Каждый охотник желает знать

Если бы кто-нибудь догадался спросить Гарри Поттера, как ему жизнь в Хогвартсе, он бы очень честно ответил: «Как в сказке». В такой, знаете, несколько мрачноватой сказке, где герой все время влипает в какие-то неприятности, с ним бесконечно что-нибудь этакое приключается, загадки и тайны множатся вокруг с устрашающей скоростью, и не совсем понятно, что ждет в конце: спасение или смерть. А еще в его жизни внезапно образовался явный переизбыток зеленого цвета: зеленый кафель — в душе, зеленый полог — в спальне, зеленый — на гербе факультета, на диванах в слизеринской гостиной, на полосатых шарфах и даже на галстуке. Если вдруг внезапно наваливалась тоска, она тоже была… зеленая. С серебром. Одно утешало (хотя и не слишком): несколько дней назад он совершенно случайно услышал, как Панси Паркинсон сказала Миллисент Буллстроуд, что зеленый с серебром галстук Слизерина удивительно идет к его глазам. Гарри не очень понял, о чем это она, но, кажется, у девчонок подобные высказывания называются «комплимент». То есть его хотя бы не ненавидели. Хотя, с «комплиментами» или без, Гарри все равно не нравились девчонки со Слизерина: по большей части они были слишком недалекие и высокомерные. А вот кто Гарри действительно нравился, так это Гермиона Грейнджер с Гриффиндора. В последнее время их пути довольно часто пересекались в библиотеке, где можно было с удовольствием поболтать о прочитанных книгах и о своей жизни среди магглов, абсолютно непонятной чистокровным волшебникам. После одиннадцати лет, проведенных в полном одиночестве и изоляции, благодаря чудесному кузену Дадли, оказалось совершенным блаженством просто общаться без оглядки на чье бы то ни было мнение с человеком, который тебя понимает. Разумеется, Гермиона была куда умнее и начитаннее Гарри, но изо всех сил старалась не демонстрировать ему своего превосходства. А если ее иногда и «заносило», то потом она честно просила прощения. Кстати, именно Гермиона подсказала Гарри несколько чудесных заклинаний, благодаря которым Малфой с некоторых пор предпочитал обходить Поттера стороной. И этому замечательному примеру следовали оба его тупоголовых головореза. Гарри подозревал, что особое впечатление на троицу произвело весьма остроумное заклинание Таранталлегра, заставившее всех троих при полной тишине полтора часа выделывать затейливые танцевальные коленца в пыльном и темном ответвлении слизеринских подземелий, где они надеялись поймать и наконец-то примерно проучить наивного Поттера. А еще на них были опробованы такие простые, но действенные, с точки зрения Гермионы, вещи, как Риктусемпра (чары щекотки), Коллошио (заклинание приклеивания подошв к полу) и заклинание быстрого роста ногтей на ногах. В общем, Малфоя можно было понять. Его бурная и искренняя ненависть к Поттеру перешла в очень (очень!) сдержанную стадию. И хотя было очевидно, что в конце концов изобретательный на гнусности ум Малфоя придумает какую-нибудь новую гадость, еще некоторое время Гарри мог спать спокойно. Жизнь, определенно, налаживалась. Распределение на Слизерин перестало казаться такой уж печальной штукой. Блейз в качестве соседа по комнате был то, что надо. Правда, дружбы у них с Гарри так и не случилось, но Поттер воспринял это философски: не всем везет с первого раза. Зато у него была Гермиона. Учеба при ближайшем рассмотрении выглядела не такой уж и страшной, если не спать на занятиях и регулярно делать уроки. Существовал только один-единственный предмет, для которого первое условие категорически отказывалось работать: История магии оказалась просто создана для крепкого и здорового сна, а бедолагам, страдающим от бессонницы, следовало прописывать полтора часа профессора Бинса в день. Что до всего остального… Гарри нравилась Трансфигурация. Профессор МакГонагалл, хотя и казалась довольно строгой, объясняла просто великолепно. На последнем занятии у Гарри, хоть и не с первого раза, получилось трансфигурировать чернильницу в яблоко. (Правда, яблоко вышло какого-то сомнительного фиолетового, а не зеленого цвета, но, как сказала, доброжелательно улыбнувшись, профессор, с этим уже можно было работать.) Еще Гарри доставляли огромное удовольствие уроки мадам Хуч. Полеты на метле превзошли его самые смелые ожидания! Это было гораздо круче велосипеда, которого ему так никто и не удосужился купить, и о котором он мечтал все свое детство. Парить над миром, ловить руками ветер, нестись быстрее молнии! Гарри точно знал, что в следующем году попытается пройти отборочный тур в квиддичную команду Слизерина. Квиддич оказался игрой ничуть не хуже футбола, и Гарри ужасно хотелось попробовать. Жаль, что первокурсников в команду не брали ни за что и никогда. Но, если честно… Даже больше квиддича Поттера манили Зелья. Слова профессора Снейпа про славу и смерть не выходили из головы. Гарри не слишком-то прельщала слава, но вот смерть… Почему-то она всегда была слишком близко. Иногда ночами Гарри снились кошмары, в которых Смерть ходила где-то рядом, обдавая холодом сомкнутые веки, а потом раздавался надрывный женский крик. Гарри понимал, что рано или поздно им со Смертью придется столкнуться лицом к лицу – и вот тогда ему понадобится оружие. То оружие, которое обещал профессор Снейп. Гарри нравился профессор Снейп. Он не говорил лишних слов, не раздавал направо и налево приторных улыбок, не посвящал большую часть урока разговорам ни о чем и порою выглядел довольно пугающим. (Особенно, если тебе не повезло чем-то вызвать его неудовольствие.) Но он был…. Странным. Умным. Сильным. Опасным. Интересным. Его хотелось понять. А ключом к пониманию профессора Снейпа являлись опять-таки Зелья. Так что про славу и смерть стоило всерьез подумать когда-нибудь в будущем, а вот об эссе по Зельеварению – прямо сейчас. Гарри категорически не желал вызывать гнев профессора Снейпа – даже за десять шоколадных лягушек. И не потому, что боялся. Впервые Гарри Поттеру хотелось добиться уважения от человека, которому было в высшей степени наплевать на знаменитый шрам, украшающий поттеровский лоб. Даже несмотря на ставший давно привычным рефрен: «Вы идиот, Поттер!» и «Распоследний косорукий горный тролль сварил бы это зелье лучше, чем вы!» Кстати, о горных троллях. До недавнего времени Гарри считал, что никаких горных троллей на свете не существует. Что все это сказки. Выдумки. (Как и трехголовые собаки, собственно!) Определенно, неприятности начались с трехголовой собаки по имени Пушок. Так это чудовище называл Хагрид. Гарри нравился Хагрид. Все-таки он был первым, кто открыл для Гарри мир магии и был по-настоящему добр к нему. Но позже Гарри понял, что добрым хогвартский лесничий может быть по отношению даже к самой злобной и жуткой твари, лишь бы эту тварь не звали «Вол… Вол…» Гарри улыбнулся. С Пушком Гарри оказался виноват сам. Замечтался, глядя на звезды на верхней площадке Астрономической башни. Вообще-то, первокурсникам вход на башню был строго воспрещен. Но Гарри решил, что это тот самый случай, когда «некоторое пренебрежение правилами», упомянутое Распределяющей шляпой, не только вполне оправдано, но даже абсолютно необходимо. Иногда Гарри ужасно хотелось побыть одному: без Блейза, без Гермионы. И уж абсолютно точно без Малфоя и его шайки. Хотелось тишины. Гарри не тяготило одиночество. Иногда оно ему было попросту необходимо. Гарри заворачивался в одиночество, как в огромную, не по росту мантию. А еще после чулана под лестницей он научился ценить открытые пространства. И звезды. Растворялся в тишине, покое, магии ночи. И, к сожалению, совершенно забывал о времени. Находиться в коридоре после отбоя категорически не рекомендовалось, а путь с башни в слизеринские подземелья оказался долог. К тому же во тьме обитал жутковатый завхоз мистер Филч со своей дьявольской кошкой. Встретить хотя бы одного из этой пары было, однозначно, к беде. И к снятию баллов. А Гарри ни в коем случае не хотел вызвать неудовольствие слизеринского декана. Выход имелся лишь один – бежать. Лететь быстро и бесшумно, как маленький летучий мышь. И надеяться на свою удачу. Удача… Если бы Гарри был серьезным и начитанным взрослым, он бы непременно порассуждал о том, какая ненадежная штука – удача и какая ветреная дама – надежда. А так… Он просто громко и отчетливо сказал: «Блин!», споткнувшись о жутко взмякнувшую Миссис Норрис, ужасную кошку ужасного завхоза Филча. — Мяу! – возмущенно возопила Миссис Норрис. — Блин!!! – еще раз с особым чувством повторил Гарри – и побежал еще быстрее. Быстрее ветра, быстрее молнии. — Деточка моя, — донеслось сзади, — кто тебя обидел? Какой маленький мерзавец обидел мою кошечку?! Голос Филча неумолимо приближался. Гарри рванул к ступенькам, совершенно не глядя, куда именно ведет данная лестница. Куда-куда! Лишь бы отсюда! Тем более что вроде бы вполне по пути. Как вдруг проклятая лестница стала менять направление. Единственный плюс: Филч еще не успел даже добраться до нее. Минус – Гарри понятия не имел, куда забросило его своевольное хогвартское колдовство. Но выбора не оставалось. И он нырнул в темный коридор. — Люмос! – на конце волшебной палочки вспыхнул огонек. Этой штуке обучил его Блейз, знавший еще со времен своего нормального магического детства кучу бытовых заклинаний. Старинные ржавые доспехи тускло поблескивали в нишах. На стенах не висело ни одной картины. Коридор выглядел пустым и пыльным. «Не тот ли это запретный коридор третьего этажа? – с ужасом подумал Гарри. – Мне конец!» Шаги Филча и его возмущенные причитания звучали все ближе и ближе. Выхода не было. Зато был вход: тяжелая старинная дверь с витой кованной ручкой и здоровенными ржавыми петлями. Гарри попробовал ее открыть – тщетно. «Все, — отчетливо прозвучало у него в голове. – Меня отчислят, а Снейп… Снейп…» Представлять гримасу полнейшего разочарования на физиономии слизеринского декана почему-то было особенно неприятно и больно. Стоп! Что там недавно раскопала Гермиона? Что-то такое… против замков и дверей… Она еще страшно гордилась своим открытием. Открытием… Двери… — Алохомора! – прошептал Гарри, постучав своей волшебной палочкой по запертому замку. При этом огонек, разумеется, погас, и коридор погрузился в полную темноту. Зато дверь бесшумно распахнулась, и Поттер стремительно проскользнул внутрь, как раз тогда, когда шаркающие шаги Филча раздались в самом начале коридора. Гарри плотно прикрыл дверь и прислонился к ней щекой, стараясь не дышать. — Девочка моя! Кисонька! Отдавить хвост! Я отомщу… я страшно отомщу… — даже сквозь толстую дверь доносилось возмущенное бормотание Филча. А еще… Еще прямо над ухом было слышно чье-то громкое дыхание. И не одно. Гарри почувствовал себя, как в фильме ужасов, когда главный герой точно знает о монстре за своим плечом, но не решается обернуться. Гарри не собирался повторять дурацких киношных ошибок. Если стоять спиной к монстру, тот никуда не денется. Наоборот, у него будет куда больше шансов схватить свою беззащитную жертву. — Люмос, — прошептал он, оборачиваясь. Готовый буквально ко всему. Упс! Не ко всему. К этому он оказался, определенно, не готов: почти все помещение занимала собака. Или три собаки. Или… Нет, все-таки одна собака с тремя головами. Каждая башка была размером с Гарри и внимательно принюхивалась к пришельцу, слегка приоткрыв глаза. «Сожрет», — с ужасом подумал Гарри. — Где он, Миссис Норрис? – донеслось из-за двери. – Где этот проклятый мальчишка? Дверь подергали со стороны коридора – она не поддалась. — Р-р-р! – сказала одна собачья голова. Потом вторая и третья добавили следом за ней: — Р-р-р-р-р! Гарри понял, что настал его конец. А еще он понял, что ни в коем случае не побежит назад, за помощью к Филчу. И потому сделал единственное, пришедшее в голову: шагнул вперед, прямо к собачьим мордам. «Никогда не показывайте собаке, что боитесь ее, — объяснял им в прежней школе на уроке биологии мистер Булман. – Собаки отлично чувствуют страх. Никогда не пытайтесь бежать. Просто заставьте ее признать в вас вожака и авторитет. Вы – человек, она – собака. Вы сильнее». Хорошо было говорить об авторитете мистеру Булману, крепкому сорокалетнему мужчине вполне баскетбольного роста. Гарри же в свои одиннадцать лет был мелким и хлипким ровно настолько, чтобы не выглядеть внушительно даже среди ребят чуть младше себя. «Р-р-р-р-р!» стало еще дружнее и громче. «Сила не в росте, — подумал Гарри, — а в уверенности в себе. Я человек и маг, а это– всего лишь собака». — Ну и что ты тут рычишь? – спросил он, внутренне сжимаясь от ужаса, потому что огромная тварь приподнялась на своих здоровенных передних лапах, точно перед прыжком. Однако голос его не дрогнул. — Разве приличные собаки так себя ведут? — Р-р-р? – показалось или нет? — но вроде бы рык чудовищного пса прозвучал как-то вопросительно. А Гарри изумился тому, что до сих пор жив. Похоже, выбранная им стратегия работала. — Ты здесь что-то охраняешь, да? – не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы заметить рядом с правой собачей лапой крышку люка с приделанным к ней массивным железным кольцом. — Р-р-р, — на несколько тонов тише согласился пес и пристально посмотрел Гарри в глаза. Гарри всю жизнь мечтал о собаке. О большой доброй верной собаке с карими глазами. Разумеется, не о такой большой. И с головами у данной собаки вышел перебор. Но глаза… Это были точно те самые собачьи глаза. Сердце Гарри дрогнуло – и вовсе не от страха. Он сделал еще один осторожный шаг вперед. — Р-р-р… — как-то неуверенно сказал пес, и головы переглянулись, будто не зная, что делать дальше. Гарри протянул руку и коснулся собачьей морды возле мокрого черного кожаного носа. — Хороший… Его толкнули слева, затем – справа. Две других собачьих головы тоже хотели ласки. — Р-р-р! – сурово предупредила средняя голова своих соседок. — Фр-р-р! – презрительно фыркнула левая, и осмелевший Гарри, встав на цыпочки, потрепал ее за ухо, похожее на ухо вполне себе приличного слона. Несмотря на размеры, ухо было нежное и шелковистое. — Ахр-р-р! – огромный влажный язык прошелся по поттеровской щеке, а затем еще и еще раз. Гарри понял, что влюбился. Кажется, у него появился новый друг. Он еще какое-то время провел, поглаживая и почесывая свою не совсем обычную собаку, бормоча ей всякие глупости, которые вроде бы сами собой срываются с языка счастливых собаковладельцев во время тесного общения с четырехлапыми (и трехголовыми) питомцами. Когда пришло время расставаться, Гарри захотелось плакать. — Я приду завтра, — сказал он псу, который смотрел на него тремя парами грустных ореховых глаз. – Не скучай. Несколько вполне себе громоподобных ударов хвоста по каменным плитам можно было бы перевести с собачьего, как «приходи скорее, я буду ждать». Это было одно из самых грустных прощаний в жизни Гарри. Впрочем, хотелось верить, что встреча не заставит себя ждать. Нет большей гнусности на свете, чем обмануть ждущую тебя собаку. До подземелий он добрался без приключений, а на следующий день после занятий рванул обратно в запретный коридор. В школьной сумке лежало три заныканных с обеда сэндвича с ветчиной – угощение для нового друга. Правда, другу пока что не хватало имени, но на сей счет у Гарри реально отказывало воображение. Чубака? Барри? Болто? Все звучало неправильно. Впрочем… Пес был абсолютно черный – черный, как самая беззвездная ночь. — Мрак, — решительно сказал Гарри. – Я назову тебя Мрак. Пес не возражал. Мрак оказался так рад приходу Гарри, что едва не растоптал его, уронив от полноты восторга на пол и слегка поваляв, а также основательно обслюнявив. Гарри порадовался, что выспросил сегодня у Гермионы про Очищающее заклинание. Сэндвичи исчезли в огромных пастях практически моментально и вызвали радостное помахивание огромного хвоста. Жизнь налаживалась. Одно вызывало сомнение: все-таки что-то такое пес охранял. Гарри бы ни за что не поверил, будто подобное чудовище само по себе случайно забрело в запретный коридор. Да и не только поттеровские смешные сэндвичи поддерживали жизнь в его огромном энергичном теле. Значит, пса кормили и делали это с завидной регулярностью. Гарри прикладывал максимум усилий, чтобы не столкнуться с теми, кто был приставлен следить и ухаживать за трехголовым стражем. В общем-то, ему везло. Их с Мраком встречи проходили в полной тайне. Гарри не сказал о собаке никому, даже Гермионе. Ему страшно нравилось являться единственным обладателем самой настоящей, всамделишной тайны. И самой лучшей в мире трехголовой собаки. А потом кто-то выпустил тролля.