По ту сторону Дна

      Дни тянулись невероятно медленно, мучительно и скучно. Я часто видела в интернете забавные картинки с различными островами, что-то по типу: «Смогли бы прожить тут без связи год с любимым?» и тому подобное. К опросу ещё прибавляли кругленькую сумму денег и уйму розовых сердечек с блёсточками, а наивные парочки в комментариях расписывались в вечной любви.       Только вот я на острове не была. И даже без второй половинки. Забавно, конечно, шутить о том, что родилась целой — тут даже и заикаться об этом не стоило. Всякий раз, стоило мне появиться в поле зрения хозяина особняка в гордом одиночестве, как этот невообразимой скорости мужчина подлетал ко мне, словно ястреб к добыче, и пытался узнать о жизни самыми очевидными и клишированными, а от того и более раздражающими, вопросами. Поэтому за три дня я научилась передвигаться почти бесшумно, читала книги, практиковала английский и хоть как-то пыталась развлечь себя в саду, когда дождь заканчивался, и можно было понаблюдать за стайкой воронят, кружившихся возле чёрного выхода с кухни.       В ночь на четвёртые сутки ко мне в окно настойчиво постучали. Я не спала, потому как не могла спокойно видеть сны в комнате, которая даже на ключ не запиралась, прекрасно зная о том, что в одном доме со мной гуляет не то призрак, не то просто поехавший крышей ребёнок, в добавок с озабоченным хозяином. Поэтому ещё днём притаскивала из библиотеки как можно больше книг, запасалась свечами и спичками, ожидая скорого рассвета.       Да, я студентка журфака, поэтому с бессонницей не то, что на «ты», мы с ней буквально в душ вместе ходим, но даже при таком условии в окно второго этажа особняка мне никто и никогда не стучал. Можно было бы свалить всё на птиц, но не думаю, что всякий воробей станет отстукивать вам Моцарта в лучшие годы его жизни.       Поправив шаль на плечах, аккуратно и неспешно подхожу к окну, всматриваясь в ночную темень. Открываю, высовываясь наружу по пояс, и почти раздражённо вздыхаю, как сталкиваюсь носами с дворецким. Себастьян либо бессмертный, либо бессмертный дурак. Висит вниз головой, зацепившись ногами за козырёк крыши, и задумчивым взглядом изучает моё в край ошеломлевшее лицо, периодически сдувая с глаз тёмные прядки волос.       Сначала мёртвые дети, теперь дворецкий, на грани смерти. Класс, солнце, тебе пора в больницу.       — Совсем сдурел? — Раздражённо шиплю, втягивая его в комнату за лацканы фрака. Тот не сопротивляется, легко находя опору на относительно широком подоконнике, и опускается на пол, учтиво поклонившись. — Доброй ночи, мадам Агнесса. Надо заметить, что в столь поздний час стоило бы видеть десятый сон, — лукавая улыбка скользит по бледным губам. Он делает шаг ко мне. — Ведь так говорят в России, верно?       У него странное произношение и смешной акцент. Я хихикаю, дико глупо и нервно, прикладываю холодные кончики пальцев к левому глазу. Его дёргает в припадке. Настолько уже всё осточертело и настолько я уже устала, что сил моих более нет. Мужчина только хмыкает, прикладывая указательный палец ко рту, и прищуривается в довольной гримасе. Наглый. Мерзкий. Всезнайка. Так бы и выбила всю твою самоуверенность дедовским хлыстом. — Вам стало лучше, как я погляжу. Что ж, несказанно рад.  — Благодарю, — сухо бросаю в ответ, разворачиваясь на пятках. Передвигаюсь к кровати, боковым зрением наблюдая за дворецким, и медленно шарю рукой под подушкой. Затолканная в самую глубь скреплённая стопка бумаг в двадцать с лишним листов быстро перекочевала в руки мужчины. Тот быстро пробежался глазами по строчкам, листая личные дела каких-то девочек.       Графиня Кассандра, 13 лет. Смертельно больна. Умерла в ночь на своё тринадцатилетие, находясь в эпилептическом припадке, никак не связанным с её диагнозом.       Маркиза-Де-Лафран, 10 лет. Смертельно больна. Умерла, находясь в эпилептическом припадке, никак не связанным с её диагнозом.        Наследница рода Кельторн, 14 лет. Умерла…припадок…никак не связан с диагнозом… И тысячу схожих фраз, клишированных до невозможности, описывающих смерть того или иного ребёнка. Что примечательно, все дети принадлежали к особям женского пола, были красивы до невозможности, ну просто куколки, и все были смертельно больны. Якобы. Зная медицину нынешнего времени люди и какой-нибудь быстро распространяющийся вирус, который особо и не опасен вовсе, называли эпидемией. На меня взглянули вопросительно, изогнув тонкую бровь.       Ладно, милый, тебе не обязательно знать, в каких комплиментах я рассыпалась перед хозяином этого дома, как улыбалась и отводила взгляд в сторону. Спаси и сохрани Господь мою тётку, которая когда-то включила мне мультфильм Винкс. Благодаря Стелле я теперь, можно сказать, стала потрясающей дивчиной, готовой покорять мужские сердца.       Пока я в очередной раз прокручивала в голове сцену кражи этих бумаг, детально представляя ту в голове — не упустила ли какие мелочи? — ноги вдруг оторвались от земли, повисли в воздухе, беспомощно болтаясь над полом. Я пискнула, вцепившись онемевшими от страха пальцами в руки дворецкого, и в немом возмущении повернула голову на него. Он хмурился, держа ладонями меня за талию, и направлялся к окну. «Выбросит?..» — панически промелькнуло в мыслях, и я противоречиво замотала головой, уперевшись коленями в подоконник, перемещая пальцы на шторы, едва не раздирая ткань ногтями. — Сдурел?.. Немедленно поставь меня на место! Я высоты боюсь! — Последнее было лукавством, конечно, но голова и правда кружилась, а ещё слегка мутило. — Ох, госпожа Агнесса, будьте так добры, не упирайтесь, Вы мешаете, — по колену скользнула мужская рука, задирая подол ночного платья, и я от крайней степени досады заверещала, дёрнулась, почувствовав под своим локтём что-то мягкое. Ах, всего лишь лицо. -… Мне работать. — Потрясающая работа! Это совращение… — Тут я осознала, что мне куда больше шестнадцати, — Ужасное совращение! Я умру и разобьюсь в обратном порядке! — Пожалуйста, Вы привлекаете внимание. — Ай-а-а! Матерь Божья, тысячу раз Иисус, там высоко, очень высоко, я уже чувствую, как ломаются мои кости! — Шторы колыхались, пока меня пытались отцепить от них. Себастьян заметно раздражался, я негодовала и кричала, пока, наконец, не почувствовала под собой свободный порыв ветра и пустоту ночи, еле успевая придержать юбку.       И пока я летела вниз, в окно, тоскливо хихикая, стучала кончиком окровавленных ножниц маленькая девочка.