***
На сырой дощатой скамье никого не было, кроме мальчишки. Он разместился тут с минуту назад, когда решился выйти из лиственного лесного щита, когда дождь стремительно пошел на убыль. Непогода оставила после себя оглушающую тишину, но из хибар пока никто не спешил выходить по своим делам, точно не веря концу их кары. Дрова большого общего костра потемнели от влаги, и избранный по-особому засмотрелся на стекающие по ним капли. Никогда еще он не заставал такую сильную и беспощадную игру природных сил в Древней Деревне: все тропы затоплены, дрова общего костра развалены в стороны, толстые соломенные крыши некоторых хибар погнуты под напором стихии, а босые ноги утопают по щиколотку в холодных и грязных лужах, изредка вздрагивающих от капель уходящего дождя. Скопившиеся под ногами воды почти касаются темных меток на коже ног. Промокший насквозь ребенок неуместно расселся среди разрушенной площадки, но никто не заметил его запозднившегося прибытия, когда за порогом царила разруха и хаос. Только спустя время выходящие женщины аккуратно шагали вдоль своих жилищ, там, где посуше, держа в руках сандалии мудрости, дабы не намочить их. Коротко глянув на них, Эраба пожалел, что проливной дождь закончился так скоро, обязуя жителей вновь вернуться к своим делам. Хоть и перед делами многих несомненно ждет несколько часов усердной работы по восстановлению своих домов. Несмотря на повреждения сооружений, мальчик все сидел на промокшей скамье, понуро, опустив голову. Однако оживление вокруг почти заставляет его встать, и зашагать с тяжелой намокшей робой в сторону опустевшего в одночасье храма. Проходя мимо старших и мудрецов, Эраба находит в них что-то от намокшей от воды в фонтане Райто со злым взглядом и мокрого от дождя Трику, ловко ловящего рыбу из реки. Мудрецы же видят благосклонность богов, которая переросла в наказание.***
— Отрадной еды, Эр… Ты не промерз? Одна молодая, но премудрая девушка заходит в храм с корзиной, наполненной грязными чашами и кусками тканей разных цветов. Она тут же хмуро оглядела избранного, одетого только в ярко-красную легкую накидку и черные штаны. Мурашки покрыли его кожу, но заметить их издалека не суждено — татуировки надежно отвлекают внимание. Белая роба, выжатая, висит на невысоком окне, образовывая под собой безобразную лужу. — Нет, — врет мальчик, расправляя плечи. Девушка приподнимает бровь, застыв с корзиной на полпути. Фамильярное общение стало входить у него в привычку, чего многие не одобряли, как и она, в частности. — Неужто ты простоял всю непогоду под открытым небом? — Нет. — А где же ты был? Всех детей мы с мудрой Форовой собирали по всей деревне. — Я был не в деревне, — без энтузиазма ответил мальчик, поворачиваясь к девушке боком. Девушка вопрошающе уставилась на ребенка. Затягивающаяся пауза смутила ее, и она двинулась с места, опускаясь на колени, бережно выкладывая все собранное добро на пол. Удалившись из храма с пустой корзиной, мудрая позже в безмолвии возвращалась еще несколько раз, все увеличивая склад из грязной посуды и тканей на ровных полах святого места.***
Долгое время мальчика никто не тревожил. Народ деревни копошился от места к месту, пока хмурое небо не стало темнеть на глазах. Одежда на Эрабе была все еще мокрая, как и роба, висящая на окне, но, приметив, что к нему направляются самые почетные мудрецы, избранный быстро натянул на тело неприятную от влаги ткань и встал поодаль от входа, ожидая их прибытия. Первым зашел народный вития, что держал на своем бедре реликвию в тот самый день Великого Пути. — Проследите, чтобы каждый ряд урожайного пшена был спасен. Труды женщин могут продлиться до самого восхода, и держите надзор крайне бдительно, — мужчина взглядом сразу приметил стоящего без дела мальчишку, из-за чего сделал едва уловимую паузу в своих поручениях. — Если женщины устанут и попросят сна, поднимайте детей, пусть помогут. Несколько мужчин встали у самого выхода, напряженно смотря друг на друга. — Что насчет общей отрадной еды? — А что с ней? Разве припасов недостаточно для утреннего пира? — Все запасы дров для большого костра затопило водой, навес над ними не выдержал. — И вы говорите об этом только сейчас?! — разозлился вития, но тут же спокойно продолжил. — Там нет ни одного сухого бревна? — Возможно они сухи внутри, но огонь нам подарят с трудом. Стоит собрать погибшие ветви деревьев в лесах? — Да, но только после того, как свет озарит поля. — После восхода, мудрый Шаберу? Но ветви не успеют просохнуть к началу пира. Им нужна ночь, в закрытой от прохлады и влаги, лачуге. — Не раньше восхода, братья, — тяжело произнес главный оратор и повернулся к мальчишке, глядя ему в глаза. — И на западной вышке нужно будет заменить три уровня новыми деревьями. Подготовьте дюжину добровольцев для поиска нужной высоты и ширины стволов. — Только на западной? Я видел, что южная тоже пострадала, по крайней мере ограда и верх, в чем я уверен. — Если больше повреждений нет, то подождем до вечера, пока сено не высохнет, и сразу заменим кровлю. Ограда же подождет. И пускай ведуны наведут в храме порядок! Негоже в добром месте держать вещи нужды первой… Мудрецы еще обговорили пару проблем, постигших их этим днем и медленно начали расходиться по своим делам. Мужчина, оставшийся из всех мудрецов один, недовольно повторно осмотрел расставленную посуду и вещи на полах. Он поджал губы, медленно и шумно выдохнул через нос, переводя взгляд на мальчишку. Тот инспектировал состояние своих ногтей, надеясь на негласное взаимное согласие об обете молчания в эту нелегкую ночь. — Ты мог и не приходить, — разбив молчание, мудрец начал снимать сандалии, с которых стекала вода. Быстро развязав длинные крепления сандалий, он отложил свою обувь за порог. — Совет не готов собраться в сей час. Отложенный час долгой беседы с Советом мудрецов едва ли радует его. Уж лучше бы дожди не проходили на родной земле еще много лет, но не продлевали томительное ожидание вердикта мудрейших. — Мне прийти после общего сна? — выуживает сразу мальчишка, надеясь на скорейший свой суд. Созерцание собственных ногтей отходит на второй план и пальцы сами собой начинают играть между собой от волнения и нетерпения. — Нет, ты и сам знаешь, что будет после общего сна. Ступай и ожидай нашего повторного зова. Суровый тон мужчины слишком громко разносился по стенам храма, отчего Эраба нахмурился, но с места, по велению старшего, не сошел. — Отрадной еды, избранный. Стоя в ожидании его исчезновения, мудрец четко ограничил конец их недолгой беседы и приоткрыл чуть промокшую даже под навесами дверь. Мальчику ничего не оставалось, как покинуть храм, хотя желанье порвать цепь обязательных церемоний и слов билось наружу усерднее и усерднее. Избранный, так и не ответив на прощальную фразу витии, таки покидает просторный зал, где его встретил непривычный для здешних мест запах сырости и отдаленный шум листвы. Стоило Эрабе перешагнуть за порог, как мудрец спросил его: — Где реликвия? Мальчик приостановился, но поворачиваться не стал. Он и сам не прочь бы узнать, где она, осталась ли цела после такого падения? — Далеко. — Ты, дитя, слишком много вольничаешь. С трудом верится, что Форова могла вырастить подобное. Руки сами прижались к телу, а взгляд пал на оставленные сандалии слева. Мальчика задели слова о мудрой женщине, но и в ее защиту он встать не посмел или же не захотел. Раньше он никогда не задумывался, горда ли воспитательница за него, рада ли на самом деле ему, или же она так же, как и другие, находит в его бытие только беды да угрозы. Оратор же стоял на пороге, все ожидая ответа. — К Совету приходи с реликвией, — чуть погодя снисходительно высказал мужчина, и тихо закрыл дверь, прежде кинув сухое прощание, вновь не дожидаясь ответа. — Отрадной еды. Реликвия, как самый ключевой артефакт движения населения, имел свое предназначение в сказаниях, но в старых записях ничего не было сказано про то, что этот самый щит будет так стыдно утрачен на века. Сейчас, стоя на небольшой пристройке у храма под уцелевшим навесом, Эраба отгонял непрошеные мысли о верности всего происходящего. Нечто внутри кричало о том, что эта утрата была не напрасна, она была верна и нужна. Мудрая Форова упоминала, что подобные чувства прозываются чутьем или нутром, и мозг ребенка сейчас усиленно сопоставлял полученные на словах знания с тем, что испытывал сейчас чуть ли не впервые. Снаружи было прохладнее, а влажные одежды только усугубляли ситуацию. Мальчик постарался отбросить гнетущее чувство необходимой расправы за потерянный рок судьбы и бросил взгляд на брошенные сандалии мудреца, спешно шагая по мокрой почве в сторону общей спальни. Когда он зашел в хибару, преодолев высокую лестницу, и лег на свое место, мысли о Трику и Райто нахлынули новой волной. Снятая рядом белая роба медленно сохла, а ничем не прикрытое окно напоминало о десятках разговоров его сверстников про ту, решившую всю его дальнейшую судьбу, ночь. Форову избранный сегодня так и не встретил, и перед сном дум прибавилось еще на несколько долгих сменяющихся узоров из облаков в окне. Спал Эраба неважно, слабо себе представляя, как должно будет пройти гласное прощание Деревни с покинувшей ее девочкой.***
Церемония похорон Райто прошла быстро. Правила гласили, что тех, кого забрали людоеды, должны быть отпущены как и те, кого забрала земля, огнем и ветром. Даже если тело далеко, Древняя Деревня воздвигает высокий огнище, лишь бы освободить умершего. Печаль на лицах собравшихся поселенцев показалась мальчику чужеродной и даже несущественной. Многие стояли у обрыва с заметной тревогой и обеспокоенностью, вызванной больше вчерашним ливнем, нежели за ушедшую из жизни девочку. Эраба не желал искать нужного взгляда у тех немногих, кто все-таки добрался до места прощания. Лишь созерцание слабо разыгравшегося костра, зажженного в честь подруги, приковывало сонный взгляд. К слову, костер для Райто так и не загорелся, а дрова на опушке обрыва почти остались невредимыми огнем, что не смог побороть влагу. Последним с обрыва уходит мудрец Хого, один из последних видавший девочку. Он ворчливо прогоняет прежде двух мальчишек, молча ушедших в деревню.***
— Мудрейшая Форова! Женщина еле передвигалась по местной поляне. День подходил к концу, но она еще не смыкала глаз с той самой непогоды. Ее правая рука крепко вцепилась в спину, крепления сандалий ослабли, из-за чего она шагает аккуратнее, приподнимая ноги выше обычного. Голос избранного мальчика мудрая осознает запоздало, останавливаясь за три коротких вялых шага. Она оборачивается на глас, и щурится, пытаясь разглядеть бегущего к ней мальчишку. Эраба подбегает к ней не слишком быстро, оглядывая попутно ее сгорбленную фигуру. Сам ребенок весь в поту, тяжело дышит, руки его потемнели от грязной работы по всей деревушке. Высохшая роба приняла на себя новый удар в виде длинных темных полос на уровне бедер; мальчик то и дело вытирал грязные руки о ткань. — Отрадной еды! — четко выговаривает ребенок, на что получает ответное приветствие. — Отрадной, да… Еда мне сейчас не помешала бы, — усталая усмешка долго держится на старом лице. Ее улыбка слишком чиста для испачканного лица, и мальчик безмерно радуется ее вниманию к себе, хотя им обоим до боли в ногах, руках и спине хочется найти место потише, не видеть более никого. — Сегодня был трудный день, все отчасти голодны… Не уверен, но кажется, мудрец Ару готовит на своем костре небольшие порции для трудящихся. — Как славно, наведаюсь к нему в таком случае, — Форова сразу тронулась с места, чуть не споткнувшись на ослабленных ногах. — А Вы… Мудрая Форова, Вы не знаете, что решил Общий Совет? Любопытство свое Эраба усмирял уже сутки напролет: и с мокрой робой посреди храма, и в общей спальне долгой ночью, и все утро, когда детей подняли для помощи по восстановлению урожая, и весь день, проведенный под настырными лучами Великого Светила за делом. За сей день избранный, как и многие другие, не притронулся к редкой еде, выходившей из хибарки знахаря в руках самого лекаря. Ару отдавал эту честь женщинам и девочкам, трудившимся всю ночь и день. Мальчик тревожно смотрел ей вслед, закусив губу. Уместный ли он задал вопрос? В состоянии ли мудрая ответить вовсе? Стоит ли наплевать на правила поведения и помочь старшей преодолеть поле? Она медленно поворачивается к нему на ходу и тихо проговаривает: — Ты же знаешь, не в моей воле гласить о таком. — Многое не в Вашей воле, позвольте! Возмущение заполонило его сомнения, да так, что мальчик и сам не заметил, как повысил голос. Их разговор никто не слышал, все до сих пор находились на проблемных точках, и мальчик только на следующий день будет стыдливо вспоминать свою ошибку, оставляя свой грех на своей совести и памяти воспитательницы. — Эр? — Я… — мальчик почти вымолвил слова прощения, но вмиг все уважение и доброта в нем пропадает. Потирая рукой лоб, влажный от пота, избранный не сдерживается. — Почему Вы слушаете эти… Эти недалекие указания? Вам же тоже они претят! Я же вижу! — он дергано подходит ближе к застывшей женщине. Всего на два, но очень уверенных шага. — Уж между нами Вы могли послушать глас разума, или он только меня посещает?! — Если все уподобят тебе, то воцарит бесконечный раздор и беспорядок. — С чего же? Я хочу сказать то, что вижу, только и всего! И не желаю больше слушать бескрайние учения о глупых и лживых преданиях! Как и о глупых указах и правилах! Разве были они правы о Легендарном Гнезде?! Нет! Были ли они правы про Великий Путь?! Тоже нет… Все это… — Эраба чувствует волны гнева и усталости в теле. Вновь грязная от работы роба кажется лишней, а сама окружающая вокруг Древняя Деревня — чужой. — Бесплодно и зря. Взгляд мудрой Форовы застыл на мальчишке, его темных карих глазах, на изрисованных нечистью и грязью руках, что заметно тряслись. — Все зря, — тише повторяет он. Эраба долго молчит, не имея понятия, что следует сказать, и что сделать, но останавливается на скомканном извинении, зная, что этого мало, но большего дать он пока не способен. — Простите… Простите меня, мудрейшая. Он убегает прочь с поля, прочь от ожидавшей работы, ответственности и застрявшей на месте воспитательницы. Ему совсем не хотелось бы портить с ней отношения; она сейчас для него ближе всех. Однако грязный поток непозволительных слов не смог таиться за устами. Это продолжалось слишком долго. Так избранный мальчик и оправдывает свое поведение, вновь засев под высокой листвой деревьев, отмечая, как же суха почва под деревьями в лесу.