Братья

Гвардейцы стукнули алебардами, распахнулись двери, пропуская принца. — Октавий, так поздно? Что-то случилось? После окончания службы оруженосцем у Шарля Эпинэ Рамиро Алва жил в своем особняке, но во время редких отъездов Франциска переселялся ближе к наследнику — на всякий случай, как счел нужным пояснить однажды. — Я хотел спросить, — Октавий заметил, что Рамиро был полностью одет, не хватало только меча. — Ты уходишь? — Наоборот, только что пришел, — Алва снял и отложил пояс с кинжалом. — Слушаю тебя, мой принц. — Не шути, я серьезно, — Октавий помолчал, собираясь с мыслями. — Скажи, любят нас в народе? Рамиро не ответил сразу: отодвинул занавесь, взглянув в окно, и только потом обернулся к младшему брату. — Нас – это кого? — Олларов, — пояснил принц, следя взглядом за его перемещениями. — Я не Оллар, — возразил тот, наконец присев рядом. — Зато ты каждый день бываешь в городе, ходишь в трактиры, — не отставал Октавий. — Страна — не жена, — негромко, словно для самого себя, заговорил Рамиро. — Это конь, который вынесет тебя либо на гору, либо с горы. Своевольного жеребца обуздывают, смирного подгоняют. — У морисков рождаются иногда жеребята-убийцы... — И в Талиге их пристреливают. А в Кэналлоа и Багряных землях — оставляют на племя, и они, когда вырастают, обгоняют остальных. И Гайифа, и Святой Престол обломают о нас зубы, если рискнут развязать ссору. — Ты хорошо ездишь, — сказал притихший принц. — А Эрнани Ракана любили? — Кто и что тебе рассказал? Герцог Алва догадывался, как относится к нему большинство знати. Люди Чести, за немногими исключениями вроде Эпинэ, готовы были плевать в спину, но несколько удачных поединков подряд ограждали его надежнее звания королевского пасынка. Сподвижники отчима и их дети, опять-таки за немногими исключениями, заискивали перед стремительно набиравшим силу сыном Рамиро-Предателя. Рамиро предполагал, что мог услышать принц. Последний год выдался сложным для Франциска: непростые отношения с Эсперадором, плохой урожай... Мало для волнений, но достаточно для шепота по углам. Все склонны приукрашивать прошлое, даже если оно было вовсе не радужным. Впрочем, всерьез трону ничего не угрожало. Принц Эркюль после смерти королевы Бланш тихо сидел в Агарисе. — Скоро праздник святой Октавии, — невпопад заметил принц, не желая отвечать. Святой Октавии... Рамиро казалось неправильным, что для Октавия мать была только женщиной на иконе, одной из ряда бесплотных святых, к которым обращаются с докучными молитвами. Зря король затеял это с канонизацией, но он, Рамиро, тогда был слишком мал, чтобы спорить. С другой стороны, Франциск, решив что-то для себя, бывал невероятно упрям. — Заботься не о любви, — ответил он наконец брату. — О справедливости? — пытался угадать Октавий. — О верности, — Рамиро скривил губы, представив, как это звучит из его уст. Впрочем, брат слушал серьезно и внимательно. — Будь верен своим людям и стране. А в первую очередь — себе...