***
Канун Дня Поминовения выдался холодным и ясным. С наступлением сумерек жизнь в замке, казалось, замерла. Только лёгкие шорохи указывали, что слуги на первом ярусе творят нехитрые поминальные обряды — выставляют на окна свечи, указывающие путь бесплотным гостям, и готовят праздничный ужин, чтобы разделить его со своими мёртвыми. Это был единственный день в году, когда маркграф предоставлял прислуге полную свободу, ни словом не попрекая за глупые суеверия. — Народные верования по большей части невероятно глупы, но идея о возвращении мёртвых мне нравится, — поделился он как-то. — Сам я никогда не смог бы всерьёз отправлять обряды, но мне нравится думать, что после смерти я не просто исчезну и даже смогу вернуться сюда. Обидно, что мы столько лет заботимся о своём рассудке и теле, и всё это достаётся земле. Наблюдая за приготовлениями, Такко думал, что самому маркграфу не нужны были обряды, чтобы призывать ушедших. Они и так были здесь: смотрели с портретов, скользили по коридорам, неслышно звеня ключами на поясах, вставали на ступенях башни, позволяя первым лунным лучам серебрить их клинки. Замок жил, замок дышал, и сегодня это ощущалось особенно сильно. Сегодня Оллард и Такко вышли из мастерской позже обычного, вымотавшись донельзя, зато работа была завершена — маркграф объявил об этом с довольным блеском в глазах. У Такко звенело в ушах от усталости и тиканья механизмов, глаза слипались, и даже новость об окончании работы не вызывала особой радости. Но стоило ему переступить порог спальни, сон как рукой сняло. Не зажигая света, он распахнул ставни — слуги исправно протапливали до духоты — и впустил по-зимнему колкий холод. Лучшей ночи для побега нельзя было найти. Сегодня, когда двери между мирами распахнуты настежь, никто не выйдет из дома без особой нужды, а за ворота и вовсе не сунется, что бы там ни творилось. Через пару часов слуги лягут, а луна поднимется высоко, и если удастся не потревожить собак… Такко сидел, обхватив руками колени, не ощущая холода, ползущего из-под двери, и ждал. Сам он призраков не боялся — что им за дело до чужака, к тому же имеющего на поясе и в колчане оружейную сталь, лучший оберег против любой нечисти? Жаль, он не увидит замок зимой — притихший, скупо присыпанный снегом, пахнущий дымом… Луна поднималась над лесом — огромная, круглая, ясная. Ветви елей дробили её лучи, проникавшие в комнату сквозь узкое окно. Мертвенный свет заливал подоконник и стол перед ним, серебрил лебединое оперение стрел. Давно пора было отнести лук Агнет в оружейную, но он очень уж ладно уместился в налуч Такко вместе с плоским колчаном и забавно соседствовал с его собственным оружием. Интересно, под чьим присмотром теперь будет стрелять наследница? Если император задался целью избавиться от Олларда, то, пожалуй, этот лук будет единственным, что останется у неё от прежней жизни. Лук и мёртвое имя. Пора было уходить. Такко поднялся, разминая затёкшие ноги, прислушался и на всякий случай выглянул в коридор. Агнет не спеша брела к нему, опустив голову и уставившись невидящим взглядом в пол. Такко зажмурился до пятен перед глазами: может, это дух-двойник явился за наследницей в канун Дня Поминовения?.. Видение не исчезло. Неверный свет смазывал пропорции, но чем ближе подходила загадочная фигура, тем яснее было, что это не бестелесный дух. Светлые волосы, обычно убранные в затейливую причёску, были рассыпаны по плечам, шёлковые складки платья едва заметно колыхались, переливаясь тёмным золотом. После болезни Агнет похудела, ссутулилась, стала будто ниже ростом — Такко отметил эти перемены краем сознания. Он уже видел её здесь — в первую ночь в замке, но тогда за ней шёл Оллард, оберегая дочь. Сегодня Агнет была одна, и под низкими сводами коридора её фигурка выглядела особенно хрупкой. Когда между ними осталось шагов пять, он тихо вернулся обратно в спальню. Он не видел наследницу несколько дней и сейчас ощутил тёплое спокойствие. Агнет выздоровеет, что бы ни говорил Оллард. Луна поднималась, и следовало спешить. Пальцы привычно, на ощупь завязывали ремешки ножа на поясе, взгляд скользил по приготовленным загодя вещам и белому луку, доверчиво прильнувшему к боевому оружию. Пора было выложить его вместе с колчаном на стол… но Такко лишь погладил белые перья, и прикосновение отозвалось тёплым щекочущим ощущением. Он уйдёт, а Агнет останется — одна, с безумной матерью и отцом, которому грозит приговор, с костями в подвале и тёмными слухами. Окружённая чужими людьми, сплетнями и равнодушием собственного отца, за чьё признание она так яростно боролась. Помочь ей было невозможно — если маркграф потерпит поражение, у самого Такко не будет ни заработка, ни крыши над головой, и это ещё меньшая из бед. Это только в сказках рыцарям, спасающим принцесс, дают сундук золота и хрустальный дворец. Но уйти и оставить Агнет он тоже не мог. Сердце не успело отсчитать сотню ударов, как он наметил и отбросил несколько путей: остаться при ней, позвать с собой — ничего не годилось. Вспомнил даже разговор Олларда о женитьбе — поди разбери, насмехался ли маркграф или припас очередной непредсказуемый ход, сам же Такко знал точно: он и в мыслях не мог назвать Агнет своей. Для этого у неё были слишком нездешние глаза и гордый разворот тонких плеч. Но как уйти и оставить её одну?.. Он бросил последний взгляд за окно, откуда так заманчиво лился серебряный свет, коснулся белых перьев и повернулся к двери. Нужно было хотя бы присмотреть за Агнет, пока она, сонная и ослабленная болезнью, бродит по замку.***
Агнет нигде не было видно. Такко прошёл через башню, бросил взгляд на площадку лестницы и решил сначала заглянуть в восточное крыло. Коридор перечеркивали две ржавые полосы света — из-под дверей маркграфского кабинета и покоев Агнет. Горел свет и у Малвайн, но дверь была плотно прикрыта — замочная скважина мягко светилась в темноте коридора. Может, маркграф был у неё, потому и не смог приглядеть за дочерью? Такко неслышно прошёл коридор до конца и осторожно дёрнул шнур звонка у спальни Агнет. Досчитал до двадцати и потянул на себя резную дверь, старательно отметая мысль, что будет, если Оллард всё-таки задремал у дочери или та спросонья поднимет крик. Но в комнате было пусто. Он тихонько окликнул наследницу — ответом была тишина. Только потрескивали свечи за стёклами светильников и пахло, как в лекарской лавке — травами и какими-то снадобьями. Он поспешил покинуть комнату и растерянно остановился в коридоре. Раз Агнет не вернулась в спальню, она могла быть где угодно. Куда, куда же она пошла?.. Он уже решил подняться в оружейную и на сторожевую площадку, но по пути задержался у маркграфского кабинета, где тоже была приоткрыта дверь и горел свет. Там было тихо; на отрывистый и негромкий звонок тоже никто не отозвался. Достаточно было приотворить дверь на ширину ладони и окинуть кабинет беглым взглядом, чтобы заметить непривычно изломанные линии за креслом маркграфа: гобелен, прятавший тайный выход, был небрежно откинут. Уже ни о чём не думая, Такко пересёк кабинет в несколько широких шагов, мысленно желая Агнет оступиться на узкой лестнице, но не попасть в мастерскую. Надо же было маркграфу именно сегодня оставить двери открытыми! Может, она и вставала по ночам ради того, чтобы попасть в подвал? Может, знала о тайных ходах, но пойти туда днём не хватало решимости и сил? Потому и спала спокойно в городском особняке, а в замке любопытство поднимало её даже во сне? Разумеется, тайная дверь в мастерскую, где лежали кости, тоже не была заперта. Такко устало привалился плечом к косяку, оглядывая комнату. Что-то здесь было не так, но что?.. Взгляд не успел ни за что зацепиться, как оказался прикован к скелету, по-прежнему стоявшему на подставке в глубине комнаты. Теперь латунь блестела везде, от челюстей до стоп, но не это привлекло внимание. Остов был сдвинут в сторону вместе со своей подставкой, и неприметная дверь, что раньше пряталась за ним в темноте ниши, была открыта настежь. Такко шагнул туда, не сомневаясь ни мгновения. За порогом царили мёртвая тишина и непроглядный мрак. Пахло влажным, застоявшимся воздухом, точь-в-точь как в пещере. Такко сделал несколько осторожных шагов вперёд и вытянул руки в стороны. Пальцы коснулись каменных стен, сходившихся над головой в низкий свод. Он медленно пошёл вперед, вглядываясь в темноту до боли в глазах. Это был ход, узкий и низкий, и вёл он на запад. Иногда пальцы задевали железные прутья — на кончиках оставалась влажная ржавчина, и не хотелось думать, кто мог окончить свои дни за решётками в этом мрачном коридоре. Такко шёл, считая шаги и вслушиваясь, но было тихо. Спустя полсотни шагов он остановился. Как найти Агнет в этой тьме? И с чего он решил, что она непременно пошла сюда? Он огляделся — больше по привычке, встречая лишь мутную темноту. Может, следовало не бегать по замку самому, а разбудить слуг? Поневоле пожалеешь, что нет Катерины, та наверняка знала, где искать воспитанницу. А найти Агнет надо было непременно — нечего ей делать одной в тёмных коридорах, и даже интерес к тайному ходу отступал перед смутным беспокойством за неё. Вдали вдруг мелькнул огонёк. Такко отпрянул к стене, прикинув расстояние — сотни две шагов, не меньше. Значит, ход уходил далеко за пределы замка, даже за кольцо замковых стен. Какое-то время он всматривался в приближавшуюся искру, пока окончательно не уверился, что Агнет не могла двигаться так быстро: светильник раскачивался в руках идущего, выхватывая из темноты то потемневшие решётки, то каменный свод. Кто бы ни шёл навстречу, стоило убраться отсюда, да побыстрее. Хорошо, хватило ума самому не взять фонарь! Он шагнул назад, проклиная каменные стены, ловившие и отражавшие каждый звук. Замок Оллардов был целиком сложен из звонкого гранита и не собирался укрывать чужака, забравшегося слишком далеко. Всё-таки он первым добрался до мастерской, и теперь стоял, вжимаясь в стену и ругая себя за то, что оставил свет. Попробуй пройди незамеченным в освещённый проём! Впрочем, если двигаться медленно, его не заметят — невольный преследователь наверняка мало что видел за пределами круга, очерченного фонарём. Такко буквально втёк в дверной проём, плотно прижавшись к косяку и с замиранием сердца вслушиваясь в неровные шаги за спиной. Мастерская встретила тишиной. Он запоздало сообразил, что сегодня механизмы в обеих комнатах молчали. Более того, часть из них была разобрана, детали были рассортированы, а кости сложены отдельно. На то, чтобы недоуменно обвести взглядом столы, ушла пара мгновений; Такко пересёк комнату, уже слыша со стороны тоннеля ускоряющиеся шаги, и у самой двери споткнулся о выдвинутый из-под стола ящик. Задержка оказалась роковой: на плече сомкнулись пальцы и Оллард — кто же ещё? — оттащил его от двери. Такко рванулся, но хватка была крепкой.***
— Сначала отец, потом Малвайн, теперь ты, — маркграф вздохнул, не выпуская плеча. — Даже забавно. — Агнет с вами? — спросил Такко. Оллард поморщился и мотнул головой: — Один раз ты уже заболтал меня. Сегодня не выйдет. — Но она… я видел её в западном крыле! Вместо ответа Оллард оттолкнул Такко и устало прислонился к двери. За прошедшие несколько часов он, казалось, состарился на десять лет. Резко обозначились складки на лице, из-под припухших век смотрели воспалённые глаза. — Сколько тебе пообещали за то, чтобы ты рылся в моих бумагах? — Я не… — Ты мог попасть сюда только из кабинета. Там ты тоже видел мою дочь?.. — Агнет… — повторил Такко, и Оллард подхватил: — …умница. Всё сделала правильно. Он провёл рукой по лицу и отбросил со взмокшего лба волосы; пальцы едва заметно дрожали. Такко отступил на шаг, недоверчиво вглядываясь и уже ничего не понимая. Запаха вина не ощущалось, на действие дурманящих трав тоже не было похоже… Страх накрыл удушливой волной: Малвайн сошла с ума после охоты, может, и на Олларда свалилось слишком много проблем?.. — Агнет в западном крыле, — попытался ещё раз объяснить он. — Вот и хорошо, — совсем непонятно отозвался Оллард. Шумно, длинно выдохнул, обвёл комнату прояснившимся взглядом и снова остановился на Такко. — Полагаю, деньгами тебя всё-таки не купить… — пробормотал он. — Что ж, тем хуже. Это по приказу Фредрика Катерина не расставалась со спицами? Или решила сделать тебе подарок от чистого сердца? А может, надеялась, что Агнет будет милостивее смотреть на тебя в обновке? Этим купили твою верность?.. Или ты ждал, что от отчаяния я сам отдам тебе свою дочь и имя, потому и расспрашивал, что с ней будет?.. Такко молчал, уже не пытаясь возражать и лишь оценивая обстановку: Оллард перекрывал единственный выход наверх, шансы скрыться подземным ходом, ведущим невесть куда, тоже были невелики… — Плевать, что ты пролез сюда, — маркграф всё говорил, будто держался за свою отрывистую и безостановочную речь, — я всё равно собирался показать, я могу простить любопытство. Но не предательство. Худшая ночь в моей жизни!.. Он указал подбородком куда-то в угол: — Располагайся! Сегодня праздник, как-никак. Вот и составишь мне компанию до утра. Такко осторожно опустился на пол, не рискнув обернуться, чтобы найти табурет. Чувство тревоги слегка отпустило: очевидно, у маркграфа была причина не волноваться за Агнет, да и сам он всё меньше походил на сумасшедшего. Разве что в каждом движении сквозила отчаянная усталость, и говорил Оллард с непривычным нажимом. Маркграф привалился к столу, бесцеремонно сдвинув черепа, стукнувшие челюстями, и простёр над ними руку торжественным жестом: — Позволь представить тебе местное общество! Эти двое — Фест и Рик, племянники нашего Берта. Простые парни, но воспитаны неплохо. Ещё троих я забыл… А, вспомнил — Йерн, Тиль и Ал. Дрянь, а не люди, но всё-таки принесли пользу… — А где кости из могил?.. — выговорил Такко, разом забыв об Агнет. — Там, — Оллард кивком указал на неприметный ящик под столом. — Давно пора их похоронить, но свежая земля на могилах вызовет новую волну сплетен… Устраивайся поудобнее. Ты так старался раскрыть тайну кладбища, вот и узнаешь, как было дело. От каменного пола шёл стылый холод. Такко подтянул колени к груди, чтобы согреться. В рёбра упёрлась рукоять ножа, отчего он сразу почувствовал себя увереннее. Что бы ни творилось с маркграфом, пусть выговаривается, а там, глядишь, и удастся что-нибудь придумать. — Нам с Вейниром, — начал Оллард, — было лет по двенадцать, когда мы, два юных дурня, решили выкопать скелет и посмотреть, как он устроен. Мы тогда ещё поспорили с нынешними лекарями. Их отцу не разрешили забрать чьё-то тело для вскрытия, я заявил, что всё устрою… Мы добыли этот несчастный скелет и неделю прятали его в лесу, боясь, как бы не растащили звери. Что с ним делать, никто не знал. Лекарь явно не оценил бы наших усилий, и мы уже собирались тихо закопать его в окрестностях, как мне пришло в голову попробовать приладить к нему шестерни и пустить гулять по замку. Первый опыт оказался неудачным, но я решил его повторить. В следующий раз мы выбрали свежую могилу, надеясь, что кости будут прочнее, и едва не сбежали от вони. Не помню, что за дрянь использовал Вейнир — раствор для дубления шкур, что ли, но ему удалось очистить кости быстро и почти без запаха. Я увлёкся — уже не ради шутки, а потому что задача была действительно непростая. В моём распоряжении уже была эта комната, и я проводил здесь всё свободное от учения время. Меж тем по округе пошли слухи, что на замковом кладбище нечисто. После третьей разрытой могилы отец посулил тогдашнему судье повесить его на воротах, если не найдёт преступников, а сам готовился писать в столицу, чтобы прислали людей. Мне было столько же лет, сколько тебе, я был самонадеян до крайности и уверен, что нас с Вейниром не поймают. Не знаю, подозревал ли отец или всё вышло случайно, но однажды вечером он вошёл сюда, отыскав где-то запасной ключ, и застал меня над кучей костей. Разумеется, о том, чтобы осудить единственного наследника, даже втайне, не было и речи. Все мои братья и сёстры умерли, не дожив до совершеннолетия — предки слишком любили жениться на сёстрах, и я один избежал семейной болезни. Я дал отцу клятву, что больше не трону могил, и дело замяли. Судья нашёл какого-то бродягу, пойманного за кражу, его записали виновным и казнили без лишнего шума. Кости я пообещал закопать в лесу, но всё откладывал, пока не понял, что не готов с ними расстаться. Я прилежно учился, путешествовал, встречался с возможными невестами; затем последовала помолвка с Малвайн, началась подготовка к свадьбе… Однако работу я не прекращал, даже оборудовал мастерскую в охотничьем домике. В следующий раз мы с Вейниром выбрали старую безымянную могилу, а скелет спрятали в одной из клеток подземного хода. Перед отцом я отрицал всё; не знаю, поверил ли он, но в любом случае был уверен, что после женитьбы эта блажь пройдёт. На какое-то время я и вправду забыл о механизмах. Малвайн украшала замок, затем родилась Агнет… Родители умерли, так и не узнав, что её не удалось вылечить, а Малвайн больше не подарила мне детей. Вступив в права наследства, я решил целиком посвятить себя работе. Цель оправдывала средства — когда у меня заканчивался материал, я добывал ещё. Однако раскапывать могилы становилось всё рискованнее. После смерти отца прикрывать меня было некому. К тому времени стало ясно, что детей у Малвайн больше не будет, и наследными владениями заинтересовались. Я не мог рисковать — один случайный свидетель мог лишить меня всего — поэтому выбрал другой способ пополнить запасы. Он перевёл дыхание и остановил взгляд на черепах под своей рукой. Такко замер у стены, сжавшись в комок. — Что скажет Агнет, если узнает, сколько крови на ваших руках? — хрипло проговорил он. — Меньше, чем на твоих, обозный охранник! — усмехнулся Оллард. — Ты сам не рассказывал ей, где оттачивал мастерство стрелка? — То были разбойники! — защищался Такко. — Они всё равно оказались бы на виселице! — А эти? — маркграф презрительно кивнул на черепа. — Знаешь ли, титул — это не только богатство и почёт, это обязанность поддерживать правосудие в своих землях. Эта троица подстерегала девиц в лесах и всякий раз выходила сухой из воды. Судья охотно брал подарки, равно как и семьи пострадавших, и я даже не узнал бы об этой истории, если бы не Малвайн. Она помогала выхаживать одну девушку, потом устроила её свадьбу, и мало-помалу вызнала правду. Эти трое были уверены, что правосудие в моём городе можно купить! Я мог бы вздёрнуть их сразу и судью заодно, но решил дать возможность принести хоть какую-то пользу. Он зашагал по мастерской взад-вперёд — почти прежний Оллард, разве что глаза горели шальным огнём. Его тень двигалась по стене, как большой маятник. Не зря часы за стеной отсчитывали время назад — для маркграфа ничего не менялось. Будто не было новых законов и новой власти, будто хозяин замка по-прежнему был королём в своих владениях, а император закрывал глаза на всё, лишь бы границы были крепки. — А Фест и Рик? — Такко трясло от холода и плывущих перед глазами картин. — Они-то в чём провинились? — Неплохие были парни, но пытались продать коня из моей конюшни, а виноватым выставить честнейшего Берта. Он и не подозревал, что воспитал предателей. Вейнир знал и предлагал им явиться с повинной. Те и ему предложили войти в долю, за что и поплатились. Когда я объявил охоту на копателей, эти пятеро вызвались показать свою удаль в числе первых. Пока я водил остальных по кладбищу, пугая птиц и лягушек, Вейнир с ловкостью опытного охотника выследил и загнал добычу… — А потом вы избавились и от него, — заявил Такко. Оллард взглянул с недоумением, и Такко кивнул на поблёскивающую латунью фигуру: — Это же его скелет? — Как ты догадался?.. — хищно улыбнулся маргкраф. Его шаги гулко отдавались под сводами бывшей пыточной — как сотни лет назад, когда воины, ныне глядящие с портретов, так же расхаживали перед пленниками. — Он был человеком старой закалки, преданным мне до последней капли крови. Сейчас таких почти не осталось. Болезнь сожрала его за считанные месяцы. Он уехал в тот дом на пустоши, сказал, что хочет проверить заплатки на крыше перед зимой… Я нашёл его в колоде, заполненной той дрянью, в которой мы вымачивали кости… он отлично разбирался в таких вещах. Я бы не смог выпотрошить старого друга, как оленью тушу, и он облегчил мне работу, как мог. Оставил мне записку, где уверял, что будет уже мёртв, когда упадёт в колоду… Надеюсь, так оно и было. Я знал, что в моих силах дать его телу вторую жизнь, телу, которое так жестоко его подвело. Он заслужил большего, чем покоиться на кладбище на радость червям. — Сомнительная честь, — выдохнул Такко и медленно поднялся. Оллард явно начинал заговариваться и пора было убираться отсюда. Где-то внутри росло восхищение и странный азарт — славная смерть может быть не только в бою, можно доказать свою преданность и в мирное время… Но всё-таки жить хотелось больше. — Вы, молодежь, ничего не знаете о долге и преданности, — усмехнулся Оллард. — Но зачем вам тёмные слухи? — спросил Такко. — Почему не попытались убедить остальных, что пропавшие сбежали? — Потому что только ты мог поверить этой сказке. Местным и в голову не придёт покинуть родные края, как с ними ни обращайся. Тебе этого не понять, верно? — Верно, — бросил Такко. — Жаль, что разочаровал. Он следил за Оллардом, не отрываясь — если тот отойдёт подальше от двери, удастся проскользнуть наверх. А маркграф резко остановился и взглянул с таким странным, хищным выражением, что Такко попятился бы, не будь прижат к стене. — Знаешь, что ещё объединяло пропавших? Молодость. С молодыми костями легче работать. Они не изуродованы травмами и болезнями, и в их очертаниях кроется своя красота. Незрелые пропорции… а, ты не поймёшь. Он не глядя взял со стола кость, и свободной рукой очертил её контуры. — А ещё юности свойственны гибкость и ловкость, и кроются они, как полагают, в особом устройстве суставов. На скелетах этого не видно. Анатомические атласы не говорят об этом ни слова. Нужно своими глазами видеть, как выглядят мышцы и связки, чтобы не только понять их устройство, но и суметь повторить. Нужно чувствовать твёрдость кости и упругость хрящей, чтобы перевести их в движения пружин и шестерней. И важно видеть, как они двигались при жизни. Постепенно ты привыкаешь перекладывать любое движение в набор деталей; начинаешь видеть, как добиться такого сгиба или поворота… Но местные жители неуклюжи, и я совсем недавно это понял. Он небрежно отбросил кость и шагнул ближе: — Я заприметил вас с другом сразу, как вы явились в Эсхен. Вы шатались по улицам и хохотали над всем, что видели. Ты поскользнулся на каком-то соре и вернул равновесие одним движением: быстрым, по-звериному ловким. Я так и не смог представить, как его передать. После этого я не мог отделаться от мысли, как удобно всё складывается: бродяга без роду и племени, чужеземец, охранник, которого никто не будет искать… Впрочем, Вейнира больше не было, а я не мог рисковать. Но ты пришёл сам. Такко отчаянно пытался уловить в голосе маркграфа привычную насмешку, но тот говорил, словно клал камни — твёрдо, отрывисто. В глазах плескалось пугающее предвкушение, но не безумие, и веяло от него могильным холодом и сыростью усыпальницы. — Я правда когда-то собирался заказать Агнет лук. Всё сошлось, как нельзя лучше. Одного я не предвидел — что Агнет привяжется к тебе. Её любимой игрушке я не мог навредить — поэтому ты и жив до сих пор. Да и помощником ты был неплохим, что скрывать. Он приблизился почти вплотную. Его длинные пальцы оплели запястье Такко и дёрнули вверх, а свободная ладонь скользнула к локтю вслед за завернувшимся рукавом: — Вот ради чего я тебя нанял. Нож оказался в руке быстрее мысли. Такко ударил с резким, коротким замахом, метя под рёбра — туда, где проходит главная жила. В голове с непривычной чёткостью мелькнули картинки: замыть кровь из кувшина в кабинете, тело спрятать в одной из клеток тайного хода, маркграфскими ключами запереть двери и бросить их в колодец… В следующий миг он зашипел от боли в перехваченной и безжалостно вывернутой руке; нож звякнул о каменный пол, стены с потолком поменялись местами, в спину больно впились кости с деталями: Оллард швырнул его на стол, как щенка. Захват ослаб, и маркграф наклонился поднять оружие. — Учил тебя, учил, а всё бестолку, — почти дружелюбно посетовал он. — Всё-таки фехтовальщика из тебя не выйдет. В этот раз Такко бросился на него сам — в мыслях уже видел, как над ним заносят его же собственный нож, и не собирался терять ни секунды. От удара о жёсткое ребро столешницы перехватило дыхание — нет, не соперничать ему было с Оллардом ни в силе, ни в скорости реакции! Стол шатнулся; на пол, звякнув, скатились пружины, под ногами хрустнули кости. Оллард обеспокоенно оглянулся на скелет егеря, не пострадал ли тот в тесноте, и Такко, едва поднявшись, отчаянно рванулся к двери. Всем весом налёг на полотно и выкатился в мастерскую, сам не веря, что успел. Взлетел по лестнице, перескакивая через две ступеньки; в кабинете по-прежнему царил уютный полумрак, и странно было видеть два кресла у камина и свой стол у окна, на котором осталась неплотно прикрытая чернильница. За спиной было тихо, и оставалось всего-то два десятка шагов до башни и столько же до западного крыла, где в спальне дожидались лук и открытое окно. Он успел увидеть Олларда первым — тот на миг обрисовался в лунном свете в проёме лестницы — и от души проклял тайные ходы. Если бы Такко сам не ходил коротким путём через холл, решил бы, что хозяин замка проходит сквозь камни или навстречу ему вышел призрак. Путь был отрезан; Такко заметался в коридоре, в отчаянии дёргая запертые двери, ведущие неизвестно куда — они-то были заперты на совесть! — и, когда Оллард уже вот-вот должен был появиться, бросился к единственной двери, за которой можно было надеяться на защиту — к покоям Малвайн. Её комната была незаперта, и сама Малвайн не спала. Она сидела в глубине комнаты на диване и что-то писала. «Если опять забьётся в припадке, хоть отвлечёт» — подумал Такко, пока пересекал комнату. У дивана замедлил шаг, уже ощущая неправильность в том, как сидит маргкрафиня, в том, что в фонаре горит только одна свеча; опустился на колени, озадаченно всмотрелся — и захлебнулся на вдохе, отпрянул, потянулся к оберегу, который давно не носил — лицо под венцом светлых кудрей не было живым.