«Дорогой дневник, не поверишь, но меня угораздило познакомиться с очередным недоумком! Я уж надеялась, что мне не посчастливится встретиться с богатым, избалованным и самоуверенным юношей, который будет авторитетом во многих компаниях. Думала, это все сказки и наивные сценарии из сериалов и фильмов. Но нет. Наивной в итоге оказалась только я»
Кирилл прыснул с машинально прозвучавших в его голове наигранным недовольным голосом слов. Да уж, девчонка была явно любительницей иронии…«Это смешно и глупо, но я так и не узнала его имени. Все поголовно называют его по фамилии — Коротков, а я и понятия не имею, почему именно так. Только знаю одно: он ещё тот сердцеед и выпендрёжник»
Кирилл решил перелистнуть несколько страниц, поскольку мыслей о том «выпендрёжнике» у девушки было хоть отбавляй. На этот раз он попал на довольно бурные эмоции:«ЧЕРТ! Черт, черт, черт! Парни, вот почему вы такие… такие непонятные?
Я не понимаю, чего мне стоит от него ожидать. Ну совсем! То он заигрывает и ухаживает, то совершенно не обращает на меня внимания. И самое обидное и одновременно раздражающее — меня это задевает»
Бондаренко перелистывал одну страницу за другой, постепенно представляя в своей голове совершенно поверхностно, но довольно ясно целостную картинку происходящего в те годы: это была довольно категоричная, правильно воспитанная, но вместе с тем интересная и глубокая душой девушка, которая однажды познакомилась со своим будущим мужем. Изначально она питала к нему явную неприязнь, но позже начала осознавать, что влюбилась в него. Да и по рассказам видно, что сам Коротков метался между симпатией к ней и желанием забить. Человек-развлечение, что ещё сказать. Не привык привязываться к кому-то одному. Может, это было и неправильно, но Кирилл останавливался лишь изредка на каких-либо фразах, в основном просто перелистывая страницы и удивляясь тому, как много писала будущая Короткова. По всей видимости, она была талантливым писателем и довольно умным начитанным человеком. Иначе как она смогла бы писать буквально каждый день или через день на четыре или пять страниц описание прошедшего дня и его событий? Однако с каждым годом записей становилось всё меньше. Пошёл девяносто четвёртый, где каждый новый рассказ начинался со слов «ужас, как же быстро летит время». И вот, Кирилл остановился на записи в сентябре девяносто пятого года, являющейся, по всей видимости, предпоследней в этом дневнике.«Я не знаю, как можно охарактеризовать свое состояние. Казалось бы, я счастливая девушка: у меня есть любимый и трудящийся муж, в имении у нас большой особняк с прелестными работниками. В конце концов, у меня есть сын! Маленький карапузик, который каждый день меня чем-то удивляет, радует и делает более счастливой. Но когда я вырываюсь из оков этой псевдорадости, я осознаю, что всё не так уж безоблачно.
Мой муж, которого я безмерно люблю, но в то же время хочу всем сердцем ненавидеть, почти не бывает дома, а если и появляется, то в пьяном состоянии и поздно ночью, порой даже утром. Меня это выводит из себя: я сильно нервничаю, переживаю за него, злюсь на него за молчание и чёртову невозмутимость… А как же ребёнок? Как же я?
Порой кажется, что он избегает меня, нашу семью. Живёт где-то своей жизнью, а мы просто маленькая частица его бытия. И тогда я задумываюсь: неужели тот…»
Кирилл вдруг заметил, что имя и небольшая часть строчки была смазана из-за капнувших на страницу капель чего-то тёмного, вероятно, кофе. По всей видимости, там было имя Короткова, но, увы, светловолосому не удалось даже чуть-чуть распознать его по буквам. «Чёрт!» — лишь и пронеслось в голове расстроенного Кирилла, и он продолжил своё чтение:»…ни капли не изменился? Неужели я до сих пор живу с избалованным, независимым парнем, который предпочитает развлечения и отдых, карьеру и компанию друзей тем, кто ему ближе всего?
Я не знаю. Ничего не понимаю. Но я уверена в одном: нам стоит об этом поговорить. И я это сделаю. Со следующей недели у него начинается небольшой отпуск, поэтому навряд ли он покинет дом. По крайне мере, я дождусь его и попытаюсь во всём разобраться»
Бондаренко перелистнул последнюю страницу, надеясь увидеть такой же объёмный текст, но увидел лишь незаконченную запись, начавшуюся со слов:«Боже, прости меня за мою ошибку. Мама, папа, простите, что оставила вас и не послушала… Простите, что повелась на свои чувства.
Как же больно от того, что злишься на человека, буквально ненавидишь, но ты всё ещё любишь его и нуждаешься в нём…»
На этом запись оборвалась. Дальше не было ничего: просто пустая сторона страницы и окончание дневника. Отложив дневник в сторону, Кирилл присел на кровать, пытаясь переварить полученную ранее и в данный момент информацию. Игорь Владимирович говорил, что сарай принадлежал лишь хозяину, и что он часто ходил туда один. Но тогда что в том сарае делает дневник Коротковой? Может, она однажды обнаружила укромное местечко своего мужа и нашла свой старый дневник, а затем продолжила делать в нём свои записи? Или же он всегда был с ней? Последний вариант наиболее маловероятен. Значит, о существовании сарая знали оба супруга, и, по всей видимости, они посещали его отдельно. Похоже, Коротков читал дневник жены, погружаясь в прошлое, а затем он начал пропадать где-то вне дома, может даже на работе, и благополучно забыл о своём чтиве. Таким образом это чтиво вновь вернулось к законной хозяйке. В голове образовалась какая-никакая картина: подростки познакомились в девяносто третьем году, через два года поженились и буквально сразу же обзавелись ребёнком. Ближе к концу девяносто пятого всё пошло наперекосяк из-за постоянных пропаданий Короткова. А после… произошёл пожар. Всё было очень мутно и загадочно… Но отношения у тех двоих явно были не сладкими. Не успел Кирилл подумать ещё о чём-либо, как до его ушей дошла громкая вибрация. Он поднял свой взгляд на стол, на котором лежал телефон. Кому приспичило так рано звонить?.. Взяв мобильник, сероглазый ответил на входящий вызов: — Алло? Да, привет, пап. Нет, не мешаешь. Да дела нормально, идут потихоньку. Есть какое-то дело? Около минуты Кирилл молчал, слушая отца. Но затем в полной тишине раздался его неестественно серьёзный голос: — Хм… Ладно. Да, понял. Завтра в семь часов вечера, в том ресторане, где вы с ней познакомились. Хорошо. Давай, до скорого. Сбросив звонок, Бондаренко откинул телефон и отвернулся к окну. От полученной новости он чувствовал не то приятное возбуждение, не то негодование. «Мы с Леной должны встретиться с родителями… Но где сама Лена?» — подумал Кирилл, поправляя волосы и чувствуя, как по коже прошла орда мурашек, как от внезапного холода и поступившего за ним жара.***
— Какое прекрасное утро, — спокойно проговорил Жека. — Солнце светит в окно, тебе приносят кофе в постель… Я и Игорь Владимирович. Стоящий возле кровати Головлёва Игорь Владимирович усмехнулся со слов мужчины. — И вам доброе утро, Евгений Васильевич. Дела обстояли так: поскольку Юлии Олеговне так же был прописан постельный режим, уборщики занимались своими делами, а помощники дворецкого ещё не подъехали, за ещё одним «болеющим» гостем нужен был уход. Поэтому, перед тем, как посетить свою приятельницу, Лавров зашёл к Головлёву. Тот был несказанно удивлён, но от юмора в данной ситуации не отказался. Евгений, улыбнувшись в ответ, взял чашку с кофе и немного пригубил содержимого. Тепло разлилось по его горлу, а затем по телу, придавая ему хоть немного сил после долгого сна. — Вы бы хоть присели, а то мне как-то неловко. Не перестающий улыбаться Игорь Владимирович послушался Жеку и, взяв стул, сел на него. — Как вы вообще себя чувствуете? — Получше, — ответил Головлёв. Однако он понимал, что немного приукрасил ситуацию: та усталость, которую он по сути не ощущал до своего некого обморока, вдруг накатила на него, и он прекрасно чувствовал последствия своего жёсткого недосыпа. — Как же повезло, что у меня впереди ещё неделя отпуска. Снова на лице дворецкого заиграла улыбка, но с уст его не сошло ни слова. Он несколько секунд смотрел словно в пустоту, а затем глянул прямо в глаза Жеке. — Мне интересно одно… А именно причина, по которой вы с Юлией Олеговной вместе потеряли сознание. — Обычное стечение обстоятельств, — пожав плечами, ответил Головлёв. — Кстати, как она там? Казалось, Лавров хотел продолжить тему, но его губы замерли, а затем расплылись в улыбке. — Лучше. Хотя, думаю, ей предстоит ещё около суток постельного режима. Кивнув, Женя отвёл взгляд, почувствовав на душе волнение. Он всё же не знал, по какой причине Юля упала в обморок. Может, тоже плохо себя чувствовала в последнее время? Нет… Тут явно было что-то другое, о чём он не знал. Наконец, спустя некоторое время молчания, Игорь Владимирович поднялся со своего места, поправляя свой рабочий костюм. Затем, убедившись, что Головлёв допил кофе и быстренько употребил свой небольшой завтрак, он взял поднос в руки. — Что ж, больше не буду вас тревожить. Надеюсь, вы будете послушным и не сойдёте с постели раньше срока. Жека лишь улыбнулся, ничего не сказав. Лавров, попрощавшись с ним, покинул комнату, а сам Женя поднялся с кровати, чтобы взять телефон со стола у окна. Тело всё ещё было ослаблено, что Головлёву, естественно, не нравилось. Он взял в руки телефон, быстро набрал чей-то номер и, когда абонент поднял трубку, он быстро проговорил: — Вероятно, ты был прав. Надо встретиться, чтобы обсудить это. Да. Давай сегодня, где-то в четыре часа дня. Предпочитаю встретиться у тебя на работе. Всё, договорились. После этого Головлёв отбросил телефон в сторону, а сам буквально упал на кресло, погрузившись в раздумья.***
— Ирина Вячеславовна, вы точно не голодны? Женщина, лёжа на кровати и смотря в один потолок, буквально на секунду взглянула на медсестру, которая около пяти минут допрашивала её по поводу завтрака. Все в палате Ирины успели поесть, она же никак не соглашалась. — Нет, поверьте, — пробурчала она. — Я не голодна. Едва медсестра хотела продолжить свои уговоры, за ней раздался сдержанный, но грубоватый голос: — Она уже сказала, что не голодна. Ирина перевела взгляд за спину медсестры и увидела там Гришу. Тот стоял в больничном халате, скрестив руки на груди и буквально пиля взглядом девушку. Та быстро и неловко извинилась перед Ириной и прошла мимо Гриши, покидая палату. Макаренко взял стоящий рядом стул и поставил, как ни странно, рядом с матерью. Ирина Вячеславовна ранее отреагировала бы весьма резко на попытку сына хотя бы так приблизиться к ней. Отодвинулась бы или попросила бы его отодвинуться… Но сейчас она чувствовала рядом с ним себя довольно спокойно, то ли от усталости, то ли от того, что он был единственным находящимся рядом с ней человеком. Даня полностью окунулся в свою работу, Алексей после увиденного наверняка ощущал себя критически… И лишь Гриша был рядом в тот момент, когда Ирине была необходима помощь. «Неужели в нём ещё осталось что-то от старого Гришки?» — подумала про себя она, молча глядя на сына. Тот, заметив взгляд Ирины, легонько приподнял уголок губ в некой ухмылке. — Я смотрю, ты активно борешься против надоедливых медсестёр. — Я понимаю, что это их работа и они банально выполняют свои обязанности… — в голосе женщины прозвучали нотки раздражения. — Никогда бы в жизни не пошла бы в медицину. — Ну да, из тебя вышла бы крайне неприятная медсестра. Комментарий сына заставил Ирину поднять на него взгляд. Тот всё так же смотрел на неё невозмутимым и непроницаемым взглядом, но лишь мать могла заметить то, как его губы подрагивали, желая расплыться по лицу в улыбке. В ответ на шутку Гриши она ничего не сказала, лишь издала легкий смешок и отвернулась к окну. С самого её появления в больнице она перекручивала всю свою памятную жизнь. Как её строго воспитывал отец, как любила и лелеяла её мать, как она познакомилась с Алексеем, влюбилась в него… Как они устроили венчание в церкви, как родили Гришку… А дальше вспоминать Ирина Вячеславовна не хотела. Потому что всё подходило к удручающим в глубине души её событиям. Болезнь, отсутствующий Даня… В горле встал ком. Ирина пыталась как бы сглотнуть его, потому что не желала никаких чрезмерных эмоций. Всё из неё было выжато, как сок из лимона. Вся эта душераздирающая кислота отчаяния, боли, злости, негодования и униженной гордости. Она просто хотела забыть это всё, вернуться к тому, когда всё было хорошо и проблема с ногами никоим образом её не трогала… Вдруг на её руке ощутилось что-то большое и теплое. Повернув голову, она увидела лежащую поверх её руки руку Гриши. Он не проронил ни слова: просто слегка сжал руку, как бы привлекая внимание, безмолвно говоря: «Я здесь». » … Он понимает», — подумала про себя Ирина, ощутив неприятный осадок от того, что её мысли, вышедшие недавно наружу в порыве негативных эмоций, были услышаны и взяты на учёт. Но удивительно было то, что её это не пугало и не злило. Мысль была неприятной лишь сознательно, но подсознание женщины кричало из раза в раз три проклятых, грешных слова. — Я для тебя чужой человек, — проговорил вдруг Гриша, тихо и спокойно, чтобы никто не подслушал их разговор. — Стал чужим тогда, когда избрал свой путь и отрёкся от нашей семьи. Я знаю, что совершил ошибку, оскорбив вас с отцом, ведь вы очень многое сделали для меня. Позволь сейчас просто искупить свою вину. Не молить на коленях о прощении, не реветь у тебя на коленках, не сидеть смирно рядом, как послушная преданная собачка — увы, я далеко не такой… Их взгляды встретились. Честные, серьёзные и сильные в плане души глаза сына вызвали на глазах Ирины Вячеславовны небольшие слезинки. «Это мои глазки, — подумала она, чувствуя, как хочет улыбнуться, но не может. — Мои родные, каре-зелёные глазки, как у моего отца.» Помолчав немного, она всё же выдавила из себя слова: — Обещай, что выполнишь любую мою просьбу, невзирая на последствия. Она понимала, что именно ему можно довериться. Ведь он идеально подходит: взрослый, сдержанный, спокойный, делающий своё дело мужчина, который сможет прожить всю жизнь с чистой совестью… Гриша долго смотрел на мать, как бы спрашивая её, не говоря ничего. Это продолжалось около минуты, пока всё же не раздался его чёткий, но спокойный ответ: — Я обещаю.***
Из комнаты своей Даня вышел только в районе часа дня, что было для него невероятно странным явлением. Всё же, он всегда просыпался стабильно рано утром, иногда бывало даже в шесть часов, а тут… «Ненавижу сбитые режимы», — подумал он, вспомнив, во сколько лёг. Надо было одни документы подписать, другие отправить на работу, третьи только подготовить… А ещё нужно было уточнить все детали приёма, узнать, точно ли смогут приехать люди из развлекательного центра и наёмные рабочие для расстановки аппаратуры, столов и тому подобное… Помимо всего этого на бедного парня свалилось ещё и меню, которое он старательно составлял, дабы не утруждать Соколову. Но и тогда он принял необходимую меру, созвонившись с ещё одним центром. Итог: лёг он в кровать только в три часа ночи, а то и в четыре. Этого Даня уже не особо помнил. Зато он прекрасно помнил, что выключил будильник в девять утра и со спокойной душой продолжил спать. Это было глупо. Потому что русый так и не мог понять, выспался он или нет. Он спустился на первый этаж и, было, направился на кухню, как вдруг услышал из гостиной громкие голоса, не то смех, не то ругань. Спросонья Даня поддался одному лишь мысленному вопросу, что происходит, и шагнул уже в сторону гостиной. Наконец, Макаренко смог распознать голоса: между собой разговаривали Максим, Федя и, как ни странно, Кирилл. — Да чего вы смеётесь? Я вам говорю на полном серьёзе! — Господин Бондаренко, простите, мы Вас не так поняли… — Какой нафиг господин?! Я тебе что, Господин из Сан-Франциско? — Ещё лучше!.. Макаренко, наконец, зашёл в помещение и увидел тех, о ком подумал: Максим и Федя сидели на диване, отложив пока свои рабочие дела, а в центре комнаты стоял Кирилл, позади которого на креслах валялись рубашки, пиджаки и брюки, ранее представляющие собой полноценные костюмы. По всей видимости, хозяина особняка не заметили, потому что, пока друзья-уборщики отшучивались и разражались всё более громкими и заразительными волнами смеха, Кирилл стоял, расставив руки в боки, и продолжал говорить, эмоционально жестикулируя: — Отец терпеть не может, когда я прихожу в какие-либо, как его… Как бы назвать… Официальные места, вот. Когда я прихожу в такие места, по его словам, а-ля «Добрый вечер, я диспетчер, вам не нужен…», ну, и вы поняли. А я всей душой ненавижу костюмы, потому что чувствую себя в них дискомфортно. — Да почему же? — более менее успокоившись, спросил Гончаров. — А вот ты представь, что на тебя надевают костюм балерины. — Крайне не хочу это представлять. — А вот ты представь. Эти обтягивающие легинсы, выделяющие не те места что у женщин, что у мужчин… А эти юбки? Вот тоже самое, абсолютно тоже самое, чувствую я в костюме. Ну какой блин пиджак, какие нафиг туфли? КАКАЯ НАФИГ БАБОЧКА? Федя с Максимом не могли больше сдерживать поток смеха. Они смеялись настолько громко, что в комнате слышалось такое же громкое эхо. Это довольно сильно било по ушам, поэтому Даня чувствовал себя не очень хорошо. Кирилл хотел было продолжить свои шутки и негодования, но он наконец заметил стоящего в гостиной Даню. Вместе с ним на Макаренко обратили внимание и уборщики. Максим, как по щелчку пальцев, замолкнул и подбежал к вёдрам, а Федя моментально потерял всё настроение и медленно, лениво подошёл к уже готовому продолжить работу другу. Такая резкая смена настроения Дане не понравилась, но он, решив пропустить этот момент «мимо ушей», обратился к Бондаренко: — Куда ж тебя на этот раз припаяли? Сначала Бондаренко окинул своего друга слегка прищуренным взглядом, но затем, вздохнув, ответил: — Отец решил, что стоит опять собраться всей семьёй, только ещё и с Леной. — А-а-а… Проблемы с выбором костюма? Кирилл молча кивнул. — А Лена? Ты ей сообщил об этом? Даня заметил, как на лице его друга проскочило какое-то волнение, которое тот тщетно пытался скрыть. — … Она что, до сих пор не объявлялась? — Я ей писал сегодня, но… Она не отвечает. — светловолосый достал телефон, посмотрел на экран и фыркнул. — До сих пор. Макаренко подошёл к Кириллу и положил ему руку на плечо, как бы пытаясь поддержать и приободрить. Сначала они стояли молча, ничего не делая, но потом Кирилл похлопал в ответ Даню и благодарно улыбнулся ему. — Может, к чёрту костюм? — А как же наставления отца? Или ты уже вырос из того возраста, когда его поучения тебя вводят в страх? — Пожалуй, вырос. — Тогда я приятно удивлён. Они синхронно засмеялись, легонько ударив друг друга в плечо, как малые дети. Оба поняли, что тот некий конфликт, который возник между ними вчера, вполне себе можно умять. Даня подошёл к тем вещам, которые Кирилл благополучно раскидал, выбрал самые лучшие рубашку и брюки и показал их другу. — У тебя классическая безрукавка есть? — А как же? — Мокасины в цвет? — Не без этого. — Украшения свои любимые, думаю, сам найдешь. — Часы сойдут. — Тогда ты готов. Кирилл с широкой улыбкой принял подобранный Даней наряд, окинул его своим фирменным игривым и светящимся взглядом серых глаз и быстрым шагом направился в сторону лестницы. Макаренко было хотел покинуть гостиную следом за светловолосым, но тут его сухо окликнул Федя: — Даниил Алексеевич, часики-то тикают. У вас всё готово? Выражение работника чуть не вывело Даню из его спокойного состояния. Казалось, его окатили холодной водой, а затем поджарили на костре. «Что б его…» — прорычал мысленно он, но вместо злого парирующего ответа русый легонько улыбнулся и медленно проговорил: — Я готов, как никогда. — Обязательно посмотрим на это. Макс неодобрительно посмотрел на своего товарища, а тот лишь сам усмехнулся, явно представляя, как Макаренко облажается на приёме. Дане казалось, что их взаимоотношения потихоньку превращаются в соревнование не пойми в чём и не пойми за что. Это его и раздражало, и как-то мотивировало, веселило одновременно. Ничего не сказав, молодой человек поспешил уйти, дабы продолжить свою работу и, наконец, прийти к полному завершению подготовки к предстоящему приёму.***
С того дня, как Юлия Олеговна благополучно потеряла сознание и осталась не у дел, прошли почти сутки. Все вокруг активно работали, не считая их с Головлёвым, и женщину эту отнюдь не удовлетворяло. Она была человеком ответственным и организованным, а также в какой-то мере неусидчивым. Полежать в кровати один день — это хорошая вещь, но не два, не три… Она смутно помнит школьные годы, в особенности последние два старших класса, но в голове отчётливо отображался одна её черта: неусидчивость. Юля не могла неделями сидеть дома, ей в любом случае надо было куда-то выходить или чем-то себя занимать. Наконец, пришло время возвращаться в колею. Повариха вышла «наружу» вечером, ближе к семи, чтобы приготовить наивкуснейший ужин, от которого наверняка все уже отвыкли. Хотя, прошло всего-то два дня… Соколова привела себя в порядок, нанеся легкий макияж и сделав из своих длинных светло-русых волос высокий хвост, надела рабочую форму, белоснежную, как снег, и направилась на кухню. Она очень любила свою работу, даже если всё и происходило в одном лишь особняке. В её голове частенько проскакивали эпизоды, когда она, став в будущем поваром, будет иметь свой собственный ресторан, будет работать в городе и жить там… Вместе с тем она всё же чувствовала, что это не всё, что она может и чего она хочет. Юлия Олеговна была талантливым и творческим человеком, умным и образованным… Она вспоминала своих родных, которые работали в основном в сфере педагогики. И в её голове звучал голос матери, твердящий, что ей тоже стоит продолжить их некую династию, стать учителем. Соколова даже помнит, что выбирала между учителем русского и литературы и учителем истории и обществознания. По крайне мере, сейчас это так распределяется и называется. И она не раз задумывалась над тем, стоит ли ей продолжить своё образование, обучение на педагога. Юля чувствовала, как её тянет к этому, чувствовала, что ей это интересно. Но сейчас её работа — кулинария. Стоит ли тратить ещё некоторую часть своей жизни на продолжение первоначальной учёбы, и ближе к пенсии идти работать по своей специальности? Мысли её оборвались, когда женщина переступила порог комнаты и оказалась уже на кухне. Однако помещение не пустовало: у кухонной тумбы стоял мужчина спортивного телосложения, высокий и широкий в спине, что-то уже готовящий на ужин. «Кто это?» — лишь и задалась вопросом Юля, пока молча изучала со спины незнакомца. «Без лица» он выглядел лет на тридцать восемь… Брюнет со смуглой кожей, с аурой воспитанного, но чрезмерно сильного и в какой-то степени опасного человека. Самым странным и колоритным было то, что этот человек стоял в костюме, только без пиджака, и фартуке. Не успела Соколова обратиться к новому гостю, позади неё послышались шаги, а затем слегка удивлённый, но по обычному приятный голос: — Ох, Юлия Олеговна, вы уже на ногах! Повернувшись, русая встретилась взглядом с улыбающимся Игорем Владимировичем. Тот явно был рад её видеть, хотя и удивился раннему возвращению к работе своей коллеги. Юля резко ощутила на себе новый взгляд. Она так же повернула голову в другую сторону и встретилась с широкой и какой-то слащавой улыбкой, даже скорее ухмылкой, незнакомца. Теперь она отчетливо понимала, кто он: взрослый, мужественный, силач… Но при этом он имел аккуратные, немного островатые черты лица, тонкие губы, прямой нос и карие глаза, такого тёмного цвета, что казалось, будто бы это бездна. — Это Яковлев Артём Николаевич. Даниил Алексеевич буквально вчера нанял его на работу к нам… Лучше будет сказать, вам в помощники. Слово «помощник» пробило Юлю, как молния. Она давно привыкла работать одна, а тут лишь из-за одного случая с потерей сознания ей дали в коллеги… это. Да, именно «это», потому что такой типаж мужчин, по крайне мере внешне, она больше всего не любила. Соколова даже называла их в своей далёкой молодости «подушки безопасности», как бы говоря о том, что у них чрезмерно много накаченных мышц. А это слащавое, почти идеальное лицо… По всей видимости, эмоции женщины отразились мгновенно в её взгляде и в её выражении лица, поскольку новый повар посмеялся и басистым голосом проговорил: — Вам не стоит переживать. Ваше место я ни в коем случае не займу. И да, я не кусаюсь. — Поверьте, меня это не волнует, — натянуто улыбнувшись, ответила Соколова. — Но всё же… Почему Даниил Алексеевич не оповестил меня о своём решении? Игорь Владимирович неловко пожал плечами: — Он в последнее время очень занят. Возможно, не было подходящего момента. Юлия Олеговна промолчала. Ситуация была неоднозначная: вроде бы её не трогал тот факт, что ей решили прислать помощь. Всё же, она не электровеник, чтобы успевать готовить всё и всем, а тут и дополнительные руки есть. Однако тот факт, что кто-то, вероятно, будет лезть в её работу, в какой-то степени мешать своим присутствием, делать что-то за неё, словно она маленькая неумелая девочка или дряхлая старушка… Нет, это возмутительно. — Я думаю, нам стоит продолжить готовить ужин. — подал голос Артём Николаевич, всё так же смотрящий на Соколову с улыбкой. — Да, согласен с вашим новой коллегой. К нам вскоре должны приехать Алексей Михайлович и Григорий Алексеевич. Кирилл Геннадиевич сегодня отсутствует… Остальные на месте. Юля кивнула, одарив Лаврова улыбкой, а затем подошла к кухонной тумбе, дабы продолжить начатую Артёмом готовку. Но тот успел раньше и преградил ей путь, как бы приобняв женщину одной рукой, едва касаясь. Столь деликатный, но неожиданный жест удивил Соколову. — Давайте основными блюдами займусь я. А вот десерт возьмёте вы. Думаю, идеальным вариантом будет приготовить что-то вроде медовика и торта-мороженого… — Но у нас нет мороженого… — Всё есть, — он опять улыбнулся своей обаятельной улыбкой, а после, отступив от поварихи, обратился к Игорю Владимировичу: — Примерно к восьми-полдевятому всё будет готово. Дворецкий понимающе кивнул, бросил последний взгляд на Юлю, как бы подбадривая её, и покинул кухню, оставив Соколову работать со своим новоиспечённым помощником.***
«Где она там?» — пронеслось в голове у Кирилла, когда он глянул на наручные часы, чтобы узнать время. До встречи с родителями оставалось около часа, благо до ресторана было недалеко ехать… Лена так и не отвечала на его сообщения. Парень пытался звонить, но и звонки тоже словно не доходили до неё. Это пугало Бондаренко, но он решил попытать удачу в последний раз: сейчас он сидел на бетонной плите у подъезда Власовой, ожидая, когда она выйдет. Это было глупо, конечно, но мало ли, в магазин надо будет ей сходить. «Чёрт, это реально глупо», — Кирилл всё разрывался между необходимостью зайти к девушке домой и каким-то непонятным ощущением, удерживающим его от этого, казалось бы, логичного действия. Почему она не отвечала ему? Что он такого сделал, чтобы его собственная невеста пропала невесть куда, однако, видимо, только для него? Их последняя встреча прошла отнюдь не гладко, но разве мог Кирилл настолько сильно задеть свою любимую? Бондаренко уже и сам не понимал, что за чувства у него к рыжеволосой. Раньше он бы без раздумий ответил: «Я люблю её!», как обычно и делал, но… Какие-то изменения пошли с тех самых пор, когда он сделал ей предложение руки и сердца, и когда Лена начала активно и тщательно заниматься подготовкой к предстоящей свадьбе. Ему тогда словно бы открылась другая сторона Власовой: категоричная, властная, капризная, обидчивая, требовательная и строгая. Если любишь человека, действительно любишь, разве не должен ли ты принимать его таким, какой он есть, принимать все его достоинства и недостатки? Именно на этот вопрос Кирилл не мог ответить. Сперва его отец был крайне против их, скажем так, союза с Леной. Он говорил сыну, что она не пара ему, что в плане души, что в плане их дальнейшего делового будущего. Девушка непредсказуемая, амбициозная, чрезмерно независимая — она не станет верной и прекрасной женой тому, кто посвятил свою жизнь развлечениям. — Я за свою жизнь научился «прочитывать» людей, — говорил тогда Геннадий Кириллу. — И поверь мне, подлости в ней уйма. Она не даст тебе покоя, не даст той жизни, от которой ты до сих пор не можешь отказаться в силу своего молодого, несерьёзного и неопытного характера и ума. Не успеешь глазом моргнуть, как эта рыжеволосая окажется в койке у другого мужчины. Женщины, особенно такие, как она, очень падки на романтику… Кирилл, естественно, не слушал своего отца. Он не видел в Лене всего того, что заметил в ней Бондаренко-старший. Он не слушал его и был очень рад, когда отец всё же поменял своё мнение о девушке. Тогда наступил покой. … А сейчас этого покоя как не бывало. Раньше он был погружён в те чувства, что испытывал к Лене. Сейчас же он не ощущал этого теплого, почти горячего, потока энергии в душе и сердце. Его чувства начали превращаться в простую привязанность? Он оборвал себя сразу же, не давая даже малейшего шанса задумываться о таких вещах. Может это было и по-детски, но это помогало ему не накручивать себя. Светловолосый решил, что стоит посетить дом своей девушки. Он поднялся на ноги и, быстро набрав домофон, зашёл в подъезд. Оттуда он быстрым шагом подобрался к лифту, затем поднялся на до боли знакомый ему этаж… И вот, Кирилл уже стоял возле двери, в которую неоднократно стучал и звонил. И даже сейчас ему что-то мешало повторить то, что он делал раньше. Его рука то поднималась, то опадала, то готова была постучаться об кожаную поверхность двери, то тут же одёргивалась назад. — Прекрати, — тихо огрызнулся на себя Бондаренко. — Что это такое? Поправив несколько раз пиджак и волосы, а затем потерев руки, Кирилл собрался постучаться, но вместо этого чуть надавил на дверь. На его удивление, она открылась. — Закрыть забыла, что ли?.. Он медленно переступил порог, а затем, оказавшись в тёмном неосвещённом помещении, закрыл за собой дверь. Его ноги двинулись сначала на кухню, после в гостиную, а дальше в спальню Лены. Сердце стучало, как бешеное, словно Кирилл чувствовал настигающую опасность. И вот, он уже завернул в спальню своей девушки, надеясь либо увидеть спящую Лену, либо никого не застать… К сожалению, надежды его не оправдались. Вечерний свет с улицы, до сих пор сохраняющий свою некую ясность, падал на кровать, на которой лежало не одно тело человека, а два. На одной из подушек были разбросаны знакомые Кириллу рыжие волосы, одеяло еле прикрывало обнажённую бледную кожу… А рядом лежал незнакомец, обнимающий Власову со спины. Кириллу казалось, что это всего лишь сон. Иллюзия, выдумка, да всё, что угодно, только не реальность. Однако вставший в горле ком и подрагивающие глаза, на которые вот-вот должны были навернуться слёзы, говорили об обратном.«Не успеешь глазом моргнуть, как эта рыжеволосая окажется в койке у другого мужчины. Женщины, особенно такие, как она, очень падки на романтику…»
— Какого чёрта, Лена? — лишь и раздался в гробовой тишине квартиры громкий, без единой запинки, но сухой голос Кирилла.