И вместо дорог - направления

Показательные праздники, громкие слова, правильные знакомства, интриги — всё это было Ризе категорически не интересно. Она просто делала то, что однажды пообещала делать. Полковнику нужна помощь, нужны союзники, и она таковой будет всегда. Будет смотреть и видеть, запоминать и анализировать, если того требует случай. На празднике в честь автомобильных и железнодорожных войск так и было. Приказано ехать смотреть на бронепоезд — она поедет. И постарается не быть бесполезной: запомнит и разговоры, и косые взгляды, и умелую лесть. Никогда не знаешь, что окажется важным. После торжественного знакомства с чудом железнодорожной военной мысли предполагалось продолжение праздника, на сей раз — совсем закрытое, куда ей, старшему лейтенанту, хода нет. Полковник остался под присмотром Груммана и неведомо как просочившегося на эту встречу Хьюза. Риза же вернулась в кабинет, где ожидаемо никого не встретила. Это разозлило. Она знала, что Фарман отправился сражаться со снабженцами, вести свой неравный бой за каждую пачку бумаги, каждый миллилитр чернил и за самый завалящий карандаш. Не на Фармана было направлено её раздражение. И не на Фьюри, этот несчастный безотказный мальчик опять где-то что-то чинил, тянул или паял. Как обычно — за спасибо. Другим вопросом было: где ещё двое, так называемых, офицеров?! Отстояли на жаре — и след их простыл. Риза понимала, что прямого приказа вернуться и отчитаться не было. Но она-то вернулась! Хотя могла пойти домой и нашла бы, чем себя там занять, например, погуляла бы с собакой. В кои-то веки сама, не переложив эту обязанность на соседку-вдову, милую женщину, которая за добрые слова, редкие разговоры за чаем и за купленные в подарок сладости так её выручает. От денег вдова категорически отказывалась. Раздражение ушло, сменившись тоской. Раз не было приказа, то что привело её саму в пустой кабинет? Наверное, понимание, что если она не напишет отчеты сегодня, то их в любом случае придётся писать завтра, и куча других мелких служебных дел тоже перейдёт в следующий день, где обязательно навалятся какие-то новые приказы, проблемы… С другой стороны, так было абсолютно у всех, но только ей, почему-то не спалось спокойно, если остались долги и недоработки. Впрочем, была ещё причина. Постоянное напряжение, не страх, нет, даже до полновесного волнения чувство не дотягивало, это напряжение было связано с желанием не пропустить нечто важное: не проворонить звонок или телеграмму, или чей-то визит. Тягостное ежедневное ощущение, что что-то в любой момент может случиться, и если не будешь к этому готова, то последствия не исправить. Девушка отвлеклась от написания отчета, встала и нервно прошла по кабинету из угла в угол. Пришедшее из детства желание быть хорошей и полезной с годами трансформировалось во что-то совсем непонятное. Огромная вина, обещания, надежды, страх оказаться бесполезной, постоянное ощущение, что что-то осталось несделанным, незамеченным… Громадный груз ответственности, границ которого она не видела. И с каждым днём он только растёт. С каждым новым человеком в команде добавилось ещё ответственности, с каждым новым заданием усилилась боязнь ошибиться. Теперь ещё и какой-то стыд. За то, что нашла мертвеца, за то, что не видела лица убийцы. Это в том числе и из-за неё полковник полез в полицейские дела и интриги, оказался должен тому ведомству, чтобы точно знать, в каких бумагах фигурируют имена его людей. Но была ещё одна причина, удержавшая Ризу в стенах Штаба. Пускай, она не хотела признаваться в этом даже самой себе, она ждала окончания праздника в надежде, что Мустанг завернёт в кабинет, и они поговорят вне субординации, а как друзья, поговорят обо всём происходящем: о празднике, о полиции, о жаре в Ист-Сити… Но пока праздник продолжается, старшему лейтенанту не дело прохлаждаться. Нужно проверить служебную почту, нужно разобраться со счетами, нужно проверить ведение журналов. Риза вернулась за стол. За считанные минуты дописала свой отчет и придвинула к себе пачку нечитанных писем. Принялась за сортировку. Главное — не пропустить, не потерять личных писем алхимиков, не перепутать их с донесениями наблюдателей. Стоило подумать о наблюдателях, как в руки легло письмо, отправленное из Ризенбурга. Лейтенанту достаточно было увидеть почтовый штамп места отправления, чтобы вспомнить события почти годичной давности. Искалеченные мальчишки, страшный дом, в котором произошло незаконное преобразование, ещё ничего не понимающая их юная подруга и старая бабушка, явно знающая и понимающая в разы больше, чем когда-либо расскажет. События того дня Риза помнила, как вчера. Их предвестником стало письмо — обычный донос, написанный старым сержантом, дослуживающим свой век в соседнем городке. Он писал, что так и так, есть в наших краях некий алхимик, сам не видел, но говорят. Некий Элрик, нужно проверить. Отправили запрос, получили ответ и выехали, ещё не зная, что не то от невнимательности, не то по умыслу некто указал неправильный год рождения Эдварда. А потом… идиллическая провинциальность станции, забытое детство с грунтовыми пыльными дорогами, телегами на них, травами в рост человека по обочинам. Синее небо, росчерки ласточек в нём, парящий на недосягаемой высоте сокол. В тех краях хотелось остаться, забыть о прошлом, идти по дороге, не видя конца пути за колосьями и цветами, и тихо радоваться всему: беззаботности, теплу, чувству дома. Она помнила, что и Мустанга пробрало тогда. На те полчаса пути до отдалённых домов он словно забыл о долге, об огне, о пустынях. И словно солнце скрылось за тучей, вернулась тревога. В тот момент, когда подвозивший их солдат проболтался, что в доме, куда они направлялись, недавно умерла молодая женщина. По фамилии Элрик. Чувство усилилось, стоило зайти на крыльцо дома. Дом был мёртв. Точнее, дом осиротел, потерял хозяев. Это не было сразу заметно: не было заколоченных окон и заросшего сада, наоборот… Но на уровне чувств уже ощущалось запустение. А потом разум догнал чувства, объяснил их: газоны давно не кошены, с кустов осыпаются перезревшие ягоды, на крыльце пыль и листья. Как только зашли… Дверь, кстати, не заперта была. Что-то общее было у жилища этих Элриков и её собственного дома, общая судьба, наверное. Она помнила ругань Мустанга. Навсегда запомнила людей по-соседству: мальчишки, бабушка, девочка. Безжалостно размазанные жизнью судьбы. Теперь она держит письмо из этого городка и не знает, чего ожидать. Конверт казённый, почерк взрослого человека, значит, на связи наблюдатель, кто-то из местных армейских. Чего ждать от письма, каких новостей? Мальчик умер от ран? Сошёл с ума? Что-то совершил? Или, как обещал полковник, нечеловеческим усилием возвращается к жизни? Риза не откроет письма. Не её имя на конверте. Хоть умри от любопытства или волнения — есть правила и законы. Есть ответственность. Если мальчишка надорвался, услышав слова Мустанга, то их вина, и с ней жить. Если всё хорошо, то скоро юный гений придёт к ним, придёт за обещанной силой. И она знала точно — хорошо это не закончится. Даже если не придёт, то она пропустила через себя их боль и будет помнить это всегда. «Нельзя брать на себя всю вину, нельзя быть ответственной за весь мир. Надорвёшься», — это Хьюз сказал. Он не был первым, не был и последним. Прописная истина. Может быть, надорвётся, но пока что она тянет. И будет тянуть так долго, как сможет. Лейтенант положила письмо отдельно. В кабинете стало темнее. Давно отшумела гроза, под которую им не повезло попасть по пути с вокзала. «Помыть машину», — Риза сделала в памяти мысленную зарубочку. В открытые окна пахло свежестью, ароматами дальних цветов, мокрой мостовой. За окнами шла жизнь, там были прогулки, закат, блики света на окнах, счастливые люди, кино, столики кафе под зонтиками, танцы, музыка из чужой квартиры. Девушка сдула пыль с толстой архивной папки.Надо бы вернуть, откуда взяли. Как-то робко тренькнул телефон, потом, словно набравшись наглости, начал звонить протяжно и настойчиво. Кто? Кто будет звонить, зная, что рабочий день закончен? С надеждой Риза подумала, что это полковник набрал с поста дежурного, дабы убедиться, что она здесь. Хоукай не сомневалась, что ему нужно выговориться, поделиться мыслями. Метнулась к телефону, что бы не было в мечтах, но ответила чётко: — Восточный Штаб. Шестой отдел. Старший лейтенант Хоукай, слушаю вас. Раздавшийся голос не принадлежал полковнику, более того, не был известен девушке. — Добрый вечер, старший лейтенант. Я могу услышать полковника Мустанга? — Никак нет. Вы можете сообщить информацию мне. Кто говорит? — Капитан Юстас Майер, отдел насильственных преступлений службы обеспечения правопорядка среди гражданского населения Центрального района Ист-Сити. Вопрос достаточно срочный, вы точно не можете передать трубку полковнику? — Никак нет. Он отсутствует. Вы можете передать информацию мне, я его заместитель. — Ах, да. Простите, запамятовал, мне называли вашу фамилию. Старший лейтенант, в таком случае, подходите в наш отдел, я закажу пропуск. Адрес знаете? Риза чувствовала, что что-то идёт не по правилам. — Площадь Независимости, четыре. Знаю. Однако сообщите, капитан Майер, в какие сроки и по какому поводу необходимо прибыть? Ризе показалось, словно она услышала короткий смешок… — Желательно сегодня. Нужно установить личность одного человека, есть повод предполагать, что это ваш сотрудник. И прежде чем Риза успела что-либо ответить, капитан положил трубку. Горло сжал страх. Теперь по-настоящему. О ком говорил этот Майер? Отдел по борьбе с насильственными преступлениями, так последнее время официально именуются те полицейские, что работают с убийствами, грабежами и прочим таким. Чью личность нужно устанавливать? Вариантов было не много. Радовало, что точно не полковника, раз его настойчиво просили к телефону. Подавив желание бегом побежать по адресу, Риза достала из стола телефонный справочник. Как назло, нужной организации в нём не было, справочник устарел: за время его существования успели построить и телефонизировать этот четвёртый дом на площади Независимости. Зато нашёлся телефон справочной службы, благодаря чему спустя пять минут у лейтенанта были искомые цифры. Риза дозвонилась дежурному, тот не понимал, чего от него хотят, где-то что-то спросил, но и там не знали ничего об установлении личности кого бы то ни было. Пришлось спешно уходить. На всякий случай лейтенант написала полковнику записку, подложив её под пресс-папье: «13.06. 20-15, ушла на Пл. Невисимост., 4., кап. Майер Ю. звонком оповестил о необх. срочного прибытия для «установления личности?», вероятно, кого-то из наших». Риза размашисто расписалась самой своей сложной подписью, той, которую почти не подделать. Почти бегом преодолевая пару улиц, отделявших её от нужного дома, вспомнила, что не закрыла окно в кабинете, но тут же позабыла об этом. Мысли, одна другой чернее, гадким калейдоскопом заняли все её сознание.