого звука, разжала пальцы и листок медленно опустился на пол — земля ушла из-под ног. Не удержавшись на трясущихся ногах, Элизабет буквально рухнула на пол каюты, и лишь выставленные вперед руки помогли ей удержаться. Сцепив зубы, колдунья чувствовала, как ее всю трясет. Ее будто засосало в один из жутких кошмаров, в которых бежишь, бежишь так, что легкие разрываются, — а скорости все равно не хватает. Элизабет мысленно повторяла только два слова: «Это — неправда! Эта — неправда!» И действительно, как это могло быть правдой? Она — и внезапно дочь Джадис? Той Джадис, которая чуть не убила их… не всех. Которая чуть не убила семью Пэванси. Которая хотела убить Эдмунда, Люси, Питера и Сьюзен, подчинить себе всю армию и… которая велела не трогать ее саму, которая велела провести всех девчонок, если Могрим не будет уверен, которая… Нет, просто невозможно… ведь невозможно же? — О, Аслан, — внезапно вырвалось из горла Элиз чужим незнакомым шипением. Голос превратился в чуть слышный шепот; страшная правда постепенно проникала в сознание, разъедая его, словно кислота. Она вообще не была уверена, что произнесла хоть что-то, а эти слова не прозвучали в ее голове; но черта, после которой она уже вряд ли смогла бы закрыть рот была пересечена, и девушка зажала себе рот одной рукой, второй продолжаясь опираться о нагретый на солнце пол. Внезапно колдунья услышала что-то непонятное, хриплый надрывный звук, но сильная дрожь мешала разобрать, что это за звук и откуда. Время будто застыло: секунды казались часами, а часы секундами, и прошло несколько минут, прежде чем Элизабет поняла: это она хрипит, надрывный звук — рыдания, сотрясающие ее грудь. Обман, точно, обман! Ведь не могло все быть именно так! — Это… это все ложь! — шептала девушка, стараясь звучать как можно тише. — Ложь… Это все туман… туман. Объяснение было хорошее, и на секунду даже вселило уверенность; но надежда — вещь неустойчива, и вот она снова рассыпалась. — В ней моя кровь. Она будет со мной, — кричала Джадис. ― Ты должна укротить этот холод, Элизабет, ― сказал Аслан. ― Иначе будешь как твоя мать. Прости ее. — Расскажи мне о ней, — потребовала Джадис, но голос ее звучал мягко и вежливо, хотя Элизабет уловила, как он дрожал. — Возвращение блудной дочери… как это прекрасно. — Приведи ко мне ту девчонку, что он описал, — наконец отдала приказ Джадис. — Или, если не будешь уверен, приведи всех девчонок. А лучше — приведи их всех — Пусть она видит, что я милосердна, пусть перейдет на мою сторону. Надо, чтобы она это увидела. Тогда милая девочка перейдет на мою сторону без всяких сомнений. — Это имя [Эльсбе], данное вам при рождение, — объяснил Кориакин. — Тот конверт не просто так появился у вас, не просто так вы его взяли. Алетиометр чувствует ваши потаённые желания, он выискивает их и стремится исполнить, чтобы осчастливить вас. Но не всегда желаемое приходит в том виде, в котором мы его представляем. Вы хотели узнать о своей матери — и вот, компас дал вам такую возможность. — Аслан, — внезапно прорыдала Элизабет. — Я не смогу! Молю тебя, Аслан!!! Я не смогу! Помоги мне… Но ничего — Аслан остался глух к ее просьбам; или просто Элизабет была не в состояние почувствовать теплый ветерок, налетевший на нее на мгновение. Полный разрыв и открытый перелом в медицине считали лучшими, потому что безболезненно заживали, и лучше бы в Элиз сейчас воткнули кинжал, чем так медленно вводили кривые осколки под кожу, в ребра, в самое сердце — без промаха. Элизабет зажмурилась, и перед глазами царила кромешная тьма; Элизабет дрожала, хотя холода не чувствовала. Она уже не кричала, лишь иногда тихо скулила. А потом пришло осознание реальности, и Элизабет порывисто выдохнула; белоснежный листок с ее приговором окрасился в красным, и девушка поняла, что она настолько сильно прикусила язык и щеку, что пошла кровь. Внезапно над ней что-то грохнулось, видимо, упало на палубу, и этот звук привел Элиз в чувство: девушка выпрямилась, поспешно стирая слезы с лица, делая глубокий вдох-выдох. Она быстро, но бесшумно заходила по комнате, вцепившись в волосы и стараясь начать думать. Хоть одна связанная мысль должна была появиться в ее воспаленном и раненом от правды мозгу. И скоро такая мысль появилась; отрицать ничего она уже не пыталась. Колдунья быстро подхватила злосчастный листок, и сжала его в ладони; бумага вспыхнула невероятно быстро, и Элизабет высыпала пепел за окно. О том, чтобы сказать Эдмунду — да и вообще кому угодно — не могло и быть речи. Это было отвратительно, неправильно, невозможно! Так грязно и порочно — она, и вдруг дочь самого заклятого врага всей Нарнии. Да, уже павшего, которого уже никогда-никогда не вернуть, и все же… Все же… Элизабет хотелось вцепиться в свои вены и горло, исцарапать их, чтобы вся эта пагубна кровь вышла из нее, чтобы потом новая появилась в ней, и она, как птица феникс, восстала из пепла. Разве ей не было это под силу? «А благодаря кому это было тебе под силу?» — противно шепнул голосок внутри, и Элиз не смогла его заглушить. Единственная мысль, так настырно бьющаяся в голове — он не должен узнать, он не должен узнать! Если Эдмунд узнает, это будет конец. Конец всему, конец им, а у Элиз ничего дороже них уже не было. Она прекрасно знала цену его любви, но как бы Эд смог смотреть ей в глаза, как бы он мог любить ее, узнай о ее происхождении? Даже являясь племянницей Джадис она чувствовал себя невыносимо, лишней среди всей красоты семьи Пэванси, и Эдмунду понадобилась целая жизнь, чтобы переубедить ее в обратном. А теперь — неужели, все сначала? Да и захочет ли он, теперь… В какой-то момент девушка остановилась посреди комнаты и так замерла. Начала дышать глубже и спокойнее, вдыхая запах моря, в котором запах гари от той бумаги — от ее лжи — совсем не чувствовался. Ей надо было что-то сделать с этим: забыть или не придавать значение. И молчать. Эта правда разрушила ее изнутри, Колдунья ощущала, как она ядом проникает под кожу, в органы, отравляя сердце. Она не могла лгать, просто не хотела этого делать, но увидеть разочарование в глаза Люси, более того — Эдмунда было бы невыносимо. Она не знала кроме них никакой семьи, кроме них не было никого, и потерять их Элизабет не могла. Потому что в действительности она не была Королевой — а лишь слабой, напуганной девочкой, которая случайно оказалась с будущими Королями и Королевами. Раздались шаги, и Элиз повела пальцами, открывая замок. Через пару секунд Эдмунд оказался в комнате. — Дриниан говорит, что скоро начнется буря, — сразу оповестил Справедливый, но подняв глаза осекся. — Эй, Лиз, все хорошо? Имя всколыхнуло душу, и на поверхность стало подниматься нечто спрятанное глубоко внутри, о чем не хотелось даже думать. Элизабет улыбнулась и кивнула. — Все прекрасно, Эд, — и стараясь не терять внутреннего равновесия, ответила. — Если не считать надвигающейся бури. И говорила она далеко не о погоде. Так где же, где, Любовь моя, Вернешься ты ко мне? К вечеру, как и предсказывал капитан, зашумела погода, и разыгралась нешуточная буря. Сначала на западе появились тяжёлые тучи. Двигались они очень быстро и вскоре заполонили полнеба. На минуту в них образовался разрыв, сквозь который просочился жёлтый свет заката, в воздухе тут же похолодало, волны позади корабля заострились, море пожелтело, словно старая парусина. Казалось, и сам корабль почуял опасность и забеспокоился. Парус то сильно надувался на ветру, то опадал. Свист ветра стал удивительно угрожающим, ужасным, а когда Эд и Элиз поднялись на корму, уже раздавался приказной голос Дриниана: «Все на палубу!» Матросы тут же принялись за работу. Крышки люков задраили, огонь на камбузе потушили и уже спускали парус, когда грянул шквал. Всем показалось, что впереди разверзлась глубочайшая яма, корабль полетел в неё, и тут же водяная гора высотой с корабельную мачту обрушилась на них. Это уж была верная гибель, но корабль взлетел на вершину горы и закрутился волчком. Целый водопад обрушился на палубу; ют и полубак напоминали два острова, между которыми бушевал бурный поток. Высоко вверху матросы цеплялись за рею, из последних сил пытаясь совладать с парусом. Оборванный конец каната тянулся рядом с ними по ветру, словно палка. Несмотря на то, что буря грозилась несколько раз буквально убить ее, Элиз была даже рада — все время помогая матросам вместе с Эдмундом и Люси, она думала о том, чтобы не свалиться за борт, а не о злосчастной семье. За день — хотя день и ночь смешались, солнца не было, и по затянутому тяжелыми тучами небу было сложно что-то понять — она настолько выматывалась, что засыпала на несколько часов ни о чем не говоря, ни о чем не думая, но полностью этого, конечно, не удавалось — избавляясь хоть на минуту от страшного зрелища, через сон Колдунья всё ещё слышала ужасную мешанину звуков – скрипы, стоны, треск, крики, рёв и вой, которые здесь, внизу, звучали ещё тревожнее, чем на юте. Буря бушевала весь следующий день, а потом ещё день, и ещё, и ещё. Она бушевала так долго, что никто уже не мог вспомнить, что когда-то её не было. И всё это время три человека стояли у румпеля – только втроём могли они хоть как-то держать курс, а ещё несколько человек откачивали воду помпой. Никому не удавалось ни отдохнуть, ни поесть, ни обсушиться. Дальше так продолжаться уже не могло, поэтому Каспиан решил принять окончательное решение. Впервые за эти дни ужасной бури Дриниан покинул свой пост у румпеля; он, Каспиан, Элизабет и Эдмунд собрались в каюте короля; Люси была отправлена спать. — Итак, — сказал Дриниан, показывая на место на карте, которую получил от Кориакина. Элизабет уже по его голосу поняла, что ничего хорошего капитан не скажет. — Мы застряли здесь. Воды и провианта хватит от силы на три недели, — корабль наклонило, и пришлось схватиться хоть за что-то, чтобы не полететь в другую сторону. Каспиан сидел у окна, смотря на холодное темное море. Эдмунд и Дриниан стояли рядом, смотря на карту, а Элизабет — по другую сторону стола. Она схватилась за него, и даже при ее природной грации, ее мотало из стороны в сторону. На слова капитана Эд и Каспиан переглянулись. — Элиз, а ты можешь хоть немного укротить шторм? — спросил Каспиан. Девушка качнула головой. — Я не могу успокоить все море, — пояснила она. — А держать один корабль в состояние покоя будет невероятно сложно, засну всего на секунду — буря накроет нас, и если земля не предвидится, могу потерять много сил, —в каюте повисло молчание. — Но я могу дать время на передышку и попытаться… — Пустая трата твоих жизненных сил, — отмахнулся Каспиан, и Элизабет опустила голову. — А когда буря закончится, можете сказать? — спросил Дриниан. Но Элиз и тут покачала головой. — Обычно погоду легко предсказывать, но буря вызвана не естественным путём, это магия. Кто-то или что-то хочет задержать нас, а это значит, что мы движемся правильно, — Элизабет сделала паузу. — Простите, я тут бесполезна. Эдмунд кинул на нее быстрый, предупреждающий взгляд, и Дриниан тоже качнул головой в знак несогласия. Элизабет работала наровне со всеми, пыталась использовать свою магию, где только можно, и в принципе работала на славу. Но при том, что она могла больше, а трудилась как обычный матрос, было неудивительно, что девушка назвала себя бесполезной. Хотя Эдмунду, конечно, так не казалось. — Тогда это наш последний шанс повернуть назад, — сурово сказал Дриниан. Яркая вспышка молнии на секунду осветила каюту. — Вряд ли мы скоро заметим Голубую звезду, в такой-то шторм. Иголка в стоге сена этот ваш остров Раманду. Проскочим мимо и упадем за край света. — Или нас съест морской змей, — сказал Эдмунд, и было непонятно, шутит он или нет. — Эдмунд, а позитивнее можно? — с улыбкой спросила Элизабет, дернув бровями. Эд ухмыльнулся. — Буря не будет длиться вечно, — обратилась Колдунья к капитану. — Даже у колдуна не хватит силы держать ее, а нас тут мотает уже две недели. Она скоро закончится. — Вы же сказали, что не можете предсказывать неестественную погоду, — заметил Дриниан. Элизабет ощутила легкий разряд тока в кончиках пальцев, но справилась с собой. — Спишем это на интуицию, — холодно обрубила она, и посмотрела на короля. — Каспиан, мы не можем повернуть! — Мои ребята начинают нервничать, — с нажимом сказал Дриниан, не обращаясь ни к кому конкретному в комнате. Хватаясь за стол, он обогнул его, оказываясь напротив Каспиана. Элизабет пришлось сместиться в другую сторону; не ближе к Эдмунду, но напротив него. — Море здесь непривычное. Ничего такого я прежде не видел. Колдунья устало закатила глаза, и в этот раз ощутила ток в позвоночнике, казалось, он прошёлся по всем ее костям. Каспиан собирался что-то возразить своему капитану, но не умеющая уступать в словесных перепалках Элизабет сказал первой: — Тогда, капитан, ступайте к Ринцу и его дочери прямо сейчас, и скажите, что мы решили закончить поиски его жены и ее матери, потому что море здесь непривычное. Если дело в провизии, то у меня есть способ с этим бороться, — сообщила колдунья, и неприятное воспоминание о Джадис кольнуло в сердце. Боль вырвалась наружу, налетела, ошеломила. Тут корабль сильно дернуло, и рука Элизабет соскользнула по столу. Ладонь внезапно обожгло болью — девушка задела внутренней стороной ладони небольшой ножик для вскрытия писем. Проскользнув по руке, он оставил длинный, но неглубокий след. Девушка на него даже не обратила внимание, она продолжила говорить. — С водой тоже проблем не будет. Но вы сами сказали, запасов у нас на две недели, и все поймут, если будем питаться минимально. Повернуть сейчас — значит проиграть. — Как давно вы в море? — со скептицизмом спросил Дриниан. Элиз раздражённо выдохнула, и подумала: не исходят ли от нее еще маленькие молнии. — Вторую жизнь, — твердо сказала колдунья. — И сомневаюсь, что вода в нем сильно изменилась за это время. Что в итоге заставило Дриниана отступить, было неясно: уверенность и власть в голосе девушки восемнадцати лет, которая уж точно повидала больше него, или то, насколько Королева была уверена в своих словах. И все же ее слова прозвучали твердо и холодно, как вековой ледник… От сравнения Элизабет вздрогнула изнутри, но не могла отвести упрямого взгляда от лица капитана, иначе бы эффект от ее слов сошел бы на нет. И мужчина уступил. Шатаясь от тряски корабля, он подхватил свой плащ. — Просто предупреждаю: море может повредить рассудок людей. Даже очень, — накинув капюшон, он кинул еще один взгляд на Королей и Королеву, и более покорно, принимая правоту Элиз. — Я к штурвалу. После его ухода пару минут еще все молчали. — Не злись, — наконец сказал Каспиан, обращаясь к Элизабет, которая растерянно зажимала свою ладонь. —Мы все на взводе. — Я просто устала, — отмахнулась девушка, пытаясь как-то удержаться на ногах при том, что для опоры у нее теперь была одна рука. Эдмунд кинул взгляд на руку девушки. — Надо бы порез обработать. Но Элизабет, лишь слабо покачала головой. — Пустяки, заживет сам. — Элиз… — попытался возразить Эд, и даже сделал шаг по направлению к ней, но корабль тряхнуло, и юноша чуть не влетел в стол. Элиз удержалась и обезоруживающе улыбнулась, и юноша заметил, что улыбка у нее действительно была усталой. Даже колдунью, которая была в несколько раз сильнее человека физически и морально эта буря выматывала. — Нет, я правда в порядке, спасибо. Просто буря, вызванная неестественным путем, выкачивает из меня все силы. Но сейчас всем тяжело, да? — снова повисла тишина, которую Королева разорвала тихим, еле слышным в шуме стихии, голосом. — Я пойду к Люси, пусть все-таки обработает мне порез. Элизабет, хватаясь целой рукой за попадающие на пути предметы, вышла из комнаты. Эдмунд было направился за ней, но неожиданный вопрос Каспиана ввел его в ступор: — Что произошло между вами? Вы в ссоре? — Нет, — решительно ответил Эдмунд, которому никогда не нравились вмешательства в его отношения с Элиз, даже если с благими намерениями. Но снова посмотрев на дверь, за которой скрылась колдунья, юноша внезапно хрипло проговорил. — Или я просто об этом не знаю. Но Элизабет от всех отмахивалась, ссылаясь на усталость, да и многие стали более раздражительны. Когда Эдмунд внезапно осознал, что с большим запалом пререкается с Юстэсом, то замолчал, понимая, что нервы от непрекращающейся бури сдают от всех. Но через несколько дней шторм начал идти на спад, и когда Элиз и Эдмунд снова засыпали вместе — осознанно, а не свалившись в мокрой одежде на кровать, чтобы просто немного отдохнуть — девушка извинилась за свое поведение. Небольшую ссору замяли, и Эдмунд снова с удовольствием спал, прижимая к себе колдунью. Но поспать полноценно не удалось. В сон Короля внезапно вторгся назойливый, настойчивый шепот, повторяющий его имя. Эдмунд попытался от него отмахнуться, сквозь сон не совсем понимая, что именно происходит. Но шепот не смолкал, и юноше пришлось распахнуть глаза. Первое, что он увидел — умиротворённое лицо своей девушки. Элизабет спокойно спала, положив руку ему на грудь, и ее ресницы мелким подрагивали. Эдмунд слабо улыбнулся, но поверх ее плеча внезапно увидел что-то зеленое, какой-то колышущийся силуэт. Король привстал на локтях, и силуэт, не имя четкого образа, снова шепнул его имя. — Идем со мной, — внезапно позвали его женским голосом. Сверкнула молния, и на секунду у силуэта появилось лицо, явное женское; Эдмунд прищурился, и следующая вспышка осветила лицо довольно четко. И Эдмунд порывисто выдохнул, схватил меч, который висел в ножнах над кроватью и направил его на зеленый силуэт; он узнал ее — это была уже почившая королева Нарнии — Джадис. Она смотрела на него еще несколько секунд из этого зеленого тумана, мягко улыбаясь, и протягивая нечетко выраженную руку, а Эд направлял на нее меч, и руки его дрожали. Все продолжалось буквально несколько секунд, а потом рядом с ним шевельнулась Элиз и сонно позвала его: — Эд? — в ее голосе слышалось удивление. Юноша быстро скосил на нее глаза, проверяя, в порядке ли Королева, а когда снова поднял глаза, Джадис уже не было. Эдмунд тяжело выдохнул и убрал меч обратно, потирая лицо. Элизабет села в кровати, с недоумением оглядывая комнату, а потом положила руку Эду на плечо. — Все в порядке? Кошмар приснился? — Надеюсь, что не реальность, — слабо ответил Король; сквозь ладони его голос звучал глухо. Элизабет обняла его и прижалась щекой к его плечу, Эдмунд опустил руки и положил одну ей на голову. — Мне показалось, что там, в тумане, была Джадис. —Джадис? — переспросила Элиз как-то напряженно, но еще не отошедший от увиденного Эд не различил этого. — Да. Знаешь, она мой самый худший кошмар, — с горькой усмешкой признался Эдмунд. Элизабет прикрыла глаза, стараясь сдержать рвущуюся из нее правду. — Я так рад, что это всего лишь видение. Она мертва, и я не хочу, чтобы о ней напоминало хоть что-то. Элиз проглотила горькие слова, и согласно кивнула — Эд почувствовал, как шевельнулась ее макушка, но выражение ее лица он не видел. Возможно, это было и к лучшему. — Давай спать, — пробормотала Элизабет, прикасаясь губами к его щеке. Эд кивнул и снова обернул руки вокруг нее, ложась обратно. Какое-то время они еще не спали, думая каждый о своем, но через минут десять Элизабет почувствовала, что грудь юноши по ее щекой стала вздыматься медленнее, и вскоре Пэванси заснул. Элиз не спала почти до самого утра; она смотрела на спокойное лицо юноши, и думала, думала, думала… *** Шторм закончился так же неожиданно, как и начался. Все было намного хуже, чем казалось на первый взгляд: за время бури корабль разлетелся едва ли не на куски. Когда наконец выглянуло солнце, на палубе завели разговор о том, что делать дальше. Еды хватит ещё недели на три, а бедных курочек смыло волнами за борт, а если б не смыло, они бы всё равно перестали нестись. Главная проблема – вода. Две бочки треснули во время шторма и вытекли. Даже если пить мало, по кружке в день, воды хватит самое большее на две недели. Каспиан согласился, чтобы Элиз превращала морскую воду в питьевую, но хранить ее можно было только в одной уцелевшей бочку, поэтому экономить все равно приходилось. Ту бутылочку, которую Эд достал Лиз с Одиноких островов, пока решили не использовать — еды пока хватает, и расходовать драгоценный эликсир было бы большой роскошью. Всегда могло бы стать хуже. Разумней всего, конечно, вернуться назад, к Одиноким Островам, но на дорогу сюда ушло почти четырнадцать дней, так что времени на возвращение, даже при попутном ветре, потребуется гораздо больше. Собственно говоря, восточного ветра пока не было, да и вообще — никакого ветра не было. Если же идти на вёслах, то времени уйдёт ещё больше. На скудном рационе долгая гребля невозможна. Но море оставалось спокойным, и это вселяло хоть какую-то надежду — кроме Юстэса, конечно, который счел своим долгом напомнить, что неизвестно, есть ли вообще земли на востоке, и попытался объяснить, как опасны ложные надежды. Но слушать его, естественно, никто не стал. Через несколько дней подул слабый западный ветер, и это, в прямом смысле слова, было глотком свежего воздуха для всех. Покоритель Зари проплыли несколько миль на восток, используя обрывок паруса, укреплённого на временной мачте, то есть на поднятом вверх бушприте, который привязали — или, как выразились матросы — принайтовали к тому обломку. Элизабет, несколько охлажденная после бури и испытывающая какое-то чувство умиротворения, решила немного размяться, и вскоре Покоритель Зори подхватило течение, и скорость увеличилась. — В бурю сложно делать масштабные заклинания, — объяснила она Рипичипу, когда разговаривала с мышем, который часто оставался на посту на палубе. — Магия — она как мышцы, ее тоже надо постоянно разминать, и нельзя долго сдерживать. Сейчас можно разгуляться. Вскоре, далеко на юго-востоке появилась очень высокая гора. Гора увеличилась в размерах и стала отчётливо видна, но она всё ещё далеко. Впервые за долгое время появились чайки. Матросы поймали немного рыбы и пожарили на обед. Около семи часов вечера бросили якорь в заливе гористого острова. После недолго разговора, Каспиан не позволил высаживаться на берег, потому что уже темнело. Открыли вино и ром, понимая, что вскоре можно будет немного отдохнуть. Этим вечером, пока корабль тихо дрейфовал на волнах у берега, матрос Томас снова сыграл на флейте. Эдмунд и Элизабет сидели рядом, их колени соприкасались, в руках у каждого была кружка с вином. Кое-кто из матросов подпевал тихой музыке, кто-то играл в какие-то игры вроде шашек или нард, другие разговаривали в тени. Даже всегда собранный и серьезный Дриниан позволил себе немного расслабиться, и стоял, облокотившись на борт корабля, слушал флейту Тома. Элизабет поймала взгляд Люси, которая с полуулыбкой смотрела на юного матроса. Колдунья спрятала улыбку за кружкой вина. — Давно не пробовал нарнийского вина, — шепнул ей Эдмунд. — Оно куда вкуснее, чем в Лондоне. — В Нарнии все лучше, —согласилась Элизабет. Эд ей улыбнулся и положил руку на колено. — Все хорошо? Я имею в виду… У нас все хорошо? Девушка недоумевающе посмотрела на него, а потом мягко улыбнулась и кивнула. — Все прекрасно, Эд. Наступило утро. Небо было серое и низкое, но воздух прогрелся, и наши мореплаватели обнаружили, что находятся в заливе, похожем на норвежский фьорд, среди скал и утёсов. В залив впадала река, а текла она по долине, где росли деревья, похожие на кедры. За ней начинался крутой склон, над которым виднелся зубчатый хребет, а вдали маячила туманная гряда гор, вершины которых терялись в тусклых серых тучах. Со скал по обеим сторонам залива спускались белые полосы — наверное, водопады, хотя с такого расстояния нельзя было разглядеть, как падает вода, и расслышать грохот. Всё дышало тишиной и покоем, а в воде залива, гладкой, как стекло, отражались прибрежные скалы. На картине это было бы красиво, в жизни — не слишком: что-то тут чудилось чужое, негостеприимное. Все высадились на берег в двух лодках, умылись, вдоволь напились из реки, поели и отдохнули. Потом Каспиан отослал четырёх человек для охраны корабля, и начался рабочий день. Сделать предстояло много: доставить на берег бочки, починить разбитые (если можно), наполнить их свежей водой; срубить дерево – лучше всего сосну – и сделать новую мачту; залатать паруса; настрелять дичи, если она здесь водится; постирать и починить одежду; исправить многочисленные поломки на борту. Отсюда, с большого расстояния, они с трудом узнавали свой корабль – вместо величественного красавца, покинувшего Узкую Гавань, перед ними маячила какая-то потрёпанная посудина. Команда была не лучше – все худые, бледные, оборванные и красноглазые от недосыпания. — Вряд ли лорды тут высадились, — высказался Рипичип Каспиану. — Не вижу признаков жизни. — Вероятно, — согласился Каспиан. — Но в шторм любое укрытие дорого. Элиз, что думаешь? Девушка потянулась, с удовольствием выдохнув. — Рип прав. Даже если лорды здесь были, то уже давно. Но осмотреться не помешает. На том и порешили: Элизабет, Эдмунд и Каспиан с Люси отправились осматривать остров. Элиз шла вперед, периодически останавливаясь, но шла твердо и уверенно. — Тут тоже самое, что и на Островах, —заметила она. — В смысле, магия? — уточнила Люси. Элиз кивнула. — Да, но несколько иного рода. Будто: пришла — навредила — ушла. — Или она пришла вслед за нами, — сказал Эдмунд; Элизабет ему ничего не ответила. Идти пришлось далеко. Лес рос только ближе к воде, далее начиналась настоящая пустыня с гейзерами. Ни травы, ни цветов — сухой, горячий песок. Вскоре четверка дошла до небольшой долины: она была узкой и глубокой, словно большой овраг или огромный ров. На дне, усыпанном камнями и скудно поросшем травой, Люси заметила какое-то чёрное пятно, какое бывает в сухое лето вдоль железнодорожной насыпи. — Смотрите, где уже как будто кто-то побывал, — заметил Каспиан, кивая на веревку, обмотанную вокруг выступа. Другой ее конец уходил в то чёрное пятно, оказавшимся расщелиной в земле. — Лорды? — спросил Эдмунду. — Возможно, — ответил Каспиан. — Интересно, что там внизу? — Проверим, — решительно ответил Эд, но все же кинул быстрый взгляд на Элизабет. Та стояла, сложив руки на груди и равнодушно пожала плечами. Если бы сейчас колдунья уделила этому чуть больше внимание, то предпочла бы не спускаться. Но духота и жара душили ее, раздражая, а в голову внезапно полезли мысли о Джадис. С ночи она не могла избавиться от этого зудящего, неприятного ощущения, и от того злилась на всех и вся, ища момент сорвать гнев. Элизабет редко раздражалась в целом, скорее, немного злилась, но сейчас она была на грани настоящего, беспричинного гнева, и из-за него не могла рассмотреть то, что находилось прямо у нее перед глазами. Они спустились по очереди. Это была небольшая пещера, с небольшим озером. На дне его что-то сверкало, и Каспиан, Эдмунд и Люси подошли ближе, чтобы рассмотреть внезапную находку. Но Элизабет к воде не приблизилась; как тень, она скользнула за их спинами и спряталась в тени. Она думал о Джадис, и не могла себя заставить прекратить это делать. Мысли настойчиво лезли ей в голову, и девушка поняла, что вот-вот сорвется на вторую истерику. — Что это? — между тем спросил Каспиан. — Не знаю, — ответил Эдмунд. —Какая-то золотая статуя. — Это не статуя, — внезапно хрипло произнесла Элизабет. Она стояла, буквально вжимаясь в стену, и тень скрывала половину ее лица. Лишь блестели сиреневые глаза. — Это был человек. Это — Мертвая вода. Она обращает все в золото, включая живых существ, — голос ее сорвался на всхлип. — Элизабет, — Эдмунд подступил к ней, прикасаясь к плечу, но девушка лишь сильнее вжалась в стену. — Наверное, он упал, — предположил Каспиан. Его взгляд наткнулся на щит, и король подвел грустный итог. — Герб лорда Рестимара. И его меч. Эдмунд, оставив Элизабет, которая пустым взглядом смотрела на озеро, подошел к краю. — Надо его как-то вытащить, — сказал Каспиан, и кинул взгляд на прячущуюся в тени Элизабет. Она внезапно зло усмехнулась. — Всегда удобно, когда под рукой есть такая, как я, верно? Каспиан опешил от ее слов, но Эдмунд уже извлек меч, подцепив его мечом Анабесса. Оружие не стало золотым, наоборот — от меча Мудрого несколько мгновений исходило холодное, голубое сияние, но оно исчезло, как только Эдмунд отошел от воды. Люси поджала губы. — Он даже не понял, что с ним произошло. — Возможно, — сказал Эдмунд, оглядывая землю у себя под ногами и что-то ища. — Или он что-то просек. — Что ты делаешь? — все так же хрипло спросила Элизабет, глядя на то, как Эдмунд опускает ракушку в воду. — Аккуратнее. — Я в порядке, не бойся, — отмахнулся юноша. Раковина стала золотой, едва Эдмунд достал ее обратно из воды. В его глазах отразился настоящий восторг, и золотистый блеск пустил блики в карие глаза. Элизабет оперлась перевязанной рукой на каменную стену, и услышала тихое шипение. Посмотрев вниз, Колдунья обнаружила, что от ее пальцев исходит небольшие ледяные нити, складываясь в морозные узоры вроде тех, которые появляются зимой на окнах. — Тот, кто узнает про это место, получит безграничную власть, — внезапно сказала Элизабет, и вышла из тени. Едва она оторвала руку, лед исчез, но противное ноющее чувство в груди никуда не исчезло, и Королева все еще не могла дать ему название. Каспиан быстро глянул на нее, потом на Эдмунда, который лихорадочно пытался объяснить сестре, как изменится их жизнь со всеми этими богатствами. — Ты ничего не сможешь взять из Нарнии, Эдмунд, — сказал Каспиан, приближаясь к нему. Элизабет наблюдала за его движениями как хищник перед броском. Каспиан кинул взгляд на нее всего на секунду, и заметил, как сузились ее зрачки. — Кто сказал? — едва ли не с рыком спросил юноша. — Я, — ответил Каспиан торжественно, и кровь прилила к его лицу, а взор Эдмунда метнулся к нему. Он медленно поднялся, и меч сына сверкнул в его руках. — А ты мне не указ. — Ты всегда мне не доверял, — сказал Каспиан, тоже начиная распаляться. — Всегда ждал повода бросить мне вызов. — Замолчи, Каспиан, — сказала Элизабет. — Мы не твои подданные! Если на то пошло, ты подвластен нам, — парные клинки, захваченные ловкими руками, поблескивали так же ярко, как меч Анабесса, и все три орудия светились неярким голубым светом. — Мы древние правители Нарнии, а ты вассал нашего брата, Верховного Короля. — Я в твоей опеке не нуждаюсь, — внезапно оборвал ее Эдмунд. Взгляд Элиз метнулся к нему; Эдмунд смотрел на нее с раздражением и безмолвным вызовом. — Поэтому можешь идти пока погулять. Я и так вечно нахожусь в тени каких-то королей, — тут он снова глянул на Каспиана, и наблюдающая со стороны испуганная Люси видела, как все трое тряслись от ярости. — Не хватало еще оказаться в тени девчонки. — Думай, с кем говоришь! — внезапно взвизгнула Элизабет. Люси никогда не слышала ее голоса на такой высокой, визжащей ноте. — Приди в себя, Эдмунд. — Ни то что?! — вскрикнул Эдмунд. —Превратишь меня в камень, как твоя полоумная тетка? — Умерь свое непомерно раздутое эго, иначе клянусь…! — Вы всего лишь дети, — со злым сарказмом сказал Каспиан, и два ненавидящих взгляда вонзились в него. — Ты жалкий трус! — воскликнул Эдмунд. Люси кинулась к брату, но тот оттолкнул ее. Стоящая за его спиной Элизабет успела схватить девочку до того, как та оступилась и упала в Мертвую воду, но обрадоваться Лу не успела — Элизабет отпихнула ее в другую сторону. Но этого мгновения хватило: Люси разглядела мертвые, лишенный выражения глаза своей подруги, которые были помутнены как вода в болотах. Ссора, тем временем, продолжалась. — Я тоже хочу править! — воскликнул Эдмунду. — Коли ты такой храбрец, докажи! — Вы смешны, — выкрикнула Элизабет, когда два Короля скрестили оружие. — Двое мальчишек, которые не могут поделить игрушку! — А ты, ведьма… — взорвался Эдмунд, и неизвестно, что он хотел сказать, да и чем бы все это закончилось, не встань между ними Люси. Наваждение сошло так же быстро. Люси видела, как в глаза ее друзей возвращается осмысленность, как начинает мелким подрагивать Элизабет, пряча клинки дрожащими руками обратно в ножны. Она прошептала что-то похожее на «Их орудием…». Стыд отразился на лицах Каспиана и Эдмунда; Пэванси отбросил ракушку, и та мгновенно ушла под воду. Все уставились друг на друга, словно пробудившись от сна. А Элизабет почувствовала, как внутри начинает тянуть рана, и слезы набегают на глаза; то чувство исчезло, но его заменила боль, и Элиз не знала, чем ее вытравить. Все их слова, сказанные несколько минутами ранее, внезапно обрели вес. Как это бывало, в пылу ссоры ты не осознаешь всего сказанного, а потом уже ничего нельзя будет изменить. Как нельзя было забрать назад и забыть слова, которые Каспиан, Эдмунд и Элизабет сказали друг другу. — Лиз, — внезапно дрожащим голосом обратился к девушке Эдмунду, когда они остались на несколько секунд один в этой пещере. По ее щекам скатились две слезы. — Прости меня. Пожалуйста, я… Но Элизабет лишь покачала головой, и хрипло сказала, что им сначала надо убраться отсюда. Она внезапно нашла названию чувству, которое преследовало ее все утро, из-за которого она чувствовала себя такой же, как эта вода — дорогой, но абсолютно неважной. Пустота. С того самого момента, как Элизабет прочитала то письмо, как бы она не старалась закрывать эту рану, она ощущала только пустоту. Пустота — идеальное понятие, существующее прежде всего в представлении. И ничего более. Теперь же ей было больно, но зато она приняла одно важное решение. Уже на палубе, отчалив от берега и заимев в команде Юстэса нового вида, Эдмунд и Элизабет смогли поговорить. Элиз смотрела на него, и чувствовала лишь боль — всепоглощающую и нестерпимую, слезоточивую. Но все это было лучше пустоты, которую заполнить было нельзя, которая появлялась, когда Элизабет не было больно. А боль ей причинял только Эдмунд. — Лиз, — начал он тем же дрожащим голосом. — Слушай, мне очень стыдно за мои слова. Я не знаю, что на меня нашло, из-за чего я накинулся на вас с Каспианом. На тебя уж точно, я же… я же люблю тебя. До этого смотря в пол, Элизабет подняла глаза, и Эдмунд едва ли не умер от осознания того, что его девушка плакала. Он подошел к ней и взял за руки, прикоснувшись лбом к ее лбу. Может ли любовь причинять боль? Нет, конечно, любовь не может причинять боль. Как самое высокое, самое главное чувство на Земле может причинять боль? Это абсурдно. Сама любовь никогда не причинит боль. Боль причиняет не любовь, а совсем другие вещи, такие как обида, ревность, злость, нетерпимость, список можно перечислять до бесконечности, но любовь больно не делает. Больно делают сами люди. — Я так не думаю, — тихо сказал он. — Я люблю тебя большего всего на свете. Очень люблю. Вся эта жизнь – пыль, пустота, полнейшее ничто и ничтожество на фоне картины мира. И вся задача человека, высокого человека..., состоит в том, чтобы попытаться создать видимость. Хотя бы ненадолго. Хотя бы на время своей жизни. Видимость, что это не так. Пустота является единственной тайной, оставленной для человека. — Я должна тебе кое-что сказать, — все тем же хрипящим, пустым голосом произнесла Элиз, и подняла на Эдмунда глаза. *** В комнату проникал неяркий, утренний свет, пуская забавных солнечных зайчиков на паркетный пол. В кровати спала юная девушка — ее кудрявые, темно-каштановые волосы разметались по подушке, кое-где золотясь от солнечного света. Молодое, красивое лицо — без грамма косметики, которую юница накладывала на себя перед завтраком. Она спала, обняв подушку — красивая, чувственная леди, само совершенство. По крайней мере, так думал юноша, который наблюдал за ней пару секунд, прежде чем войти в комнату, тихо приоткрыв за собой скрипящую дверь. Он был высоким, со смуглой кожей и тёмными, вьющимися волосами, аккуратно причесанными. Намеренно создавая чуть больше шума, чем мог бы, юноша подошел к кровати и опустился на корточки. Его рука скользнула по темным волосами и мягко потряс девушку за плечо. — Сьюзен… Сью, проснись. Она поджала губы, потом причмокнула губами и открыла глаза, захлопав глазами спросонок. — Рабадаш… — сонно протянула она, но через несколько секунд ее голос стал обеспокоенным. —Что ты здесь делаешь? Если мой отец… — Твой отец вчера вечером убедился в чистоте моих намерений, — с улыбкой перебил царевич Тархистана Королеву Великодушную. — У тебя есть белое платье? — Бежевое есть, — ответила сбитая с толку Сьюзен. Рабадаш согласно кивнул. — Хорошо, одевай. Нас ждут. — Кто? — спросила девушка, но Рабадаша уже вышел из ее комнаты. Поняв, что долго собираться она не может, Сьюзен быстро умылась, гладко расчесала волосы, и одела свое любимое бежевое платье, которое хранила для особых случаев. Было еще рано, и ее родители тоже не проснулись. Они с Рабадашем тихо вышли из дома, никем не замеченные минули сад и оказались на улице, где царевич уверенно повел ее в какое-то место. В целом, отношения Королевы и царевича вполне можно было охарактеризовать как «романтичные». Наконец-то освоившись в этом странном для него мире, Рабадаш старался уделять даме своего сердца как можно больше внимания. Прогулки на закате и рассвете, верховая езды, совместное проведение времени в библиотеки; все омрачалось лишь только излишней ревностью Рабадаша, которая, впрочем, не была совсем уже безосновательной — старшая Пэванси имела большую популярность в светском обществе, со всеми была предельна вежливо и всем дарила дежурную улыбку. Родители иногда поражались — где их дочь научилась так себя вести в обществе? А Сьюзен, закаленная жизнью и правлением Нарнии, поездками в дипломатическими миссиями, множеством балов, чувствовала себя вполне уютно. Рабадаш, воспитанный в лучших традициях Тархистанского дворца, тоже не был лишен своеобразного шарма, и если даже Сьюзен многие ревновали, признавали, какая они гармоничная и прекрасная пара. Разве что небольшие сомнения были у мистера Пэванси на этот счет. Если с его женой вела долгие разговоры Элизабет, убеждая женщину в том, что все правильно, то тут пришлось справляться самим. Но, если верить словам царевича, и эту проблему он решили. — Ты привел меня в церковь? — со скептицизмом спросила Сьюзен, оглядывая небольшую часовню. — Да, я вчера познакомился кое с кем на приеме твоего отца. Поэтому… — тут Рабадаш запнулся, откашлялся и, взяв ее за руки, внезапно опустился на колени. — В жизни дверь распахнув мне настежь, ты явилась весны красивей. Сьюзен Пэванси. Я, царевич Рабадаш из далёкого Тархистана, Рабадаш Грейс в таком близком Лондоне, прошу сейчас пройти со мной в эти ворота и навсегда соединить наши судьба перед ликом Бога. Соединить настолько, сколько продлится наша жизнь. У Сьюзен по щекам текли слезы, и какой-то частью мозга она успела подумать о том, что хорошо, что она не накрасилась. От услышанного ее глаза широко распахнулись, и пару секунд Сьюзен лишь хватала ртом воздух, пытаясь выдавить из себя хоть что-то. — Да, — наконец шепотом произнесла она, и ее голос звенел от слез. — Господи, Рабадаш, да! На лице царевича расцвела какая-то облегченная улыбка, она встал и подхватил бросившуюся ему на шею Сьюзен. Единственное, что видела Королева, было лицо Рабадаша, заполнившее все ее мысли и чувства. Его глаза горели расплавленным золотом, а прекрасные черты казались почти суровыми от обилия переживаний. Но стоило Сьюзен огласить свой ответ, и лицо озарила счастливая улыбка.