Зарница

- А ты правда умеешь гадать на картах? Забавная девочка с не менее забавным именем – Лема, которая, несмотря на то, что отбой был полчаса назад, вскочила со своей койки и вмиг оказалась у Юлиной, а в руках у неё откуда ни возьмись появилась позабытая всеми колода карт. - А на что гадаешь? – большие глаза блестели в темноте от восторга, как две большие пуговицы. - Ну, на судьбу могу, на любимого… - начала перечислять Юля, отчаянно смущаясь. И зачем только ляпнула? Глупость какая. - Ой, а на любимого это как? Прямо на любовь всей жизни? – ещё больше оживилась Лема, перебив соседку. Она сейчас чуть ли не подпрыгивала от возбуждения, ожидая волшебного предсказания судьбы. - Необязательно, хотя так тоже могу. Но можно и на конкретного человека. По имени. Загадываешь имя и вперёд, - продолжила объяснять Юля. Она не врала. И правда знала пару простеньких гаданий. У них в классе на этот бред год назад был бум: все девочки возомнили себя чуть ли не потомственными ведуньями и общими усилиями собрали неплохую коллекцию ритуалов по подглядыванию в день грядущий. Юлю эта тенденция тоже не обошла стороной. - Ой, а погадай мне на Никиту, пожалуйста. Погадаешь? Ну? Пожалуйста, - Лема уже забралась с ногами на чужую койку, состроила жалобный взгляд и явно не собиралась покидать отвоёванные позиции. Хотя Юля ей бы и так не отказала. Лема и неразлучная с ней Маша нравились ей. Они впустили её в их многолетнюю лагерную дружбу, а за это она прониклась к своим соседкам по палате искренней симпатией и даже нежностью. - На какого Никиту-то гадать собралась? На нашего или из первого? – подала голос Маша со своей койки. - Ну конечно из первого. Наш-то мне зачем? – улыбнулась Лема, тасуя карты. - Не ревнуй. Лема ёрничала. Вопрос-то на самом деле был вполне себе актуальным. Дело в том, что она ещё в первый день смены приметила в их отряде высокого блондинистого парня с серьгой в ухе и широких «трубах», и первые два дня активно строила ему глазки. Но Никита был то ли слишком туп и не понимал тонких девичьих намёков, то ли просто не заинтересован. И все влажные взгляды и томные улыбки были им пропущены. Так или иначе, он тем самым нанёс Леме страшное оскорбление, даже не подозревая об этом. После чего она решила, что все мальчишки из их отряда дураки и вообще ничего не понимают в этой жизни, и обратила свой взор на отряд постарше, где столкнулась с другим, уже темноволосым, Никитой, и теперь обхаживала его. А вот их Никита к третьему дню очухался, отцепился от, казалось бы, идущего с ним в комплекте Гены и начал подкатывать к Маше. Хотя все их взаимоотношения строились на каких-то бессмысленных обнимашках и несильных тумаках, а ещё вечно маячившим на фоне Геннадием. Такая вот драма разыгралась на Юлиных глазах в первые же пять дней отдыха. - Да нужен он мне, - фыркнула Маша, усевшись на кровати «по-турецки». Видимо, тоже заинтересовалась таинством надвигающегося обряда ворожбы. - А ничего, что его тоже Никита зовут? Мы не запутаемся? – всполошилась Лема. - Я тебе «шапку» дам снять, будешь думать о своём Никите, и всё будет нормально, - успокоила её Юля, отнимая карты, чтобы перетасовать ещё раз, и запнулась. - Только… мы же в них играли, да? - Конечно, ты же с нами в Дурака рубилась в тихий час, а чего? – вновь напряглась Лема. - Они теперь игральные, врать будут, должны быть чистыми. - А как их чистыми сделать? - Нецелованного надо посадить. В палате повисла неловкая пауза. Улыбка на лице Лемы сначала растянулась ещё шире, а потом вдруг скисла и испарилась. - И где мы сейчас нецелованного найдём? Придётся утра дожидаться, - разочарованно протянула девчонка. Выходило, что так. Придётся ждать утра, потом искать какую-нибудь малолетку, сажать на карты. Целый ворох проблем. А вот Леме, например, именно сейчас приспичило узнать, что там у этого бестолкового Никиты на уме. - А, может, из нас кто есть? – ухмыляется она. Маша лишь передёргивает плечами в ответ. Вопрос, действительно, глупый. Девочкам по пятнадцать. Кто в пятнадцать и не целовался-то? Глупо. Юля посмотрела на совсем кислое лицо подруги и нервно заправила кудряшку за ухо, опустив голову. Этим кем-то была она. Вот так вышло, по-идиотски совершенно. Пока её ровесники уже вовсю начинали заниматься делами куда интереснее, она всё ещё ходила той самой нецелованной. Так вышло, что в детстве она скорее могла дать мальчишке по голове тяжеленным портфелем, чем позволить себя приобнять. А потом все вокруг так внезапно повзрослели. Одноклассницы больше не убегали от назойливых парней. Вернее, убегали, но так, чтобы те могли поймать их и сжать в неловких юношеских объятиях, а девчонки заливались каким-то неестественным смехом и визгом. Юле же всё это было как-то чуждо и непонятно. Если она хотела убежать, она убегала. Если хотела отбиться - отбивалась. Для неё ничего не изменилось. Когда она начала догадываться о правилах этой дурацкой межполовой игры, мальчишки уже перестали носиться за девчонками по рекреациям в школе, теперь они обнимали их в тёмных углах этих самых рекреаций. А с ней уже никто не хотел обниматься. Ведь это Юлька, ну. Она на спор выпивает полторашку пива за гаражами и стоит на стрёме у прокуренного туалета. Конечно, ей было обидно, по-девичьи горько от того, что она умудрилась проворонить что-то очень важное и так и не научилась играть в эту дурацкую игру, где ты вроде бы убегаешь, но позволяешь себя поймать, вроде бы отбиваешься, но не хочешь, чтобы тебя отпускали. Но что поделать? Роли уже розданы. Есть такие как Лема и Маша, они играют, по-разному, конечно, но играют. А есть она. Она на спор выпивает полторашку пива. Она вновь молча поправила волосы за ухом и молча же приподнялась на кровати, демонстративно подсовывая под зад карты, даже с вызовом каким-то. У Лемы аж лицо от удивления вытянулось, но, наткнувшись на нахмуренные брови новоявленной гадалки, она благоразумно решила промолчать. Юля же поёрзала пару раз на картах для верности, достала колоду, в который раз перетасовала и протянула подруге: - Правым мизинцем к сердцу. Когда Лема перегадала на всех мальчишек их и первого отряда, удовлетворил девичье любопытство, к ним присоединилась Маша, присев на краешек койки. Имя назвать отказалась, только сказала количество букв – пять. Лема с Юлей тут же принялись перечислять варианты. - Павел? - Какой Павел? Не знаю ни одного Павла в «Зарнице», - Лема почему-то упорно считала, что загадочный суженый подруги должен быть обязательно из лагеря. – Игорь? - Это какой? Тот мелкий, который нам за сигаретами бегает? Или бровастый вожатый первого? – рассмеялась Юля. Сама Маша упорно игнорировала их обсуждение, но не забывала закатывать глаза на каждый из предложенных вариантов. - Да, ты права, у нашей Машки вкусы-то получше будут. Может, наш вожатый? Антон? Маш, ну скажи, любишь лысых парней? - Ты что с дуба рухнула? – Маша была весьма категорична. Оно и понятно. Всем известно, что вожатым от пионерок может быть нужно только одно, и западают на них лишь конченые идиотки. – И вообще вы его не знаете. - Всё же городской, - разочаровалась Лема. Интереса у неё тут же уменьшилось вдвое. А Юля начала раскладывать карты. - Значит так, тебя с ним ждёт дорога, - бормотала она, выкинув пару шестёрок, - сны… ну это неинтересно…. О, поцелуи и разговоры. Маша загадочно улыбнулась. Видимо, расклад её вполне устраивал. - Юль, а ты что? Правда? Никогда? – вдруг вмешалась Лема. Этот вопрос всё же терзал её, и теперь любопытство одержало верх над тактичностью. Маша же стрельнула в подругу взглядом, но промолчала. Ей, признаться, тоже было интересно. Юля в очередной раз поправила волосы за ухом и крепко задумалась. Соврать бы им сейчас, сказать, что искала «особенного», «того самого» или ещё что-нибудь ванильно-приторное, вязкое. Да только даже романтичная до мозга костей Лема вряд ли поведётся на эту туфту. Юлька пожала плечами, застенчиво отведя взгляд. И чего привязались? Не надо было вообще им рассказывать. - Да ладно, в первом поцелуе нет ничего особенного, его сильно переоценивают, - вдруг вмешалась Маша. - Да, это точно, - тут же подхватила её подруга. - Я, например, только помню, как от него сильно воняло копчёной колбасой. Отвратительно. Лема брезгливо сморщила носик, и Юле сразу же представилось, как маленькая темноволосая Лема точно так же морщила носик после первого поцелуя с любителем колбасы. - А мой хоть и не вонял ничем, но умудрился облизать мне половину лица, - усмехнулась Маша. Юля улыбнулась им почти искренне. Хорошие ей соседки достались. Впустили к себе в дружбу, в ответ на признание причитать-жалеть не стали. Только толку-то от этого? - Но дальше-то лучше стало? – грустно спросила она. Лема тут же мечтательно прикрыла глаза: - Это да… дальше лучше. А Маша пожала плечами: - Когда как. Бывало и хуже и лучше. Девочки замолкли. Всем троим стало немного неловко, но как-то весело всё равно и легко на душе-то. - А, может, Колян Машкин избранник? – улыбнулась вдруг хитро Лема. - Николай – семь букв, - возразила Юля. - Нет, наш Колян – это Колян, - рассмеялась Лема, а вслед за ней и Маша с Юлей. Потому что, действительно, представить, что их Коляна, Колю, Колюню в крайнем случае, кто-то будет величать Николаем было до странности нелепо. В дверном проёме показалась лысая голова вожатого Антона: - Девчонки, ну сколько можно? Я уже час ваши разговоры слушаю, а ну спать быстро. Завтра на зарядку вас кто поднимать будет? Лема вспорхнула с чужой койки птицей и вмиг оказалась на своей: - Ну, не серчай, Антоша, уже ложимся. Да, западать на вожатого могут лишь конченые идиотки. Но кто же помешает чуть-чуть пококетничать с парнем всего лишь на пару лет старше? *** На следующий день дискотеку отменили: аппаратура какая-то погорела. И после ужина у всех отдыхающих не осталось никаких занятий, а до отбоя ещё, ой, как далеко. Каждый вожатый был оставлен со сворой одуревших от дневной жары ребят и справлялся каждый с ними по-своему. Вот, Антон, например, решил проблему просто – пошёл к своему другу-товарищу Игорю. Они с Игорем с первого курса педунивера не расставались, а отряды их всегда эту дружбу перенимали. Так что двое друзей просто скрылись в вожатской, давая полную свободу двум самым старшим отрядам. В комнату к нашим девчонкам набилась их маленькая, но уже устоявшаяся, компания: неразлучные Гена с Никитой в довесок к ним Колюня, плюсом шла Алина – маленькая и юркая девчонка с невыговариваемой армянской фамилией, она была на год младше, но всё равно как-то попала к ним отряд. Рассевшись по всем койкам, ребята в основном маялись ерундой или изнывали от скуки. Было лениво, жарко и бестолково. Пока Лема не предложила сыграть в известную всем игру: «Правда или действие». Игра должна была внести в их скучный вечер хоть толику веселья, но за долгий день ребята совсем обленились, почти все упорно выбирали «правду», несмотря на громкие возражения зачинщицы и Никиты, мол, так ведь не интересно. Каверзные вопросы быстро кончились, видно, воображение расплавилось на жарком летнем солнце и покинуло их, разомлевших и усталых. Даже Коля, который единственный честно выполнял все заданные ему действия, начиная с кукареканья под окнами вожатки и заканчивая нелепым стриптизом перед красной как рак Алиной, не веселил их. Юле вообще эта игра никогда не нравилась: строить из себя посмешище, выполняя дурацкие приказы, она не любила; а отвечать на глупые вопросы вообще побаивалась, ибо врала она отвратительно. Шёл уже неизвестно какой по счёту круг, в игре к этому времени остались только Лема, Маша, Никита и Гена. Остальные же резались в карты, вяло наблюдая за разворачивающимся перед ними представлением. - Правда или действие? – спросил Никита у своего друга, который с самого начала не испытывал особого восторга от их занятия. А сейчас и вовсе сидел, запрокинув голову назад, с крайне недовольным выражением лица. Юле его даже жалко стало. Явно же мучился тот только из-за дружбы, чтобы приятеля своего драгоценного не бросать. Гена ей в целом нравился. Умный, молчаливый вроде бы парень, только черти в этом омуте явно водились самые что ни на есть придурковатые. И такое сочетание придавало ему некоторой очаровательности, что ли. Он всегда больше молчал, держался поодаль от вечно сходящих с ума Никиты с Колей, а потом вдруг вся его придурковатость вылезала наружу и лезла ещё долго и из всех щелей, чтобы потом вновь замолкнуть. А ещё скулы у него были красивые с вечно розоватым под цвет футболки румянцем, и седая прядка тоже весьма забавная. Если бы Юля его сейчас так пристально не разглядывала, то обязательно заметила бы две вещи: во-первых, что Коля безбожно мухлевал с битой, а, во-вторых, что Лема с Машей о чём-то восторженно перешёптывались, поглядывая в её сторону. - Правда, - равнодушно выдохнул Гена, разминая шею. Никита ухмыльнулся, готовясь уже что-то спросить, но вмешалась Лема: - Эй, три раза подряд нельзя, забыл? - Ну, значит, действие, - так же равнодушно согласился Гена. Ему-то действительно волноваться было не о чем, он же точно знал, что друг его пожалеет и жестить не будет. - Ну, уж нет. Раз ты у нас такой жулик, то загадывать буду я, - вдруг решительно заявила Лема. - Это не по правилам! – возмутился было Гена. Оно и понятно, чёрт его знал, что там от Лемы ожидать можно. В поисках поддержки он обернулся к Никите, но тот лишь развёл руками: - Дама права, смирись и действуй, братан. Лема улыбнулась какой-то совершенно довольной и сытой ухмылкой, её план сработал. План, конечно, был прост, как пять копеек, но кому теперь какая разница? - Поцелуй Юльку. Фраза эта раскатом грома раздалась в ушах несчастной Юли, отозвалась эхом гулкой тяжести где-то внизу живота, а затем обожгла жаром щёки. «Дура, дура, дура», - проносилось у неё в голове, но ругала девчонка не Лему, себя ругала. И зачем только вчера проболталась? Тоже мне, решила откровенничать с двумя почти незнакомыми девками. Чего ждала? Понимания и поддержки? Дура. Сиди теперь, красней. Гена же бросил на неё быстрый взгляд, стушевался, лицо его на миг приобрело какое-то странное выражение. Всего доля секунды, но Юля его узнала, учёная уже была, сразу сообразила, что к чему. Целовать он её явно не хотел. Может, будь на её месте кто-то другой, та же Маша, он бы, кряхтя и краснея, всё же исполнил загаданное. Но не с ней. Знание это пусть и привычно, но больно царапнуло по душонке. - Эй, я вообще-то не играю да и целоваться с ним не хочу. Гена зыркнул на неё ещё раз, обиженно. Но тут уже каждый сам за себя, Геннадий. - И что? Игра есть игра, - продолжала гнуть свою линию Лема. В её голове они, небось, уже свадьбу играли, а она произносила тост, где, конечно же, упоминала, что без её помощи новобрачные никогда бы не сошлись. Именно она свела загадочного и молчаливого Гену со скромницей Юлей. Но только они сводиться не желали. Гена нервно сглотнул. В ответ уже Юля бросила на него взгляд, не суливший ничего хорошего, если он хоть шаг в её сторону сделает. Никита же громко расхохотался, его явно веселил растерянный вид друга: - Давай, Ген, вперёд и с песней. Лема, заручившаяся поддержкой, заулыбалась ещё сильнее. Ещё немного и под общим напором Гена сдастся. Сердце у Юли забилось как у загнанного зверька. Нет, нет. Не сейчас. Только не сейчас. Не так. Она не готова. Чёрт, чёрт, чёрт. В панике она оглянулась вокруг. Маша явно поддерживала подругу в её идиотском начинании. Никита уже ободряюще похлопывал Гену по плечу, товарищ же его глядел куда-то в пространство взглядом смертника. Он почти решился, это точно. Спасение же пришло, откуда не ждали: встрял Колюня. - Так-то реально несправедливо выходит. Юлёк вообще не играет и не должна терпеть всякие там лобызания и потные ладошки нашего многоуважаемого Геннадия. Гена и Лема почти одновременно открыли рты. Одного, видимо, крайне оскорбило замечание про потные ладошки, другая же не желала уступать. Но Коляна было не остановить: - И вообще, Юлька – моя женщина, я её в обиду не дам. В этот же миг он сжал несчастную Юльку в объятиях и начал качаться с ней из стороны в сторону. В обычных обстоятельствах она бы сие надругательство быстро пресекла, но сейчас почти сдерживала себя, чтобы не начать обнимать этого кретина в ответ. А Коля продолжал вещать: - Ясно вам? У нас роман. Нежный и страстный. И вам не разрушить нашу любовь, - начал подвывать он. – Нет-нет, я не дам вам этого сделать. Не разруууууушить! Под громкий ржач Никиты он отпустил бедную девочку. - А сейчас мы пойдём обжиматься под кустами смородины, пока вы, дураки, тут всякой фигнёй маетесь. Да, Юлёк? Любовь моя сизокрылая? Он вскочил с койки, протянул ей одну руку, а она только рада была смотаться отсюда куда подальше. Когда они вышли на улицу, солнце уже почти скрылось за горизонтом, на прощание больно пуская в глаза длинные яркие лучи. - Спасибо, - выдавила из себя Юля. - Да забей, - бросил Коля, выглядывая кого-то у неё за спиной. И тут же крикнул: - Игорян! Стоямба! Дело есть, на миллион. Он сорвался с места, но напоследок развернулся, убегая спиной: - Юль, ты это, не расстраивайся. Гена – тугодум, каких поискать. Будь я на его месте, залобызал бы тебя до смерти. Он подмигнул ей и погнался за щуплым, мелким Игорем. Юлька же посмотрела на яркое, уходящее по своим космическим делам солнце, проморгалась и поплелась куда-то. На душе было паршиво. Внутри было слишком много всего и сразу: злость, обида, стыд и какая-то тоска. Хотелось вернуться и совсем не по-девчачьи дать им всем в морду: и Леме, и подружке её, и тупорылому Гене, а ещё Никите, чтобы ржал меньше; а также до жути хотелось вот совсем по-девчачьи разреветься, преисполнившись жалости к себе. Дура. Какими-то окольными путями она умудрилась добраться до площадки за корпусом кружков. Здесь по понятным причинам было пустынно, в густой траве тут и там валялись разбросанные недозрелые яблоки, многие из них битые – пионеры использовали их как метательные снаряды при любой возможности. Запах от них исходил кислючий, но с ощутимым сладковатым подтенком брожения. А за бетонным забором начинался лес, который дышал свежестью и хвоей, нависая тёмной стеной над остатками старого яблоневого сада. У одной из старых, иссохших яблонь Юля и остановилась, прислонилась спиной к шершавому стволу и как-то незаметно для самой себя разрыдалась. «Дура, дура, дура», - продолжала она корить саму себя непонятно за что. Горячие слёзы и плотный комок горечи в горле никак не помогали почувствовать себя умнее. И чего ревёшь-то, дура? Пятнадцать лет, а мозгов-то не прибавилось. Давно уже пора было уяснить, что нечего всяким мимо проходящим доверять всякое. И солнце это дурацкое, что никак не хотело расставаться с бренным миром и всё продолжало слепить, пробиваясь даже через лес. Всё это торжество летнего вечера упрямо не хотело сочетаться со жгучей обидой. И тут, как назло, на голову бедной Юленьки упало яблочко, больно ударив по макушке. Девушка потёрла ушибленное место и посмотрела наверх, проклиная собственное существование. А там, на ветвях, прячась в густой листве, сидел длинный мальчишка лет тринадцати, смотрел на неё лукаво раскосыми глазами и безмятежно жевал бутерброд, закусывая незрелым яблоком. Юля от такой наглости аж плакать перестала. То есть пока она тут ревела, переживая глубокую девичью обиду, этот гадёныш там сидел и… и… и… А что собственно он там делал? Развернувшись, она со всей дури толкнула ствол, но тот был старый, крепкий, яблоня даже не шелохнулась. А вот мальчишка улыбнулся ей как-то хитро и криво. С издёвкой что ли? Палец к губам приложил. Цыц, мол. Сейчас она ему покажет. Только придумает, как этого засранца с дерева согнать и глаз на жопу натянет. Пока она злилась, на поляну пришёл третий герой этого спектакля абсурда. То был загорелый темноволосый парень, немного запыхавшийся, с испариной на лбу. Как показалось Юле, примерно её ровесник. Он остановился посреди площадки, огляделся, будто ища кого-то, наткнулся взглядом на Юлю, которая, всё ещё зарёванная, тоже оглядывалась по сторонам, чтобы придумать, как надрать жопу одному мелкому засранцу. - Привет, а ты…, - он запнулся, заметив, что та плакала. - Не видела тут парня такого длинного? Юле захотелось взвыть от безысходности. В этой чёртовой «Зарнице» хоть где-то её оставят в покое? И соврала чисто из вредности: - Нет, не видела, а тебе зачем? Видимо, новый знакомый мелкого гадёныша на дереве увидеть не мог, а потому купился. - Глаз на жопу натянуть. Ого, как у них желания и мотивы-то совпали этим вечером. Юля пригляделась к собеседнику. Вроде не из второго и не из первого. Благодаря соседкам по палате, она уже всех парней оттуда выучила. Может, из третьего? Интересно. Зачем он за малолеткой носится? - А что он тебе сделал? - Не мне, всему миру. Придурком родился. Ветви наверху как-то неодобрительно задвигались. Кому-то явно не понравилось замечание про придурка. Юля же злорадно ухмыльнулась. Её новый знакомый меж тем, видимо, отдышался, вытер потный лоб тыльной стороной ладони, достал откуда-то из недр кармана сильно помятую сигарету и повертел её как-то нерешительно в руках. Неужели боялся при ней закурить? Лучше бы подумал о том, что здесь и воспитатели могут спалить. Юля молча достала из своего кармана зажигалку, подошла и протянула ему, несчастному. - Значит, ты у нас куришь? – как-то ехидно заметил он. Юля в ответ скривила лицо, не хватало ещё, чтобы ей какой-то проходимец проповеди о здоровом образе жизни читал. А он усмехнулся, прикурил-таки и уставился куда-то в район забора. Потом вдруг вздохнул, запрокинул голову и с чувством произнёс: - Как же я заебался. Юля даже прониклась. Видно – человек реально заебался. Но всё равно рассмеялась. - Что? Я, правда, заебался. Будешь? – он протянул ей точно такую же потрёпанную жизнью сигарету. Юля не отказалась. Пока он молча курил, пялясь по-прежнему куда-то вдаль и щурясь от легкого сизого дыма, она разглядывала его. Пробежалась по чёрной майке с нелепыми оранжевыми полосами на рукавах, по шортам в широкую клетку с пятнами краски и, кажется, травы; руки рассмотрела тоже отчего-то грязные, уже почти мужские; задержалась на пальцах у сигаретного фильтра с заусенцами и отросшей кутикулой; и вытянутое овальное лицо изучила, подметив про себя, как забавно загар меняется с тёмного, почти коричневого на шее на чуть бронзоватый у скул. Был он весь неряшливо-помятый какой-то, немного несуразный даже. «Но глаза красивые, только и правда очень уставшие», - подумала Юля. А потом, сама того не поняв, влюбилась. Вдруг поднялся ветер, принёс из-за забора лесную предвечернюю прохладу и высушил остатки слёз на щеках. Последний луч солнца скрылся за горизонтом, но оно продолжало упрямо подсвечивать небо розово-оранжевым заревом, не желая сдаваться ночи. - Я Денис. - Юля. Денис обернулся к ней, зажав сигарету в уголке рта, улыбнулся, немного стесняясь, и поправил ей волосы за ухом своими несуразными пальцами в заусенцах: - Не грусти, Юля. А потом развернулся, бросил бычок под ноги и пошёл прочь. У Юли же что-то очень горячее в груди шевельнулось, что-то опасное, новое, незнакомое ещё ей, но очень приятное. Сзади заскрипела яблоня. Видно, тот мальчишка, который, к сожалению всего мира, родился придурком, тоже решил поспешить по своим делам. А Юля осталась дышать сладким-сладким запахом яблок, хвои, лета и привыкать к тому огромному, несоизмеримому ни с чем чувству внутри. *** До самого вечера она не разговаривала со своими соседками по палате, даже спать легла так же, молча. Хоть Лема перед ней и повинилась, признав, что вела себя как круглая дура. Но Юля всё равно гордо улеглась спать лицом к стенке, несмотря на то, что обида выветрилась где-то там, на поляне. С утра же на линейке она встала не как обычно позади вместе с подругами. А во второй ряд, почти затылок в затылок к их краснощёкому капитану Серёже. Именно так, подальше от девчонок, а вовсе не затем, чтобы получше разглядеть третий отряд, который всегда стоял напротив. Дениса в третьем отряде не оказалось, как и не оказалось среди мальчишек четвёртого. Неужто она запала на малолетку из пятого? Но и там его не было. Наверное, что-то случилось, и он не пришёл на линейку. Странно, конечно, но бывает. Юля почти успокоилась, почти решила выкинуть его из головы, пока не наткнулась на знакомую чёрную футболку с нелепыми оранжевыми полосами на рукавах рядом с восьмым отрядом. Он стоял перед отрядом, рядом с воспитательницей, а где-то позади маячила знакомая длиннющая фигура мальчика-придурка. Как известно, на вожатых западают лишь конченые идиотки. Как выяснилось совсем недавно, Юля была конченой идиоткой.