Земля по шву порвется, как Пангея, Когда симфония огня достигнет апогея. Кончена эпопея, пламя расправит перья – Маленьким угольком во тьме планета тлеет.
Как она и предсказывала, к ночи ливень обрушился на деревню и лес вокруг. Он не прекращался несколько часов: земля размокла, превратившись в грязь, а листва на ветках деревьев прогибалась под тяжестью воды, перестав быть надёжным укрытием. Сакура не стала искать ночлег в деревне, похожей на ту, что была в стране Волн. Не только потому что представляла себе, как может в таком месте выглядеть хостел и какой там собирается контингент, но и потому что не хотела сидеть в сухости и тепле, пока Саске с развороченной душевной раной собирал собой все дожди и ветра. Сакура не знала, где он. Леса в стране Чая были не похожи на те, что росли на территории страны Огня. Они были более густые, частые, непролазные, они легко могли скрыть того, кто желает остаться незамеченным, тем более что Харуно никогда не была сенсором. Она прислушивалась, напрягала своё чутье, но нигде его не находила. Либо он был очень далеко, либо скрывал себя. Пару раз ей казалось, что она почувствовала чакру Саске, но это было так мимолетно, что можно было списать и на собственное беспокойство. Он ведь и правда мог уйти дальше без неё, но Сакура почему-то не сомневалась, что он не поступил бы так с ней. Интуиция подсказывала, что Саске где-то рядом. Ему просто нужно время, чтобы прийти в себя. Сакура слонялась в тумане – в прямом и переносном смыслах: на следующее утро температура упала, и водяной пар полупрозрачной дымкой скрыл куноичи в густом лесу. Она просто бесцельно брела, погруженная в свои думы, не замечая вокруг ничего, на автомате уклоняясь от торчащих сучьев и перешагивая корни деревьев. Когда она считала, что ушла слишком далеко от населённого пункта, Сакура разворачивалась и, как ей казалось, шла обратно в его направлении. На самом деле куноичи не знала, где она, но почему-то это не вызывало беспокойства. То, что произошло с Саске – волновало её куда сильнее. Она погрузилась глубоко в себя и думала, думала, думала. Мысли спутались в огромный кишащий клубок, и девушке не оставалось ничего, кроме как пытаться его распутать. Лес поглощал её, путал, затягивал. Лес губил её, а туман заводил всё дальше. Где она? Сакура в очередной раз подняла взгляд на небо, придерживая капюшон. Его едва можно было разглядеть сквозь густые кроны деревьев. «Который час, интересно?» – подумала она, но не найдя ответа, равнодушно продолжила идти дальше. Как будто время имело сейчас хоть какое-то значение. У неё осталось то самое сушёное мясо, которое она успела купить, также где-то в сумке лежали два запасных пайка, которые Сакура взяла из дома. Можно было найти ручей или собрать воду с листьев, но вряд ли бы она смогла развести костер – сырость стояла такая, что трудно было дышать. Ночевать ей пришлось на ветвях – там воздух был свежее, и всё лучше, чем в грязи. На третий день Сакура нашла укрытие в корнях дерева, где было относительно сухо, и можно было безопасно присесть, дав ногам отдохнуть. От земли веяло холодом и сыростью, ветер был слабым, но пронизывающим, остро не хватало солнечного тепла. Куноичи было плохо и снаружи, и внутри. Она была потеряна, не знала, что делать дальше. И чего она тут ждёт? Появилось желание встать и уйти немедленно. Раз он не может проявить хоть немного усилий, не хочет работать над собой, что может сделать она? Цунаде-сама много раз говорила ей ещё во времена обучения: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Она может сколько угодно пытаться помочь ему, но если сам Саске не способен эту помощь принять, то она бессильна. Сакура опустошённо выдохнула. Открыла глаза, расслабила и опустила плечи. Что, если Саске прав, и ему лучше быть самому по себе? Тогда выходит, что она навязывается ему, игнорируя его желания и ставя выше свои собственные. Неужели она просто жалкая влюбленная эгоистка? Но как относиться ко всему, что между ними было? Зачем Саске тогда предложил быть с ним? Он выглядел уверенным. Да, конечно, прошло два года, он мог измениться, как и его отношение к жизни. Но почему тогда он был таким пылким и чувственным? Саске не раз становился инициатором их поцелуев, и за маской хладнокровия и равнодушия часто скрывалась нежность и забота. «Если я уйду, будет ли он счастлив? – думала Сакура, разглядывая сырую траву под собой. – Но будет ли он счастлив, если я останусь?» Она подняла голову, силясь разглядеть темное небо. Всё было так сложно, так запутано, а она совсем не знала, что со всем этим делать. Где правильное решение? С чего она взяла, что именно ей суждено быть рядом с ним? Куноичи раз за разом прогоняла в голове произошедшее: он – мрачный, нелюдимый, холодный идёт рядом с ней. Они заходят в магазин, женщина за прилавком недовольно обращается к кому-то, называя того «сиротой». Сакура поворачивается, – ведь даже в мыслях нет принять на свой счёт – мельком замечает изменившееся лицо Саске, но не придаёт тому значения, смотрит на мальчишку. Он тоже заметил ребенка, но, видимо, было уже поздно. Наверное, что-то уже давно в нём назревало, спало несколько лет. А может, и меньше, откуда ей знать, что это была первая вспышка гнева? Учиха Саске имел все основания испытывать злость и чувство вины. Он был пороховой бочкой, а та продавщица, сама того не ведая, просто поднесла спичку. Ирьёнин снова и снова обдумывала эту ситуацию и не находила других причин, почему он мог принять те слова на свой счёт. Ему доводилось слышать в свой адрес весьма оскорбительные упрёки, но почему-то сорвался он именно сейчас. «И кто дёрнул меня за язык разговаривать с ней?» – Сакура сердилась на себя. Из раза в раз обдумывая всё, что произошло, она винила себя в том, что не подумав, спровоцировала разговор, который, возможно, и стал пусковым механизмом для Саске. Но не было никакой уверенности, что это не произошло бы в другой момент, при других обстоятельствах. «Может, и нет моей вины в том, что это случилось», – успокаивала себя Сакура, глядя на медленно темнеющий лес перед собой. Близился вечер, становилось холоднее – солнце так ни разу и не выглянуло из-за туч, ещё и в животе заурчало – громкое напоминание о том, что Сакура всё-таки ещё жива и ей необходимы еда и тепло. «Саске легко бы развёл костёр сейчас», – с тоской подумала она, вспоминая, что и спальники также остались у него. Меньше всего на свете ей хотелось быть беспомощной и вызывающей жалость. Она достала кусочек сушёного мяса – в отсутствии огня это была её единственная пища. Она его не винила. За три дня и две ужасные ночи в лесу, оставшись впервые за долгое время в полном одиночестве, Сакура успела обдумать столько всего, что и не пересчитать. Не только вспышку гнева Саске, но и их путешествие: правильно ли она сделала, что уговорила его принять свою компанию? «А что если мы не созданы друг для друга?» – иногда она предавалась сентиментальным мыслям. Она думала о его последних словах: «Я давно хотел тебе это сказать». Её чутье не ошибалось: он действительно хотел, чтобы она ушла. Больно. Было больно, но отчего-то она продолжала сидеть в сыром мрачном лесу, ожидая у моря погоды. «Может, он был прав, и он не такой, каким я его себе представляю? Может, я идеализирую его, и он не придёт? Что, если он уже далеко отсюда и договаривается с какими-то мореплавателями?» Если это так, станет ли она догонять его? Не слишком ли много шансов Сакура уже предоставила Саске? Вдруг Ино ошиблась, и не стоило тогда переубеждать его? Мысли бесконтрольно крутились в голове, пока куноичи не моргая смотрела на ствол дерева, окутанный высокой травой. Она подняла голову. Густая листва была высоко-высоко, между ней тонкими прожилками просвечивало серое небо. Сакура была на редкость спокойна, и сама удивлялась своему душевному штилю. Может быть, в ней тоже что-то перегорело. – Почему ты не ушла? – раздался уставший раздраженный голос, но Сакура даже не вздрогнула. – Потому что не хочу, – не поворачивая головы, ответила она. – Возвращайся домой, Сакура, – с нажимом произнёс он. – Ты должна уйти. – Нет, – куноичи продолжила стоять на своём, переведя взгляд на собеседника. Саске был грязный, полы влажного плаща были испачканы, как и его сандалии. Он выглядел уставшим, лицо осунулось и будто даже посерело, и только в его взгляде виднелось привычное ему упрямство. – Разве ты еще не поняла, что идти со мной – опасно? Дело ведь не только в самом путешествии, разве не видишь? – злясь, повторялся Саске. – Тебе больно, я ни за что не оставлю тебя. Ты привык быть один – это комфортно, это понятно и можно особо не заморачиваться своим психологическим состоянием. Но это не значит, что так надо, я ведь уже говорила тебе об этом, помнишь? – напомнила девушка. – Я мог убить тебя, – он опустился перед ней на одно колено, чтобы, глядя в глаза чётко проговорить то, что витало в воздухе. Сакура опустила взгляд, будто в нерешительности, поджала губы, машинально облизывая их и создавая короткую паузу. – Не в первый раз, – наконец решилась она, снова глядя в его гневное лицо, которое после её слов вздрогнуло словно от пощёчины. – То было другое! – рыкнул он, вскакивая с места и начиная мерить шагами крошечное пространство между деревьями. – Да, другое, – согласилась Сакура. – Но я даже тогда не смогла отказаться от тебя и не стану делать этого и сейчас. Саске зарычал от бессилия. Она не понимала! Не понимала на что шла! Упрямая идиотка! – Ты не понимаешь, что я не могу это контролировать? Я могу выйти из себя в любой момент, из-за любой случайно брошенной фразы. По-твоему, это безопасно? – он шумно выдохнул через нос, а потом продолжил, резко заговорив: – Зачем ты пошла со мной, зачем продолжаешь идти, несмотря ни на что? Несмотря на то, какой я? Почему ты упрямишься? – Ты и сам знаешь, – сдавленно произнесла Сакура, отводя глаза: слишком часто она говорит ему эти слова, ни к чему повторять их вновь. – Хватит! – хрипло воскликнул Саске, переходя к оставшимся аргументам. – Прекрати называть это любовью. Ты придумала это, раздула обычную симпатию и внушила себе, будто любишь меня, и стала жить только вокруг этой мысли. От этого откровения Сакура поперхнулась воздухом, словно ее ударили под дых. Она медленно поднялась, не обращая внимания на боль в уставших ногах. – Что? – почти беззвучно переспросила она, уставившись на всклокоченного, измученного юношу перед собой. – Как ты можешь любить человека, которого не знаешь? – Учиха с нескрываемым недоверием обратил взгляд к фигуре Сакуры. – Не знаю? Я не знаю тебя? – снова переспросила она, не веря своим ушам, всё больше и больше впадая в шок от его речей. – А кто тебя тогда знает? – злясь, бросила куноичи. – Кто?! Вместо ответа он раздражённо фыркнул, продолжая избегать зрительного контакта с девушкой, и вернулся к тому, о чём говорил ранее. – Я и сам виноват в том, что потакал тебе в этом, только подливая масла в огонь. В отношении тебя я не думал наперёд – и это моя ошибка. Я знаю, – добавил он, умерив тон, не замечая потрясённого взгляда девушки. Саске поджал губы, пятерней прошёлся по волосам, убирая их назад, не замечая, как обнажает ринненган. Неизвестно, верил ли он сам себе в этот момент. Возможно, из-за того, что он был потрясённым и легко уязвимым, из его подсознания на поверхность вылезли все потаённые сомнения. – То есть для тебя всё это... – упавшим голосом начала было Сакура, но Учиха её прервал. – Хватит, Сакура, – он вдруг перестал мерить пространство шагами, остановился и посмотрел прямо на неё. – Просто я мужчина, а ты женщина. Тягу между нами нельзя отрицать, меня влечёт к тебе, наверное, поэтому я и сдался под твоими уговорами, но это было ошибкой. Я только испорчу тебе жизнь. Уже порчу, – тут же добавил Саске, уводя взгляд от затравленного лица девушки. Наступила гнетущая тишина, которая туманом висела в тёмном мрачном лесу. Сакура проглотила ком в горле, чувствуя, как слёзы застилают глаза. Она же не хотела больше плакать, не хотела показывать ему слабость. И вот опять. – Знаешь, – дрожащим голосом заговорила девушка. – Ты мне много чего причинял и говорил, если уж быть честной. Но настолько оскорбительного и унизительного – ещё ни разу. Саске посмотрел исподлобья. Он уже собрался что-то сказать в свою защиту, но Сакура не позволила ему. – Может быть, ты и прав. Может, останься ты в деревне и будь как все обычные парни из других команд, я бы переросла свою влюблённость, и мы были бы друзьями. Но все сложилось иначе, – она прочистила горло, которое сдавливало от жалости к себе. – Все так, как есть, и уже ничего не изменить. То детское и нелепое прошло и уже давно уступило место спокойному и куда более сильному чувству. Этого не исправить, – грустно добавила она, сжимая и разжимая ледяные ладони. – Я изменилась, стала сильной, больше не вешаюсь тебе на шею и почти перестала кричать о своих чувствах, но тебе всё равно этого недостаточно. Я всё равно для тебя обуза, от которой ты хотел бы избавиться. – Это не так! – с чувством воскликнул он, не выдержав. Каждое её слово било по больному, лишь сильнее распаляя злость. – И ты добьёшься своего, как всегда добивался. Я уйду, если ты так хочешь, – на этих словах, сдерживаемые из последних сил слёзы хлынули из глаз, заставив голос Сакуры измениться под натиском подступающих рыданий. – Но только, пожалуйста, не надо навязывать ложь и рассказывать мне о том, что я тебя никогда не любила. Она обезоружила его, выбила почву из-под ног, заставив, казалось бы, выжженное нутро зарастать колючими кустами шиповника, вновь режущих и колющих его там, где он не мог унять боль. Саске чувствовал бессильную злость. Он губил всё вокруг себя и ничего не мог с этим сделать. Он сдержал в себе желание разломать лежащий рядом старый пень – это было чревато. Саске не хотел пугать её снова. Сакура села на выпирающий корень, утёрла слёзы и сделала несколько судорожных вдохов, пока не усмирила подступающую истерику. Вокруг окончательно стемнело, и он не мог видеть её покрасневших глаз, а она – его гримасы злости. – Когда-то ты говорил мне, что я дорога тебе, – вдруг тихо заговорила она, не то спрашивая, не то утверждая. – Да, – без капли сомнений ответил он. – Я бы не стал лгать, ты и сама это знаешь. – Если бы ты видел, что я страдаю, мучаюсь, что мне невыносимо от самой себя, что мне больно и одиноко, ты бы бросил меня? Ты бы ушёл? – В ночной тишине леса её сиплый голос раздавался так чётко, что не распознать её слов было невозможно. – Я не страдаю! – попытался воспротивиться Саске. – Ответь. – Нет, – сквозь зубы ответил он. – Нет, я бы не ушёл, – зачем-то добавил Саске, мельком глядя в ту сторону, где должна быть девушка, будто хотел увидеть реакцию на её лице. Он вдруг подумал, что ответы на эти вопросы нужны были не Сакуре, а ему самому. Это ему нужно было понять, что она дорогой для него человек и он её не бросит. Они замолчали. Снова стало тихо. За время их путешествия Сакура с сожалением поняла, что Саске сам не знает, чего хочет. В юности он руководствовался и принимал решения в угоду исключительно чётким и определенным целям, которые приходили в его голову одна за другой, под воздействием различных “внешних факторов”. Но, когда все закончилось, он потерял свои прежние ориентиры, отказался от деструктивных намерений и обнаружил, что на их месте ничего не осталось. Очень удачным стечением обстоятельств оказалось то, что он был единственным, кто мог искать и противостоять Ооцуцуки, был уникальным, чем и воспользовались в своё время Каге, дав ему новое направление и найдя достойное применение его способностям. Но вот что делать Саске как обычному человеку – он не знал. Он не думал, что можно быть кем-то отдельно от профессии шиноби. Всю свою сознательную жизнь он был ниндзя, а когда появилась возможность быть ещё и простым человеком с простыми человеческими радостями – он понятия не имел, что с ней делать. Через некоторое время он услышал шорох одежды, движения Сакуры. Должно быть, она спряталась в корнях того дерева, возле которого сидела. Наверное, это означало, что больше им сказать друг другу нечего, и теперь она попытается уснуть. Сам Саске не удосужился даже обустроить своё место для ночлега. В плаще он просидел всю ночь на помилованном пне, периодически впадая в тяжёлую дрёму, а потом резко пробуждаясь. Спала ли Сакура, он не знал. В какой-то момент её дыхание стало спокойным и размеренным. Скорее всего она сама не заметила, как уснула от усталости, хотя и её сон был крайне беспокоен. Саске встал и обернулся, когда вдали за густо растущими деревьям забрезжили первые лучи солнца. Надо было уходить. Прямо сейчас. Что он скажет ей, когда она проснётся? Они уже все сказали друг другу, и Учиха больше ничего не хотел добавить. Прощание после всего, что он наговорил ей, было бы излишним. Он вытащил свиток, в котором хранился её спальник и другие вещи, добавляющие комфорта путешествию, и бесшумно вложил его в боковой карман её сумки. Подумав немного, он также оставил для неё и флягу, наполовину наполненную водой. После этого он так же тихо и осторожно ушёл. Из-за бессонных ночей мир перед глазами плавал, иногда множился, но Саске продолжал идти вперёд, упрямо преодолевая ветви и переступая через препятствия. Он торопился, нужно уйти как можно дальше. Глупо, наверное, было думать, что после того, что было, Сакура станет его догонять. Этот сильный шиноби не знал, от чего бежал. Мысли в голове путались, роились, знакомые, но забытые тени, вновь отделились от своих углов, заводя хоровод гнетущих воспоминаний, упрёков и стыда. Саске остановился, когда солнце стало ощутимо ярче. «Наверное, Сакура уже проснулась», – почему-то подумал он. Вдруг перед глазами мимолётно, но чётко встал образ того, как она, проснувшись, выйдет из своего укрытия и не увидит рядом его. Что-то в груди вдруг ухнуло, как будто на миг чего-то важного не стало, и в образовавшейся пустоте завыл сквозняк. Учиха огляделся: вокруг был густой, непролазный лес, невзирая на просвечивающие яркие лучи, плавно восходящего светила, лес был абсолютно глухой и безлюдный. «И здесь я бросил Сакуру», – неожиданно осознал Саске. Он бросил её. Бросил её совсем одну. Растоптал её чуткое доброе сердце и безжалостно оставил одну в бесконечной чаще. Саске взглянул на свою ладонь – испещренную сотнями нечитаемых дорожек судьбы, посмотрел на грубую непроходящую мозоль под указательным пальцем. Провел рукой по царапающейся коре дерева, прислонился, словно пытался осознать ослабевшим сознанием себя и мир вокруг. Что же он делал? Это же Сакура, та самая Сакура, которая никогда не отвергала его, которая звала и ждала, именно она исцеляла его раны, верила и была рядом. Живой и тёплый человек. Которого он отверг. Который его любил. Вдруг стало до отчаяния паршиво! Что он делал? Зачем бежал от неё и отталкивал? Что если прямо сейчас он совершает самую большую ошибку в своей жизни? Саске знал, что Сакура переживёт его гнусный поступок, вернётся в деревню, выдержит вопросы друзей и знакомых, научится жить дальше. Может даже, через пару лет, когда он вернётся вновь, она встретит его у ворот и удостоит вежливой улыбки. Но та красная нить, так долго сплетающая их жизни, которая столько лет опутывала их узами — разорвётся, поблекнет и истлеет. Исчезнет навсегда, как и их близость. В его жизни больше никогда не будет Сакуры Харуно. Осознание масштабов потери вдруг обрушилось на Саске снежной лавиной. И, словно измученный отсутствием сна, холодный разум наконец уступил место чему-то другому. Чему-то, что побуждало Учиха бежать обратно и пытаться спасти то, что он так усиленно пытался погубить. «Может, она ещё не проснулась», – судорожно колотилось в его голове. Как можно скорее мчась на знакомый источник чакры, Саске надеялся, что она не заметит его бегства, что он успеет вернуться вовремя. Он боялся, что она могла уйти, и тогда уже будет слишком поздно что-либо исправлять. Сакура чувствовала себя обессиленной. Она ещё немного полежала, укрытая корнями огромного древа, ни на что не надеясь, после чего медленно выбралась наружу. «Наконец-то выглянуло солнце», – почему-то именно это было её первой мыслью. А не то, что Саске молча ушёл десять минут назад. Она заметила флягу и свиток. Неужто он пытался заботиться о ней даже сейчас? Сакура присела на выступающий массивный корень, осторожно крутя в руках знакомый свиток. «Совсем недавно Саске держал его в своей руке», – отчего-то подумала она. От отсутствия сна и переживаний сил становилось всё меньше, но теперь ей можно было не торопиться. Сакура разрыдалась, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться. «Теперь я могу никуда не торопиться», – с душащей горечью подумала она. Солнце становилось всё ярче, но долгожданное тепло, скользнувшее по ногам, почему-то не принесло облегчения. Неужели всё закончилось? Неужели она всё-таки проиграла? Что будет с ней дальше? В голове замаячили большие красные ворота, родители, друзья, больница, бесконечное число новых лиц пациентов. "Я, наверное, попаду на свадьбу Ино", - промелькнуло у неё в мыслях, и от неизбежности этого события, где ей весь день придётся улыбаться на публику, скрывая мучительную пустоту в груди, волна отчаянья накрыла с новой силой. Куноичи сложила вещи в сумку, смахнула подсыхающие слёзы с лица. Незачем оставаться здесь дальше и чего-то ждать. Саске ушёл. Последнее с особым утренним холодом разнеслось по всему телу. Поэтому, когда после непродолжительного шороха листьев и хруста ветвей на её крошечную полянку влетел запыхавшийся Саске, она ничего не поняла. Боялась подумать что-то хорошее, потому что истина после этого могла ударить больнее. Может, он просто вернулся за флягой? Саске замер, встретившись с ней взглядом. Он не знал, что сказать ей. Он почти готов был соврать, что уходил искать воду, но вовремя себя остановил. Он не будет ей лгать. – Прости, – выпалил Саске, глядя прямо на куноичи. – Мне кажется, что я постоянно ошибаюсь и делаю только хуже. Самое ужасное, что это так и есть, – он замолчал, плавающий мир вокруг стал вдруг удивительно ярким. – Я не хочу, чтобы ты уходила, я не хочу тебя терять. Саске выпалил ту правду, которая была у него на уме. Он знал, что противоречит себе, что сбивает её с толку. Но ничего другого у него не было. – Останься со мной. Сакура в очередной раз не верила своим ушам. Она думала, не ущипнуть ли себя, чтобы убедиться, что она точно не спит и не принимает желаемое за действительное. Девушка поднялась и внимательно взглянула на взволнованное лицо молодого человека, которое было до боли знакомым и неузнаваемым одновременно. Она чувствовала себя совершенно растерянной: что могло заставить его передумать? Тем более после всего, что он наговорил ей... – Откуда мне знать, что через пару дней ты не передумаешь? – задаёт она жужжащий в уме вопрос. – Могу ли я быть уверена, что не проснусь однажды совершенно одна? – Я не брошу тебя, – спокойно ответил Учиха. – Я уже попытался. И я не смог. Прямолинейность Саске подкупает и обезоруживает. Сакура хочет верить ему, но боится – раны от вчерашней обиды ещё саднят. Он делает шаг ей навстречу. Ещё один. Этого достаточно, чтобы сократить расстояние между ними до считанных сантиметров. – Ты была права, – шёпотом говорит Саске, теряясь, не решаясь к ней прикоснуться. Всё еще страшась того, что он действительно может потерять её. Он медленно тянет руку, чтобы обнять её, даёт ей возможность оттолкнуть, но Сакура этого не делает, лишь следит за ним, опустив взор. Саске прижимает её к себе так крепко, как только может, и все страхи и тени отступают в тот момент, когда девушка обнимает его в ответ. Он прячет облегченный выдох в розовых волосах, потемневших и спутавшихся после дождя и нескольких дней в лесу. Он ведь и правда мог потерять её – Сакура настолько плотно вплелась в его жизнь, что представить её отсутствие в ней было почти невозможным. Она обхватила его спину, чувствуя тепло озябшими пальцами, бесстрашно прислонила лицо к его груди. «Не уходи больше, не оставляй меня одну», – хотелось сказать ей. Луч взошедшего солнца пробился сквозь густую листву, коснулся его лица, заставив Саске отвернуться и прижаться щекой к её макушке. Острые шипы в душе вдруг разом высохли и осыпались, оставив место только заполняющему теплу и чувству правильного. Он едва всё не погубил. Как хорошо, что он вовремя успел вернуться. Теперь всё будет по-другому.Но где-то там, над пепелищем, Из-за дыма облаков Солнце покажет прищур.