Братья

— Голубой или черный? — Да хоть розовый с золотом. Октавий, тебе все идет. — Не смейся, — вздохнул принц, придирчиво осматривая свое отражение. — Представляешь, через много лет кто-то будет смотреть на этот портрет и думать, какими мы были... — Тогда не делай серьезное лицо, а то покажется, что у тебя болит живот. — Рамиро! — Да, мой принц? Октавий отвернулся. — Надень голубой, к глазам, — посоветовал брат. — Мориски рисуют в два цвета, только черный и белый, как на гравюрах. — Как в истории, — юноша замер, озаренный мыслью, — портрет — жизнь, гравюра — история... Надо это записать! — Постой, — герцог попытался остановить его, но было поздно: Октавий слишком сильно взмахнул пером, и голубую ткань рукава украсило чернильное пятно. — Вот и решено. Надевай черное. — Тебе хорошо, — вздыхал Октавий, торопливо переодеваясь, — ты умеешь так смотреть, что все сразу забывают, во что ты одет... — Ты тоже овладеешь этим умением, — Франциск по обыкновению входил стремительно, — корона придает блеск любой одежде. — Но Рамиро — не король, — запротестовал Октавий. Герцог Алва возвел синие очи к небу и потому не заметил, как король поочередно оглядел сына и пасынка: пристально, словно выбирая. — Идемте. У меня мало времени. Художник, приведенный кардиналом Эгидием, ждал в зале. — У меня не больше получаса, — король грузно опустился на трон, жестом подозвал к себе Рамиро и Октавия. — Тебе хватит? — Да, — невысокий худой человек поклонился и, спохватившись, добавил: — Ваше Величество. — Монах? — присмотрелся Франциск. — В молодости готовился вступить в эсператистский орден, — еще раз поклонился художник. — Ясно. Приступай. По знаку короля поставили большие песочные часы. Песчинки потекли вниз... — Мне польстили, — король рассматривал портрет несколько недель спустя. После некоторой паузы Франциск добавил недовольно: — Но я заказывал портрет, а не икону эсператистов. Октавий, сгорая от любопытства, пробрался ближе и от удивления негромко ахнул, тут же прикрыв рот. Он сам был изображен в белом старинном одеянии, со свитком в руках, зато Рамиро — в доспехах. Положа руку на сердце, принц мог сказать, что портрет ему нравился. — Рамиро очень похож, — честно сказал юноша. — Особенно глаза. — Стратег Небесный, — подсказал Эгидий. — По-моему, отличная идея. — Думаешь? — Франциск в сомнении повернул картину к свету, разглядывая пристально. — А Октавий?.. — В похожих одеждах наследник Раканов вступал на трон, — пояснил кардинал. — Белый цвет был обещанием милосердия. — Ты еретик, — одобрительно усмехнулся король. — Я кардинал талигойский, — возразил тот. Октавий молча слушал и вспомнил вдруг, что когда-то Эгидия звали Андреас Арко и он был единокровным братом Франциска, еще не короля. Об этом мало говорили, но кардинал единственный из всех говорил Оллару «ты». К Октавию так обращались только отец и Рамиро. — Тебе нравится? — шепотом спросил принц у брата. — У художника смелая рука, — кивнул Алва. — Верно, — Франциск услышал их перешептывания. — Я доволен. И пусть допишет здесь. Палец ткнул в раму, украшенную витиеватой надписью: — «Создатель, защити Талиг». Добавьте: «...и его короля». — А если не он, то я, — произнес Рамиро. — Что ты сказал, сын мой? — встрепенулся Франциск. — Ничего. Пусть это добавят к награде, — Алва стянул с пальца перстень с сапфиром. — А сейчас прошу позволить мне уйти. — Ступай, — кивнул король. Рамиро покинул зал. Принц вертел в пальцах перстень, поднося к лицу и любуясь игрой света в камне. — Сапфиры за сапфиры, — в задумчивости король постоял у портрета, остановился у окна. — Эгидий, проследи, чтобы мастеру хорошо заплатили. И... да, Октавий, ты тоже можешь идти. — Он сумеет нарисовать ее глаза. Закажи художнику икону святой Октавии, — распорядился Франциск, оставшись наедине с кардиналом. — Что тебя тревожит? — Эгидий, не спрашивая позволения, опустился на скамью. — Октавий. Я не вижу в нем достоинств, нужных правителю Талига. — Мальчик умен. Он обещает вырасти проницательным, любит историю... — Это хорошо для монаха. Эрнани тоже был умен, — отмахнулся Франциск. — Я не для того завоевывал трон, чтобы моего сына стащил с него за ноги кто-нибудь из моих же соратников. — У него будет Рамиро? — кардинал произнес вопрос как утверждение. — Рамиро, — король понизил голос. — Я уверен, что он будет защищать Октавия. Но... — Но корона — сильное искушение. — Не для тех, у кого она на голове. — Ты хочешь сказать... — Эгидий привстал. Франциск молча кивнул.