Эхо

      Вы замечали, что зимнее небо намного прозрачнее? Я раньше никогда об этом не думала. У меня не было времени любоваться небесными красотами, ведь днем я в основном спала, а ночью сражалась за свою жизнь. Побеждала смерть в прямом смысле.       Мы побеждали… мы победили ее. Каждый раз, когда я открываю глаза, когда вдыхаю полной грудью, смотрю из-под ладони на солнце, вижу играющих детей на улице, смеюсь с друзьями, обнимаю любимого — мне не верится. Как будто длинный-длинный и очень страшный, тягучий и мучительный сон закончился. Добро пожаловать в настоящий мир.       Все изменилось. Даже самые простые вещи. И дождь шел иначе, и листва на деревьях шелестела по-другому, не так светило солнце, и само бытие преобразилось. Я иду, оставляя черные следы на тонком слое снежка, и слушаю, как он скрипит. Раньше я не замечала стольких мелочей, а теперь каждое мгновение хотелось растянуть, рассмотреть и прочувствовать сполна.       Я не тороплюсь даже, когда спускаюсь по лестнице. И двери, и лестничная площадка, и даже ступени — все имеет свои воспоминания. Они уже не те, что были; ведь их заменили после пожара. Но я помню события, которые здесь развернулись, и вместо новых ступенек перед глазами возникает то ковролин, на котором опрокинулся сэр Руперт Гейл, то площадка, на которую я выбежала, спасаясь от призрака Анни Вард. Дверь в комнату Джессики и сама комната, где произошла трагедия, а после долго находилось пятно смерти. Но это лишь малая часть, а сколько раз мы все бегали по этим ступеням туда-сюда, стояли на площадке и спорили, или ломились друг другу в ванную с требованием заканчивать поскорее.       И так с каждой комнатой в доме.       Проснулась в тот день я поздно, и неторопливо поплелась вниз. С кухни тянуло кофе и свежими тостами. Бубнил телевизор. Брякала периодически посуда и, кажется, готовился засвистеть чайник на плите. Я приятно поежилась от предвкушения уютного завтрака и появилась на кухне.       Здесь я обнаружила Финна, который кусочком тоста выскребал из банки остатки варенья. В другой руке он держал чашку, вроде бы пустую. В тостере и впрямь торчали кусочки только что поджаренного хлеба, а на столе стояла, в дополнение к джему, масленка и тарелка с беконом да глазуньей, к которой кто-то уже успел приложиться. Может, и Локвуд; похоже, он уже уехал по делам. Сегодня суббота (наверное), секция наша не работает, но Энтони вы знаете, он всегда найдет, чем заняться. Не может на одном месте сидеть, шило у него так и осталось в заднице, хоть ему уже не семнадцать, а (мне страшно это произносить) сорок семь. Ага, вот и его чашка.       — Приветики, — сказал мне Финн, взмахивая кружкой.       — Привет. — Я хотела его обнять, но, пожалуй, прямо сейчас будет неудобно. Так что вместо этого я села. Финн вертелся у плиты, ожидая, когда приготовится кофе в турке. Я махнула на засвистевший чайник.       — Зачем воду кипятишь?       — Да так, а вдруг надо.       Я поболтала ногой.       — А кофе на двоих хватит?       — Хватит. Там на целое ведро хватит, — он дернул подбородком на кухонный шкафчик, где обретался пакет с зернами и кофемолка.       Финн, прикончив хлеб с вареньем, что-то напевал себе под нос. Он прислонился к кухонной поверхности и отстукивал пальцами ритм, гипнотизируя турку. Видно было, что он сам не так давно проснулся: на щеке отметина от смятой наволочки, волосы всклокочены пуще обычного, и шнурок на домашних штанах не завязан. Он потихоньку отвыкал от стандартного набора «рубашка+брюки», и теперь его можно было увидеть в самой простой современной одежде. Хотя футболки с принтами и рисунком он не признавал… нет, вру. Ему пришлась по душе черная, с какой-то околосатанинской символикой и, разумеется, черепом на животе. Но дома он ходил в белой.       — Что смотришь? — ухмыльнулся он.       — Да вот любуюсь, какой ты хозяйственный.       Он проиграл бровями и схватил с плиты турку.       — Хозяйственное у нас мыло, — говорит, — а я деятельный.       Вот так он всегда. Спорит из принципа. Финн ловко провернул на пальце кружку, отставил ее и вытащил из сушилки мою. Налил туда кофе и протянул мне. Я взяла ее обеими руками, а Финн вытряхнул гущу из турки и полез в шкафчик. Наблюдая, как он, стоя на одной ноге — странная поза, пятка одной ноги на колене другой, словно журавль — засыпает зерна в кофемолку, наклоняется, хмурится и ругается себе под нос, вспоминая, какую кнопку надо нажать, я расплылась в совершенно дурацкой улыбке.       Финн подмигнул, нажимая кнопку на кофемолке. Кнопку-то он нашел правильную. Машина послушно закрутила жерновами, а кофе, подчиняясь законам ускорения и инерции, полетел по всей кухне. Первой, впрочем, в полет отправилась крышка, прогремев где-то у двери. Зерна ударили в потолок, в раковину, шкафчик и Флеймса, застучали по всем поверхностям, а я легла на столешницу, задыхаясь от хохота.       Ругаясь и мешая при этом современный лексикон с викторианским, Финн отдернул руку и прикрыл голову. Кофемолка перестала жужжать. Я, всхлипывая, укусила край скатерти. Финн глянул на меня, но я не могла остановиться.       — Что, смешно тебе? — он вытряхнул из своих густых волос пару зерен. — Ну все, хорош ржать, стендап окончен.       Я кашлянула и помахала ладонью перед лицом. От смеха мне стало жарко. Финн прошел мимо, морщась, когда под босые ступни попадали зерна, и подобрал крышку. Он посмотрел на нее с таким укором, словно та предала его в лучших чувствах. Я продолжала за ним наблюдать; мне сложно объяснить, чтобы не прозвучало по-дурацки. Но если просто, мне просто нравилось на него смотреть. Мне нравилось все, что он делает, и то, как он это делает. И все его гримасы, и глупости, которые он болтает, дурак.       Бывший гробокопатель и довольно хладнокровный убийца не справился с простой кофемолкой. Тот, кто умер однажды и вернулся к жизни. Тот, кто пробыл в мире мертвых столетие и не спятил. Все еще способен мыслить, шутить и смеяться. Болтать всякую ахинею. А еще, несмотря ни на что, чувствовать, по-настоящему, как живые люди, потому что он сам тоже жив, и намного живее, чем в своей первой жизни.       Финн бросил в меня зернышком и я ловко уклонилась.       — Перелет.       Он шагнул ко мне и щелкнул по носу. Я щелкнула зубами.       — Фу, нельзя, — Финн резво увеличил дистанцию. — Пей давай, а то остынет. Сидит тут скалится на меня.       — Подай молоко, — капризно потребовала я.       Финн убедился, что зерна в машине еще остались, и приспособил крышку на место.       — А сама?       — Меня ноги от смеха не держат.       — Да ну?       — Ну ладно, не от смеха. От твоей неотразимости, великолепный ты мой. Бариста, — тут я опять хохотнула.       Флеймс кинул в меня влажной губкой для посуды из раковины. На сей раз он не промахнулся: губка отскочила от моего лба и приводнилась прямо в мой кофе. Настала очередь Финна ржать; и он смеялся, прижимая крышку на машине ладонью. Машина немного дребезжала.       Заваривая кофе себе, он не переставая генерировал названия для нового вкуса а-ля «губка для посуды».       — Теперь с ароматом мыла, — продекламировал он, подражая интонациям в рекламе. — Пенка — прошлый век! Даешь мыльные пузыри.       — Еще одно слово — и я заставлю тебя ее слопать с твоим любимым вареньем, — отозвалась я, понимая, что придется ждать, пока приготовится еще одна порция.       — Попробуй, — весело принял вызов Финн.       Прозаично утопленная в кофе губка не особо вдохновляла, и я щелкнула по своей чашке и вернулась к проблемам насущным.       — Неа. И вообще, переделай мне кофе.       Кофе он мне не переделал, пока не получил смоченной в нем же губкой по белой футболке и не провел марш-бросок, преследуя меня с ней же наперевес. Мы заляпали пол на кухне и в коридоре, поскользнулись, но не упали. Финн поймал меня, выжал губку мне за шиворот и спасся бегством, потому что я стала его щекотать.       В начале месяца я спросила его, чего бы он хотел на Рождество. Мы гуляли по набережной, обнимая пальцами стаканчики с глинтвейном. На соломинке дополнительно висело по имбирной печеньке. Финн обернулся на меня, как-то странно посмотрел, помолчал. Потом усмехнулся и выдал:       — Тебя.       У меня в голове будто ударили в гонг. Раунд!       — Мы и так вместе, — первое, что пришло мне на ум. Хорошая реплика, чтобы понять, имеет ли он в виду именно то, о чем вы сейчас подумали.       Он глянул так, что меня вмиг обдало жаром, который собрался где-то в животе и сполз вниз.       — Недостаточно вместе.       Мое дыхание непроизвольно участилось после того, как сердце подпрыгнуло, разгоняя кровь и наполняя тело предвкушением. В общем, мы с вами подумали правильно.       Финн заухмылялся. Доволен. Доволен тем, что я взволнована его словами. Хотя мы не единожды подходили к грани, и, пожалуй, единственная причина, по которой мы еще не оказались в постели, это… случай. Просто дурацкий случай. Каждый раз, когда все заходило достаточно далеко, чтобы окончиться очевидно, что-то мешало. Например, как тот звонок Локвуда вечером. Или неожиданный визит Джорджа. Или когда мы, увлекшись, свалились с дивана и я так сильно ударилась локтем, что пришлось потом даже идти к врачу — и речи не было о продолжении банкета. Ну, или просто, понимаете, те самые «не-самые-лучшие-дни-месяца». А поначалу у нас обоих просто банально не было сил. Да, серьезно. Мы долго отходили от своих путешествий на Ту Сторону. Потом я, честно признаюсь, не была сразу готова к таким поворотам сюжета, а Финн, тонко чувствуя мои желания, не настаивал. Мне не требовалось даже ничего говорить; он и так знал, где надо остановиться.       Разумеется, все произошло, но не совсем на Рождество. На Рождество они с Фло упились виски до полного беспамятства. А я, извините, хотела, чтоб мы оба были трезвыми. Вот ведь придурок, а я в самом деле настроилась, даже бельишко красивое подобрала. Атласное такое, с кружевами. Но любовалась я на него в итоге напару с Холли при покупке в магазине. Самое интересное, как назло, произошло, когда я меньше всего этого ожидала и, увы, не смогла остановиться в процессе даже перед риском показать Финну свои труселя с мишкой на заднице. Он потом, конечно, не упустил случая подразниться.       — Люсиии, а сегодня на тебе какие? С утенком или с поросенком?       Я кинула в него влажную кухонную тряпку.       — С вомбатом-убийцей!       — Мамочки! А что же он убивает? Надеюсь, не мой…       — Он убьет тебя целиком, если ты не заткнешься!       Он захохотал. Собственные шуточки, даже самые дебильные, всегда казались ему ужасно остроумными. В другой раз он завел:       — Люси, а сегодня поиграем в мишку-соблазнишку?       Я поперхнулась соком. Во-первых, от идиотизма шутки, во-вторых, от легкости, с которой он выдавал пошлый юморок при Локвуде (при Локвуде!!! Каков мерзавец), и в-третьих, от того, что это все же было смешно. Тупо, но смешно. Я закашлялась, а он, ухмыляясь до ушей, похлопал меня по спине. Энтони изогнул брови и прикинулся глухим.       — Будешь нести эту околесицу, поиграем в убивашку, — сказала я.       — Как в «Пиле»? — любознательно уточнил Флеймс. Недавно он посмотрел знаменитый ужастик про расчлененку и решил, что фильм пушка. — Тогда расчлени меня нежно.       Господи, ну что за идиот. Я посмотрела на Локвуда в поисках поддержки, но тот продолжал прикидываться глухим.       — Боюсь, у нас нет пилы. Буду пилить тебя ножом для масла.       Локвуд кашлянул, скрывая смех. ***       Финновские идеи отличались, как правило, идиотизмом и самыми разнообразными последствиями. Так, ему однажды захотелось залезть на строительный кран. Ему удалось попасть в кабину и поднять ее на высоту, а вот спуститься он долго не мог, потому что его запалили и вызвали полицию. В итоге он сбежал, прыгнув с крана на недостроенный дом. Я стояла в сторонке и прикидывалась, что не знаю его, но когда он вздумал трюкачить, у меня чуть сердце не остановилось. Там ведь больше десяти этажей!..       Или еще лучше. Он побросал соседу, с которым поругался, петарды в каминную трубу. Когда приехали пожарные, он улучил момент и проник в машину, снял ее с ручника — откуда он вообще знает, где у такой машины ручник? — включил сирену и любовался представлением. Машина завыла и протаранила горящий дом, напугав его обитателей, самих пожарных и пожилую даму напротив.       Он подружился с соседским жирным котом, который поливал пушистым презрением всех, кроме Флеймса. В этом Финн усмотрел повод для гордости, утверждая, что животина в людях не ошибается.       Самый, впрочем, идиотский случай произошел, когда Финн полез снимать с пожарной лестницы ребенка, который голосил от страха как резаный, и лестница возьми да обвались прямо под ним. То есть нижняя ее часть, и прыгать было высоко, короче, они там вдвоем застряли, потому что Финну не удалось оторвать мелкого от перил, чтобы залезть повыше и пробраться через другой этаж или крышу. Они провисели там часа два, пока не приехали пожарные, и к тому моменту уже им едва удалось оторвать ребенка от Финна. Голосил он не хуже, чем когда Финн хотел оторвать его от лестницы. Рев стоял до небес.       — Бля, твою мать, — принялся браниться он, — я оглох на одно ухо. На кой хрен ты меня заставила за ним лезть? Вызвали бы службу сразу и все! Какое мне дело до чужих тупых детей, которые лазают где ни попадя? Чтоб я еще раз! Сука!..       Я никого не заставляла, просто сказала, что малыша надо бы снять, а то упадет и убьется.       — Давай посмотрим, — тут же выдвинул блестящее предложение Флеймс. — Меня в таком же возрасте из окна уронили.       — Оно и видно, — заметила я.       — Без шуток. Только я упал в огромную корзину с бельем.       — Нереальная удача.       — А то! Только я не верещал, словно меня режут.       Мне чутка взгрустнулось. Почему-то мне казалось, что он рос ребенком, который вовсе не умел плакать.       — Достал орать.       — Ну так сними его и успокой.       — Кто я тебе, нянька что ли?       Интересно, а как он себе представляет собственных детей? Что если они тоже будут орать? А они, конечно, будут. Правда, вряд ли он о таких вещах думает. Я потрясла головой. И мне пока не стоит. Давно ли я сама была ребенком?.. Просто почему-то… неосознанно я уже поверила, что мы всегда-всегда будем вместе, и однажды, видимо, заведем свою семью. Я глянула на Флеймса и вздохнула. Ужас какой. Прожить всю жизнь с таким несносным типом да еще и детей с ним иметь, вот это наказание. А ладно, пофиг. Подумаю об этом завтра, как говорила Скарлетт О’Хара.       — Ты просто с детьми обращаться не умеешь.       — Нафиг мне уметь? А вообще, я умею все.       — Ага.       — Че, не веришь?       — Да ты зассал какого-то мелкого с лестницы снять.       — Кто, я? Ты поняла, че сказала?       — Тут понимать нечего, все понятно.       — Слышь! У меня эта сирена замолчит как миленькая!       Я уже повернулась, будто теряя всякий интерес, и сделала пару шагов прочь.       — Да-да…       Когда я глянула через плечо, Финн уже повис на нижней перекладине. Короче, развела я его, как дурака.       Как малыш там оказался, вообще отдельная и немного криминальная история. Ребенок был очень маленький, едва трех лет от роду, и он сбежал от родителей, которые пили почти без просыху и в качестве развлечения прижигали об него сигареты.       Ладно, не будем о мрачном. Лучше расскажу кое-что красивое. Да, не веселое, а красивое.       Почему я вообще начала говорить про идеи, так вот, стукнуло Финну однажды в башку погулять ночью. Это было вскоре после Рождества. Лондон подморозило, чуть припорошило снежком; стоял гололед. Мы побродили по красиво украшенному парку, по набережной, прошли мимо Института Фиттис, где Финн на стене нарисовал кое-что неприличное, а потом он потащил меня в небоскреб. Это был здоровенный бизнес- и торговый центр, и в честь праздников там работал лифт до смотровой площадки на крыше. Полчаса Финн уламывал меня войти в кабину, уверяя, что вниз мы смотреть с высоты не будем. Я пообещала ему, что выгоню его из дома нахрен и вообще кину его (не исключено, что с этого самого небоскреба), если он опять вздумал прикалываться. Он заверил меня, что нет, но много ли стоят обещания такого шутника.       На площадке почему-то никого не было. Наверное, все уже насмотрелись в рождественскую ночь. Я вышла, глядя себе под ноги. Площадка огораживалась стеклянным парапетом, блестяще. Финн держал меня под руку.       — Я туда не пойду, — заявила я, останавливаясь примерно посередине.       — К краю? — уточнил он. — Да и не надо.       Глянув на часы, Финн сказал:       — На счет десять посмотри вверх.       — Вверх?..       — Ага. Вверх.       Он тихо досчитал до десяти. На последней секунде произошло нечто странное, на периферии моего зрения мигнула какофония городских огней и… пропала. Я поморгала и завертела головой. Лязгнуло в лифтовой шахте. А там, за парапетом, один за другим стали гаснуть городские кварталы. Весь свет в Лондоне отключился. Не представляете, насколько это сюрреалистично. На миг мне почудилось, что мы вновь на Той Стороне.       — Люси, — сверкнул Финн глазами в темноте, и его голос вернул меня в реальность, — смотри вверх.       Я запрокинула голову и обомлела. Городские огни погасли, зато над нами распростерлось до самого видимого горизонта полотно огней в небе. Россыпи звезд, такие бледные и невзрачные за пеленой искусственного света фонарей, фар, окон, прожекторов… предстали во всей своей красе. Здесь, на высоте, в морозном прозрачном воздухе, они казались как никогда близкими. Я даже вытянула руку, будто могла сорвать одну из них на память. Черный силуэт ладони и пальцев обрисовался на фоне звездного полотна. Сейчас их заслоняло лишь мое дыхание, что парило белыми облачками.       Финн стоял рядом, руки в карманы, запрокинув голову. Как, черт возьми, он это устроил? Знал, что в городе будет плановое отключение электричества? Хотя на плановое непохоже… или у него есть знакомые, которые согласились отрубить весь свет? Одно другого невероятнее.       — Люси, — улыбнулся он, — Ты не туда смотришь. У тебя всего минута.       — Нет, — отвечала я, — я смотрю куда надо.       Я шагнула к нему и обхватила руками, чувствуя, как меня обнимают в ответ.       — Ты, — говорю, — несносный, хитрый…       Прямо перед моим носом встопорщился капюшон его куртки, над которым мерцало звездное небо. Ухо мне защекотали жесткие финновы волосы, потому что он наклонился, прижимаясь щекой к моей голове.       — Я тоже тебя люблю, — сказал он.       — Люблю, — эхом повторила я.       Наверное, не стоят упоминания всякие прозаичные детали вроде застрявшего из-за скачка напряжения лифта и нас, застрявших на крыше в мороз, откуда нам пришлось подавать сигналы бедствия. Так или иначе, мы были вместе, до и после. Наверное, мы не раз еще вляпаемся и где-нибудь застрянем, но это уже совсем другая история.